Контрперенос и потребности аналитика

 

Способность аналитика формировать Я-ТЫ-отношения

 

Чтобы достичь профессионального успеха или, по крайней мере, соответствовать своей профессии, аналитик должен обладать многими важными человеческими качествами. Первое, о чем следует упомянуть,— это спокойствие и способность концентрировать внимание, в том числе и на содержании высказываний пациента. Но все же самое важное его качество — это способность устанавливать Я-Ты-отношения, о которых шла речь в двух предыдущих главах. Умение видеть в пациенте другого человека и в соответствии с этим к нему относиться — такое качество аналитика можно считать даром судьбы.

Часто друзья могут дать человеку хороший совет и его поддержать, если с ним случилась беда. Но, как правило, они ему советуют или оказывают поддержку со своей точки зрения, полагаясь на то, как в подобной ситуации поступили бы они сами. Они бессознательно уверены в том, что другой человек должен чувствовать и поступать точно так же, как чувствуют и поступают они. Главная особенность обучения аналитика заключается в том, чтобы предоставить ему возможность получить некий инсайт, когда он окажется вовлечен в состояние мистической сопричастности. Лучше осознавая самого себя, он вместе с тем должен осознавать, насколько разными могут быть другие люди и что одну и ту же ситуацию можно воспринимать совершенно по-разному.

Отношения Я-Ты для аналитика заключаются в том, чтобы, образно говоря, «одна его нога была внутри, а другая — вне этих отношений». «Одна нога внутри» означает наличие эмпатии и эмоциональную включенность в переживания пациента. «Другая нога вне» — это способность посмотреть на пациента со стороны, соразмеряя свою эмпатию с общей психологической ситуацией и личностным развитием пациента. Сама по себе эмпатия, несмотря на свою исключительную важность, может завести в тупик, так как аналитик способен смешать свои эмоциональные ощущения с эмоциями пациента. Я считаю, что каждый хороший аналитик должен обладать широким спектром разных внутренних ощущений, которые обязательно следует отличать друг от друга. Ощущение собственного невроза с присущей ему тревогой, чувством вины и проявлением комплексов можно считать большим достижением. Но, разумеется, аналитику не менее важно пройти собственный анализ, чтобы ощутить на себе, как переживаются самые болезненные внутренние психологические проблемы.

Чтобы стать аналитиком, необходимо иметь чрезвычайно стабильную и хорошо сбалансированную психику и обладать способностью справляться с собственным неврозом. Именно в этом состоит смысл древнекитайской мудрости: человек, который сам никогда не был ранен, не может оказаться хорошим целителем. Глубоко прочувствовать и пережить свой невроз и ощутить, как его преодолевать — самые необходимые и важные условия для развития истинной эмпатии. Вот почему обучение анализу для любого аналитика является sine qua поп*(Необходимым условием {лат.).). Но необходим и обычный жизненный опыт. Когда о нем заходит речь, мне всегда вспоминаются очень выразительные и очень точные слова Юнга:

Тот, кто хочет познать человеческую психику, почти ничего о ней не узнает из экспериментальной психологии. В таком случае ему лучше всего снять школьную форму, попрощаться с учебниками и открыть свое сердце окружающему миру. Там, в ужасных тюрьмах и сумасшедших домах, в больницах и захолустных притонах, где обитают проститутки и пьяницы, в борделях и игорных домах, в салонах красоты, на биржах, на коммунистических митингах, в церквях, на собраниях всевозможных реваншистов, среди экстатических сектантов,— испытывая любовь и ненависть, переживая самые разные страсти каждой клеточкой своего тела, он приобретет куда больше знаний, чем перерывая груды толстых учебников, и тогда узнает, как лечить болезни, имея истинное представление о том, что такое человеческая душа59 (Jung "New Paths in Psychology", in Two Essays on Analytical Psychology, CW 7, par. 409.).

