Принимая ванну в перчатках

 

Авриль Саундерман Полдер была певичкой. Побывав замужем сначала за водопроводчиком, а потом за парикмахером, она сумела правильно распорядиться их предприимчивостью и жизненной энергией, а также их деньгами. Дважды, примерно через месяц после свадьбы, ей пришлось напомнить своим мужьям:

– Между прочим, я певица!

Что и было им без промедления продемонстрировано.

Водопроводчик впервые увидел Авриль на подмостках кабаре, где она выступала в костюме Евы, а парикмахер впервые услышал Авриль, когда она пела в ванной. Она продолжала петь для своих мужей даже тогда, когда они ее об этом не просили. Водопроводчик провалился в канализационный люк во время грозы и утонул в нечистотах. Парикмахера убило током, причем не на рабочем месте среди белоснежных умывальников и электросушилок, а в новомодном трамвайчике, который тянула по рельсам белая лошадка, – трамвайчик сошел с рельсов и врезался в электрический столб.

Авриль пела на похоронах обоих мужей. Для водопроводчика она спела песенку из шекспировской «Бури»:

Отец твой спит на дне морском,

Он тиною затянут…4

Она решила, что у родных и близких покойного эта песенка вызовет уместные и, может быть, даже приятные ассоциации с утопленником, который всю жизнь имел дело с металлом и на тот свет пошел, как грузило. Для парикмахера она спела по-мадьярски популярную в Будапеште кафешантанную песенку, которая выражала переполнявшие ее чувства. Рефрен там был такой: «Я от любви к тебе горю».

Таким образом отдав дань двум стихиям, воды и огня, и воздав должное умершим, Авриль завершила карьеру профессиональной певицы и занялась обращением унаследованного капитала в драгоценности, главным образом, кольца.

Украшения она прятала на себе: бусы – под стоячим воротником, броши – под толстыми шалями. Увидев ее в мясной лавке, вы бы никогда не подумали, что это ходячий ювелирный магазин. Кольца она прятала под перчатками, в которых, кстати, принимала ванну. Она уже не осмеливалась показывать их себе самой. Мылась она в темноте, хрипловато перепевая те песенки, что звучали на похоронах двух ее мужей. Когда ей случалось краем глаза поймать в темном зеркале блеснувшую из-под черного шелка мокрых перчаток золотую искорку, она содрогалась от мысли, сколько же на ней всякого добра, на которое могут позариться воры!

Так как петь ей было больше не для кого, постепенно она стала терять свое обаяние и падать в собственных глазах. Совершая налеты на ювелирные магазины, она покупала все новые и новые побрякушки, чтобы хоть на время забыть о том, как она несчастна. Страх подвергнуться разбойному нападению рос не по дням, а по часам. Ее совершенно выматывало это бесконечно тянувшееся время в темном доме, где ей мерещилось, что каждый прохожий в плаще с поднятым воротником заглядывает в ее окна. Она все чаще запиралась в ванной на четыре замка и три щеколды. Для сходства с Маратом ей не хватало кожной болезни и политических убеждений.

И вот она умерла. Проницательный медэксперт сделал бы заключение, что причиной смерти была постоянная, всеобъемлющая тревога. Она стала совершенно седой. Гробовщик, вытащивший ее из ванны, где она лежала при свечах на пару с электрическим камином, в котором горела одна спираль, с изумлением воззрился на золотой панцирь, покрывавший ее руку в обтерханной, рваной перчатке. Смерть, по всей видимости, наступила мгновенно, когда в воду свалился электрокамин. Авриль погибла в результате контакта двух стихий, воды и огня, под воздействием проводимости металла, в котором она вся была с головы до ног. Кольца, покрывавшие каждый миллиметр ее пальцев, превратили ее руки в два пучка смертоносных антенн.

Медэксперт в обмен на все эти золотые кольца получил темно-красную «Мазерати» от племянника Круппа, а тот, в свою очередь, пустил их в ход во время костюмированного бала, который он закатил в Берлине для своей китайской подружки. По окончании бала он раздавал кольца гостям в качестве сувениров. Одна предприимчивая и ловкая молодая особа уехала в Потсдам, спрятав за подкладку муфты добрую сотню колец. Будучи подшофе и к тому же валясь с ног от усталости, она бросила тяжелую муфту у подножия лестницы в доме своего деда. Обнаружила золотые кольца бабка, которая не поленилась отнести их в банк. Там составили подробнейшую опись и отослали кольца признанному мастеру золотого литья в Дрездене. Семьдесят колец, некогда украшавших пальчики Авриль Саундерман Полдер, были переплавлены в золотой слиток весом восемьдесят граммов, который лейтенант Густав Харпш не довез до Больцано, северо-итальянского города, где словом «спагетти» может называться карточный фокус, роман малоизвестного иностранного автора, корабельная сосна, порода кошек, вышедшая из употребления валюта – все что угодно, за исключением всемирно известного итальянского блюда.

