I. Социализация лиц с ограниченными возможностями здоровья в контексте всемирной истории

ЛЕКЦИЯ № 1

«СОЦИАЛИЗАЦИЯ ЛИЦ С ОГРАНИЧЕННЫМИ ВОЗМОЖНОСТЯМИ ЗДОРОВЬЯ В КОНТЕКСТЕ ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ»

Стремительное увеличение в XX – XXI веках числа лиц, имеющих те или иные ограничения здоровья, заставили мировое сообщество задуматься над проблемой включения этих людей в социальное пространство. Люди, которых принято называть инвалидами, сегодня заявили о себе как полноправные члены общества и потребовали повернуться к себе лицом. Сегодня перед мировым сообществом стоит системная задача организовать безбарьерную среду, при которой люди, имеющие инвалидность (ограничения здоровья) будут успешно включаться в решение разнообразных проектов, программ и т.д. В первую очередь, речь идет о создании доступного или, по-другому, инклюзивного образовательного пространства для всех людей, которые в соответствии со степенью ограничения здоровья, могут получать общее и профессиональное образование и активно участвовать в жизни общества.

Число лиц, страдающих от серьезных хронических заболеваний, имеющих инвалидность будет в обществе увеличиваться. Эта посылка подтверждается статистикой, согласно которой сегодня в России «насчитывается более 2 млн. детей с ограниченными возможностями (8% всей детской популяции), из них около 700 тыс. составляют дети с инвалидностью. Наблюдается ежегодное увеличение численности данной категории детей. В частности, если в 1995 г. в России насчитывалось 453,6 тыс. детей, имеющих инвалидность, то в 2006 г. их число приблизилось к 700 тыс. человек. При этом около 90 тыс. детей имеют нарушения физического статуса, что затрудняет их передвижение в пространстве и доступ к социально-образовательным ресурсам». [1]

И значит уже сегодня перед обществом и государством стоит задача реструктуризации всех социальных институтов с учетом создания благоприятной адаптивной среды для лиц, имеющих ограничения здоровья, или, говоря современным языком, - формирования инклюзивного социального пространства.

Предлагаемое методическое пособие содержит материал об истории инклюзии, ее современном состоянии, проблемах взаимодействия социальных институтов в реализации проектов инклюзии и раскрывает другие вопросы для оказания методической помощи педагогам, социальным работникам и всем, кто заинтересован в эффективной реализации социального проекта «Доступная среда» для лиц с ограничениями здоровья.

Методическое пособие состоит из двух частей. В первой части сделан исторический экскурс, показывающий эволюцию отношения общества к инвалидам, а также представлены некоторые модели организации инклюзивного образовательного пространства.

Содержание второй части посвящено медико-социальным аспектам формирования инклюзивной среды.

I. СОЦИАЛИЗАЦИЯ ЛИЦ С ОГРАНИЧЕННЫМИ ВОЗМОЖНОСТЯМИ ЗДОРОВЬЯ В КОНТЕКСТЕ ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ

Достоверно говорить об отношении к инвалидам в период родоплеменного строя мы не можем, поскольку письменных свидетельств о жизни членов первобытного общества мы не имеем. Можно лишь предположить, основываясь на художественных произведениях Ф. Купера о жизни индейских племен, что первобытный человек, будучи во власти суеверий, относился к людям с какими-либо недостатками физического или (и) умственного здоровья как к естественному природному явлению. В тяжелых условиях борьбы за жизнь первобытному человеку некогда было оказывать пристальное внимание родившимся с какими либо недостатками, - и, скорее всего, таких людей было очень мало и срок жизни их был достаточно короток.

«Первым документальным свидетельством интереса к людям с увечьями, инвалидам принято считать египетский папирус Ebers (1550 г. до н.э.), который, по мнению египтологов, базируется на еще более древней рукописи времен врача Имхотепа (3000 г. до н.э.). Ebers включает перечень древнейших рецептов, врачебных советов, магических целебных заклинаний. В папирусе есть косвенные упоминания об умственной отсталости, рассуждения об эпилепсии, он также содержит первое документированное упоминание о глухоте.

Интересно и то, что египтян интересовали не только причины болезни и способы ее лечения, но и заботило социальное самочувствие инвалидов. В городе Кармаке жрецы обучали слепых музыке, пению, массажу, привлекали к участию в культовых церемониях. В отдельные исторические периоды слепые составляли основную массу придворных поэтов и музыкантов. Умственно отсталые дети находились под защитой бога Озириса и его жрецов, тогда как глухие не являлись объектом внимания».[2]

В античном мире человеческая жизнь, особенно жизнь ребенка, не представлялась ценной сама по себе. Греки и римляне разделяли убеждение в том, что жизнеспособность государства является производной от физической силы его граждан и исповедовали культ военного искусства, физического здоровья и тела. Условия жизни детерминировали концепцию общественно-государственного воспитания: дети считались собственностью государства, а не родителей. Численность полноправных граждан в полисах строго регулировалась законом, причем гражданские права напрямую связывались с ношением оружия, поэтому инвалиды детства не могли претендовать на статус гражданина и являлись абсолютно бесправными.

В древнегреческой педагогической практике традиционно различают две альтернативных базовых модели - спартанскую и афинскую. Первая отвечала идеалам тоталитарного военизированного общества, вторая являлась частью системы политического воспитания в контексте Афинской демократии. Но, несмотря на явные различия в социально-политических условиях жизни Афин и Спарты, а также несовпадения педагогических идеалов, оба полиса, согласно литературным данным, занимали близкие позиции в отношении детей-инвалидов.

