Контаминация фразеологизмов

Это основной, по количеству, тип фразеологических ошибок. Формула такой ошибки аналогична формуле ошибки на смешение управления.

Часто смешиваются выражения «играть роль» и «иметь значе­ние», и появляются речевые уродцы «иметь роль», «играть значение». Знаменитое выражение «две большие разницы» – это гибрид двух выра­жений – «две разные вещи» и «большая разница». Иллюстративный ма­териал велик.

Задание 17. Найдите в каждом примере фразеологический гиб­рид и определите два исходных фразеологизма, которые породили этот гибрид. Сверьтесь с «Ответами...»

1. Однако сбрасывать это обстоятельство со счета еще прежде­временно. (Газета).

2. Мне предстояла встреча с ребятами 16–18-летнего возраста, которые заканчивают среднее образование. (Газета).

3. Они давно потерпели инфляцию. (Ю. Бондарев, «Берег»).

4. Голубеву за подвиг, проявленный при защите ленинградского неба, присвоено звание Героя Советского Союза. (Газета).

5. Они нашли способ отнимать у рабов их живую память, нано­ся тем самым человеческой натуре самое тяжкое из всех мыслимых и немыслимых злодеяний. (Ч. Айтматов, «И дольше века длится день»).

6. Ну и влипли же мы в переплет под станцией Уманской! (А. Толстой, «Хождение по мукам, прямая речь).

7. Вот над чем, мне кажется, стоило бы задуматься критикам, поспешающим порой выносить свой суд на основе «железных» законов того или иного жанра.» (Ю. Семенов, газета).

8. Мой сын и мой отец при жизни казнены,

А я пожал удел посмертного бесславья...

(Демьян Бедный, «К памятнику Александру III»).

1.6. Редакторский комментарий к теории языковой нормы

 

Языковая (литературная) норма – «совокупность наиболее устойчи­вых традиционных реализации языковой системы, отобранных и закре­пленных в процессе общественной коммуникации.»¹ Нормативному языковому варианту противостоит ненормативный, и если бы в языке не было вариативности, не было бы и необходимости в понятии языковой нормы. Вариативность пронизывает все уровни языка, непонимающим ее сути она кажется чем-то лишним, ненужным – чудовищным несовер­шенством языка, которое нужно и можно исправить.

Но избавиться нельзя – пока язык жив. Языковая вариативность есть след языкового развития. Рядовой носитель языка видит только со­временное состояние языковой системы и оценивает ее как нечто за­стывшее. Но язык не стоит на месте, он развивается, изменяется – очень медленно и почти незаметно для одной человеческой жизни.

Существует две причины языковой эволюции. Первая причина – внешняя. Жизнь изменяется, появляются новые реалии, которые требу­ют новых слов – так расширяется словарь. Другие реалии уходят из жиз­ни в историю, отмирают и слова, их обозначающие – так сокращается словарь.

Вторая причина – внутренняя. Язык сам со временем изменяет­ся. Двигатель этого внутреннего изменения языка – языковая вариатив­ность. В плане культуры речи варианты делятся на старые и новые. На­пример, если вы встретите в романе современного писателя выражение «ни за какие благи», то сочтете это за ошибку. И будете совершенно правы. Но это словосочетание взято из «Записок охотника» И.Тургенева, и тогда, в середине ХIХ века, именно этот вариант считался правиль­ным, а вариант «ни за какие блага» был на периферии русской литера­турной речи.

Если с высоты нашего времени окинуть беглым взглядом исто­рию русского языка, то откроется любопытная картина. Рассмотрим в этой картине несколько эпизодов.

В повести А. Чехова «Дуэль» (1981 год) встречаются такие слова и выражения: одежа, критериум, зала, по-полустакану, вверх тормашкой, паразитная жизнь, холерная микроба и другие. С современной точ­ки зрения это ненормативные речения, устаревшие варианты. Всего в повести 30 таких слов. На 30 тысяч словоупотреблений (таков словес­ный объем произведения). То есть в повести Чехова «Дуэль» 0,1% всех словоупотреблений составляют морфологические архаизмы.

В повести Л. Толстого «Два гусара» (1856 год) доля архаизмов вырастает до 1%. Вот некоторые из них: четвероместная карета, энерги­ческий голос, дуэлист, спросонков, в третьем годе и другие. Все это ус­таревшие варианты с нашей точки зрения.

У А. Пушкина в повести «Пиковая дама» (1833 год) уже 2,3% морфологических архаизмов: распухлые ноги, потаенная лестница, угольный (то есть угловой) дом, пузастый мужчина, осьмидесятилетний, вчерась, сертук, будучи в душе игрок и т. д.

В повести Н.Карамзина «Бедная Лиза» (1792 год) архаизмов еще больше – 5,5%.

Это лишь отдельные ориентиры в массиве русской литературы. И, конечно, четыре произведения ни в коей мере не дают полного пред­ставления об изменении русского языка на протяжении двух веков. Это пунктир, но и он позволяет судить о многом, особенно если изобразить его графически (см. рисунок).

 

Увеличение степени грамматической архаичности русского языка за два века

С удалением от наших дней степень архаичности русского язы­ка возрастает, и наконец наступает предел, за которым современный читатель перестает понимать родной, но устаревший язык. Требуется переводчик. «Слово о полку Игореве» читается в переводе, там морфо­логические архаизмы составляют приблизительно 2/3 всех слов. А вы помните: этот литературный памятник находится за пределами русского языка.

Движение, изменение русского языка, отраженное на рисунке, есть итог борьбы языковых вариантов. Эта борьба постоянно обновляет язык: новое приходит, а старое уходит. Языковые варианты существова­ли всегда и будут существовать всегда, пока жив язык.

Таким образом, языковая вариативность – это способ постоянно­го внутреннего обновления языка, его движения, развития. Язык – это саморазвивающаяся система, которую можно сравнить с живым орга­низмом. Пока язык жив, он полон вариантами. Удалить языковую ва­риативность – значит прекратить развитие языка, значит убить язык.

Живым носителям живого языка остается одно – приспособить­ся к постоянному обновлению языка, к языковой вариативности и по­нять механизм, который ею управляет.

А механизм, который ею управляет и есть языковая норма.

Нужно различать собственно языковую норму, которая объек­тивна и о которой можно судить, наблюдая за языком, в том числе и из­меряя его, и кодификацию языковой нормы, которой занимаются лин­гвисты: составители грамматик и словарей, учителя-словесники и, нако­нец, литературные редакторы. Людям свойственно ошибаться и в любом нормативном словаре можно найти несколько десятков рекомендаций, с которыми хочется поспорить, – они субъективны.

Рекомендации кодификаторов осуществляются с помощью сло­варных помет. Но беда в том, что нет единой системы таких помет, и от одного словаря к другому пометы меняются. Но все-таки всех их можно свести к одной иерархии на основе характера помет. Сделаем это в виде таблицы:

 

Типы помет	Характер помет
нормативные	стилистические	хронологические
нормативное и	книжное	традиционное устаревающее или новое	одобряющие   разрешающие
допустимое	разговорное
не	просторечное	устарелое или новейшее	запрещающие
ошибка

Для литературного редактора сигналом к редактированию слу­жат запрещающие пометы. Разрешающие пометы будут относиться к стилистическим особенностям автора текста.

Динамическая картина борьбы языковых вариантов и позиций кодифицирования языковых норм может быть представлена в виде иде­альной, усредненной схемы (см. рисунок). Эта схема отражает соотно­шение объективных, стихийных языковых норм – они выражены стати­стически, процентами – и норм кодифицированных – они выражены по­метами: нормативными, стилистическими и хронологическими.

