Глава XX. Арест Хосе Франко

 

В мае или июне 1490 года (время определено приблизительно) принявший крещение еврей из Лас-Месураса по имени Бенито Гарсиа остановился на постоялом дворе деревни Асторга. То был старый человек лет шестидесяти, по роду занятий чесальщик шерсти, скитающийся из округи в округу.

В таверне, где он сидел за столом, находилось несколько жителей Асторги. То ли из пьяной прихоти, то ли из-за того, что их обворовали, они заинтересовались содержимым заплечной сумки Бенито и обнаружили в ней какие-то травы и облатку для причащения, которую они сочли освященной (а прикасаться к освященной облатке для мирянина было величайшим святотатством).

Находка вызвала понятное волнение. С криками «Кощунство!» выпивохи набросились на евреи и избили. Потом набросили ему на шею веревку, выволокли из таверны и потащили к управляющему Асторги доктору Педро де Вильяда. Его преподобие выполнял функции представителя Святой палаты. Он был искушен в делах инквизиции, и буквально накануне его произвели в инквизиторы Святой палаты города Авилы.

Вильяда внимательно изучил облатку, выслушал рассказ о происшедшем и перешел к крутым мерам, когда Бенито отказался дать объяснения. Он назначил ему двести плетей, но тот продолжал упорствовать. Тогда еврея подвергли пытке водой, и он выдал себя. У нас нет записей, содержащих дословное изложение его признаний, но имеются слова, сказанные им впоследствии Хосе Франко, о том, что «он рассказал больше, чем знал, и достаточно, чтобы отправиться па костер».

Заполучив от Бенито признание вины, Вильяда в соответствии с предписаниями «Directorium» принялся выпытывать у него имена сообщников. Нам известны обычно применявшиеся методы, и мы можем с достаточной уверенностью сделать предположения о дальнейшем ходе расследования.

Следуя наставлениям Эймерико, Вильяда, безусловно, напустил на себя сочувствующий вид в беседе с подсудимым, обвиняя прежде всего тех злодеев, которые ввели его в заблуждение, и обещая помочь, если он укажет истинных виновников, ибо единственным доказательством искренности его раскаяния может служить лишь откровенное и добровольное разоблачение тех, кто вверг его в это прискорбное заблуждение.

Из случайных упоминаний о Бенито Гарсии в записях по делу Хосе Франко вырисовывается образ отчаявшегося человека с мрачным сардоническим юмором, проблески которого пробиваются даже сквозь бесчеловечную сухость официальных документов, – образ человека, вызывающего у нас симпатию.

Он полон презрения к христианам, чью религию принял в годы юности, сорок лет назад, застигнутый врасплох ее проповедниками, и от которой тайно отрекся за пять лет до своего ареста. Его терзали угрызения совести из-за измены иудейской вере, в которой он был рожден; он считал, что над ним тяготеет проклятие, брошенное отцом, когда он решился на вероотступничество; он уже не придерживался высокого мнения о христианстве, ибо при виде костров веры пришел к умозаключению, что религия, использующая такие методы, – несостоятельна; у него вошло в обыкновение насмехаться над евреями, склонными к христианству.

«Давайте, принимайте крещение, – едко бросал им Бенито, – а затем идите и смотрите, как здорово горят новые христиане» (Эти слова следует рассматривать как его собственные, поскольку они приведены в показаниях Хосе Франко и впоследствии подтверждены самим Бенито).

В тюрьме Авилы – когда его перевели туда – он открыто заявил о своем желании умереть в вере своих предков.

Казалось бы, очутившись в сетях инквизиции и испытав на себе ужасы пыток, он должен был осознать сладость жизни и страстно ухватиться за возможность воспользоваться лазейкой, столь соблазнительно обещанной ему преподобным отцом.