Заботясь о прочности государства, античное законодательство предписывало выявлять физически неполноценных детей в момент рождения и отделять их от здоровых. В худшем случае эти обездоленные уничтожались, в лучшем - оставлялись на произвол судьбы. Незаинтересованность, невнимание человечества к рассматриваемой проблеме подтверждается и практическим отсутствием исторических свидетельств. Примечательно, что вопрос о судьбах аномальных людей становится общественно значимым лишь в тоталитарных государствах, провозглашающих идею «полезности» граждан. Об этом свидетельствует древнегреческий полис Спарты (IХ - VIII в. до н.э.), который предусматривает заботу о «физической полноценности» граждан в догму.

Располагая единственным историческим фактом, мы, тем не менее, можем использовать его как серьезный аргумент, так как он зафиксирован Плутархом в «Ликурге и Нуме Помпилии». Ценность свидетельства подтверждается: во-первых, царь Спарты Ликург (IХ - VIII в. до н.э.) - легендарный законодатель античной Греции, и можно предположить, что его суровый взгляд на детское уродство разделялся всем античным миром. Во-вторых, сам Плутарх (ок. 45 - ок. 127) в истории мировой культуры фигура исключительная: его «Жизнеописания» были популярны и при жизни автора, и в средневековье, когда большинство греческих и римских трактатов подвергалось остракизму, и в эпохи Возрождения и Просвещения. Вот что он пишет о спартанцах: «Воспитание ребенка не зависело от воли отца, - он приносил его в «лесху», место, где сидели старейшие члены филы, которые осматривали ребенка. Если он оказывался крепким и здоровым, его отдавали кормить отцу, но слабых и уродливых детей кидали в пропасть возле Тайгета. В их глазах жизнь новорожденного была бесполезна ему самому так же, как и государству, если он был слаб, хил телом при самом рождении. Женщины для испытания здоровья новорожденного мыли его не в воде, а в вине, - надеясь на то, что эпилептики и вообще болезненные дети от крепкого вина погибают, здоровые становятся от него еще более крепкими и сильными. По достижении семилетнего возраста ребенок у родителей отбирался и получал дальнейшее обучение по государственной программе. Глухонемые в Спарте также не пользовались юридическими правами и умерщвлялись. ^[3]

Подобное вычленение «неполноценных» детей, видимо, осуществлялось не только в Спарте, но и, отличаясь организационно и технологически, было нормой для Древней Греции на протяжении столетий.

Платон (427 - 347 до н.э.) по евгеническим соображениям, а Аристотель (384 - 322 до н.э.) по экономическим одобряли опыт Спарты. «Пусть в силе будет тот закон, - писал Аристотель, - что ни одного калеки ребенка кормить не следует». Несмотря на то, что римляне считали семью, а не государство основным институтом социализации, отношение к телесно неполноценным детям в империи мало отличалось от эллинского. По закону только глава семьи, отец, являлся римским гражданином: он обладал всеми правами, распоряжаясь жизнью и смертью всех членов семьи. Отец с его абсолютной властью имел право отвергнуть ребенка в момент рождения, убить его, изувечить, изгнать или продать. Ребенка, не достигшего трехлетнего возраста и могущего стать бременем для общества, отец бросал в Тибр.[4]

Надо сказать, что подобные обычаи не всегда исполнялись строго. Литературные источники содержат упоминания о больных или увечных детях, внебрачных сыновьях, т.е. тех, кто мог быть оставлен на произвол судьбы, но не подвергся такой участи. Со временем в Греции и Риме вводятся ограничения на детоубийство, а в некоторых городах и на право родителей убивать новорожденных; иногда для такой акции требовалось получить одобрение пяти соседей; часто запрещалось убивать родившихся первыми младенцев мужского пола; в Фивах детоубийство было запрещено законом. С созданием Империи (ок. 30 г. до н.э.) характер законодательства меняется, и полномочия отца постепенно сокращаются. Теперь нежеланных младенцев оставляли у основания колонны Лактарии, а отвечал за спасение найденных здесь детей и обеспечивал их кормилицами город.

Другой философ Сенека (ок. 4 до н.э. - 65 н.э.) утверждал: «Мы убиваем уродов и топим детей, которые рождаются на свет хилыми и обезображенными. Мы поступаем так не из-за гнева и досады, а, руководствуясь правилами разума: отделять негодное от здорового».

Позиция Сенеки типична для гражданина военного государства, каким была Римская империя. Ее идеалом был воин; совершеннолетие римского юноши означало его способность нести армейскую службу. Естественно, что воспитание ребенка по преимуществу было направлено на физическое совершенство и военную подготовку. С точки зрения Римского государства и гражданина, ребенок-инвалид, даже принадлежавший к высшему сословию, был неполноценным и ненужным.[5]

Н.Н.Малофеев скрупулезно изучив тему, выявил, что, вошедшие в историю своими творениями «великие слепые» Гомер, Дидим Слепой и Эзоп, стали счастливым исключением из правил жизнедеятельности древнегреческого общества, где люди, имеющие какие-либо физические недостатки по сути подвергались социальному остракизму.[6]

Ефанов А.В., Ефанова Л.С. дополняют исторический экскурс. Они пишут: «В первобытном обществе уровень развития производительных сил был настолько низок, что люди, не имея избыточного продукта, искали способ освободить себя от любого бремени, каковым и являлись лица, не способные добывать себе пищу. Именно поэтому слепота представлялась, в первую очередь, как проблема социальная, преодоление которой в древнем обществе достигалось самым примитивным способом. На уровне микрогруппы (общины, родовой семьи) воспитание слепорожденного ребенка становилось тягчайшим испытанием, в особенности в кочевых или полукочевых условиях ведения хозяйства. В этой связи проблема зачастую решалась превентивно, то есть от слепорожденных детей избавлялись физически, вплоть до их умерщвления. Подобное явление было обычным не только в период возникновения доисторических культур, но и в гораздо более поздние времена.