Исходная, нулевая позиция – отсутствие варианта какого-либо языкового явления. Например, украинские фамилии на -енко в начале XIX века в русском языке склонялись. Несклоняемого варианта, кото­рый сейчас господствует в русском языке, не существовало. Пушкин по­следовательно склонял все такие фамилии. Это был конец эпохи, когда склонялись почти все иноязычные фамилии и вообще все иностранные слова (у Карамзина: Отеллу, какаом, в розовом домине).

Первая позиция – появление варианта в языке. Новейший вариант в языке – это почти всегда ошибка, вернее он так оценивается. Это отметил еще полвека назад чешский лингвист В. Матезиус: «развитие языков вообще складывается прежде всего из изменений, которые вначале с точки зрения действующей нормы воспринимаются как ошибки...» Если ошибка получает распространение, ее причину надо искать не в людях, а в самом языке.

 

Идеальная схема борьбы языковых вариантов

и позиций кодифицирования языковой нормы

Здесь уместно провести аналогию с генетикой. Языковые ошибки подобно мутациям – внезапным и резким наследственным изме­нениям признаков и свойств организма. Благодаря мутациям обеспечи­вается эволюция вида. Благодаря мутациям обезьяна превратилась в че­ловека. Мутации – это механизм эволюции животного мира. Языковые ошибки – это механизм эволюции языка.

Условимся считать языковыми ошибками варианты, дающие не более 5% употребления. Соответственно старый, традиционный вари­ант, пока что непоколебимо нормативный, даст не менее 95% употреб­лений.

Если в языке появилась какая-то нежелательная, но упрямая ошибка, значит, в языке начался процесс, началась борьба двух вариан­тов, которая на этом, первом этапе еще не осознается как борьба: существует правильное решение, но в противовес ему появился какой-то языковый уродец – объект культуры речи. Он бракуется учителями-словесниками, оценивается весьма негативно словарями (созыв не со­зыв), исправляется редакторами, но тем не менее упорно существует. На этой позиции кодификаторы еще могут остановить нежелательное язы­ковое явление. Дальше будет труднее.

Первые попытки не склонять фамилии на -енко появились в русском языке приблизительно в середине ХIХ века. Они противоречи­ли правилам грамматики и оценивались как грамматические ошибки.

Раньше в XVI, XVII веках, когда не было лингвистов, когда не­кому и некуда было писать темпераментные письма о порче русского языка, ошибки получали распространение и вытесняли старый вариант гораздо легче и быстрее. Выше было продемонстрировано достаточное количество узаконенных ошибок.

Вторая позиция – ошибочный вариант получает распростране­ние, его употребительность увеличивается и переходит условную отмет­ку 5%. В словарях такие варианты приводятся с пометами «не» и «просторечное». Пример – склонение собирательного числительного «обе» по мужскому роду: обоих стран, обоих рук. В газетных текстах этот вариант дает чуть более 5%. Это значит, что в языке идет процесс родовой унификации склонения числительных «оба», «обе». Кто побе­дит – языковая стихия или кодифицированная норма – сказать трудно. Но бесспорно: именно благодаря запретам лингвистов процесс развива­ется очень медленно.

Словоформы «слесаря» (11%), «в МИДе» (13%) тоже пока сле­дует признать просторечными, хотя они очень агрессивны и их конечная победа почти не вызывает сомнений.

Склонение фамилий на -енко перешло в разряд просторечия, то есть стало употребляться в массовой городской некодифицированной речи, в начале второй половины XIX века.

Третья позиция – употребительность просторечного варианта возрастает. Тогда составители словарей отступают и снабжают новый вариант пометой «разговорное» или даже «допустимое», что для литера­турного редактора одно и тоже. Это означает, что вариант допущен в бытовой литературный диалог.

Граница между просторечными и разговорными явлениями зыбка и неопределенна. Для статистически измеренных вариантов «разговорное» можно было бы ограничить снизу 20%, а сверху 40%. Это приблизительные границы, которые предлагаются впервые.

В разговорную зону проникло слово «кофе» в среднем роде (35%), винительный падеж (вместо родительного) существительного-дополнения при глаголе с отрицанием: не ел хлеб (вместо: не ел хлеба) – 28%.

Склонение фамилий на -енко стало разговорным вариантом в последней трети ХIХ века.

Наконец употребительность разговорного варианта настолько возрастает, что он начинает конкурировать на равных со старым, норма­тивным вариантом. Это четвертая позиция кодификации: пора признать равноценность обоих вариантов и снабдить их пометой «и» (окол é сица и окол Ё сица). Употребительность каждого варианта заключена в пределах 40– 60%.

Для фамилий на -енко равновесие склоняемого и несклоняемого вариантов наступило в конце XIX века. В прозе Чехова найдем употреб­ление и того и другого.

До сих пор с ростом употребительности нового варианта меня­лась его нормативно-стилистическая оценка: ошибка, просторечное, разговорное, равноценное. В тоже время старый вариант, постепенно уменьшаясь количественно, не изменялся качественно – оставался нор­мативным, традиционным. После прохождения равновесной области происходит перемена знаков: новый вариант становится нормативным и воспринимается теперь как традиционный, а старый вариант оценивает­ся как разговорный или допустимый. Так старый вариант управления «купить молока» (родительный падеж, 43%) уступил место варианту «купить молоко» (винительный падеж, 57%). Старый вариант «мало сне­гу» (25%) вытеснен новым вариантом «мало снега» (75%) в разряд раз­говорных, устаревающих.

В пятой позиции новый вариант – книжный, традиционный, а старый – разговорный, устаревающий.

В шестой позиции старый вариант переходит в разряд просто­речий. Например, формы местоимений «мною», «тобою» (14%), уступи­ли место формам «мной», «тобой» (86%) и в ближайшие десятилетия окончательно устареют.

Фамилии на -енко в наши дни склоняют только 5% людей, пре­имущественно старейшего возраста или испытавших влияние украин­ского языка, где такие фамилии склоняются. В русском языке склонение таких фамилий находится на грани просторечия и языковой ошибки. В начале следующего века оно станет бесспорной ошибкой. Это будет седьмая и последняя позиция кодификации языковой нормы. Процесс конкуренции двух языковых вариантов закончится, и тогда можно будет сказать, что он продолжался полтора века или чуть более.

Таков полный цикл борьбы вариантов – движения языковой, стихийной нормы и смены позиций ее кодификации. Это идеальная, ус­редненная схема с условным временем. Конкретное время существова­ния и борьбы вариантов может быть и пятьдесят лет, и двести.

Литературному редактору важно понимать стилистическую шкалу оценки борющихся вариантов. В ее начале – бытовая речь, а в конце – книга. «Все изменения языка... куются и накопляются в кузнице разговорной речи» (Л.В. Щерба). «Пусть книга способствует неподвиж­ности языка, зато живая речь – всегда фактор движения» (Марк Блок). Новый вариант, если он принят языком, если он вытекает из часто не­объяснимой языковой потребности, начинает свое победное восхожде­ние по статистической лестнице к ее вершине – от бытового разговор­ного языка к кодифицированному книжному литературному. И литера­турный редактор, квалифицированный литературный редактор, должен уметь оценить каждое вариативное языковое явление. А таких явлений, зафиксированных всеми нормативными словарями не менее 150 тысяч, в среднем одно на 20 слов речевого потока, то есть один вариант на од­но предложение

1.7. Авторская речевая вольность

 

Авторская речевая вольность выражается на уровне слова и словосочетания. На уровне слова – это, во-первых, необычные употреб­ления слов, которые сводятся к метафоре, метонимии, иронии и калам­буру, а во-вторых, окказионализмы – придуманные автором слова. Это всё лексико-семантические явления, и с точки зрения редактирования здесь нет проблем – разве что метафора неудачная.