 

Воронье золото

 

Церковь Санта-Мария дель Кармине в Акрезотии, что на польско-германской границе, стояла на фундаменте VI века, колокольня относилась к IX, неф – к XIII, часовня – к XV, окно-розетка – к XVII, а гробницы – к XVIII веку. Что до крыши, то ее периодически перекрывали и ремонтировали, начиная с 1212 года. В 23-м и 29-м были проведены малярные работы. В церкви – нечастый случай – имелись туалеты, мужской и женский. Прихожане гордились своей церковью.

В январе 40-го года в отместку за четырех убитых немецких офицеров, покуролесивших в лавке местного обойщика и изнасиловавших его шестнадцатилетнюю дочь, сто семнадцать мужчин – прихожан церкви Санта-Мария дель Кармине, вместе с женами, малолетними детьми и младенцами, а также семь еврейских семей в полном составе были заперты в церкви, которую затем подожгли. Церковь горела два дня и две ночи.

Около девяноста прихожан столпились вокруг алтаря, еще тридцать пять укрылись в ризнице, двадцать семь сгрудились у западной двери, пятнадцать набились в часовню святого Лаврентия-мученика, которого сначала поджарили, как тост, а затем сделали покровителем пожарных. Две женщины с ребенком спрятались в мужском туалете, еще трое детей – в женском туалете. Крыша обрушилась, стены раскалились докрасна, в ночное небо взвились снопы искр и спалили сухое дерево. Боковая дверь распахнулась, и с ревом ввалился огнедышащий дракон, чье дыхание превратило известняковые плиты с письменами, купидонов и мертвые головы в желтую пыль.

Через пять дней после массового убийства трое маленьких детей, проскользнувших незамеченными под носом у задремавших часовых через проем, еще недавно представлявший собой красивый вход в часовню святого Лаврентия, увидели, как вороны, охочие до всего блестящего, вороша своими клювами груду пепла, обнаружили золото.

Ворон – не единственная птица, которую привлекают блестящие предметы, особенно в период брачных игр и обустройства гнезда. Существует теория, что самцы всех пернатых подбирают яркие камешки и лепестки цветов, а также разноцветные кусочки фарфора, черепицы, металла, серебряную фольгу и яркие ленты с целью демонстрации своего превосходства, когда надо привлечь внимание самочки или поставить на место противника при определении места для гнездовья. Птицу с неказистым или слишком темным оперением, или, допустим, со скромными голосовыми данными, или птицу, выбравшую тенистую среду обитания вроде лесной чащи, возможно, привлекают блестящие предметы как заменитель отсутствующих ярких перьев. Европейский ворон – птица с темным оперением; у нее черный плюмаж и иссиня-черная макушка.

Так вот, золото, найденное воронами, не имело непосредственного отношения к церкви. Сразу после объявления войны вся церковная утварь – дароносицы, потиры, подсвечники, требники в металлических окладах и распятия были вывезены на северную окраину городка и захоронены, так что оккупанты, хотя и подвергли пыткам дьякона, его жену, племянницу, тетку, бабку, дочь и внучку, так ничего и не нашли. Не было это также случайной золотой цепочкой для часов или единичным обручальным колечком или затерявшейся сережкой. Речь могла идти о золоте погибших евреев.

В 1865 году семь еврейских семей приехали в Акрезотию из Польши. Они направлялись в Лондон через Вену, Мюнхен, Лион и Париж, с тем чтобы торговать в английской столице мехами и модными товарами. Но случилось так, что их вагон отцепился от поезда на выезде из Акрезотии. Возможно, не обошлось без саботажа. Эту железнодорожную ветку недолюбливали местные фермеры. Они считали, что паровозный дым травит их коров и портит вкус мягкого сыра, а грохот локомотива может привести к снежным обвалам. А может, всему виной неисправная муфта. Одним словом, вагон с помощью лошадей и веревок оттащили на запасный путь, и семь еврейских семей провели в нем неделю, даже успели отметить субботу. За эту неделю много чего произошло. Одна женщина родила близнецов, умер старый еврей, а двое детей, страдавших хроническим коклюшем, неожиданно выздоровели. То ли этому поспособствовал сухой горный воздух, то ли запах сосновой смолы. Все эти бытовые происшествия повлияли на временный статус польских беженцев. Местные жители признали их, и еврейские семьи решили остаться. Они продали ценные вещи, построили деревянные дома, какие были у них в Польше, много трудились, отличались обходительностью, проявили познания в медицине, старательно учили местный диалект, писали письма, даже иногда вступали в разговоры. Короче, они процветали и через несколько поколений превратились в уважаемых граждан. Заработанные деньги они тут же обращали в золотые драгоценности. После того как немцы замели всю деревню, еврейские семьи, понимая, что христианская церковь не для них, приготовились к скорейшему отъезду и были сильно удивлены, когда их не повели на станцию, откуда они намеревались продолжить путешествие своих предков, прерванное семьдесят пять лет назад. В ожидании отправки они набили карманы золотыми безделушками, зашили кольца за подкладку своих сюртуков, положили в чемоданчики броши и браслеты, спрятали между книжных страниц, среди нижнего белья и в бутербродах из козьего сыра золотые цепочки. Польские евреи исчезли без следа, превратились в пепел, неотличимый от пепла христиан. Их золотые украшения, побывав в огне, претерпели серьезные изменения. Можно сказать, что золото польских евреев расплавил жар их горящей плоти.