Известны и более поздние случаи, когда в странах с низким уровнем развития производительных сил аномальные дети оставлялись на произвол судьбы. Такое же отношение к этой категории детей отмечалось в ряде мест Индии вплоть до ХIХ в. Без особого сострадания к слепым относились в Китае и некоторых других странах Азии с буддийской религией. На Тибете и в Южном Китае аномальных детей подвергали умерщвлению вплоть до начала ХХ в. Отголоски негативного отношения к слепым детям наблюдаются в некоторых странах Азии и до наших дней.[7]

Объективно определить численность той или иной категории лиц с аномалиями умственного или физического развития невозможно даже приблизительно еще и потому, что вплоть до XVIII столетия различали только категории сумасшедших, слепых и глухих (глухонемых). Не только обыватели, но и врачи, юристы, философы относили к одной популяции как людей с физическими дефектами (глухих, карликов, калек) так и тех, кто страдал выраженными интеллектуальными нарушениями или психическими заболеваниями. Вероятно то, что, общественное внимание фиксировалось на дефектах, явно отличающих их носителя от большинства окружающих. Именно об этих людях идет речь в исторических документах, литературных источниках, античных и средневековых законодательных актах.

Средневековое законодательство следовало античному (закрепленному в римском праве) пониманию прав, а точнее, бесправию слепых, глухонемых, слабоумных. Если греко-римская цивилизация считала здоровье и крепость тела одним из главных благ, то средневековье оценивает это благо как суету, главным же принципом жизни провозглашается смирение. «Великое чудо есть человек! …Бог поставил человека в центре всего мира: «Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать все, что есть в мире», – пишет средневековый мыслитель Джованни Пико Делла Мирандола^[8].

Однако состояние ограниченных возможностей могло трактоваться и как наказание господне, проявление дьявольской сущности и т. п. Например, Эразм Роттердамский пишет: «Никто не решится причинить им обиду, даже дикие звери их не трогают ради их простоты. Поистине, они посвящены богам, особливо мне, почему и пользуются всеобщим и заслуженным уважением»^[9]. Приведенные исторические сведения дают возможность считать, что в средневековой Европе уже существовала практика защиты людей с отклонениями в развитии, хотя далеко и не везде.

Главнейшие изменения во взглядах на проблему людей с ограниченными возможностями здоровья происходят уже в эпоху Просвещения и находят яркое отражение в трактатах Д. Дидро «Письмо слепым в назидание зрячим» и «Прибавление к «Письму о слепых». Д. Дидро одним из первых формулирует идею не ущербности людей, а инаковости, непохожести на других. В частности, в его работах читаем: «А что такое, по вашему мнению, глаза?» — спросил его г-н де... «Это,— ответил ему слепой,– орган, на который воздух производит такое же действие, какое моя палка оказывает на мою руку». Наш слепой сказал нам по этому поводу, что, не имея наших преимуществ, он считал бы себя весьма достойным сожаления и готов был бы признать нас высшими существами, если бы сотни раз не убеждался в том, насколько мы уступаем ему в других отношениях.…»^[10].

Специальное образование как самостоятельное направление педагогической науки и практики ведет отчет принято вести от момента появления в Европе в конце XVIII в. первых специальных классов для детей с сенсорными нарушениями. Может быть, поэтому авторов, описывавших становление определенных областей дефектологии - сурдопедагогики, тифлопедагогики, олигофренопедагогики - более всего интересовал отрезок времени с XIX века до наших дней. Их взгляды в глубокую старину, как правило, бегло скользили по одним и тем же историческим фактам и именам. Исследователи упоминали эпизоды попыток выучить глухого или слепого ребенка, цитировали фрагменты древних законоуложений и констатировали, что до XVIII в. аномальными детьми почти не занимались.

Представления о природе глухоты, путях ее коррекции и компенсации, а также накопление специфического педагогического опыта в условиях индивидуального обучения глухих в эпоху Возрождения постепенно создало предпосылки для признания глухих и их обучаемости. Это повлекло за собой усиленное общественно-религиозное и педагогическое внимание к этой категории детей с отклонениями в развитии и обеспечило постепенный переход проблему глухих в сферу педагогики.

Во второй половине ХVIII в. в Англии, Германии, Австрии, Франции создаются первые школы для глухих детей. Это, как правило, закрытые учебные заведения интернатного типа, назывались они институтами. Начался второй период в развитии сурдопедагогики — от индивидуального обучения глухих сурдопедагогика переходит к их школьному обучению. В ХV—ХVIII вв. сформировались два направления в индивидуальном, а затем и в школьном обучении глухих детей. В их основе — выбор «своего» средства обучения глухого: словесного или жестового языка. В разные исторические периоды доминирующую роль играла то одна, то другая система, но и до сегодняшнего дня эти два основных подхода в обучении глухих существуют в сурдопедагогике, продолжая вызывать споры ученых, поиски достоинств и преимуществ каждой из этих систем. На наш взгляд, оба эти средства имели и имеют право на существование и предполагают системность в использовании.