На уровне словосочетания – это намеренные нарушения норм сочетаемости слов, которые могут быть двух типов: нарушение семан­тических норм сочетаемости и нарушение грамматических норм соче­таемости. Семантическая несочетаемость слов порождает катахрезу или оксюморон, которые можно считать разновидностями алогизма. Они были рассмотрены в разделе логических ошибок. А вот намеренные на­рушения грамматических норм сочетаемости слов составляют особую проблему стилистики и литературного редактирования.

Проблема эта называется очень старым, из античных времен, термином «солецизм». Он происходит от названия города Солы (или Сол), греческой колонии в Малой Азии, где вследствие национальной пестроты греческий (аттический) язык утратил свою чистоту. Хотя термину более двух тысяч лет, он неоднозначен: разные авторы трактуют его по-разному.¹Вычленим главное и бесспорное.

Термин «солецизм» одновременно обозначает грамматическую ошибку (авторскую глухоту) и стилистическую фигуру (авторская воль­ность). А граница между ними часто зыбка, ее определение субъективно. То, что литературный критик считает у поэта ошибкой, сам поэт считает намеренным нарушением языковой нормы, на которое он имеет право.

Вообще-то, критерий оценки нарушений грамматики существу­ет. Вот он: «...В принципе возможны два отношения к норме... При од­ном отношении действует постулат: все, что не разрешено в явном виде (например, не внесено в нормативный словарь и/или грамматику), счи­тается запрещенным, а при другом, наоборот, все, что не запрещено в явном виде, считается разрешенным. Первая тактика характерна для нормативной стилистики и в особенности для деятельности литератур­ных редакторов... Вторая тактика встречается в поэзии...»²

Но на практике, особенно в поэзии, это научное правило рабо­тает слабо. В словарях в качестве иллюстраций приводятся примеры из классиков, причем приводятся только явные грамматические дефекты:

«Внемли с улыбкой голос мой» (А. Пушкин),

«Из пламя и света Рожденное слово» (М. Лермонтов),

«Стреляем зверь да птицы» (А. Толстой).

Рядовому поэту за такие ошибки непоздоровится.

Но если мы переходим от поэзии XIX века к газетной речи XX века, то проблема грамматической неграмотности не выглядит столь уж сложной. А уж в разговорной речи мы без труда отличим ошибку (сколько время?) от приема (его ушли с работы). Критерий авторской вольности – намеренность, выделенность, которые хорошо ощущаются слушателем, читателем. Если этого ощущения нет, то это ошибка. Если же автор утверждает, что у него было такое намерение, а читатель (редактор) его не уловил, то прав не автор, а читатель (редактор). Это должно быть законом, но при одном условии: читатель должен быть во множественном числе – тогда будет исключен субъективизм. А так как редактор все равно остается в единственном числе, то для него и про­блема остается. Выручают языковое чутье, опыт, квалификация и авто­ритет.

Современные русские солецизмы совсем иного рода, чем грам­матические то ли ошибки, то ли приемы XIX века. Тогда, 150 лет назад, ни у поэтов, ни у прозаиков не было вкуса к нарушениям грамматики, хотя Пушкин и утверждал в «Евгении Онегине»:

«Как уст румяных без улыбки,

Без грамматической ошибки

Я русской речи не люблю».

Теперь же этот вкус есть даже у рядовых носителей языка. Из­менилась языковая ситуация, ибо появился целый город, производящий грамматические неправильности. Этот город – Одесса.

Речевые неправильности одесситов получили всероссийскую, всесоюзную известность и популярность. Этому способствовала из­вестность и популярность самой Одессы как особого города России, СССР. До революции Одесса была, своего рода, порто-франко – свобод­ным портом. В годы советской власти Одесса была романтизирована, не без помощи «Одесских рассказов» И. Бабеля, а позднее превратилась в символ свободы: вспомним песню В. Высоцкого «Москва – Одесса». Одесская свобода в языке заменяла всю остальную свободу.

Язык одесситов как явление чисто лингвистические получил свою особенность от многонациональности города. На русском языке, кроме самих русских, говорили украинцы, евреи, греки, молдаване, немцы. Одесса на окраине России стала историческим аналогом города Солы на окраине Эллады, поэтому русские солецизмы можно называть одессизмами.

М. Жванецкий назвал язык Одессы «прелестно-безграмотным». Это очень точное определение: речевая безграмотность воспринимается как некое достоинство речи. Заметим: точно также мы оцениваем ошиб­ки детской речи.

Даже после распада СССР культурная близость Одессы к Рос­сии заметна без труда, а языковая ситуация в городе остается прежней. «На опросе, недавно проведенном в городе, девяносто пять процентов населения, где большинство составляют украинцы, признало своим раз­говорным языком русский. Горсовет принял решение о делопроизводст­ве на языке, который предпочитает большинство граждан Одессы.»³

Хотя речевые неправильности в русском языке одесситов – ре­зультат влияния многих языков, все-таки основной их источник имеет еврейское происхождение. После опубликования «Одесских рассказов» Бабеля с одессизмами познакомилась вся страна, и они вошли в русский язык как шутливые фразеологизмы. Вот некоторые цитаты из бабелевских рассказов:

«Я имею сказать вам пару слов»; «Я плачу за дорогим покой­ником»; «И живите до сто двадцать лет», «Говори сюда»; «Мне надо до Бени»; «Беня узнает за это»; «И пусть вас не волнует этих глупостей»; «Об чем вы думаете? Об выпить рюмку водки?»; «Возьми мои слова и начинай идти».

По образцам бабелевской прозы стали создавать шутливые вы­ражения далеко от Одессы: «слушайте сюда», «есть с чего посмеяться», «что вы из-под меня хотите?» и т.п.

В языке появилась модель, но она не заработала бы, если бы у русского народа не было бы в ней потребности. Зерна упали на благо­датную почву. Любовь к алогизмам у русского народа – это, своего рода, национальная особенность, а солецизм – это алогизм в грамматике.

Одесские корни грамматических неправильностей осознаются настолько отчетливо, что одессизмы в речи маркируются, особо выде­ляются – для этого появилось выражение «как говорят в Одессе». Один из первых вариантов этого выражения можно найти в книге К. Паустов­ского «Золотая роза» (1955 год): «...Как говорят одесситы, «сойти на нет»...»

Несколько разных примеров:

«Как говорят в Одессе, две большие разницы.» (Бытовая речь).

«Как говорят в Одессе: чтобы вы нам все были здоровы.» (Телевизионный репортаж из Одессы).

«Зачем нам этих неприятностей? – как говорят в Одессе.» (Газета).

«Возвращение Надеина, как говорят в Одессе, очень сильно усилило ослабленный газетный юмор.» (О возвращении Надеина в «Известия», интервью М. Жванецкого в «Известиях» 18 марта 1992 г.). 3десь, как видите, плеоназм, а не грамматическая ошибка, катахреза, а не солецизм. То есть Жванецкий понимает солецизм широко, как лю­бую речевую неправильность.

Одно критическое высказывание. Кинорежиссер Кира Мурато­ва, живущая в Одессе, заметила в телепрограмме «Намедни» (16 апреля 1994 г.): «В одесском юморе нет индивидуального: все шутят одинако­во». Точное наблюдение. Вывод для литературного редактора: одессизм хорош в речи как украшение, если его много (извините за одессизм), то речь становится однообразной и вычурной.

2. Нормативно-стилевые ошибки

• 2.1. Внутристилевые ошибки
• 2.2. Межстилевые ошибки

 

Кроме языковой нормы, точнее бы ее называть литературно-языковой, ибо это норма литературного языка, противопоставленного нелитературным разновидностям национального языка (городскому просторечию, диалектам, жаргонам), – так вот, кроме языковой нормы существуют нормы стилевые.

