Близнечество в системе родства и в жизни: некоторые африканские примеры

В первой главе я анализировал один из видов ритуала ндембу, исполняемого для излечения недостаточности, например временной неспособности женщины к деторождению и сохранению жизни детей. Теперь я хотел бы рассмотреть ритуал ндембу, чей raison d'etre, напротив, в чрезмерности. Это ритуал wubwang'u, совершаемый для укрепления женщины, от которой ожидают или которая уже родила ряд близнецов (am-pamba). Здесь проблема не в недостаточности, а скорее в избыточности, в переисполнении, скорее чем в недоисполнении. Рождение близнецов составляет для ндембу то, что мы назвали бы парадоксом, а именно нечто, противоречащее обычным представлениям о естественном или возможном. В физиологическом факте близнечества есть для ндембу некоторая абсурдность. Прежде всего, как мы видели, плодородие (лусему) пользуется в культуре высоким уважением; однако в данном случае налицо переизбыток плодородия, влекущий за собой физиологические и экономические трудности. В обществе, не имеющем скота либо не имеющем понятия об использовании молока овец и коз для человеческих надобностей, матери бывает трудно обеспечивать близнецов пищей посредством лактации. Часто выживание детей зависит от случая, когда другая женщина, недавно потерявшая ребенка, имеет молоко и согласна кормить одного из близнецов. И даже если близнецы доживают до того, как их отнимут от груди, родителям все равно трудно самим обеспечить их. По этой причине близнецы символически передаются в обрядах на попечение общине.

Такая передача, в частности, может выражаться в церемониальном танце, во время которого мать близнецов, одетая лишь в узенькую набедренную повязку из коры, с небольшим лоскутком ткани спереди и несущая плоскую круглую корзину (Iwalu) для просеивания зерна, совершает обход всех соседних деревень. Танцуя, она поднимает лоскуток ткани, выставляя на всеобщее обозрение источник ее чрезмерной плодовитости, и просит подаяние в виде пищи, одежды и денег, поднося зрителям свою корзину. В этом танце проявляются некоторые характерные мотивы вубвангу. Один из них — нарушение норм стыдливости, соблюдения которых обычно строжайшим образом требуют от женщин ндембу; другой — ритуальная власть уязвимости и слабости, мотив, более подробно рассматриваемый в главе 3. Здесь я только укажу, что близнечество рассматривается одновременно и как благодать, и как несчастье, а то и другое в равной степени вызывают заботу общины о благополучии субъекта ритуала.

Но вубвангу выявляет и еще один парадокс в общественном устройстве ндембу. Профессор Шапера и другие ученые обратили внимание на тот факт, что там, где родство имеет структурное значение и налагает рамки на корпоративные отношения и социальный статус, рождение близнецов — источник классификационных затруднений. Причина этого — в широком распространении мнения — в Африке и повсюду, — что дети, рожденные в одних родах, мистически тождественны. Однако по неписаным законам, обусловленным системами родства, в структуре семьи или корпоративной родственной группы есть только одно место, которое они могут занять. Существует классификационное положение о том, что человеческие существа в одни роды рожают только одного ребенка и что имеется лишь одна щель, которую им можно занять в различных группах, ясно определенных родством, в каковые группы этот один ребенок входит по рождении. Порядок появления близнецов на свет — еще один важный фактор; старший из близнецов имеет больше прав, чем младший, и в некоторых случаях может прежде него занять политический пост. Все же близнечество представляет собой парадоксальное положение, при котором физически двойственное — структурно едино, а мистически единое — эмпирически двойственно.

Африканские общества разрешают эту дилемму различными способами. Одно из средств избавиться от структурного противоречия, порожденного близнечеством, — предать близнецов смерти. Этой практики придерживаются бушмены Калахари, о которых Бауманн пишет: «Детоубийство ввиду тяжелых экономических условий встречается часто, однако умерщвление близнецов или одного из них основывается на представлении, что они приносят несчастье» [2, с. 100–101]. Здесь парадокс разрешается умерщвлением одного или обоих близнецов, ибо существует мнение, что они приносят (мистическое) несчастье. Другие общества не уничтожают близнецов, но исключают их из системы родства, к которой они принадлежат по праву рождения, и наделяют их особым статусом — часто с сакральными признаками. Так, согласно Рэттрэю, у ашанти «близнецы, когда они однополые, как правило, принадлежат вождю и становятся, если они девочки, его потенциальными женами, а если мальчики-то „помахивающими хвостом слона“ при дворе. Их нужно показать вождю как можно скорее после рождения, принеся — во „дворец“ в медном тазу. По праздникам близнецы надевают одинаковые белые одежды» [45, с. 99].