На протяжении двух столетий в Европе, США и других странах развивалась школьная и дошкольная дифференцированная система обучения глухих и слабослышащих детей в условиях закрытых образовательных учреждений. Во второй половине ХХ века в обучении и воспитании глухих получило распространение интеграционных идей, подкрепленных существенным прогрессом в области слухопротезирования. Была создана система раннего выявления патологии слуха; ранней как медицинской, так и педагогической помощи детям с нарушениями слуха. Что привело к включению значительного числа детей с нарушениями слуха в образовательные учреждения общего назначения. Отсюда сокращению числа школ для глухих детей. Расширился спектр профессий и специальностей, доступных для освоения неслышащими в структуре профессионального образования.

На Руси призрением глухих и других «убогих» занимались православная церковь и монастыри. В дальнейшем опыт воспитания и обучения глухих в России был накоплен благодаря созданию Петербургского и Московского воспитательных домов, где вместе с детьми-сиротами воспитывались глухие дети, осваивая основы грамоты и ремесло. Мимическая и устная системы обучения глухих появились в России в ХIХ в. в связи с началом школьного обучения. Первая школа была открыта для глухих детей из высших сословий в г. Павловске под С.-Петербургом в 1806 г.

Развитие российской сурдопедагогики в ХIХ в. связано с педагогической деятельностью таких известных сурдопедагогов, как В.И. Флери, Г.А. Гурцов, И.Я. Селезнев, А.Ф. Остроградский, И.А. Васильев, Н. М. Лаговский, Ф. А. Рау.

Российская система обучения глухих, которая сформировалась еще в ХIХ в., опиралась на использование в учебном процессе и словесного, и жестового языков. Однако уже в конце века преимущество стало отдаваться устной словесной системе обучения, жестовый язык стал вытесняться из специальной школы глухих.

В 1995 г. был принят Федеральный закон «О социальной защите инвалидов в Российской Федерации», согласно которому государство обеспечивает инвалидам получение основного общего, среднего (полного) общего образования, начального профессионального, среднего профессионального и высшего профессионального образования в соответствии с индивидуальной программой реабилитации инвалида. Для инвалидов, нуждающихся в специальных условиях для получения профессионального образования, создаются специальные профессиональные образовательные учреждения различных типов и видов или соответствующие условия в профессиональных образовательных учреждениях общего типа.

Система высшего образования России живо откликнулась на потребности людей с ограниченными возможностями здоровья и в образовательном пространстве появилось новое понятие – «Инклюзивное образование».

Инклюзивное образование (фр. inclusif-включающий в себя, лат. include-заключаю, включаю)- процесс развития общего образования, который подразумевает доступность образования для всех, в плане приспособления к различным нуждам всех людей, что обеспечивает доступ к образованию для людей с особыми потребностями (Википедия).

Сегодня в России «насчитывается более 2 млн. детей с ограниченными возможностями (8% всей детской популяции), из них около 700 тыс. составляют дети с инвалидностью. Наблюдается ежегодное увеличение численности данной категории детей. В частности, если в 1995 г. в России насчитывалось 453,6 тыс. детей, имеющих инвалидность, то в 2006 г. их число приблизилось к 700 тыс. человек.

При этом около 90 тыс. детей имеют нарушения физического статуса, что затрудняет их передвижение в пространстве и доступ к социально-образовательным ресурсам». [11]

Становление и развитие отечественной системы специальных образовательных учреждений имеют свою историю, вместе с тем, имеет свои особенности и весьма своеобразно. Возникновение ее приходится еще на дореволюционный период. Окончательное формирование происходит в советский период. История государственной системы специального образования насчитывает чуть более полувека. Процесс развития системы специального образования был достаточно интенсивным. На основе культурно-исторической теории Л. С. Выготского плодотворно разрабатывались теоретические основы специальной психологии и педагогики по разным ее направлениям, развивалась дифференцированная система специального образования. От трех типов учебных заведений для детей с нарушениями слуха, зрения, интеллекта, действовавших в 30-х гг., система подошла к 8 типам специальных школ (для глухих, слабослышащих, слепых, слабовидящих, детей с нарушениями интеллекта, речи, опорно-двигательного аппарата, задержкой психического развития) и 15 типам специального обучения (1991).

Следует отметить историю развития такой специальной науки как тифлосурдопедагогика. Это специальная педагогическая дисциплина, которая занимается проблемами обучения и воспитания слепоглухих (слепоглухонемых) людей. Тифлосурдопедагогика, пишет Ю.В. Пущаев, возникла к середине 19 века. «Примерно в это время стали известны и были подробно описаны самые первые успешные случаи воспитания слепоглухонемых детей. Еще в конце 18 века консилиум ученых, созванный из-за одного слепоглухонемого мальчика в Англии, вынес вердикт о невозможности обучения ребенка.[12]

Начало радикального изменения отношения к этой проблеме связано с именем доктора Хоува (Howie), педагога Перкинсовской школы для физически дефективных детей в Бостоне (США), которому впервые удалось воспитать и обучить слепоглухонемую девочку Лору Бриджмен. Впервые в истории слепоглухой человек «был превращён в человека, владеющего словесным языком, мыслящего и умеющего выражать свои мысли».[13]

«Следующим был успех, и успех более значительный и известный, учительницы Анны Сэлливан, ученицы доктора Хоува, в воспитании другой слепоглухой девочки - Эллен Келлер. Это не единственные, но самые известные случаи из числа первых удачных педагогических опытов подобного рода. Первый факт нашел в частности свое отражение в книге Ч. Диккенса «Американские заметки». Именно эта книга, кстати, повлияла на родителей Эллен Келлер, обратившихся за помощью в Перкинсовскую школу. Эллен Келлер стала впоследствии писательницей и даже общественной деятельницей. О ней поэтому писали и говорили особенно много, и не только в специальной педагогико-психологической литературе. Она встречалась с очень известными людьми, например, М. Горьким (которому она, кстати, совершенно не понравилась), М. Твеном и др. Марк Твен называл ее великим человеком, а она говорила про их встречу: «Я чувствую прищуривание его глаз в пожатии его руки». Также про Келлер и её учительницу Анну Сулливан была написана Уильямом Гибсоном довольно часто идущая в театрах пьеса «Сотворившая чудо». Сама Келлер - автор нескольких весьма объёмных книг.