На допросе 6 июня он рассказал Вильяде историю своего возвращения к иудаизму. Бенито поведал, что пять лет назад во время разговора с неким Хуаном д'Оканья – новообращенным, который в сердце своем оставался иудеем, хотя носил личину христианина, – последний убедил его вернуться к иудейской вере, утверждая, что истории о Христе и Деве Марии являются выдумками и что нет справедливого закона, кроме закона Моисея. Вняв его уговорам, Бенито совершил множество поступков в соответствии с иудейской верой. Например, он не посещал церковь (хотя крестил своих детей, чтобы нехристианство детей не выдало его собственного вероотступничества), не соблюдал религиозные праздники, ел мясо в пятницу и в дни постов в доме Мосе и Хосе Франко – иудеев из Темблеке, где он мог есть мясо, не опасаясь, что его выдадут. И если в течение этих пяти лет он не совершал иудейских ритуалов и не придерживался строго иудейских обычаев, то лишь из опасения быть разоблаченным; тогда как христианских обычаев он придерживался лишь внешне, чтобы не дать повода усомниться в его верности христианству. На исповедях он сообщал священнику церкви в Ла-Гвардии заведомую ложь и никогда не ходил к причастию, «ибо считал праздник тела Христова лишь фарсом». Он даже прибавил, что при виде соответствующей процессии плевался и делал непристойный жест – показывал «фигу».

В этой части своего признания Бенито Гарсиа, скорее всего, был неискренен, и мы можем предположить, что он лишь подтверждал то, что наговорил на себя во время пытки. Вообще чтобы полностью разобраться в том, что касается Бенито Гарсии, требуются протоколы по его собственному делу, которые еще не обнаружены. Пока же нам приходится опираться на случайные данные, почерпнутые из досье другого обвиняемого и отражающие прежде всего отношение к нему со стороны Хосе Франко.

Арест Хосе Франко, юноши двадцати лет, и его отца Са Франко, старика восьмидесяти лет, был следствием признания Бенито Гарсии. Их арестовали 1 июля 1490 года по обвинению в обращении христиан в свою веру, примером чему был случай с тем же Бенито Гарсией, принявшим в свое время христианство.

Другой сын Са Франко, Мосе, погиб во время ареста или вскоре после него, ибо по его участию в преступлении даже не успели завести дело.

Хуан д'Оканья был арестован на тех же основаниях. Их отвезли в Сеговию и заключили там в тюрьму Святой палаты. В тюрьме Хосе Франко заболел так серьезно, что посчитал себя на краю жизни.

Лекарь Антонио из Авилы, говоривший на иврите или жуткой смеси иврита и латыни, распространенной среди евреев в Испании, взялся ухаживать за больным юношей. Хосе умолял доктора уговорить инквизиторов прислать иудея, чтобы исповедать его и приготовить к смерти.

Лекарь, который был шпионом, как и все сотрудники Святой палаты, передал просьбу инквизиторам. У них появился шанс воспользоваться одним из предписаний Эймерико. Они поручили доминиканцу Альфонсо Энрике выдать себя за иудея и явиться к умирающему. Монах владел языком, на котором разговаривали евреи в Испании. Он представился юноше раввином по имени Абраам, сумел обмануть его и завоевать доверие узника.

Он вынудил Хосе признаться ему, умело придерживаясь линии, рекомендованной автором «Directorium».

Следует помнить, что Эймерико предписывал не формулировать вопросы в конкретной форме, а спросить обвиняемого о предполагаемых им причинах ареста в надежде получить новые, неизвестные до сей поры материалы.

На той стадии против Хосе Франко и прочих узников не было обвинений, кроме – что само по себе достаточно серьезно – показаний Бенито Гарсии об их стараниях возвратить его к иудаизму. Переодетый монах начал с вопроса о том, в чем считает себя заподозренным несчастный юноша,

Хосе, который еще не знал, в чем именно его обвиняют, поддавшись на эту уловку, веря, что перед ним раввин, ответил, что «его арестовали по причине «mita de nahar» осуществленное по подобию «Otohays».

На иврите «mita» означает «убийство», «nahar» – «мальчик», а «Otohays» – буквально «тот человек»; последнее используется подобно выражениям из Евангелия от Луки (глава XXIII, 4) и из Деяний святых Апостолов (глава V, 28) для указания на Христа.

Хосе попросил лжераввина сходить к главному раввину синагоги Сеговии – человеку уважаемому и влиятельному – и сообщить ему об этом факте, но сохранить в тайне от остальных.

Доминиканец направился с отчетом к инквизиторам, пославшим его для сбора новых сведений, и его рассказ был подтвержден лекарем, который подслушивал разговор Альфонсо Энрике с Хосе.