Русский литературный язык многослоен, он состоит, как вам известно, из пяти функциональных стилей. Внутреннее единство, сис­темность каждого стиля поддерживается стилевыми нормами. Обоб­щенно: стилевая норма – это совокупность речевых средств, преимуще­ственно употребляющихся в данном функциональном стиле. Здесь важ­но слово «преимущественно», ибо стилевая принадлежность того или иного языкового элемента имеет вероятностно-статистический характер, а не абсолютную привязанность. Например, наибольшая средняя длина предложения – в официально-деловом стиле, но это не означает, что в других стилях не встречаются очень длинные предложения.

Кроме стилистически отмеченных элементов языка существуют и нейтральные, универсальные элементы, которые могут встретиться в любом функциональном стиле, хотя и с разной частотой.

Если бы не было стилевых норм, не было бы и разделения язы­ка на функциональные стили. Как Солнце удерживает планеты на орби­те вокруг себя, так и стилевая норма удерживает специфические языко­вые элементы в пределах стиля.

Нарушение стилевой нормы порождает нормативно-стилевую, или просто стилевую ошибку. Не стилистическую!

В печатной продукции, с которой имеет дело литературный ре­дактор, нормативно-стилевые ошибки, в отличие от нормативно-языковых, встречаются очень редко. И это, на первый взгляд, странно. Ведь овладение функциональными стилями и, соответственно, их нор­мами, это второй этап освоения языка. Первый – овладение общими нормами литературного языка, языковыми нормами. Но дело в том, что на втором этапе меньше трудностей, ибо уже фронт речевой деятельно­сти. Кроме того, в каждом функциональном стиле выступают специали­сты, которые хорошо знают свое дело и язык этого дела. Неприятности возникнут, когда, например, юрист, без труда составляющий сложней­шие, с языковой точки зрения, юридические документы, попытается на­писать газетную статью. А это занятие требует знания норм публици­стического стиля. Не говоря уж о навыках журналистской работы. Ко­роче, нормативно-стилевые ошибки допускают, как правило, дилетанты, выступающие в незнакомой для них области языка.

Нормативно-стилевые ошибки могут быть двух типов, которые, к сожалению, не имеют названий. Назовем их внутристилевыми и меж­стилевыми, закрыв глаза на некоторую ущербность такой номинации.

Внутристилевые ошибки

 

Внутристилевая ошибка – это нарушение какой-либо стилевой нормы, не приводящее к стилевому смешению. Это важно вычленить, ибо подобную неграмотность на уровне стиля можно рассматривать и как нормативно-языковую ошибку, искажающую речевой фрагмент, ха­рактерный именно для данного стиля, а не для всего литературного язы­ка. Приведем три характерных примера.

Первый – из рассказа Л.Толстого «Рубка леса». В этом рассказе Толстой отошел от художественного стиля и попробовал использовать в художественных целях стиль деловой, требующий точного словоупот­ребления, часто дробного синтаксиса и соответствующей графики. Ока­залось, что деловым стилем писатель владеет плохо. Поэтому он наде­лал элементарных ошибок. Найдите их сами в следующем фрагменте рассказа:

«В России есть три преобладающие типа солдат, под которые подходят солдаты всех войск: кавказских, армейских, пехотных, кавале­рийских, артиллерийских и т.д.

Главные эти типы, со многими подразделениями и соединения­ми, следующие:

1) Покорных.

2) Начальствующих и

3) Отчаянных.

Покорные подразделяются на а) покорных хладнокровных, в) покорных хлопотливых.

Начальствующие подразделяются на а) начальствующих суро­вых и в) начальствующих политичных.

Отчаянные подразделяются на а) отчаянных забавников и в) от­чаянных развратных.»

Сколько ошибок нашли? Что нужно исправить?

Ошибки сосредоточены только во втором абзаце. В исправлен­ном виде он должен выглядеть так:

«Главные эти типы, со многими подразделениями и соедине­ниями, следующие:

1) покорные,

2) начальствующие и

3) отчаянные.»

Итого семь исправлений, но ошибок две: восстанавливаем на­рушенное согласование (следующие – покорные, начальствующие, отча­янные); исправляем точку на запятую, а заглавные буквы на прописные, так как у автора одно предложение.

Есть еще две мелочи, к которым можно придраться и которые вы, наверняка, пытались отредактировать. Во-первых, лучше «три пре­обладающих типа солдат»: тонкое правило русского языка и сейчас и во времена Л. Толстого различает два согласования прилагательного с су­ществительным при числительном в зависимости от рода существитель­ного: две глубокие лужи – два глубоких пруда. А. Чехов такие тонкости улавливал, Л. Толстой на них, кажется, не обращал внимания.

Во-вторых, из трех подразделений а) и в) в первом случае Тол­стой соединяет их запятыми, а во втором и в третьем союзом «и». Непо­следовательно.

Но подобные мелочи найдем у любого автора и в большом ко­личестве. Оставим их как особенности авторского, индивидуального стиля. Редактирование не должно превращаться в разглядывание текста в микроскоп.

Второй пример – из официально-делового стиля советской эпо­хи. Это фрагмент решения III Ленинградской областной конференции ВКП(б), июнь 1930 года. Найдите ошибку:

«На основе развертывания колхозов, организации конных и тракторных станций и дальнейшего, все более решительного наступле­ния на кулачество необходимо добиться еще большего развертывания и систематического качественного закрепления колхозного строительства, исходя при этом из расчета проведения в основном коллективизации области к концу 1932/33 г.»¹

Перед нами образец усложненного канцелярского стиля. Автор зарапортовался и из-за сложности предложения впал в тавтологию. Она открывается, если обнажить скелет конструкции: «на основе разверты­вания...добиться еще большего развертывания». Ошибка, достойная, как минимум, улыбки, а как максимум, сатирической пародии.

Вообще для официально-делового стиля главная проблема – это проблема понимания текста, имеющего самый сложный синтаксис и специфическую лексику. Эти тексты не рассчитаны на массового читате­ля, которому приходится самостоятельно продираться сквозь стилисти­ческие сложности. Явление это актуально не только для русского языка. Пример из языковой ситуации в соседней Финляндии.

«Финские служащие обязаны в соответствии с новым предписа­нием обращать особое внимание на стиль своей устной и письменной речи. Дело в том, что в бюро национального языка в Хельсинки участи­лись жалобы от населения. Суть их сводится к одному – «бюрократический» стиль слишком далек от общеупотребительной речи и труден для понимания Привычка служащих изъясняться на тяжело­весном, запутанном языке приводит подчас к тому, что граждане Фин­ляндии с большой неохотой обращаются в какие-либо учреждения.»²

В русском языке проблема официально-делового стиля не столь остра, но утрирование его особенностей ощущается остро и высмеива­лось неоднократно. О чем ниже будет сказано подробнее.

Третий пример из графоманской поэзии – строки стихотворе­ния, напечатанного в стенгазете одного ленинградского НИИ в 1970 го­ду:

Комса семидесятых!

Держи равненье на

Буденновцев отряды

Под стягом Октября

Хоть юбилей сегодня,

Не речи нам нужны –

Дела, чтоб были сходны

С предшествующими.

Это очень искреннее стихотворение, написанное очень молодой девушкой, но вызывающее очень смешной эффект. Оставим в стороне эстетическое несовершенство стихотворения, остановимся на двух на­рушениях стихотворных норм, которые в основном и вызывают комиче­скую реакцию, но которых вы ни указать, ни объяснить не сможете, ибо это требует специальных знаний.

Первое нарушение: оказалось разорванным на два стиха предложно-именное сочетание (на // Буденновцев отряды). В поэзии воз­можно несовпадение синтаксического членения текста с графическим, а значит и с паузационным. Это называется – перенос. Он может иметь самые разные формы, в том числе и необычные:

...говорю с тобою – но

Слова мои как тень проходят мимо. (М. Лермонтов).