Эти два успеха, в случае с Лорой Бриджмен и с Эллен Келлер, стали для педагогов и психологов своего рода важнейшим прецедентом, доказательством того, что слепоглухота не является непреодолимым барьером для осмысленного человеческого воздействия и общения. Ведь, приступая к воспитанию и обучению слепоглухих детей, сталкиваются с проблемами такой сложности, что разрешить их поначалу кажется невозможным. Слепоглухой человек, лишенный зрения и слуха, поневоле оказывается выключенным из общечеловеческого мира. Недаром говорят, что «слепоглухие - самые одинокие люди на свете». В силу их выключенности из человеческого мира поведение тех из них, которые не прошли специального воспитания, порою вообще не похоже на поведение осмысленного человеческого существа. Особенно остро эта проблема встаёт в случае не с людьми, ослепшими и оглохшими уже будучи взрослыми, а с детьми. Ведь у этих детей сразу отсутствуют именно те чувства, через которые в основном и поступает культурная информация. Как же на них тогда воздействовать, как их воспитывать и обучать? Они оказываются словно окружены непроходимой стеной от всего остального мира, обитателями «страны молчания и тьмы». Вся сложность воспитания слепоглухого ребёнка состоит в том, что необходимо решать головоломные задачи, которые не составляют никакой трудности в случае с «нормой». Как элементарно научить ребенка следовать определенному режиму дня, когда у него нет даже представления о смене дня и ночи? Или (элементарно опять же) зачерпывать суп из тарелки ложкой? Ведь на первый взгляд кажется, что потеря основных дистантных органов чувств и речи полностью изолирует такое существо от окружающей среды и лишает его возможности общаться с другими людьми. Ведь такой человек ничего не видит и не слышит, ему нельзя ничего ни показать, ни сказать. Сам он тоже ничего не может сказать. И если такой человек глух от рождения или потерял слух в раннем детстве, значит, он никогда не слышал человеческой речи и не знает, что существует язык, слова, обозначающие предметы и мысли. Он не знает, что существует беспредельно огромный предметный мир. Можно ли такое существо сделать человеком, научить его трудиться и мыслить? Если можно, то какими путями?» Основные представления о мире слепоглухой получает лишь посредством осязания, в то время как обучение и воспитание в плане чувственного фундамента познания в основном базируются на слухе и зрении. Получается, что если общение слепоглухого не организовать специально, он обречён на полную изоляцию.

Специальная литература по этому вопросу полна душераздирающих описаний слепоглухих детей, которыми не занимались специально. Наблюдения И. А. Соколянского (1927, 1962) показывают, что слепоглухонемые, лишенные обучения, могут проводить многие годы в кровати, в отгороженном углу комнаты, не общаясь с людьми и предметами, совершенно не развиваясь психически, не научившись ни ходить, ни по-человечески есть и пить.[14]

«Примерно к середине XIX в. относятся первые попытки обучения слепоглухих и в других странах. Почти одновременно с обучением Лоры Бриджмен в Перкинсовской школе (позже всего на год), в Европе при Брюссельском институте глухонемых было начато обучение слепоглухой Анны Теммерманн. Также в 1847 г. сообщили о первых результатах обучения группы слепоглухонемых в Швейцарии. Об уникальном классе слепоглухонемых учеников появилось сообщение в 1907 году в Англии. Также возникли небольшие группы слепоглухих при отдельных школах глухонемых во Франции и Германии. Первая самостоятельная школа-интернат для слепоглухих была открыта в Швеции. Узнав о существовании нескольких случаев слепоглухоты в селах своей страны, шведка Елизавета Анреп-Нордин в начале 20 века заинтересовалась их состоянием. Поехав в Америку, она изучила там опыт обучения группы слепоглухих при Перкинсовской школе. На родине ей удалось заинтересовать положением слепоглухих королевскую семью, и она добилась законодательного попечения их. В 1886 г. в городе Скара (Швеция), где ее муж был директором учреждения для глухонемых, Анреп-Нордин основала школу для слепоглухих, начав с пяти учеников. Вторым отдельным учреждением для слепоглухих было основанное пастором Риманном в Новавесе (Германия) «Убежище для слепоглухонемых». В этих школах объединялось призрение и обучение детей, лишённых зрения и слуха с последующим призрением обученных труду и неспособных обучению взрослых слепоглухих.