Но вместе с этим, чтобы держать «одну ногу вне», действительно требуется большой объем психологических знаний для правильной ориентации и оценки всей ситуации в целом. Во всяком случае аналитик должен обладать исключительной способностью видеть в своем пациенте иную, отличающуюся от него личность. Поэтому он должен хорошо осознавать и возможные варианты своего поведения, которые предоставляют ему возможность использовать пациента и как объект для удовлетворения своих личных потребностей, и для выражения своих страхов. Иными словами, он должен научиться осознавать собственную склонность к контрпереносу, которая, оставаясь полностью незамеченной или не получив необходимого внимания, обязательно внесет искажения в отношения между аналитиком и пациентом и поставит под сомнение пользу, которую дает анализ. Кроме того, как отмечалось ранее, распознавание контрпереноса становится особенно ценным, когда определяются выражаемые при переносе потребности пациента.

Разумеется, пациенты необходимы аналитику для его блага. Выбирая эту профессию, если выбор был правильным, он прислушивался к своему внутреннему голосу, который ему говорил, что он должен реализовать себя именно в этом качестве, как того требует процесс индивидуации. Иначе говоря, его самость требовала, чтобы он стал аналитиком. Но аналитику нужны люди, которых он будет анализировать. Поэтому он вовсе не жертвует собой ради всех остальных — измученной и погруженной в свои неврозы части человечества. От своей профессии он получает удовольствие, она создает ему условия для личностного развития. И в этом смысле пациенты являются для него объектами, удовлетворяющими его потребности.

 

Плата за анализ

 

Как правило, профессиональному аналитику пациенты нужны для чисто практических целей: чтобы выжить. Начиная профессиональную деятельность, аналитики часто испытывают тревогу, связанную с тем, где взять пациентов, а как только появляется небольшая практика, они боятся ее потерять. Эта тревога заставляет аналитика делать все возможное во благо пациенту. Но поскольку он часто оказывается в финансовой зависимости от возможностей пациентов продолжать анализ, ему может грозить серьезная опасность попасть в зависимость от требований, которые предъявляют к нему пациенты.

Например, он может не чувствовать себя достаточно свободно, чтобы ощущать последствия неизбежных фрустраций пациента или пойти на риск и придерживаться твердой линии поведения, когда это необходимо. Наличие скрытой тревоги, что пациент не придет в следующий раз, может ограничить его свободу по отношению к пациенту, которая в данном случае необходима. Он может стараться выглядеть слишком хорошим и все понимающим. Или же он может пытаться как можно быстрее, а иногда весьма настойчиво формировать позитивный перенос, чтобы ощутить уверенность, что пациент будет продолжать анализ. Когда это происходит, аналитик действительно в основном удовлетворяет собственные потребности и работает главным образом себе во благо. Много страхов может появляться в тех случаях, когда он боится, что пациент разочаруется в анализе, если аналитик не полностью или неправильно понимает содержание его снов или на каждой сессии он не получает нового ошеломляющего инсайта. В таком случае пациент также превращается в объект для выражения страхов аналитика.

Источник этой тревоги далеко не всегда можно точно определить. Часто поведение аналитика можно рационально объяснить тем, что пациенту крайне важно не прекращать анализ, т.е. надо сделать все возможное, чтобы он продолжался. Может быть, это истинная правда, но аналитик должен обязательно осознавать свою законную потребность в том, чтобы строить свою жизнь, используя потребности пациентов, а также уметь отличать одно от другого. Не менее важно для аналитика полностью осознавать необходимость ощущения собственной идентичности в процессе анализа пациента.

Безусловно, ситуация, в которой аналитик зависит лишь от нескольких пациентов, обеспечивающих материальную сторону его жизни, не может считаться благополучной. Не имея надежного источника доходов в виде частной практики, чтобы чувствовать себя в финансовом отношении более или менее свободно, разумнее всего устроиться на работу на неполный рабочий день. Если такой возможности нет, следует максимально осознавать опасности, скрытые в такой ситуации, следовательно, взять на себя риск оставаться какое-то время бедным, но честным по отношению к себе и своей профессии аналитика. То, что аналитик берет с пациента плату,— часть существующей реальности. Очень важно сказать это самому себе и самому в это поверить. Но, как правило, для успешного протекания терапевтического процесса предпочтительно, чтобы пациент не знал, что аналитик зависит от него материально, иначе он почувствует, что имеет над ним определенную власть и будет бессознательно прилагать все усилия, чтобы таким образом им манипулировать. Аналитик должен, насколько возможно, оставаться независимым, чтобы строить с пациентом отношения, которые представляют терапевтическую ценность. Поэтому ему с самого начала необходимо быть уверенным в том, что если он будет работать профессионально и добросовестно, в соответствии с внутренней истиной, присущей любым аналитическим отношениям, пациент к нему придет, чтобы продолжать анализ.

