Рассмотрим по порядку.
ВЕДЫ. Веды, согласно традиционному мировоззрению, — это « дыхание Брахмана », они безначальны, вечны и не сотворены человеком. Веды — не столько священное Писание и даже не столько выраженное в словах священное Откровение, сколько самосущая и постоянно воспроизводимая матрица, по которой после растворения мира он создаётся вновь.
Веды — это вечное откровение и открытие провидцев и мудрецов древности (риши). Они являются не столько создателями её гимнов и наставлений, сколько передатчиками Вечного Знания. Поэтому Веда называются также шрути, « услышанное » — в двух смыслах: услышанное « внутренним слухом » и услышанное из уст учителя. Писания (самхиты, брахманы, араньяки и упанишады) — лишь проявленная часть этого Знания, Ведения (Веды в единственном числе), которая в человеке выступает в виде вдохновенного сверхсознания, наития, совести.
Не принимая во внимание основополагающей роли Вед как единого источника многих течений, даже потёкших в противоположную от общего направления сторону (буддизм, джайнизм), невозможно верно понять своеобразие и многообразие индийского наследия. Объединяющая роль Вед — в сохранении ими общих идей, общего языка, музыкально-поэтических форм и общего уважения к древности и людям, которые её заучивали и передавали — во многом позволила сохранить и непрерывность наследия. Именно Веды являются священным разрешением на существование идеального общественного порядка.
Но хотя дхарма, по идее индуизма, коренится в Ведах, порождается, определяется и освящается ими, на самом деле в них мы не найдём полного её изложения. Только некоторые гимны Вед являются явным сопровождением определённого обряда (свадебный, на зачатье, похоронный), а в остальных мы можем найти лишь намеки и ссылки на определённые правила.
Но и в Ведах как писаниях есть идеи, которые определяют традиционную нравственность. Например, знаменитое выражение « Ты есть То » (tat tvam asi)из Чхандогья упанишады в своей краткости содержит в себе построенный на евангельском выражении категорический императив И. Канта и обобщённое так называемое золотое правило нравственности: « (Не) поступай по отношению к другим так, как ты (не) хотел бы, чтобы они поступали по отношению к тебе » [31].
Многие нынешние властители капиталов и СМИ убеждены и стремятся убедить других (а может, в первую очередь, себя), что совести нет или это нечто из области религии и литературы, никак не влияющее на жизнь, выдумка для прекраснодушных, плод воображения, не имеющий « объективного » основания.
Недавно какой-то знаменитый адвокат, защищавший очередного особо крупного вора, поучающе вещал по телевизору на всю страну: « Совесть — не юридическое понятие ».
Нам всучивают ещё одну « западную ценность », а точнее, стекляшку. Среди принципов демократии « свобода совести » была установлена законодательно в результате буржуазных революций XVIII века и приняла разный облик в зависимости от мировоззренческих и иных условий. Для сосуществования в разноплеменном колониальном котле США множества различных религиозных конфессий и агрессивных протестантских и иудаистских сект этот закон был необходим, иначе котел бы взорвался Но этот великий принцип свободы совести на практике (в США и прочих цивилизованных странах) ведёт не к подъёму духовности, а « к постепенной утрате людьми всякой совести вообще и замены её правовым полицейски-судебным сознанием. В таком либеральном обществе самые разные нравственные установки могут приветствоваться и поощряться (на словах), но при этом они уже не принимаются в расчёт во всех деловых юридических отношениях » [32] и заменяются показной законопослушностью и хитрой законоизворотливостью.
У нас же нравственная оценка всегда была очень важной. Издавна понималась разница между законом и совестью, и даже долго бытовала такая формула: « Как тебя судить, по закону или по совести? ». Когда наказывала власть, общественное мнение выносило свой приговор, часто не совпадающий с юридическим. К тому же то, что переводится русским словом совесть,не есть по происхождению и смысловому содержанию то же самое, что английское и французское concience. Последние по происхождению и значению связаны с сознательностью. Русская же совесть — это не просто какие-то накопленные образованием убеждения и принципы, а изначально существующее в человеке соответствие божественной Вести (Веде), мерило добра и зла, нравственное чутьё. И хотя оно не поддаётся юридическому кодифицированию, оно участвует в оценке и осуждении своих и чужих поступков.