Но все они намеренны, сознательны, так как перенос – поэтиче­ский прием. А в стихах из стенгазеты – простая ошибка, вызванная неумелой подгонкой речи под стихотворный размер. Короче, это автор­ская глухота, а не авторская вольность.

В стихах есть и второе нарушение стихотворных норм: при об­щем невладении рифмой (семидесятых – отряды; сегодня – сходны) автор рифмует целый стих с одним словом, равным стиху по слоговому объе­му (не речи нам нужны – предшествующими). Это само по себе уже не­обычно, но, кроме того, мужская рифма потребовала перенесения в этом длинном слове ударения на последний слог: предшествующими. Коми­ческая реакция читателя обеспечена.

Таким образом, внутристилевые ошибки – невладение кон­кретным функциональным стилем, неумение писать этим стилем. Осо­бенно остро эта проблема стоит в научно-популярном стиле – в научно-популярных журналах, статьи в которые пишут специалисты, владею­щие научным стилем, но слабо знакомые с инструментарием научной популяризации. Это очень специальная проблема, которая здесь может быть только названа.

¹ Цит. по: Ленинградская область. Исторический очерк. Лениздат, 1986. С. 217.

² Правда, 16 мая 1983.

Межстилевые ошибки

 

Под этим неуклюжим термином следует понимать ошибки, ос­нованные на нарушении межстилевых границ, на проникновении эле­ментов одного функционального стиля в систему другого стиля.

2.2.1. Простой пример. На первых моделях городских автобусов «Икарус», которые поставляла в СССР Венгрия, над дверями были крат­кие таблички: «Осторожно! Вовнутрь открывается». Ясно: сочинил этот текст венгр, учившийся в Советском Союзе. В трех словах две тонкие стилевые ошибки. Во-первых, «вовнутрь» – просторечное слово, а стиль объявления официально-деловой. На месте просторечия должно быть нейтральное, литературное «внутрь». Но и после редактирования остает­ся небольшой стилистический дефект – обратный порядок слов («внутрь открывается») явно разговорного происхождения, сообщающий слово­сочетанию и всему краткому тексту легкую экспрессию, которая проти­вопоказана официально-деловому стилю. Это во-вторых. После второго исправления получается грамотный, правильный вариант: «Осторожно! Открывается внутрь».

Мы исправили две стилевые ошибки, которые образовались в результате внешнего воздействия на стиль, в результате проникновения в официально-деловой стиль чуждых ему стилистических элементов разговорно-просторечного характера. Этот тип ошибки можно назвать – разговорное в книжном. Так его называет О.Б. Сиротинина в книге «Русская разговорная речь» (М., 1983).

Это очень редкие ошибки. Их допускают или не очень грамот­ные люди, или иностранцы. Случаются промашки и образованных лю­дей, но только в том случае, если просторечное слово слабо отмечено, не осознается как стилистически сниженное. Разобранное слово «вовнутрь» – как раз такое. Но даже если не сработало языковое чутье, должно было сработать чутье критическое: «вовнутрь» – наглядный грамматический плеоназм.

Грамматические плеоназмы были рассмотрены нами в разделе логических ошибок на примере иностранных слов типа «рельсы» и «битлзы». Они были все стилистически нейтральны. Русские же грамма­тические плеоназмы почти все стилистически отмечены (кроме литера­турного «вовне»). Редактор должен иметь в голове список таких слов. Иногда они представляют собой контаминацию двух слов: напостоянно (навсегда и постоянно), напополам (надвое и пополам). Обычно же пле­онастический элемент выступает в качестве своеобразного грамматиче­ского усилителя – как в наречиях: завсегда, зазря, задешево, задаром. В народной поэзии встречаются плеонастические предлоги: для-ради, с-из. Это уже диалектизмы, их попадание в текст официально-делового стиля имеет нулевую вероятность.

Газетная речь, хотя и относится к книжным стилям, охотно принимает в себя разговорно-просторечную лексику, выполняющую в публицистическом стиле экспрессивную функцию. Иногда для этой це­ли используются даже диалектные слова. Но грубая лексика в газете – это и не выразительный прием и не стилевая ошибка. Это просто бес­культурье.

2.2.2. Противоположный тип ошибки – книжное в разговорном – впервые подробно описан К. Чуковским в книге «Живой как жизнь» под названием канцелярит, от которого нет смысла отказываться.

Чуковский образовал этот термин по модели: дифтерит, брон­хит, гастрит и т.д., то есть – это канцелярская болезнь языка. И из всех стилевых ошибок канцелярит – самый распространенный класс. Начнем с простого примера из книги Чуковского. Муж спрашивает жену на про­гулке: «Тебя не лимитирует плащ?» Слово «лимитировать» – специаль­ное и стилистически закрепленное слово. Оно употребляется в научном и деловом стилях, а в устной разговорной речи в интимной обстановке звучит комично. Это стилевая ошибка, канцелярит.

Очень важно понять то, что ошибки разговорное в книжном ха­рактеризуют человека с недостаточным образованием, а ошибки книж­ное в разговорном, наоборот, свидетельствуют о серьезном образова­нии. Речь интеллектуалов интеллектуальна, то есть логичная и точна, а значит, насыщена терминами даже в кухонном разговоре. Часто это дос­тигается за счет экспрессивности, образности.

В советскую эпоху канцелярит разъедал русский язык на всех уровнях. Он проник даже в художественную литературу. Не зря же пер­вым против него выступил художник слова. Описание канцелярита в художественной литературе лучше всего сделано в книге Норы Галь, переводчика с английского и редактора художественных переводов, «Слово живое и мертвое». Приведем выдержку из главы «Берегись кан­целярита»:

«Так что же такое канцелярит? У него есть очень точные приметы...

Это вытеснение глагола, то есть движения, действия причасти­ем, деепричастием, существительным (особенно отглагольным) а значит – застойность, неподвижность. И из всех глагольных форм пристрастие к инфинитиву.

Это нагромождение существительных в косвенных падежах, чаще всего длинные цепи существительных в одном и том же падеже – родительном, так что уже нельзя понять, что к чему относится и о чем идет речь.

Это – обилие иностранных слов там, где их вполне можно заме­нить русскими словами.

Это – вытеснение активных оборотов пассивными, почти всегда более тяжелыми, громоздкими.

Это – тяжелый, путаный строй фразы, невразумительность. Это бесчисленные придаточные обороты, особенно тяжеловесные и неесте­ственные в разговорной речи.

Это серость, однообразие, стертость, штамп. Убогий, скудный словарь – слова сухие, казенные... Всегда, без всякой причины и нужды предпочитают длинное слово короткому, официальное или книжное – разговорному, сложное – простому, штамп – живому образу. Короче говоря, канцелярит – это мертвечина.»¹

Это написано в эпоху канцелярита. Закончилась эпоха КПСС, закончилась и эпоха канцелярита в языке. Особенно это заметно на га­зетной речи, которая в советское время душилась канцелярскими оборо­тами. Поэтому в качестве иллюстраций приведем примеры из газет того времени.

Были особые обороты, любимые журналистами:

«Задачи контрольной деятельности, возложенные на нас, мы стремимся успешно осуществить.» Что такое «задачи деятельности»? Почему не осуществляют, а стремятся осуществить?

«Большое место занимают в работе вопросы контроля за ра­циональным использованием техники.» Подчеркнутое можно вычерк­нуть.

Глагол вытеснялся эрзацами и связками:

«Передовым производственником является токарь компрес­сорного цеха Архипов.»

«Не первый год на молочно-товарной ферме нашего колхоза имеется красный уголок.»

«Серьезные недостатки и упущения имеются в атеистической пропаганде.»

«Ребята направляются на стадион.» Это из телепередачи для школьников.