Чтобы добиться успеха, начинающий аналитик обычно будет брать на анализ любых пациентов; пока еще он не может выбирать тех, кому анализ больше показан, чтобы работать только с ними. Независимо от его материальных потребностей и стремления иметь больше пациентов, такая установка также может быть обусловлена его недостаточным опытом. Однако опыт обычно достигается через болезненное осознание того, что анализ подходит не каждому и что он сам может быть хорошим аналитиком далеко не для каждого пациента. Как правило, приобретение такого опыта неизбежно, даже если он не идет на пользу пациенту.

В целом вопрос оплаты анализа очень деликатен и у многих аналитиков вызывает проявление комплексов. Одни считают его важной частью терапевтического процесса, другие в этом сомневаются. Юнг вообще не касался этой темы, а Фрейд был убежден, что оплата пациентом услуг аналитика имеет принципиальное значение. Тем не менее в Тавистокской клинике в Лондоне сегодня любой человек может бесплатно пройти анализ, даже у аналитиков, работающих в парадигме ортодоксального психоанализа, и те из них, с которыми я на эту тему разговаривал, в бесплатном анализе не видели ничего плохого. Мне показалось, что, по крайней мере, в Англии коллективное сознание склоняется именно к этому. Люди должны еженедельно платить определенную сумму в Фонд Национального Здравоохранения, и тогда, если им потребуется, они практически бесплатно пользуются всеми медицинскими услугами. Поэтому они могут считать себя вправе проходить бесплатный психоанализ и при этом не чувствовать никакой вины за то, что занимают время аналитика, никак его не оплачивая. В Швейцарии и Соединенных Штатах ситуация совершенно иная. Часть заработка психиатров составляет страховка; пациент может лишь частично ее оплачивать, но, по крайней мере, он твердо знает, что так или иначе он оплачивает труд своего врача.

Вера в то, что пациенту важно платить за анализ, может оказаться рационализацией реальной потребности аналитика получать деньги от пациента. Эта потребность может вызывать некоторое чувство вины: действительно, о каких Я-Ты-отношениях может идти речь, если один из партнеров должен платить деньги другому?

Но аналитик тоже должен на что-то жить. Обучение обошлось ему недешево, и он мог наделать долгов; у него может быть дом, который требует ухода, заложенное имущество, семья, которую необходимо содержать, и, как и все люди, он должен чем-то питаться и во что-то одеваться. Мне думается, если работа аналитика будет порождать у него скрытую обиду, что он тратит время, энергию и накопленные знания только ради бескорыстной любви к человечеству, это не лучшим образом скажется на результатах его работы. Я все же считаю, что пациенту важно платить за анализ еще и потому, что деньги символизируют энергию: мы тратим свою энергию, чтобы заработать деньги, и вкладываем деньги туда, куда устремляется наша энергия.

Сам по себе вопрос о размере оплаты анализа может служить предметом исследования потайных уголков нашей души. Насколько эта оплата соразмерна предоставляемым услугам? Один аналитик назначает оплату в соответствии с «рыночной стоимостью анализа», другой — исходя из затрат своей энергии, третий — учитывая финансовые возможности пациента. Я знаю одного аналитика, который откровенно говорит, что если он не получает соответствующей оплаты, у него просто не хватает энергетических ресурсов, необходимых для аналитической работы.

Если плата за анализ слишком мала или же она вовсе отсутствует, фактически это может означать, что аналитик становится для пациента доброй мамой или каким-то ее подобием, и за это ему нужно быть благодарным. Пациент может ощущать обиду или негодование за то, что ему нужно выражать свою благодарность, но должен их подавлять: действительно, он ведь не имеет никакого права злиться на такого прекрасного и великодушного человека, желающего сделать ему столько добра. Естественно, что в таком случае это может оказаться препятствием к установлению искренних Я-Ты-отношений. Такие фантазии могут появляться в любое время независимо от того, платит пациент за анализ или нет. Но тогда их можно интерпретировать как перенос, ибо они отличаются от реальных отношений. Деньги могут символизировать много разных вещей, но в первую очередь они являются фактором, необходимым для нашей повседневной жизни. Если пациент вообще не платит за анализ или же платит за него мизерную сумму, он чувствует, что находится в реальной зависимости от аналитика и ощущает себя в положении ребенка.