По приказу инквизиторов фра Альфонсо Энрике вернулся в тюрьму к Хосе через несколько дней, чтобы попытаться вытянуть из юного еврея дополнительные подробности. Но юноша – возможно, после выздоровления к нему возвратилась определенная настороженность – проявил величайшую недоверчивость к лекарю, крутившемуся возле него, и ни словом не обмолвился о деле» (Это видно не только из показаний лекаря и монаха-доминиканца, но и из признаний самого Хосе Франко, сделанных на допросе 16 сентябре 1491 года)

Дело оказалось столь серьезным, что мы уверены в непосредственном участии в нем Торквемады, который находился в то время в своем монастыре в Сеговии, куда и переместилось расследование.

Обнаружилось, что именно по приказу Торквемады Хосе Франко и других обвиняемых перевели в тюрьму Святой палаты города Сеговии, забрав их из тюрьмы инквизиции города Толедо, под чьей юрисдикцией они находились. Мы не можем привести достоверного объяснения этому. Но вполне вероятно, что допросы Са Франко, д'Оканья или самого Бенито, наговорившего «больше, чем знал», привели к разоблачениям такого характера, что, ознакомившись с ними, Великий инквизитор пожелал немедленно забрать дело себе.

Монархи, находившиеся с мая этого года в Андалузии из-за войны в Гранаде, написали Торквемаде, повелевая ему присоединиться к ним.

Из Сеговии Великий инквизитор отвечал, что расследует весьма срочное дело, которое предполагает представить их вниманию, в связи с чем просил позволить ему отложить приезд по их вызову. Можно предположить, что неотложное дело заключалось в расследовании преступлений, совершенных упомянутой группой евреев.

Он покинул Сеговию, чтобы на некоторое время отправиться в Авилу, где успешно разворачивалась работа церкви и монастыря Святого Фомы – настолько успешно, что он решил устроить в монастыре свою резиденцию.

Торквемада поручил завершить процесс уполномоченным им представителям: доминиканскому монаху Фернандо де Санто-Доминго и представителю инквизиции в Асторге, доктору богословия Педро де Вильяда, которому – как он сам утверждал – были оставлены подробнейшие инструкции.

Великий инквизитор распорядился в письме от 27 августа забрать из Сеговии заключенных и переправить их в Авилу, что предписывалось сделать в интересах скорейшего расследования. Вот что он писал:

 

«Мы, фра Томас де Торквемада, настоятель монастыря Санта-Крус в Сеговии от Ордена проповедников, духовный наставник Короля и Королевы – наших монарших повелителей, Великий Инквизитор по делам ереси и вероотступничества Королевств Кастильского и Арагонского и прочих доминионов Их Величеств, от лица Свитой Апостольской Церкви

извещаем вас,

Преподобных и Благочестивых отцов – Педро де Вильяда, доктора канонического права…, Хуана Лопе де Кигалеса, лиценциата Священной Теологии…, и вас, брат Фернандо де Санто-Доминго…- инквизиторов по делам ереси означенного города и епископства Авильского, что мы, ознакомившись с неопровержимой, полученной в соответствии с требованиями закона информацией, повелели взять под стражу нижеперечисленных людей или тела их: Алонсо Франко, Лоне Франко, Гарсию Франко и Хуана Франко из поселка Ла-Гвардиа архиепископства Темблеке; Мосе Абенамиуса, иудея из города Самора; Хуана д'Оканья и Бенито Гарсию из упомянутого поселка Ла-Гвардиа, – а также конфисковать все их имущество за ересь и вероотступничество и совершение ряда деяний, преступлений и проступков, направленных против нашей Священной Католической Веры.

Мы повелели схватить их и содержать в тюрьме Священной Инквизиции города Сеговии до окончательного расследования и принятия решения нами, нашими уполномоченными или теми, кому мы сочтем необходимым их передать.

Но ввиду того, что мы заняты другими важными делами и потому не можем лично вести эти расследования или хотя бы часть их, полагаясь на ваши познания, опыт, юридическую осведомленность и здравый смысл каждого из вас и видя ваше рвение и истовое служение вере, мы вверяем вам, вышеперечисленным Преподобным Отцам-Инквизиторам, произвести указанные расследования и разбирательства по делам вышеупомянутых лиц, были ли они непосредственными участниками или помощниками до или после свершения этих преступлений и поступков, тем или иным образом вредящих делу нашей Священной Католической Веры, либо подстрекателями, советчиками, сторонниками или укрывателями, знавшими в той или иной степени об этих событиях и их участниках. Для этого дозволяется вам использовать любые сведения, полученные в указанных Королевствах, задерживать и допрашивать всякого свидетеля, а также учинять расследования и изучения, заключать в тюрьму, выносить приговоры и передавать в руки гражданских властей тех, кого вы сочтете виновными, прощать и освобождать невиновных или применять всякие другие меры, как если бы это делалось по нашему приказу…

В силу перечисленного мы повелеваем всем Отцам-Инквизиторам города Сеговии и каждому из них в отдельности немедленно переслать вам имеющихся у них заключенных из числа указанных здесь, обеспечив надежную охрану.