Белое у ашанти — символ, inter alia[15], божества, а также «духовных» и оплодотворяющих жидкостей — воды, семени и слюны. Слон также связан с изобильным плодородием, о чем свидетельствует ритуал совершеннолетия девочек, во время которого новообращенная «прикасается к трем поджаренным кускам слоновьего уха, а к ней обращаются со следующими словами: „Пусть слониха даст тебе свое чрево, чтобы ты родила десятерых“» [23, с. 73]. У вождей ашанти множество признаков «божественных королей»; считается, что влияние этих вождей переходит границы разрозненных групп в королевствах, с благополучием и плодородием которых мистически отождествляется их собственные благополучие и плодородие. Таким образом, близнецы вынесены из секулярной структуры, являясь составной частью и символом сакральности и плодородия вождя. Однако близнецов, рожденных в самой королевской семье, убивают, поскольку считается, что их рождение ненавистно Золотому Трону — высшему знаку и выражению королевской власти ашанти [23, с. 66]. Можно предположительно, объяснить это тем, что близнецы способны внести противоречия в структуру королевской матрилинейности, возбуждая проблемы преемничества, наследования и старшинства.

Согласно Эванс-Притчарду, нуэры из нилотского Судана утверждают, что близнецы — одно существо и что они — птицы:

«Их единая социальная личность — это нечто, превышающее их физическую двойственность — двойственность, очевидную для ощущений и обозначаемую множественной формой в разговоре о близнецах и обращением с ними во всех случаях повседневной общественной жизни как с двумя вполне различными личностями. И лишь в некоторых ритуальных ситуациях и лишь символическим образом выражается единство близнецов, в особенности ярко — в церемониях, связанных с браком и смертью, когда личность претерпевает перемены» [18, с. 128–129].

В этом обществе близнецы не исключаются из социальной структуры, но тем не менее обретают ритуальную и символическую значимость. Символически они отождествляются с птицами не только из-за того, что «высиживают многих птенцов и рождаются как бы дважды» [18, с. 130], но также потому, что близнецы, подобно птицам, классифицируются нуэрами как «люди сверху» и «дети бога». «Птицы — дети бога по той причине, что они пребывают в воздухе, а близнецы принадлежат воздуху из-за того, что они по способу зачатия и рождения — дети бога» [18, с. 131]. Таким образом, нуэры разрешают парадокс близнечества, относя единую личность близнецов к сакральному порядку, а их физическую двойственность — к секулярному. Каждый аспект функционирует на определенном культурном уровне, а концепция близнечества является медиатором между уровнями.

Во многих обществах близнецы выполняют эту медиативную функцию между животным и божественным уровнями: они одновременно более чем люди и менее чем люди. Почти во всех племенных обществах они не вписываются в идеальную модель социальной структуры, однако один из парадоксов близнечества состоит в том, что это явление ассоциируется с ритуалами, которые высветляют фундаментальные принципы самой структуры; близнечество принимает характер контрастности подобно тому, как это происходит в отношениях между фоном и фигурой в гештальтпсихологии. На деле же в человеческих культурах структурные противоречия, асимметрии и аномалии часто откладываются в мифе, ритуале и символе, которые подчеркивают аксиоматическую ценность ключевых структурных принципов по отношению как раз к тем ситуациям, где эти принципы кажутся менее всего применимыми.

У многих бантуязычных народов, включая ндембу, близнецы не предаются смерти, но и не получают особого статуса, как у ашанти. Однако у них во время жизненных переломов (рождение, брак и смерть) исполняются специальные ритуалы, и эти ритуалы почти всегда имеют латентно сакральный характер, который становится очевидным во всех обрядах, касающихся рождения близнецов. Более того, родители близнецов и некоторые из их сестер и братьев, в особенности те, кто следует сразу за близнецами по порядку рождения, попадают в тень этой сакральности. Например, Моника Вильсон пишет:

«Рождение близнецов — устрашающее событие для ньякьюса. Родители близнецов и сами близнецы — abipasya, страшные, — считаются очень опасными для родственников и ближайших соседей, а также для скота, вызывая у них понос и распухание ног, если имеет место какой-либо контакт. Поэтому родители изолируются и исполняется детально разработанный ритуал, в котором участвует большой круг родственников, соседи и домашний скот. Дети, естественно, отделены от матерей, однако подчеркивается скорее ха опасность, которая исходит от родителей, чем та, которая исходит от самих близнецов. Слово ilipasa обычно употребляется для обозначения „близнецов“, „рождения близнецов“, однако более точно перевести его как „ненормальное рождение“, поскольку оно применяется к детям, рожденным ногами вперед (unsolola), и вообще к рождению многих детей, причем для любого типа ilipasa исполняется один и тот же ритуал» [67, с. 152].