Страдательные обороты и возвратные глаголы вытесняли из текста носителя действия:

«Итоги начатого на комбинате конкурса между цехами оцени­вались каждые шесть месяцев. Результаты рассмотрения обнародовались в специальных информационных бюллетенях, которые размножа­лись в нескольких экземплярах и вывешивались на видных местах по территории предприятия. В бюллетенях назывались фамилии победи­телей в борьбе за экономию, кратко освещались их достижения и опыт.»

Кто все это делал?

Главное в канцелярите даже не слова, а синтаксис. Попробуйте через него продраться в таком газетном фрагменте:

«Всю организаторскую работу, связанную с проведением в жизнь решений декабрьского Пленума ЦК КПСС, Советы народных де­путатов должны направлять на осуществление широкой программы конкретных мер по выполнению планов и заданий текущей пятилетки, эффективному использованию своих полномочий по руководству хозяй­ственным и социально-культурным строительством, обеспечения ком­плексного экономического и социального развития на их территории.

В материалах Пленума подчеркивалась необходимость усиле­ния внимания практическому решению задач по повышению эффектив­ности производства и качества работы, рациональному использованию созданного экономического потенциала, концентрации капитальных вложений на важнейших пусковых объектах и своевременному вводу в действие основных фондов, росту производительности труда, усилению режима экономии в интересах дальнейшего подъема благосостояния советского народа.»

Почему этот текст нечитабелен? В основном из-за синтаксиса. Два абзаца, каждый абзац – сложное предложение. Сложность предло­жений в нагнетании однородных распространенных членов предложе­ния. В первом предложении один глагол-сказуемое – «должны направ­лять», к нему сложное дополнение – «на осуществление программы мер по» – и далее однородные члены предложения (отглагольные существи­тельные), в свою очередь распространенные: «выполнению.., использо­ванию.., обеспечению...». Второе предложение построено аналогично.

Полный набор примет, перечисленных Норой Галь. Плюс пред­лог «по», который встретился трижды.

В современных российских газетах былой агрессивности канцелярита нет и следа – только отдельные элементы.

2.3. Скажем несколько слов и о стилевых выразительных приемах, чтобы отграничить авторскую вольность от авторской глухо­ты.

Таких приемов всего два: стилистическое смешение и стили­стическая пародия. Смешение стилей используется часто и в художе­ственной речи, и в публицистике и в разговоре. Самый простой пример – нарушение стилевого единства иностилевым словом, как в письме Ан­тона Чехова Александру Чехову (2 января 1889 года):

«Велемудрый секретарь!

Поздравляю твою лучезарную особу и чад твоих с Новым го­дом, с новым счастьем. Желаю тебе выиграть 200 тысяч и стать дейст­вительным статским советником, а наипаче всего здравствовать и иметь хлеб свой насущный в достаточном для такого обжоры, как ты, количе­стве».

Высокий стиль нарушается грубым словом «обжора», рождает­ся комический эффект.

В.Н. Вакуров даже предложил измерять такой стилистический эффект по «разности стилистических потенциалов» слов. Каждый сти­листический тип слова имеет стилистический потенциал, который полу­чает цифровое выражение. В случае столкновения двух слов из разных стилистических пластов производится вычитание их количественных показателей, представленных в таблице:²

 

Стилистический тип слова:	Стилистический потенциал слова:
высокое книжное	+ 3
сугубо книжное	+ 2
умеренно книжное	+ 1
нейтральное
разговорное	– 1
просторечное	– 2
грубо просторечное	– 3

 

В письме А. Чехова грубо просторечное слово употреблено в контексте из высоко книжных слов. Стилистический эффект = + 3 – – 3 = + 6.

Стилистические пародии могут быть самыми разнообразны­ми. Мини-пародия М. 3ощенко – словосочетание «собака системы пу­дель»: пародируется техническое выражение «револьвер системы на­ган».

В фельетоне М. Булгакова «Торговый дом на колесах» (Гудок, 23 марта 1924) на стене кооперативной лавки висит лозунг:

«Транспортная кооперация путем нормализации, стандартизации и ин­вентаризации спасет мелиорацию, электрификацию, электрификацию и механизацию». Персонаж Гусев думает о лозунге: «Понять ни черта нельзя.., но видно, что умная штука».

В повести Андрея Платонова «Город Градов», сатире на зарож­дающийся советский бюрократизм, через весь текст проходят элементы пародирования канцелярского стиля: «В хорошем государстве и поэзия лежит на предназначенном ей месте...»; «Почти не имелось никакой природы на первый взгляд...», «Водка расходовалась медленно и плано­мерно, вкруговую и в общем порядке...»

Иногда с помощью слов делового стиля авторы достигают очень тонкой иронии: «Андрей Андреевич... подошел к столу, имея под мышкой неизменную папку» (М. Булгаков, «Театральный роман»); «Он, директор треста, однажды утром, имея под мышкой портфель,... взошел по незнакомой лестнице...» (Ю. Олеша, «Зависть»); «В полной тишине ломтик был жеван, прижимаем к небу, посасываем и медленно гло­таем.» (Там же).

Но в художественной литературе возможны ситуации, когда размывается граница между стилевым приемом и канцеляритом. Таких случаев много у М.Е. Салтыкова-Щедрина. Примеры можно привести даже из современной поэзии.

Задание 18. Определите для подчеркнутых слов – это кацелярит или стилевой прием? Сверьтесь с «Ответами...»

Леонид Мартынов:

«И если, никому не нужный,

Ни с кем не согласован,

Дождь, кутаясь в свой плащ жемчужный,

В дневной ландшафт врисован...»

«К нам ночь прийти мы просим позже и не спешим ложиться

На предназначенное ложе...»

«Вопросов тьма!

Больших! Глобальных!»

Константин Ваншенкин:

«И отпущенный сердцу лимит

Незаметно оно перетратит».

«Надо многое в жизни успеть

В относительно сжатые сроки».

¹ Галь Н. Слово живое и мертвое. Из опыта переводчика и редактора. М, 1972. С.48.

² Вакуров В.Н. Стилевой контраст в фельетоне // Вестник МГУ, серия журналистика. 1976, № 2. С. 60–70.

3. Нормативно-эстетические ошибки

• 3.1. Фонетические ошибки
• 3.2. Лексические ошибки

 

Класс таких ошибок в пособиях по стилистике и литературному редактированию не выделяется. Это очень тонкие ошибки, осознавае­мые преимущественно художниками слова, которые называют такие ошибки деликатно – шероховатостями.

А.П.Чехов – И.А.Белоусову (3 августа 1887 года) по поводу его рассказа: «В стиле есть шероховатости. Наприм. Иль один от скуки ради... Два предлога: от и ради... Или: Беседуют два часовых... Толкуют двое часовых – так было бы звучнее и литературнее...»

В русской культуре художественная литература всегда занимала авторитетное место. Соответственно и язык художественной литературы обладает высоким авторитетом и у читателей, и у лингвистов-кодификаторов, и у журналистов. Журналистское образование у нас до сих пор имеет одной из опор – изучение мировой литературы. Предъявление высоких требований к языку СМИ в России, в отличие от Запада, явление традиционное и неоспариваемое. Поэтому эстетические критерии оценки нехудожественных разновидностей русского языка следует признать актуальными, хотя и не столь строгими, как в языке прозы, не говоря уж о поэтическом языке.

М. Горький как редактор исправлял у начинающих писателей восемь типов ошибок¹. Три из них традиционны: 1) фактические ошиб­ки от незнания, 2) неправильное построение фразы, порождающее логи­ческую ошибку и 3) неверное словоупотребление. Пять остальных – это нормативно-эстетические ошибки (погрешности, шероховатости): 1) неблагозвучность речи (дисфония), 2) случайная рифма в прозе, 3) мно­гословие, 4) неудачное сравнение, метафора и т.п., 5) красивости.