Дети с восторгом наблюдали за тем, как вороны с чем-то блестящим в клювах взлетают на буковое дерево. Вообще-то эти птицы привыкли вить свои гнезда на колокольне, но после разрушительного пожара от колокольни осталась только груда обугленных кирпичей, и им пришлось перестроиться. Вороны легко адаптируются к новым условиям. Роясь в золе и среди головешек, дети собрали целую коллекцию золотых вещей и спрятали их от родителей, которые все еще находились в шоке от случившегося и ничего толком вокруг не видели. Дети носили бесформенные золотые бляшки, как боевые медали, пока это у них в конце концов не отобрали. Тщательно прочесав руины, деревенские жители нашли около трехсот граммов чистого золота. Время было бойкое, и лишних вопросов не задавали. Золотой лом попал к переплавщику в Гравен, а тот продал его Дойчебанку, чьи золотые запасы расходились по разным отделениям и филиалам страны. Так «воронье золото», как его теперь называли, попало в Баден-Баден, в подвал № 3, откуда Густав Харпш хитростью выудил его в надежде выкупить свою малолетнюю дочь из швейцарского плена.

 

Золотая книжная лавка

 

При ликвидации гронингенского гетто в апреле 1941 года у местных жителей было конфисковано золото на общую сумму три миллиона рейхсмарок. Большую часть этой коллекции Эллас Деде прятал в пустых корочках от выпотрошенных книг, стоявших на полках в его книжной лавке. Каждую «золотую книгу» нетрудно было отыскать в реестре под инициалами владельца, причем каждого он знал с детства. Иногда крестики обозначали особую ценность, кружки говорили о совладельцах, а квадратики подразумевали, что хозяина уже нет в живых. Как бы в насмешку, а также с целью сбить со следа непрошеных посетителей, ибо кто мог заподозрить правоверного еврея в таком кощунстве, Деде спрятал многие золотые вещи на полках, отведенных христианской теологии. Правда и то, что золотая тиара, ожерелье императрицы Жозефины и браслет Карла V, предположительно доставшийся кому-то в качестве трофея во время разграбления Рима в 1527 году, обнаружились в кулинарной секции. Последние два предмета Деде спрятал среди книг о выпечке хлеба из дрожжевого теста – возможно, это был намек на то, что богатство его соплеменников растет, как на дрожжах.

Зашифрованная ирония вышла боком и библиотекарю, и его библиотеке. Совершенно случайно анабаптист из воскресной школы в поисках биографии Лютера обнаружил на своей полке Тору на древнееврейском языке издания 1623 года, а в ней на месте специально вырезанных страниц золотое распятие.

Образованность в соединении с дремучим невежеством и природной злобностью произвели свой эффект: учитель воскресной школы решил, что совершено надругательство над верой. В результате Деде был расстрелян на дороге в Адуар – как вор и к тому же еврей. Это стало неожиданностью для его вдовы. Ей всегда казалось, что стандартное обвинение звучит иначе: «Все евреи воры».

Конфискованное библиотечное добро явно христианского уклона было предложено музею города Гронингена, но последний отказался под тем предлогом, что оно не представляет исторической ценности. Лето 43-го года золотые безделицы, аккуратно уложенные в четыре сундука, все в том же книжном обрамлении, какое придумал для них владелец книжной лавки, пролежали в подвале дома напротив университета. В плавильную же печь Баден-Бадена они попали по недоразумению, которое могло бы привести в восторг самого Деде. На трех сундуках красовался ярлык «Золотая сокровищница английской поэзии». Однажды подвал затопило, и университетского преподавателя физкультуры призвали на помощь. Тот решил покрасоваться перед своими студентами в смысле поднятия тяжестей. Слово «золотая», одно из немногих английских слов, которые он знал, сразу привлекло его внимание.