СВЯЩЕННОЕ ПРЕДАНИЕ. В любой культуре есть письменно или устно установленные нравственные нормы. В индуизме это огромная область писаний и преданий, которая не относится к Ведам, на порядок менее авторитетна, чем Веды, но доступна для изучения не только брахманами, но и людьми любого рода и касты. То, что раньше существовало в памяти и обычае как услышанное (шрути),было записано в смрити. Это громадные по объёму эпические сказания — Рамайана, Махабхарата с её отдельно выделившимся священным произведением — Бхагавадгитой, а также предания и сказания о риши, мудрецах и святых, сборники дхармашастр.
Дхармашастры являются важнейшим записанным источником и регулятором соответствующего дхарме поведения. В них узаконивались, описывались и объяснялись обычаи и обряды, предписывались и запрещались те или иные поступки, описывались нормы религиозного и судебного права, искупления и наказания.
Дхармашастры составлялись и развивались на протяжении почти 2,5 тыс. лет (последние произведения этого жанра относятся к XIX веку). Они создавались и передавались в ведийских школах и являлись одним из важных знаний брахмана. Для мирской жизни они оказывались одним из самых важных документов. Наиболее известные из них — « Законы Ману », Яджнавалкья смрити, Апастамба.
Не будь жёстких норм и правил дхармы, не было бы йоги. Весьма примечательно, что « Законы Ману » и Йога сутра были написаны примерно в одно время (между IV и II вв. до н. э.). А так как такие тексты лишь записали то, что долгое время было на практике, — значит, и дхарма, и йога издавна взаимовлияли и взаимодействовали друг с другом.
ПОВЕДЕНИЕ ДОБРОДЕТЕЛЬНЫХ. Записанное — важная часть мировоззрения и мироустройства. Но человек нуждается в непосредственном знании, примере и вере. И чтобы истина была живой, она должна передаваться живым человеком и стать для людей правилами жизни.
Достоверность знания доказывается надёжностью лица, которое его даёт. Человек может быть неграмотным, но отзывчивым, добрым, правдивым, щедрым, гостеприимным ... Другой может знать писания и использовать их в корыстных и властных целях. Иногда поступок одного человека (пример) может быть много убедительней многих томов писаний.
Человек — также определитель доброго и дурного. Действия, одобряемые хорошими людьми, считаются хорошими, а осуждаемые — дурными.
Пример даже немногих, но лучших действует облагораживающе, возвышающе на среду, в которой живут многие, в какой-то мере даже создаёт её. Один действительно знающий и добрый человек не даёт расплодиться и разойтись десяткам тысяч злодеев.
Интеллигенция плачет: « Упадок духовности! Нравственное вырождение! Неуважение к святыням! Разгул преступности !» А чего плакать-то?! Во многом виноваты сами. Виноваты научные работники, которые не задумываются, какую опасность несёт их открытие и в какие руки попадёт. « Жрецы » искусства, лепящие на потребу толпы фильмы и книги о преступниках, проститутках да монстрах. Артисты, пьянствующие в быту и выступающие на предвыборных концертах только потому, что политики платят. Журналисты, служащие то комиссарам во френчах, то коммерсантам во фраках.
Кому многое дано, с того много и спросится». Больше нравственных требований предъявляет Истина к образованному, чем к невежественному, к занимающему высокий пост, чем к подчинённому... Кому-то меньше греха своровать, чем другому — соврать.
Что совершает лучший — то и всякий рождённый,
какой он пример подаёт — следует мир такому.
Бхагавадгита, 3. 21
Сейчас знание передаётся через целый ряд механических, электронных и прочих посредников — газеты, книги, радио, телевидение, кассеты, диски, Интернет. И при этом многое теряется, а многое — искажается. Поэтому люди всё меньше верят и всё меньше понимают.
Внимание к поведению добродетельных вносит в узаконенные писаниями, кодексами, обычаями и, значит, довольно жёсткие и косные нормы известную гибкость, предоставляя возможность изменять их в зависимости от местных обычаев, условий и времени.
Соблюдение установленных правил (ачара)позволяет человеку не ломиться в открытую дверь, а пользоваться опытом прошлого, поддерживать преемственность не только обычаев, но и черт характера.
САМОУДОВЛЕТВОРЕНИЕ. Особенно интересен четвёртый источник добродетели — сантушти.