Если существует и широко представлена эстетическая оценка языковых явлений, значит, существуют эстетические нормы речи, наряду с языковыми (литературными) и стилевыми. Они нигде регулярно не описаны и бытуют в практике как бы факультативно. Но они есть. И ес­ли тот или иной автор или редактор не имеет о них понятия, то это про­блема его профессионального уровня, а не проблема русского языка.

Опишем нормативно-эстетические ошибки подробно.

Фонетические ошибки

 

Именно для них М. Горький и придумал прежде всего термин «авторская глухота». Эвфонические требования Горького к прозе были очень высоки. У него было ухо поэта: он видел и слышал в прозе такие мелкие недостатки, какие не каждый художник слова может проконтро­лировать. Поэтому для редактора, работающего в СМИ, да и для жур­налиста – редакторский опыт классика русской литературы – это образец, но не идеал. Для начинающих авторов уроки Горького весьма полезны.

Можно выделить три типа фонетических ошибок: дисфонию, случайную рифму и переразложение.

Дисфония

Дисфония – греческое слово, по-русски – неблагозвучие. Благо­звучие – эвфония.

Дисфония – нарушение норм речевого благозвучия, скопление неудобных в произношении звуков. «Такая глухота весьма обычная у молодых писателей» – М. Горький (Собр. соч., с. 414).

Горький пишет К.А. Треневу о его рассказе «На ярмарку» (1911 г.): «Вы не обидитесь, если я скажу Вам, что Ваш хороший очерк написан небрежно и прескучно?

Первые же два десятка слов вызывают у меня это вполне опре­деленное впечатление скуки и не могут не вызвать, ибо посмотрите, сколько насыпано Вами свистящих и шипящих слогов: св, с, сл, се, ще, ща, че, затем четыре раза сядет в уши один и тот же звук – от, от, ог, од... А за слогосочетаниями Вы совершенно не следите: «вшихся», «вшимися» – очень часты у Вас... «Слезящийся и трясущийся протоирей» – разве это хорошо, метко?» (Собр. соч., т. 29, с. 206–207).

Заметим, что дисфония формально – это случайная аллитерация. И тут авторской глухоте противостоит авторская вольность, вырази­тельный прием.

Особенно нехороша дисфония причастий.¹

Горький: «...Язык наш... достаточно богат. Но у него есть свои недостатки, и один из них – шипящие звукосочетания: вши, вша, вшу, ща, щей. На первой странице рассказа вши ползают в большом количе­стве: «прибывшую», «проработавший», «говоривших»... вполне можно обойтись без насекомых».

Искусственный пример, демонстрирующий этот недостаток русской речи: «Из соседнего помещения доносятся звуки, постепенно нарастающие и превращающиеся в надоедающий шум, наплывающий со всех сторон на каждого находящегося в комнате».

Существует остроумная пародия В. Ардова «Суконный язык» на канцелярский стиль, в которой на первом месте – причастия:

«Лица, ходящие по траве, вырастающей за отделяющей решет­кой, ломающейся и вырывающейся граблями, а также толкающиеся, приставающие к гуляющим, бросающиеся в пользующихся произра­стающими растениями, подставляющие ноги посещающим, плюющие на проходящих и сидящих, пугающие имеющихся детей, ездящие на велосипедах, заводящие животных, загрязняющих и кусающихся, выры­вающие цветы и засоряющие, являются штрафующимися.»

А вот стихи А. Твардовского, в которых много «вшей», но нет никакой дисфонии, ибо скопление труднопроизносимых согласных в них не случайно, а намеренно. Это аллитерация, звуковая инструментовка стиха, соответствующая теме:

«Вспомни с нами отступавших.

Воевавши год иль час,

Павших, без вести пропавших,

С кем видались мы хоть раз,

Провожавших, вновь встречавших,

Нам попить воды подавших,

Помолившихся за нас.»

И последнее. Скопление шипящих – особенность польского языка. Старуха Изергиль называет его «змеиным языком». Это отголо­сок горьковской оценки шипящих звуков. Но для поляков эта оценка не действует: в польском языке другие эстетические нормы.

Случайная рифма

Случайная рифма в прозе почти всегда комична, особенно в устной форме, где она звучит. Эта ошибка имеет массовый характер и говорит о том, что пишущий, как правило, не слышит того, что пишет.

В русском языке есть три типа рифм: близкая, кольцевая и от­даленная.

3.1.2.1. Близкая рифма – это рифма в соседних словах. Рифма-эхо.

Из газетных текстов: Рядом с Ленинградом... Руководство паро­ходства... Пенсионерка Симоненко (подпись).

Из телевизионных передач: Знакомство с партнером по перего­ворам... На поле брани в Афганистане... Взаимодействие на новых осно­вах... Увеличение поборов с импортеров... Решение о приостановке за­бастовки... Процесс приватизации в авиации... Мы приносим извинения за изменения в программе.

3.1.2.2. Кольцевая рифма – промежуточный тип близкой и отда­ленной. Обычно между рифмующимися словами – одно-два слова. Но обязательное условие – законченность речевого отрезка – синтагмы.

Примеры из теле- и радиопередач: Отмена товарного обмена. На Камчатке прекратятся осадки. Дипломаты проводят дебаты. Брюгге в следующем круге. Органистка – народная артистка. Мавроди до сих пор на свободе.

3.1.2.3. Отдаленная рифма режет речевой фрагмент на две час­ти, как на два стиха. Между рифмующимися словами может быть от од­ного до пяти-шести слов.

Телевизионные примеры: Увеличение роста объемов производ­ства. Подписано постановление о его восстановлении. План призыва под угрозой срыва. Он прибывает в Дели на будущей неделе. Выполнение заказа по добыче газа. Писатели и критики говорили о политике. Не разжигать страсти между ветвями власти. Земля, – это мать, которой нельзя торговать. Разгорелись страсти в высших эшелонах власти. Коо­ператив объявляет прием на курсы стрижки, макияжа, контактного мас­сажа.

В газете случайная рифма все-таки редкое явление по сравне­нию с эфирной журналистикой, где много спонтанных речевых ситуа­ций.

Переразложение

Звуковое переразложение слова или словосочетания часто при­водят к двусмысленности. В «Поэтическом словаре» А. Квятковского это явление называется сдвигом. Русская речь дает много возможностей для переразложения: сосна – со сна, подарку – под арку, Илья – иль я, подру­гу вели – подруг увели, приходит на ум – приходит Наум, занимаюсь сверкой – занимаюсь с Веркой, пойдем подождем – пойдем под дождем.

Из редакторской практики М. Горького:

«Он писал стихи. Хитроумно подбирая рифмы, ловко жонгли­руя пустыми словами» – автор не слышит в своей фразе хихиканья, не замечает «мыло».

«Сквозь чащу кустарника продирался мокрый Василий и ис­тошно кричал: «Братцы, щуку пымал, ей-богу!»

Первая щука – явно лишняя. Признаки такой глухоты неисчис­лимы в «творчестве» начинающих «писателей». (Собр. соч., т. 24, с. 414).

Не каждый редактор такое увидит. А в нехудожественной прозе, если и увидит, то навряд ли станет редактировать: слишком строгий критерий. Тем более что словари приводят примеры таких шероховато­стей и у классиков. У Пушкина: «Слыхали ль вы (львы) за рощей глас ночной»; «Шуми, шуми волнами, Рона (волна Мирона)».

Редактировать нужно случаи возможного непонимания и явного комизма. Приведем такие примеры.

Телеграмма: Черти живы слоны почтой. (Чертежи высланы по­чтой).

Стихи, звучащие по радио: Так дамы (тогда мы) говорили о любви.

Звучащее название телефильма: Прости нассат (Прости, нас, сад).