Однако наибольшую известность из всех случаев обучения слепоглухих приобрело обучение Анной Сулливан, впоследствии Анной Сулливан-Маси (Anne Sulliwan-Macy), Эллен Келлер. Началось всё с того, что через 40 лет после восторженного изложения Ч. Диккенсом успехов обучения Лоры Бриджмен его книгу «Американские заметки» прочитала мать Эллен Келлер. Той тогда было всего шесть лет, но она уже была полностью слепая, глухая и немая. Зрения и слуха Эллен лишилась в 18 месяцев из-за болезни. Из-за глухоты она не смогла научиться говорить. Первое время после болезни девочка совершенно потеряла способность ориентироваться и даже не могла ходить. Правда потом ситуация немного исправилась. А. И. Мещеряков пишет даже: "Годы, предшествующие началу занятий с учительницей, сложились чрезвычайно благоприятно для слепоглухонемого ребёнка. В этот период девочка не была изолирована от внешнего мира, как это часто бывает со слепоглухонемыми детьми, которых родители оберегают от «неприятностей» столкновения с предметами и людьми. Маленькая девочка, оправившись от болезни и вновь научившись ходить, цеплялась за платье матери, когда та хлопотала по хозяйству (мать не возражала: девочка хотя и мешает, но находится на глазах). Руки ребенка ощупывали каждый предмет, который брала мать, следили за всеми движениями рук матери. Таким путём слепоглухонемая девочка ознакомилась с большим количеством предметов домашней обстановки, узнала назначение каждого доступного ей предмета и со многими предметами научилась правильно обращаться. В конкретном, можно сказать, деловом общении с окружающими родились первые жесты: кивок головы обозначал согласие, качание головы из стороны в сторону - несогласие, отталкивание «собеседника» рукой означало уходи, притягивание к себе - приди. Маленькая девочка постоянно наблюдала действия окружающих ее людей с предметами: она знала, как режут хлеб, как размешивают сахар в стакане кофе. Имитация этих действий также становится ее первыми жестами.

Также Эллен очень помогло то, что она тесно общалась с маленькой негритянкой Мартой Вашингтон, дочерью кухарки в доме Келлеров. Девочки целыми днями были заняты на кухне, во дворе, на конюшне, в коровнике и т. д. Марта учила слепоглухую девочку помогать ей в труде. Они вместе лепили булки из теста, мололи кофе, кормили домашних птиц, и др. В этой довольно сложной жизни было совершенно невозможно обойтись без жестов. Ко времени приезда учительницы (за Сулливан потом даже закрепилось как имя собственное почётное звание Teacher, то есть - Учительница) "слепоглухонемая девочка свободно ориентировалась в доме, во дворе, в саду, в огороде и в ближайших окрестностях дома. Она была знакома с домашними предметами, с хозяйственной утварью на кухне, во дворе, знала назначение окружающих ее предметов и умела ими правильно пользоваться. У нее была развитая жестовая речь, которой она широко и систематически пользовалась в общении с подружкой, а иногда и с окружающими ее взрослыми людьми.

Итак, мать Эллен Келлер написала письмо в Перкинсовскую школу, и вскоре в их семью приехала воспитанница этой школы Анна Сулливан, которая сама была сначала слепой, но после операции её зрение частично восстановилось. Сулливан до этого в течении шести лет общалась с Лорой Бриджмен, а также тщательно изучала записи доктора Хоува.

Маленькая Эллен была очень своенравна и, казалось, совершенно необучаема. Она капризничала, кусалась, дралась, даже однажды выбила своей учительнице два зуба. Однако успех воспитания в конечном итоге во многом определил некий метод по обучению языку, интуитивно найденный Анной. Она решила обучать её языку совершенно так же, как учатся говорить обычные дети, просто в разговорах с окружающими: «Я решила не назначать пока времени для правильных уроков. Я буду поступать с Еленой совершенно как с двухлетним младенцем. Мне на днях пришла мысль, что нелепо требовать от ребенка, чтоб он являлся в известное время в известное место для того, чтобы повторять известные уроки, когда у него еще нет достаточного запаса слов... Я спросила себя: «Как нормальное дитя научается говорить?» Ответ простой: «Подражанием»... Он видит, как другие делают то или другое, и делает то же... Но задолго до того дня, когда он произнесет первое слово, он отлично понимает все, что ему говорят... Я буду говорить ей в руку, как младенцу говорят в ухо, исходя из того положения, что она обладает такою же способностью к усвоению и подражанию, как и нормальное дитя. Я буду говорить с нею целыми фразами, дополняя смысл сказанного, по мере надобности, изобретенными ею знаками и жестами, но не буду стараться приковывать ее внимание к чему-нибудь одному, а, напротив, буду всячески стараться заинтересовать ее и возбуждать деятельность ее ума». Естественный разговор целыми фразами - это уже не бессмысленная зубрежка отдельных слов на уроке, это уже настоящее, жизненное, необходимое и интересное общение. И успех в освоении слов был ошеломляющим. Две недели спустя учительница продолжает свои записи: «Полный успех! Елена теперь знает значение более ста слов и каждый день учит новые слова, нимало не подозревая, что она делает нечто особенное. Она учится, потому что нельзя иначе, как птица научается летать. Только, пожалуйста, не думайте, будто она выражается свободно. Подобно своей маленькой кузине, она смысл целой фразы вмещает в одно слово. «Молоко!» с прибавлением известного жеста значит: «Дай еще молока». «Мама?» с вопросительным выражением значит: «Где мама?» «Гулять» значит: «Пойдемте гулять» или «Я хочу гулять». Но когда я пишу в ее руке: «Дай мне хлеб», она подает. И если я пишу: «Пойди, достань шляпку; мы пойдем гулять», она немедленно исполняет. Одни слова «шляпа», «гулять» вызвали бы в ее уме то же представление, но целая фраза, повторенная много раз в течение дня, запечатлевается в мозгу, и она весьма скоро сама повторяет ее.