Проблемы, связанные с оплатой терапии, особенно характерны для начала практики специалиста. Аналитик часто испытывает потребность в любви пациентов, чтобы свободно работать и чувствовать определенную уверенность в себе, и на пути к удовлетворению этой потребности могут возникнуть вопросы оплаты. Например, аналитик может подумать: «Чем меньше назначенная мной сумма, тем меньше на меня обидится пациент. Он будет гораздо больше мне доверять, если увидит, что меня интересует он сам, а вовсе не его деньги». Такие установки связаны с контрпереносом, и чаще всего они мало соответствуют том)', что действительно думает и чувствует пациент. За ними может скрываться тайная, негласная мольба: «Приди, пожалуйста, ко мне и продолжай проходить у меня анализ. Я все для тебя сделаю. Позволь мне помочь тебе, это обойдется тебе совсем недорого. Мне очень нужно стать для тебя любимым союзником, который будет изо всех сил стараться тебе помочь».

А какое отношение это может иметь к деньгам как символической ценности? Если сумма, которую назначает аналитик, слишком мала, у пациента может возникнуть чувство, что его анализ почти ничего не стоит или что у аналитика не все в порядке со статусом. Как я уже отмечал, в ответ на такое великодушие у пациента может появиться чувство благодарности, но одновременно с ним появится и негодование на то, что его вынуждают быть благодарным. Это негодование может оправдывать себя так: «Анализ дает мне не так уж много: какая в нем польза?» Как символическая ценность деньги могут оказывать не меньше влияния и на аналитика. Он может себя спросить: «Стоит ли мое рабочее время столько, сколько платит мой пациент? Чего я стою как аналитик?»

Таким образом, вопросы, связанные с оплатой, часто имеют отношение к сознательной или бессознательной самооценке аналитика. В начале своей практики аналитики обычно чувствуют себя менее свободно, и тогда у них неизбежно проявляется склонность занижать плату за анализ. Однако бывают случаи, когда это отсутствие свободы гиперкомпенсируется и проявляется в чрезмерном завышении суммы. Можно не сомневаться в том, что пациенты, которые много платят за анализ, часто воспринимаются аналитиком как более серьезная угроза по сравнению с пациентами, которые платят меньше. В один прекрасный момент у аналитика может появиться мысль, что у пациента, который платит за анализ большую сумму, существуют в отношении него такие же высокие ожидания. Такая установка тоже может указывать на существование контрпереноса. Его идеальное Эго, или внутренний идеальный аналитик, пугает его, что он не такой уж высокий профессионал и что его работа не стоит таких денег; этот внутренний страх при контрпереносе может проецироваться на пациента. У богатых людей, способных платить за анализ приличные суммы, весьма распространено мнение, что за деньги можно купить все; разумеется, эту установку они переносят и на аналитика вместе со своим правом его критиковать. Именно здесь, чтобы не попасть в ловушку, аналитику следует сделать паузу и показать, что психическое здоровье нельзя купить так легко и быстро и что в психической реальности существуют иные ценности. Вполне вероятно, что на практике ему всякий раз следует придерживаться такой линии поведения, как только у него появляется потребность в самозащите.

Я не думаю, что серьезные опытные аналитики проявляют больше интереса и тратят больше энергии на состоятельных пациентов, которые могут платить за анализ приличные деньги по сравнению с малообеспеченными пациентами. Но высокая плата может оказаться более опасной для аналитика, так как приведет его к убеждению, что он заслуживает таких денег. В таком случае он даже будет лучше проводить анализ пациентов, которые платят не слишком много, ибо, работая с ними, он более свободно себя чувствует. Мне думается, все эти факторы, на первый взгляд кажущиеся банальными, следует хорошо осознавать, так как именно они окрашивают отношения, складывающиеся между аналитиком и пациентом, неизбежно влияя на отношения переноса/ контрпереноса. Плата за анализ должна быть не больше, не меньше, чем та, которую можно «переварить».

