Изучение ритуала в Центральной Африке

Начнем с непосредственного рассмотрения одного ритуала, исполняющегося племенем ндембу в Северо-Западной Замбии, где я два с половиной года занимался полевыми исследованиями. Подобно ирокезам Моргана, ндембу матрилинейны, сочетают мотыжное земледелие с охотой и придают всем этим факторам значительную ритуальную ценность. Ндембу принадлежат к большому объединению культур Западной и Центральной Африки, в котором высокое мастерство резьбы по дереву и пластических искусств соседствует с детальной разработанностью ритуальной символики. У многих племен объединения наличествуют сложные инициационные обряды с длительными периодами одиночества в лесу, где неофиты постигают эзотерические значения и где с ними часто находятся танцовщики в масках, олицетворяющие души предков или богов. Ндембу, равно как их северные и западные соседи — лунда из Катанги, лувале, чокве и лучази, придают ритуалу громадное значение; их восточные соседи, каонде, ламба и ила, хотя и исполняют много ритуалов, имеют, как обнаружилось, гораздо меньше разновидностей обрядов, символика у них беднее, отсутствует обрезание мальчиков, и различные виды их религиозной практики менее связаны друг с другом.

Когда я начал полевые исследования среди ндембу, я работал в духе традиций, установленных моими предшественниками из Института социологических исследований Родса — Ливингстона (ныне Замбия). Это был самый первый исследовательский институт в Британской Африке, основанный в 1938 г., и предполагалось, что в нем предметом специального изучения будет проблема установления постоянных и удовлетворительных отношений между местным и неместным населением. Под руководством Годфри Вильсона и Макса Глюкмана, а позже Элизабет Колсон и Клайда Митчелла сотрудники института провели полевые исследования политических и правовых систем племенного общества, брачных и семейных отношений, разных аспектов урбанизации и рабочей миграции, сравнительной структуры деревень и племенных экологических и экономических систем. Как пишет Люси Мэйр, вклад института Родса-Ливингстона и других исследовательских институтов Британской Африки в выработку политической линии состоит не «в предписании действий в определенных ситуациях», а скорее в «анализе ситуаций, проведенном таким образом, чтобы политические деятели смогли отчетливее понять те силы, с которыми они имеют дело» [42, с. 98–106].

Казалось, что эти «силы» не придают ритуалу большого значения… В ту пору, когда я начал полевую работу, и в самом деле у исследователей Родса-Ливингстона ритуал никогда не вызывал большого интереса: проф. Рэймонд Арторп указывал, что к тому времени из 99 публикаций института по различным аспектам африканской жизни только три были посвящены ритуалу [1, с. IX]. Даже теперь, пять лет спустя, из тридцати одного выпуска записок Института Родса-Ливингстона — кратких монографий о различных аспектах жизни племен Центральной Африки — лишь в четырех ритуал был главной темой исследования, и две из них принадлежат автору этой книги. По-видимому, отношение Моргана к «примитивным религиям» все еще во многом сохранило влияние. И тем не менее первый директор института, Годфри Вильсон, живо интересовался ритуалами африканцев. Его жена Моника Вильсон, вместе с которой он занимался интенсивными полевыми исследованиями религии танзанийского племени ньякьюса и которая опубликовала выдающееся исследование ритуала, написала очень точно: «Ритуал обнаруживает ценности группы на самом низшем уровне… люди выражают ритуалом то, что более всего трогает их, а так как формы выражения обусловлены и непреложны, то в итоге и обнаруживаются эти ценности. В изучении ритуала я вижу ключ к пониманию главного в строении человеческих обществ» [66, с. 241].

Если взгляд Вильсон справедлив, а я думаю, это так и есть, то изучение племенных ритуалов окажется, несомненно, в духе первоначального стремления института «изучать… проблему установления постоянных и удовлетворительных отношений между местными и неместными», ибо «удовлетворительные отношения» основываются на глубоком взаимопонимании. Между тем изучение религий расцвело в трудах исследовательских институтов в Восточной и Западной Африке как раз в периоды непосредственно до и после обретения политической независимости. В общественных науках теперь, мне кажется, становится общепризнанным, что религиозные верования и практика представляют собой нечто большее, чем «странные» отражения или выражения экономических, политических и социальных отношений; их теперь скорее воспринимают как главные отправные пункты к пониманию того, как ощущают люди эти отношения и что они думают о них и о том природном и социальном окружении, в котором протекает человеческая деятельность.