Радиопередача: После работы он рисовал или пил (и лепил).

Фраза персонажа из кинофильма: Любое крупное дело надо ре­шать сидя намышленниками. (Поняли – С единомышленниками).

Телепередача: Сделано это милосердное дело людьми немощ­ными, сраными (с ранами).

Объявление на ТВ: В 14 часов программа «Спутники на зрите­ля» («Спутник кинозрителя»).

3.2. Лексические ошибки

 

Нарушение норм эстетики речи на уровне лексики – это неоп­равданный повтор в тесном контексте слова или употребление рядом однокоренных слов.

Какая разница между повторами слов в двух текстах?

1) Заявление заводского рабочего начальнику цеха: Всем выда­ли сапоги. Мне не выдали сапоги. Прошу выдать сапоги.

2) Афоризм из «Литературной газеты»: Если у человека нет чувства юмора, то у него должно быть хотя бы чувство, что у него нет чувства юмора.

В первом случае – это малограмотная речь с претензиями на ло­гическую выразительность. Авторская глухота. Во втором случае повтор слов – выразительный речевой прием. Авторская вольность.

Как возникают ненамеренные повторы слов? Давайте разберем один пример. Это заявление крестьянина Федькина о вступлении в кол­хоз в 1931 году.

«В настоящем прошу правление колхоза принять в члены вы­шеупомянутого колхоза, так как я осознал настоящее положение и убедился, что колхозы есть шаги к социализму, в настоящее время я вступаю в колхоз один, без семьи, обязуюсь в некоторый период време­ни убедить свою семью, чтобы таковая вступила в колхоз. И в настоя­щем вношу, что причитается мне, нашего имущества. В чем и прошу не отказать моей просьбе. В чем и расписываюсь к настоящему заявле­нию. Федькин Александр Александрович»¹.

С вершин нашего времени и нашего образования заявление вы­глядит комично, но не для смеха оно приведено. На нем хорошо виден механизм дефектного лексического повтора.

Повторяются три слова. Слово «колхоз» употреблено 5 раз. Это самый безобидный, самый оправдываемый повтор, потому что слово «колхоз» – тематическое слово. Без него не обойтись, его повтор неиз­бежен. Задача автора (и редактора) в том, чтобы употребления такого слова разредить, найти ему два синонима, а три употребления оставить. Мораль для создателей текста: даже тематические слова не должны сто­ять рядом, ищи синонимы.

Второе слово – «настоящий» – имеет совершенно другой харак­тер: оно канцелярское. Автор имеет представление о том, что такие до­кументы пишутся особым стилем, особыми словами. Но его стилистиче­ский багаж ограничен: вышеупомянутый, положение, таковой... Из их числа и слово «настоящий», которое тоже употреблено 5 раз. Этот по­втор производит удручающее впечатление. За ним обнаруживается ма­лый запас слов.

Третье слово «в чем» повторено только однажды, но в соседних предложениях. Здесь другая, третья причина дефектного лексического повтора. Это что-то вроде эффекта «ближней памяти». Его механизм такой. Автор употребил в предложении слово, тут же о нем, как будто бы, забыл и в конце предложения или в начале следующего употребляет его снова как в первый раз. После первого употребления слово не ухо­дит в «дальнюю память», оно остается в «ближней памяти» и легко от­туда извлекается. Повтор слова не контролируется сознанием. Для лите­ратурного редактора достаточно метафорического описания явления, строгое научное описание может дать только психолингвистика.

В литературоведческих работах упоминается правило, которое приписывается братьям Гонкур: одинаковые слова должны встречаться не ближе чем через 400 слов. Здесь необходимо видеть тонкий француз­ский юмор. Это правило невыполнимо. Но вот его модификация: «Флобер и Мопассан советовали не ставить в тексте одинаковых слов ближе чем на расстоянии 200 строк друг от друга.»² Если и советовали, то тоже шутя.

У русских писателей эта речевая норма существовала, по край­ней мере, с начала XIX века, но сформулирована была только в XX.

М. Горький – К.А. Треневу:

«Трижды в одном предложении вы употребляете слово «сторона», в нем же даете три числительных – «одной», «двух», «четвертой», и все это нагромождено в двадцати двух словах.

Нет музыки языка и нет точности». (Собр. соч., т. 2б, с. 206).

К. Федин, из ответов на анкету журнала «Литературная учеба» (1930): «...В авторской речи надо избегать частых повторов одного и того же слова...»

В одном деловом письме К. Федин показывает образец саморе­дактирования. Он написал фразу: «Вообще исследование Ерымовского не пройдет бесследно...» И тут же прокомментировал: «Вот Вам образец притупления слуха – «исследование» и «бесследно», нотабена для редак­тора...»³ А ведь это не художественная проза, а обычное деловое пись­мо.

Собственный корреспондент «Известий» в США Мэлор Стуруа в одном из интервью, где американская пресса сравнилась с советской начала 1980-х годов, отметил обычный языковый дефект американских журналистов: повтор одного и того же слова в одном абзаце в американ­ской прессе не считается погрешностью. Значит сам Стуруа – считает. Правило живет в нашей журналистике. Оно живет и в американской ре­чевой письменной культуре. О чем свидетельствует такая информация:

«Американская фирма «Смит-Корона» выпускает портативную пишущую машинку, которая подает сигнал, если в тексте слишком часто используется какое-то слово, и даже предлагает синоним для замены.»⁴

Резюмируем. В русской, и мировой, речевой письменной куль­туре существует эстетическая норма, запрещающая повтор одного и то­го же слова в одном абзаце. При редактировании повторенное слово следует заменить синонимом.

Несколько примеров:

1) Вторую же особенность строя речи разберем во второй час­ти второй главы. (Студенческая курсовая).

2) На этих примерах можно убедиться, как можно избежать тавтологии с помощью синонимов. (Студенческая курсовая).

3) Но если тумбочку открыть, она попросту развалится. Не ищите здесь полок для книг. Да и многого другого инвента­ря здесь попросту нет. (Газета).

4) Это заметно повысило щелочность океана. Расширение континентов и увеличение пощади осадков и почв заметно меняли условия миграции катионов. (Научно-популярный журнал).

Все это бесспорные, а в трех первых примерах грубые ошибки, требующие вмешательства редактора.

Задание 19. В трех фрагментах из книги Г.В. Обедиентовой «Века и реки» (М., 1983) допущены повторы слов не в одном абзаце, а в соседних. Нужна ли правка в каждом отдельном случае? Почему да или почему нет? Сверьтесь с «Ответами...»

1) «...Всем странам света «поклонилась» река. Только не из вежливости. Глубоки и сложны причины, заставившие Каму изменять направление. Не сразу найдешь ответ.

На карте можно найти много рек и речек, изменяющих направ­ление. Так же ведет себя основная река Русской равнины – Волга.»

2) «В мезозое лишь в низовьях реки отклонили свои русла к юго-востоку и северо-востоку. В верхнем же течении некоторые из них сохранили восточное направление до наших дней.

С карбона сохранилось восточное направление верховьев Оки, Волги, Сухоны.»

3) «Вслед за отступающим палеогеновым морем Палео-Волга, передвигая устье, понесла свои воды через высохшую Прикаспийскую синеклизу и создала в миоценте дельту в районе Дагестана... В толще принесенных Волгой песчаников и алевритов формировались залежи грозненской нефти.

Формированию мощных толщ песчаных отложений способст­вовал относительно сухой климат миоцента.»

Ошибок на повторение слова печатная практика дает не так уж много: редакторы не дремлют. Но и устная речь такими погрешностями не изобилует. Гораздо чаще в обоих видах речи представлен другой класс лексических ошибок. Вы, наверное, заметили, что в примере авто­редактирования К. Федин писатель бракует не повтор слова, а пов