Нет смысла подробно говорить о том, что плата за анализ должна изменяться в соответствии с изменением жизненной ситуации пациента. Мне думается, очень хорошо иметь некий средний стандарт оплаты, который определяется, исходя из общих соображений, собственной осознанной самооценки и соотношения своего профессионального уровня со своим представлением о стандартном уровне аналитика. Он должен соответствовать личным потребностям. Обычно я сообщаю пациентам стандартный размер оплаты за анализ, и если такая сумма им не по карману, я говорю им, на каком основании я в любом случае возьму их на анализ, или по какой причине я не смогу их взять. Людям, которые могут платить совсем небольшую сумму, я говорю, что при улучшении их материального положения я увеличу размер оплаты. Необходимо тщательно следить за тем, чтобы возникающее чувство благодарности не повредило анализу. Разумеется, как только между аналитиком и пациентом устанавливаются реальные отношения, им становится гораздо легче обсуждать финансовые проблемы. Поэтому я могу удержать себя от попыток назначать богатым людям высокую оплату анализа. Я считаю, что очень важно сделать все, чтобы у них не возникло чувства, что они обладают достаточной властью, чтобы купить аналитика.

У меня был пациент, страдавший серьезным неврозом навязчивой одержимости и сопутствующей огромной скрытой агрессией; в отношениях с ним оплата анализа играла существенную роль. К нему было невозможно подступиться, а он видел ужасные сны, которые говорили о том, что у него для защиты есть серьезные основания. Анализ долго проходил с большим трудом, и я стал ощущать некоторую беспомощность и подумывал о том, что, наверное, не подхожу ему в качестве аналитика. Я не мог прекратить анализ, ибо это вызвало бы у него сильную тревогу, которая стала бы для него весьма опасной. Я считал, что если вообще что-то можно сделать, то это под силу только женщине-аналитику, и предложил ему этот вариант, но он боялся любых перемен. Моя проблема заключалась в том, что я был уверен: ему совершенно не подходит продолжение анализа у меня, но любое мое предположение, связанное с этим, могло быть воспринято как отвержение. Поэтому я должен был найти возможность, позволявшую ему меня отвергнуть. Однако в реальной ситуации это произошло спонтанно.

Я решил повысить оплату до стандартного уровня — до этого он платил мизерную сумму — и просто выписал ему счет на новую, увеличенную сумму и послал без предварительного обсуждения на аналитической сессии. Если он больше не появится,— подумал я,— будет лучше и для него, и для меня. Он мог за это на меня разозлиться, но так я причиню ему меньше вреда, чем при продолжении анализа. Так как он страдал неврозом навязчивой одержимости, то имел привычку оплачивать анализ с точностью до цента, но на этот раз он вообще ничего мне не заплатил и не позвонил, чтобы договориться о времени следующей сессии. Для человека, страдающего неврозом навязчивой одержимости, огромное достижение заключалось уже в том, что ему удалось преодолеть чувство вины за то, что он не оплатил вовремя счет. Он его оплатил по почте, спустя больше месяца, а после этого позвонил мне, чтобы договориться о следующей встрече.

На третий раз он был готов вылить на меня весь свой гнев за то, что я повысил оплату; все это время ему потребовалось, чтобы набраться мужества. После этого он позволял себе по отношению ко мне выражать агрессию, говоря, что не заплатил бы мне больше, даже если бы анализ сдвинулся с мертвой точки, т.е., если бы я работал более профессионально и оказался бы лучшим аналитиком, чем есть на самом деле. Вот это уже действительно было огромным достижением. Теперь я мог с ним обсудить, почему, по моему мнению, ему больше подошла бы женщина-аналитик. Я дал ему телефон, и у него хватило мужества, чтобы ей позвонить, а затем прийти к ней на анализ.

 

Потребность аналитика в терапевтическом успехе

 

У аналитика есть и другая потребность, удовлетворение которой он иногда бессознательно возлагает на пациента. Эта потребность в успехе психотерапии, т.е. в значительном улучшении состояния психики пациента. Обучающихся аналитиков очень часто беспокоит возможность достижения успеха, ибо он дает основания определить одаренность того или иного стажера и его соответствие избранной профессии. Как правило, аналитики начинают боятся за свою репутацию, если их попытки лечить людей не достигают успеха. Таким образом, пациент превращается в объект, необходимый аналитику для повышения его репутации.