...Я не вижу смысла в том, - продолжала она в другом отчете об обучении Елены, - чтобы искусственно сочинять разговоры с целью научить ребенка говорить. Это глупо и мертво, равно для учителя и ученика: разговор должен литься естественно и иметь единственной целью обмен мыслей. Если у ребенка в голове нет ничего, чтобы требовалось сообщить, то стоит ли заставлять его писать на черной доске или проделывать пальцами готовые фразы о «собаке», «кошке», «птичке»? Я с самого начала всегда старалась говорить с Еленой естественно и ее учила говорить мне только то, что ее интересует, и делать вопросы, только когда она действительно желает что-нибудь узнать. Когда я вижу, что ей очень хочется что-либо сказать мне, но мешает ей незнание слов, я их подсказываю, а также нужные обороты, - и чудесно. Ее желание высказаться и заинтересованность в данном предмете переносят ее через многие препятствия, которые окончательно сшибли бы нас, если бы мы перед каждым останавливались для объяснения. С этим было связано то, что Сулливан отказалась от обучения грамматике. Она поняла, что без предварительного практического владения языком зубрежка грамматических правил не только не поможет, но даже сильно затруднит усвоение языка, как это было бы и в случае с нормальным ребёнком. Ведь детей учат грамматике уже потом, когда они уже владеют языком, для грамотной письменной речи. «Я никогда не учила ее языку, делая из языка цель учения, а неизменно употребляла язык только как орудие для сообщения мысли». [15]

«Что касается нашей страны,- пишет далее Ю.В. Пущаев, - то специальное воспитание и обучение слепоглухонемых детей началось у нас ещё до революции. В 1909 году в Санкт-Петербурге была создана первая группа по обучению и воспитанию слепоглухонемых детей. После революции та же группа (воспитатели М. А. Захарова, О. А. Хейкинен, Ю. А. Якимова) существовала при Петроградском отофонетическом институте (позже Институт слуха и речи) вплоть до 1941 года. Эта группа добилась определённых успехов. Один из её воспитанников, Ардалион Курбатов, даже получил в 1941 году стипендию ЦК ВЛКСМ для обучения скульптуре, к которой у него, как пишет А. В. Ярмоленко, «оказались незаурядные способности. На кафедре скульптуры ленинградской академии художеств были одобрены его скульптурные наброски и бюсты-портреты». Правда, позже он пошёл работать слесарем на завод. В войну все воспитанники ленинградской группы за исключением А. Курбатова погибли в оккупации.

Рассматриваемый нами в этой главе так называемый «Загорский эксперимент» базировался на истории и деятельности другого, если так можно выразиться, очага или центра в СССР по обучению и воспитанию слепоглухонемых детей, которым руководил профессор И. А. Соколянский, а после него - его ближайший ученик и помощник А. И. Мещеряков.

В 1923 году на Украине в городе Харькове под руководством И. А. Соколянского была начата работа по воспитанию и обучению группы слепоглухих детей. Именно в этой группе появилась «советская Эллен Келлер», а именно, Ольга Ивановна Скороходова. Она, несмотря на свою слепоглухоту, также стала писательницей и общественным деятелем, написала довольно объёмную интересную книгу под названием «Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир». Правда от Эллен Келлер случай со Скороходовой отличается тем, что Ольгу Ивановну слепоглухота настигла не в два, а в восемь лет, когда ребёнок, понятно, уже находится на другой стадии развития: у него уже прочно сформированы основные человеческие способности: мышление, речь, практические навыки, и др.

Во время войны все воспитанники Харьковской группы кроме О. И. Скороходовой и ещё одной воспитанницы (Мария Сокол) также погибли. Из двух трагических историй с ленинградской и харьковской группами мы видим, что слепоглухие - это, возможно, не только самые одинокие, но и самые беззащитные люди на свете. В периоды исторических катаклизмов им выжить особенно сложно. Всю сложность существования слепоглухих и связанную с этим их предельную беспомощность в жизни без посторонних помощников иллюстрирует фраза слепоглухой героини документального фильма знаменитого режиссёра Вернера Херцога «Страна молчания и тьмы», посвященного слепоглухим: «Если сейчас начнётся мировая война, я даже не замечу этого».

В 1955 году уже в Москве снова было начато обучение слепоглухих детей при Институте дефектологии под руководством И. А. Соколянского. С 1963 г под непосредственным руководством ученика профессора Соколянского - профессора А.И.Мещерякова (Соколянский к тому времени уже умер) - началось обучение слепоглухонемых в Загорском детском доме. О степени успешности воспитания слепоглухих в Загорске говорит то, что четверо выпускников интерната закончили психологический факультет МГУ, составив там во время обучения отдельную учебную группу (А. Суворов, А. Сироткин, Ю. Лернер, Н.Корнеева)».[16]