Написано в монастыре Святого Фомы упомянутого Ордена проповедников, что у стен города Авилы».

 

Нам неизвестно, на каком этапе процесса четыре брата Франко из Ла-Гвардии – Алонсо, Лопе, Гарсиа и Хуан – были привлечены к делу, на основании каких подозрений были арестованы. Однако известно из досье по делу Хосе, что он их не выдавал.

Факт оглашения их имен подтверждает догадку, что допросы Хуана д'Оканья, или Са Франко, или того же Бенито Гарсии уже дали дополнительную информацию о происшествии в Ла-Гвардии.

Понятно, что протоколы допросов других заключенных, в которых не было упомянуто имя Хосе Франко, не вносились в досье последнего.

Четверо Франко из Ла-Гвардии были, как мы уже говорили, братьями. Но они не состояли в родственных отношениях с Са и Хосе Франко из Темблеке. Они по роду занятий были связаны с зерноводством – возможно, были мельниками – и имели много телег и повозок, зарабатывая еще и извозом. В смысле вероисповедания они были крещеными евреями, что ясно уже из письма Торквемады, ибо он не причислял их (как сделал по отношению к некоторым другим) к иудеям.

Все замешанные в это дело, за исключением одного Риберы, которого мы пока не затрагиваем, принадлежали к простому люду, имели скромный достаток и в силу своего невежества были весьма легковерными и склонными признавать действенность колдовства.

Поручив ведение следствия своим подчиненным, Великий инквизитор отправился к монархам.

Заключенных же вскоре переправили в Авилу, причем их так изолировали, что ни один из них не знал об аресте своих сообщников. Но еще до отъезда из Сеговии – 27 и 28 октября – Хосе Франко дважды предстал перед трибуналом Святой палаты этого города. И из существа вопросов – как следует из данных под присягой показаний – мы можем сделать вывод, что инквизиторы намеревались выдвинуть против него новые обвинения, получив дополнительные сведения от других узников или, по крайней мере, от одного из них.

Отвечая на заданные ему вопросы, Хосе Франко показал, что около трех лет назад он ездил в Ла-Гвардию закупить пшеницу у Алонсо Франко для просфоры^[76]на еврейскую пасху, ибо говорили, что он торгует пшеницей хорошего качества. Он застал Алонсо в лавке, откуда тот проводил его в дом. Разговаривая по дороге, Алонсо поинтересовался, зачем они готовят пресный хлеб, и Хосе ответил, что они делают это в честь освобождения, дарованного Богом сынам израилевым в Египте.

Вопрос определенно мог показаться странным для человека, родившегося евреем. Но следует помнить об изоляции от национальных корней и недостатке образования, чем и можно объяснить эту странность.

Далее Хосе признался, что в ходе беседы Алонсо не только обнаружил ностальгическую склонность к своей исходной вере, но и рассказал, что вместе с братьями распял мальчика на страстную пятницу подобно тому, как в свое время иудеи распяли Христа.

Он сообщил также, что Алонсо спросил его, действительно ли пасхальный ягненок, которого у евреев было принято съедать во время пребывания в Египте, обязательно был «torefa» (зарезанный и обескровленный по иудейскому обряду), на что Хосе ответствовал, что такого быть не могло, ибо тогда еще не существовало Закона Божьего.

Эти материалы последовали за Хосе Франко в Авилу, где 10 января 1491 года произошел следующий допрос, на котором Хосе придерживался того, что уже рассказал в Сеговии относительно своей беседы с Алонсо Франко. Когда его спросили, может ли он вспомнить что-нибудь сверх того, он добавил лишь, что Алонсо обращался к нему еще и с вопросами об обрезании.

Но еще раньше обвинитель трибунала приготовил обвинительный акт против Хосе Франко, и вечером 17 декабря 1490 года узник впервые предстал перед судом в Авиле, открыв серию процессов в этом городе.