Не рассчитав свои силы, он уронил сундук, тот развалился, и из него высыпались книги, нафаршированные разными безделицами. Гронингенское добро переплавили, вероятно, в мае 44-го и полученные золотые слитки обменяли на американские доллары через баден-баденское отделение Дойчебанка. Один из этих слитков попал в коллекцию Густава Харпша и вместе с еще девяносто одним был позже найден в черном «Мерседесе» (номерной знак TL9246) на обочине дороги в Больцано, единственном городе в Италии, где ни за какое золото вы не получите настоящие спагетти.

 

Бизнесмен и Магритт

 

Каждое утро Магнус Шульман, житель Антверпена, отправляясь в свой офис, складывал в черный дипломат фамильные драгоценности – из опасения, что его дом могут ограбить. Он боялся вернуться домой и увидеть входную дверь распахнутой настежь, вешалку с одеждой, валяющейся на полу, кухонное окно разбитым, бумаги на письменном столе переворошенными, кошку задушенной шнуром от портьеры, а кровать покрытой экскрементами.

Каждый день в 8.05 Магнус выходил из своей квартиры на втором этаже, расположенной над ателье по пошиву одежды, чтобы в 8.27 сесть на поезд до Брюгге. На голове котелок, в одной руке черный дипломат, в другой (по погоде) черный зонтик. Он курил трубку, которую набивал популярным табаком марки «Черный кедр № 3» из Милуоки. Маршрут его был неизменным: Эрминштраат – Эскельштраат – Ахенпляйн – Турпиналлее – железнодорожная станция возле отеля «Ван Клопун».

Беда пришла с неожиданной стороны. Магнуса ограбили прямо на вокзале. Его золото ушло за бесценок на черном рынке. Вдова-еврейка, прочитавшая в брюссельской газете об этом ограблении, выкупила большую часть драгоценностей и вернула их Магнусу, а тот вознаградил ее за великодушный поступок. Увы, эта операция не прошла незамеченной, и вскоре Магнуса ограбили вторично, поскольку он продолжал носить фамильное золото на работу. На этот раз черный дипломат конфисковали солдаты. Операцию разработали военные, но, конечно, она была нелегальной. Драгоценности Магнуса вместе с другим незаконно реквизированным золотом были доставлены товарным поездом в Берлин. Вечером 28 февраля на железнодорожной станции взорвались контейнеры с растительным маслом. Район был немедленно оцеплен солдатами, а обломки тщательно обследованы. Среди покореженных рельсов и высоковольтных проводов обнаружились золотые фрагменты, но удалось собрать лишь малую часть. Остальное, вероятно, превратилось в золотую пыль, которая осела на деревьях и здании вокзала. Как можно собрать золотую пыль?

Нетрудно догадаться, что Густав Харпш косвенно оказался в выигрыше от случившегося, иначе зачем бы мы здесь рассказывали эту историю…

Было проведено специальное расследование, и во всем обвинили местных жителей. Для этого пятерым немецким солдатам срочно выправили бельгийские паспорта и тут же отдали их под трибунал. Им пригрозили расстрелом, если они не возместят утраченное золото. Поистине невыполнимая задача. Двое солдат бежали в Амстердам, третий покончил с собой, четвертый настолько тронулся рассудком, что, бреясь, содрал с себя кожу. Пятый солдат, племянник адмирала Вилкерштейна, преспокойно открыл бакалейную лавочку и пообещал выплатить долг частями. Ему позволили восстановить немецкое гражданство, но из армии ему пришлось уволиться – впрочем, он в ней так и так не служил, будучи секретным агентом, которому для проведения упомянутой операции пришлось надеть армейскую форму. А еще он должен был написать на вывеске своей лавки фальшивое имя – Мюллер. После этого его оставили в покое, а в последний день рождения фюрера и вовсе помиловали.

А что же Магнус Шульман? Его следы затерялись. Не осталось даже таблички с его именем, пусть и фальшивым. Говорят, он уехал в Швейцарию и там женился на дочери обойщика. Однако, сам того не ведая, Магнус Шульман оставил след в истории. Дело в том, что по чистой случайности он сделался прототипом бизнесмена для Магритта. Художник, привыкший рано вставать и сразу браться за кисть, снимал ателье на Эскельштраат, 15. Каждое утро в течение трех лет по дороге на станцию Магнус Шульман проходил мимо его окна. Летом окно было растворено, и Магритт мог вдыхать запах табака марки «Черный кедр № 3» из Милуоки.

Приятно думать, что каждый бизнесмен кисти Магритта, а их у него множество, прячет в своем дипломате золотые драгоценности. Можно вывести с помощью нехитрых подсчетов, что художник, сам того не ведая, запечатлел на своих холстах невидимые миру золотые драгоценности на семнадцать миллионов долларов в ценах нью-йоркской биржи 40-го года.