Разумеется, против успешного анализа никто не возражает: прежде всего, сам пациент хочет чувствовать себя лучше, и обычно аналитик по отношению к пациенту чувствует то же самое. Улучшение самочувствия, которое достигается в результате анализа, приносит естественное удовлетворение обоим партнерам и является главной целью анализа как психотерапевтического аналитического процесса. Юнгианский аналитик должен иметь осознанную установку, что успех его работы зависит, по выражению Юнга, только от Deo Concedente — от Воли Божисй60(Jung, "The Psychology of the Transference", CW 16, par. 386.). Как раз поэтому потребность аналитика в использовании пациента для доказательства своей профессиональной компетентности может оказаться вытесненной и вызвать бессознательный контрперенос. Аналитик может ощущать сильную обиду на пациента, если его состояние не улучшается, и эта обида выражается в чрезмерной активности, дидактичности, требовательности и тревоге.

Иными словами, если аналитик осознает свою обиду на пациента, в состоянии которого не наблюдается заметных улучшений, ему очень важно отметить возникшие у него чувства, свидетельствующие о наличии контрпереноса. Причиной такого контрпереноса могут послужить фрустрированная потребность аналитика в доказательстве самому себе, что он является успешным, или же наличие у него скрытого чувства вины.

Ранее я полагал, что такая реакция контрпереноса может быть ответной на нераскрытое содержание переноса пациента. Поэтому очень важно задать себе вопрос не только о бессознательных мотивах пациента, но и о его бессознательном отношении к создавшейся ситуации. Вполне возможно, что так у пациента выражается некая склонность или комплекс, побуждающий аналитика проявлять требовательность и беспокойство, характерные для привычных реакций отца или матери пациента, поэтому он бессознательно провоцирует аналитика соответствовать образу родителей, который возникает в процессе переноса. Если же аналитик не узнает содержания комплекса пациента, это может означать просто возвращение к прежнему стилю поведения пациента. Тот может почувствовать себя обремененным требованиями аналитика: именно так чаще всего и было в его жизни,— и вернуться к привычной установке. Или у него может возникнуть страх потери любви или интереса аналитика: именно так поступали по отношению к пациенту окружающие. И тогда малейшее проявление аналитиком беспокойства послужит для пациента доказательством того, что и дальше все будет происходить так, как прежде.

Нам никогда не следует забывать о том, что в каждом из нас существуют огромные внутренние силы, направленные против любых личностных изменений, и комплексы, которые сопротивляются любому влиянию на сформировавшийся семейный паттерн. Они стараются воспрепятствовать всему новому или исказить его так, чтобы встроить в прежнюю структуру личности. В мифологии и религии выживанию божественного младенца — архетипического символа потенциальных возможностей — всегда грозят консервативные силы, препятствующие обновлению. Такое сопротивление по отношению к переменам постоянно играет огромную роль при переносе. Пациент встраивает аналитика в существующую схему, и тогда восстанавливается статус-кво. Образы сопротивления могут возникать в сновидениях, но даже при их интерпретации далеко не всегда удается их вовремя распознать, если не сконцентрироваться на них полностью. В таких ситуациях неоценимыми качествами для работы являются наблюдение за реакциями контрпереноса и умение отличать, какая из них принадлежит самому аналитику, а какая может бессознательно вызываться поведением пациента.

В обсуждении сопротивления, связанного с бессознательным страхом, последнее слово следует предоставить Юнгу:

Для существования этих сопротивлений есть веская причина и убедительное оправдание; от них никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя избавиться, применяя грубую силу или логически аргументируя их отсутствие. Их значение нельзя принизить, ими нельзя пренебречь, их нельзя сделать смешными; наоборот: их следует принимать с максимальной серьезностью в качестве жизненно важного защитного механизма, предохраняющего нашу психику от переполнения энергией, которой зачастую почти нельзя управлять. Здесь основное правило таково: слабость сознательной установки пропорциональна силе сопротивления. Поэтом); когда мы сталкиваемся с сильными сопротивлениями, следует тщательно наблюдать за откликом сознания пациента, и... его сознательную установку следует подкреплять настолько, чтобы с точки зрения последующего личностного развития ему не пришлось бы обвинить себя в абсолютной противоречивости...