Об Александре Суворове – профессоре кафедры педагогической антропологии Университета Российской академии образования, почетного международного доктора гуманитарных наук, кавалера золотой медали имени Льва Толстого, рыцаря Детского ордена милосердия рассказал Алексей Чеботарев. О кандидате психологических наук, заведующей лабораторией психологического изучения детей и диагностики НИИ коррекционной педагогики РАО РФ Елене Гончаровой – Наталья Кочемина. Эти удивительно стойкие люди рассказали о начальных шагах обучения слепоглухих: «Первое время сотрудникам лаборатории приходилось сидеть на лекциях возле каждого слепоглухого студента, передавая слова преподавателя дактильной (пальцевой) азбукой на ладонь своего подопечного. К концу дня у педагога немели руки. Поступали и по-другому. Сотрудники лаборатории, которую возглавил доктор психологических наук Александр Мещеряков, приходили на лекции с магнитофонами, а потом отдавали текст на расшифровку секретарям, незрячим, которые перепечатывали его рельефно-точечным шрифтом Брайля. В таком виде студенты могли прочесть лекцию. Потом, как вспоминает А.Суворов, для обучения стали применять телетактор, который передавал печатный текст рельефно-точечной азбукой. И наоборот: напечатанная азбукой Брайля речь студентов в виде текста появлялась на экране монитора педагога. Преподаватели получили возможность общаться со студентами самостоятельно и даже проводить семинары и обсуждения. На телетакторе одновременно могли заниматься несколько человек. Через шесть лет эксперимент закончился, и четверо дипломированных слепоглухих психологов покинули стены МГУ. Дальнейшая судьба у каждого сложилась по-своему. Наташа Коренева вышла замуж за зрячего, родила двоих дочерей. Хорошая интеллигентная семья. Сергей Сироткин заведует сектором слепоглухих в институте реабилитации слепых при Президиуме Всероссийского общества слепых. С помощью слухового аппарата может слышать речь знакомого человека на расстоянии двух-трех метров и даже по телефону, если ему хорошо знаком предмет разговора. Юрий Лернер увлекался скульптурой, стал скульптором. На Новодевичьем кладбище стоит памятник профессору Мещерякову, отлитый по бюсту, сделанному руками Юрия Лернера.

Суворов заострил внимание на том, что, все ребята - участники эксперимента были слепоглухими не от рождения, и в остальном развивались нормально. Именно при такой форме недуга, так называемой поздней слепоглухоте, и возможно успешное обучение в институте. Многие выпускники оканчивают ПТУ, техникумы, получают профессию. Есть и такие, кто заочно обучается в институтах, но их единицы, и, как правило, у них не полная потеря зрения и слуха. Все зависит от семьи, и от того, сколько родители смогли вложить сил и средств в своего ребенка. Это был эксперимент, который подтвердил, что слепоглухие люди могут обучаться в вузах и заниматься научной работой.

Александр Суворов выбрал себе специальность на стыке философии, психологии и педагогики - педагогическую антропологию. Это наука о тайнах человеческой природы: о природе лидерства, тирании, агрессивности, о природе человеческой низости и подвига. В мае 1994 года он защитил кандидатскую диссертацию на тему «Саморазвитие личности в экстремальной ситуации слепоглухоты». А через два года стал доктором психологии. Его докторская диссертация называлась «Человечность как фактор саморазвития личности». Он профессор кафедры педагогической антропологии Университета Российской академии образования, почетного международного доктора гуманитарных наук, кавалера золотой медали имени Льва Толстого, рыцаря Детского ордена милосердия Александра Суворова. В январе 1995 года у него, по его словам, произошла «техническая революция». Тогда в Республиканском центре компьютерных технологий Всероссийского общества слепых он освоил компьютер со специальной приставкой, что сделало возможным защиту докторской диссертации меньше чем через два года после защиты кандидатской. В центре за Суворовым было зарезервировано собственное рабочее место. Там он написал помимо диссертации множество статей, а в августе 1995 года в издательстве университета Российской академии образования вышла в свет его первая книга «Школа взаимной человечности». Сейчас его книги - а их более двух десятков - переведены на большинство европейских языков. Среди них не только психологические, педагогические и философские исследования, но и стихи. Которые, правда, больше напоминают рифмованные философские трактаты.

- Собственный компьютер появился у меня через год, - рассказывает Александр Васильевич. - В октябре 1996 года в Останкинском телецентре мне подарили специальный компьютер для слепых «Давид-486» (класса «ноутбук») и компьютерную приставку «Инка» к любому обычному компьютеру. Все эти подарки стоили сумасшедших денег - 24 тысячи дойчмарок. Я получил возможность работать на компьютере дома. Технику в рабочем состоянии поддерживает компьютерный центр Всероссийского общества слепых. Приставка, подключенная к системному блоку с CD-ROM, открывает Суворову доступ к недоступной ему раньше философской и педагогической литературе, фантастике, историческим исследованиям. Сейчас у Суворова, благодаря американской программе помощи инвалидам, есть бесплатный доступ в Интернет - правда, из-за особенностей брайлевского дисплея он может пользоваться только услугами электронной почты.[17]

Кроме интерната в Сергиевом Посаде, в институте коррекционной педагогики продолжает работать лаборатория, основанная Соколянским. Теперь там изучают и создают средства для обучения не только для слепоглухих детей, но и для детей с другими сложными нарушениями дополнительными нарушениями, в том числе и слепоглухих. Да и во многих коррекционных школах и интернатах создают подобные группы.

Я этому эксперименту уделила много внимания сознательно. Этот эксперимент доказал, что возможность полной социальной адаптации слепоглухих (возможность их обучения в вузах, способность к научной работе), стал возможен благодаря энтузиазму группы ученых: доктора психологических наук Александра Мещерякова, доктора философских наук Эвальда Ильенкова, а также академика Алексея Леонтьева.

Интересный опыт интегрированного, инклюзивного многоуровнего профессионального образования лиц со специальными образовательными потребностями наработан и реализован на базе в МВТУ им. Баумана, где создан Центр комплексной реабилитации инвалидов по слуху. Этот центр получил статус пилотной площадки городской системы защиты инвалидов.