Цель обрядов ньякьюса в том, чтобы избавить близнецов и их родителей от опасности, которую они, будучи заразными, представляют. На родителей воздействуют лекарствами и ритуалом, чтобы они впредь производили в одни роды одного ребенка и не заражали соседей мистической болезнью. У ньякьюса и других обществ банту, таких, как суку из Конго, о чьих близнечных обрядах писал ван Геннеп [26], или сога из Уганды [50, с. 123], в исполнение соответствующих ритуалов вовлекается вся местная община. Ван Геннеп обращает внимание на тот факт, что у суку в обрядах восстановления, следующих за длительным «лиминальным» периодом, во время которого близнецы изолируются от контактов с общественной жизнью на шесть лет, происходит «ритуальное пересечение территории, принадлежащей обществу в целом, и (общее) разделение пищи» жителями деревни [50, с. 47]. Я уже упоминал, что у цдеод-бу близнецы находятся на попечении всей общины. Это можно рассматривать как еще один пример распространенного стремления общества либо заставить широко признанные группы озаботиться тем, что отступает от нормы, либо же уничтожить из ряда вон выходящий феномен. В первом случае аномальное может быть сакрализовано и сочтено святым. Так, в Восточной Европе к умалишенным обычно относятся как к живым храмам, вместилищу сакральности, которая разрушила природный разум этих людей. Они имеют право взять еду и одежду у кого бы то ни было. Здесь аномалия — «отвергнутый строителями камень» — исключается из структурированного порядка общества и начинает символизировать просто единство самого общества, представляемого как гомогенное, а не как система гетерогенных социальных позиций. Так же и у ндембу вся биология близнечества сакрализуется и становится делом каждого, а не только близких родственников матери. Утешать мать в ее горе — обязанность общины. Горе матери становится также поводом для общины прославить и возвеличить важнейшие ценности и принципы своей организации. Тот парадокс, что хорошее (в теории) — плохо (на практике), становится отправным пунктом ритуала, подчеркивающего полное единение группы, преодолевшей свои противоречия.

Повторяю: в обществе, основанном на родстве, с близнечеством можно сделать две вещи. Либо можно сказать, подобно мальчику, впервые увидевшему жирафа: «Я не верю этому». — и отрицать социальное существование биологического факта, или же, принимая факт, можно попытаться учесть его. Если попытаться учесть факт, нужно — поскольку это возможно— заставить его казаться не противоречащим всей культуре. Можно, например, в некоторых ситуациях сосредоточить внимание на двойственности близнецов, в других ситуациях — на их единстве. Или можно поразмыслить о естественном и социальном процессах, посредством которых то, что от природы было двумя различными и даже противоположными элементами, сплавляется и образует нечто новое и уникальное. Можно исследовать процесс, посредством которого двое становятся одним. Или же можно исследовать обратное: процесс, посредством которого один становится двумя, процесс бифуркации. Далее можно рассмотреть номер Два как представителя всех форм множественности в противоположность единству. Два представляет Много в противоположность Одному и является производным от него или снова сплавленным с ним.

Далее можно обратить внимание на Два, на время исключив из рассмотрения Один, и заметить, что Два состоит либо из пары подобных, как Диоскуры — Кастор и Поллукс, либо из пары противоположных — мужчина и женщина или жизнь и смерть, — как в ритуале исома. Ндембу в символическом языке близнечного ритуала предпочитают подчеркивать аспект противоположности и дополнительности. Хотя близнецы чаще всего принадлежат к одному полу, а, по сути, настоящие близнецы всегда одного пола, в ритуале вубвангу ндембу подчеркивают у двойственности аспект равенства, но в то же время и противоположности. Развивая далее этот взгляд, они демонстрируют процесс объединения компонентов диады, представляя данный процесс как совпадение противоположностей, а не удвоение подобных. Для описания этого процесса используется сексуальная символика, однако я надеюсь показать, что здесь имеется в виду не просто половое соитие. Эротический язык используется для изображения процесса, в котором социальные силы, примерно одинаковые по своему могуществу, но противоположные по качеству, предстают гармонически согласованными. В этой главе я остановлюсь в основном на социальных референтах тех символов, которые помимо прочего представляют аспекты сексуальности. Сплав множества социокультурных референтов с множеством органических референтов (включая и сексуальные) в единую зримую репрезентацию, наделяемую верующими необыкновенной силой и обладающую вдобавок качеством человеческого общения, — важная особенность религиозных символов. Говорить, что какой-либо из рядов референтов — культурных или органических — является «основным» или «первичным», а другой — подчиненным или производным, — значит проглядеть качественное различие рядов, представленное в образцах их взаимозависимости.