К этому нечего добавить, кроме того, что само по себе последовательное подкрепление сознательной установки обладает высокой терапевтической ценностью и не так уж редко приносит удовлетворительные результаты. Было бы опаснейшим предрассудком представлять себе анализ бессознательного в качестве единственной панацеи, к помощи которой следует прибегать в каждом случае61(Ibid, par. 381.).

 

Власть, любопытство и чувство собственности

 

Кроме потребности в успехе анализа, у аналитика существует множество других базовых человеческих потребностей, которые стремятся найти удовлетворение в профессиональной деятельности. Если оставить их без внимания, они могут проникнуть в контрперенос через «черный ход» бессознательного. Это происходит и в других сферах жизни и деятельности аналитика: повышенная чувствительность к возможным реакциям контрпереноса поможет ему обнаружить в себе неизвестные прежде склонности.

Так, например, стремление к власти любого человека выражается в важнейшей потребности в укреплении Эго и поиске соответствующего места в обществе. Разумеется, это стремление есть и у аналитика, оно существует и в процессе анализа. Очень часто у пациентов бывает склонность к зависимости от аналитика, которая проявляется в проекции на него огромной власти. Аналитик становится источником или поддерживающим центром их эмоциональной и духовной жизни, и они могут с трудом выдерживать время, когда он уходит в отпуск или когда им приходится его покидать по окончании аналитической сессии. Несмотря на всю тяжесть таких ситуаций, сам аналитик тоже может получать удовольствие от своей значимости, используя пациентов в качестве объектов для удовлетворения своего стремления к власти. Если он осознает свое наслаждение властью и находит ему соответствующее выражение, — какая в этом беда?

Но с точки зрения внутреннего идеального аналитика это чувство следовало бы считать совершенно неприемлемым и аморальным, поэтому оно часто вытесняется. Затем оно может проявиться при контрпереносе: например, в гипер опеке, в предоставлении определенным пациентам дополнительного времени и даже в проделывании за них определенной работы, которую в данный момент они не могут сделать. Таким образом он может бессознательно добиваться их зависимости и оставлять их в таком состоянии значительно дольше, чем требуется; свои действия он может объяснять терапевтической потребностью пациентов, а на самом деле так проявляется его стремление к власти62(См.: A. Guggenbuhl-Craig, Power in the Helping Professions.).

Аналитик может также чувствовать раздражение, если пациент нарушает договоренности, установленные в процессе анализа, или если он начинает просить окружающих посоветовать, как ему поступать в том или ином случае. Вне всякого сомнения, такое поведение говорит о том, что пациент не может, как сказали бы алхимики, «сохранить герметичность сосуда»; под сосудом имеется в виду аналитический теменос, и в этом случае раздражение аналитика абсолютно правомерно, ибо такое поведение пациента нарушает аналитический процесс. Чтобы этого не произошло, прежде всего в этом должен быть заинтересован сам пациент. Однако реальный гнев, видимо, должен свидетельствовать о наличии у аналитика личной обиды на пациента за то, что его поведение не оправдывает ожиданий, возлагаемых на него аналитиком. Иными словами, терапевт не может смириться с тем, что поведение пациента обусловлено его актуальным психическим состоянием. Аналитик может быть фрустрирован тем, что не имеет над пациентом власти, которой он хотел обладать, и если вовремя не распознать его стремление к власти, которое проявляется при контрпереносе, он может продолжать бесконечно морализировать на тему терапевтической значимости бережного обращения с алхимическим сосудом.

Повторяю: своевременное признание аналитиком фрустрации, обусловленной стремлением к власти, может подвести его к вопросу о том, зачем пациенту требуется эта бессознательная провокация. Тогда, после исследования мотивов и психодинамических процессов, скрытых за таким поведением пациента, аналитик может получить ответ на этот вопрос, не прибегая к раздраженным моральным проповедям.

Сюда же можно отнести бессознательное чувство собственности. Со стороны аналитика оно может проявляться в чувстве ревности: «Это мой пациент. Я хочу с ним работать и добиваться его личностного роста, и никто не имеет никакого права вмешиваться в мою работу!» Такая установка может быть названа комплексом Пигмалиона или спасителя. Эти чувства тоже можно рационализировать, объясняя их присутствие настоятельной потребностью пациента в терапевтической помощи. Например, пациент может иметь вполне законные основания сменить аналитика. Его аналитик может ему ответить: «Конечно, я понимаю, что со временем вам будет очень полезно сменить аналитика. Но у меня есть ощущение, что в настоящий момент это может вам повредить. Сегодня это делать слишком рано». Или под предлогом так называемой искренности он даже может сказать: «Почему вы так стремитесь попасть именно к тому аналитику? Неужели вы не видите, что его анализ нельзя считать по-настоящему юнгианским (или для юнгианца он слишком ортодоксален, или он слишком подвержен влиянию анимы)?» Такая реакция, по крайней мере, может считаться откровенной прямой завистью, хотя и не слишком этичной и справедливой но отношению к репутации своего коллеги. Но, скрываясь за самыми ловкими рациональными объяснениями, как-то: смена аналитика не способствует прогрессу в работе, является ошибочной с терапевтической точки зрения и т.д. — эта реакция может свидетельствовать о наличии скрытой бессознательной потребности аналитика удержать пациента.

Аналитик может испытывать негодование, если окажется, что пациент перед ним не полностью раскрывается. Какие-то вещи он может рассказывать другим людям, но только не своему аналитику, который, конечно, почувствует себя уязвленным таким очевидным недоверием. В данном случае пациент фрустрирует его потребность относиться ко всему с полным доверием. Тогда вместо анализа характерного симптома переноса аналитик может начать упрекать пациента.

Следует сказать несколько слов о любопытстве аналитика. Для его профессии совершенно естественно проявлять интерес к мельчайшим подробностям интимной жизни пациента, его сексуальным отношениям, взаимоотношениям с другими людьми, которые могут быть знакомы аналитику. Аналитику становится известно множество фактов о разных людях, которые он не мог бы узнать иначе. Поэтому он может использовать пациента, чтобы узнавать самые интимные «светские новости». Это обстоятельство могло бы считаться отличной наградой аналитику за выбранную им профессию, ибо кто из нас лишен любопытства? Опасность может заключаться в том, что он может использовать время пациента для получения информации, не имеющей никакого отношения к анализу. И все-таки вполне возможно, что проявление такого любопытства чаще принесет значительно меньше вреда, чем его вытеснение. Если же любопытство аналитика будет вытеснено или подавлено, так как его проявление считается неблаговидным и неэтичным, то могут появиться ложные запреты. В любой момент с его появлением у аналитика могут возникнуть опасения, что пациент сочтет его нескромным. Таким образом, страх аналитика перед своим любопытством переносится на пациента. В такой ситуации аналитик может потерять ощущение свободы, если пациент станет сообщать ему какие-то интимные подробности, сплетни или слухи. Как правило, раскрытие некоторых интимных подробностей бывает очень болезненным для пациента, ибо он боится почувствовать неодобрительную реакцию аналитика. Именно поэтому перенос и контрперенос могут служить причиной избегания определенных тем, которые могут оказаться очень важными для анализа.

Другой опасностью при контрпереносе может стать скрытая потребность аналитика прожить через своих пациентов те стороны своей жизни, которые он не проживает или не может прожить сам. Пациенты могут служить аналитику источником информации, средством общения; привносить в его жизнь особые оттенки, боль и страдания, тем самым заставляя его чувствовать себя значимым, полезным и живущим полноценной жизнью. В таком случае анализ может оказаться для аналитика заменой его личной жизни. Разумеется, пациенты занимают очень важное место в жизни аналитика. Но если они становятся ему слишком необходимы для поддержания вкуса к жизни, то могут бессознательно превратиться в объекты контрпереноса. Мстя им, аналитик может тайно отыгрывать на них стремление сделать их своей собственностью. Тогда вместо реальных человеческих отношений развивается нездоровая ситуация взаимной зависимости.

Когда говорится об исключительно сложной и тонкой работе аналитика, почти никогда в полной мере не упоминается очень важное обстоятельство: он должен быть честен по отношению к самому себе. Здесь идет речь и о том, что в целом его жизнь должна действительно соответствовать его личности. Делать что-то для души, заниматься интересной научной или творческой работой, общаться с друзьями, выезжать на природу, получать удовольствие от сексуальной жизни, брать отпуск и действительно радоваться жизни — все это требует затрат времени и энергии, не связанных с пациентами, но серьезно влияет на эффективность профессиональной деятельности аналитика. Если человек сам не знает, как ему жить, каким образом он собирается помогать получить это знание своим пациентам?