Путешествие седьмое, или как Трурля собственное совершенство подвело 3 страница

Таким образом, либо Бог есть, либо его нет. Если Он сам соглашается с нашей ситуацией, при которой защитники обеих точек зрения имеют аргументы в поддержку своей теории — поскольку “божественные” доказывают существование Бога, а “небожественные” доказывают его отсутствие — следовательно, с точки зрения логики мы получаем игру, партнерами в которой являются, с одной стороны, все “божественные” и “небожественные”, а с другой — один Бог. Необходимое логическое свойство этой игры заключается в том, что за неверие в Него Бог не имеет права никого наказывать. Определенно неизвестно, существует ли некая вещь или нет; некоторые просто утверждают, что да, а другие — что нет, и если возможно выдвинуть гипотезу, что этой вещи вообще никогда не существовало, то ни один справедливый суд не может приговорить того, кто отрицает ее существование, поскольку во всех мирах дело обстоит так, что если в них нет полной уверенности, то нет и полной ответственности. Эта формулировка логически неоспорима, поскольку она устанавливает симметричную функцию награды в контексте теории игр; тот, кто в отсутствии полной уверенности потребует полной ответственности, нарушит математическую симметрию данной игры, и тогда мы получим так называемую игру с не-нулевой суммой.

Из этого следует, что либо Бог абсолютно справедлив, в каковом случае Он не имеет права наказывать “небожественных” лишь за то, что они “небожественны” (то есть за то, что они в него не верят); либо же он все же будет наказывать неверующих, что означает, что с логической точки зрения Он не абсолютно справедлив. Что из этого следует? То, что Он может делать все, что Ему угодно, поскольку, когда в логической системе появляется одно-единственное противоречие, тогда по принципу ex falso quodlibet из этой системы можно вывести какие угодно следствия. Иными словами, справедливый Бог не может тронуть и волоска на голове “небожественных”, если Он все же их накажет, значит он вовсе не то совершенное и справедливое существо, каким его описывают богословы.

АДНА спрашивает, как в этом свете мы должны рассматривать проблему причинения зла другим.

АДАН 300 отвечает: “Мы абсолютно уверены в том, что происходит здесь; о том же, что происходит “там” — то есть за границами этого мира, в вечности, с Богом, — мы можем лишь строить гипотезы. Здесь мы не должны делать зла, хотя принцип избегания зла логически и недоказуем. Но по той же причине существование мира также логически недоказуемо. Мир существует, хотя мог бы и не существовать. Зло может быть сделано, но мы не должны этого делать, как мне кажется, из-за нашего соглашения о взаимности: поступай со мной так, как я с тобой. Это никак не связано с существованием или несуществованием Бога. Если бы я воздерживался от совершения злых поступков из страха перед наказанием “там”, или старался быть хорошим, надеясь получить “там” вознаграждение, мое поведение было бы основано на зыбком фундаменте. Однако здесь не может быть оснований прочнее, чем наше взаимное соглашение. Если “там” и существуют другие основания, я не могу быть в них так же уверен, как я уверен в наших основаниях здесь. Живя, мы играем в игру жизни, и в ней мы все до одного — партнеры. Игра между нами абсолютна симметрична. Предполагая существование Бога, мы предполагаем продолжение этой игры за пределами нашего мира. Я считаю, что эта гипотеза допустима, пока она никоим образом не нарушает хода игры здесь. Иначе ради кого-то, кто, возможно, не существует, мы приносили бы в жертву то, что существует здесь, и существует определенно”.

НААД замечает, что отношение АДАНА 300 к Богу для него неясно. АДАН согласился с возможностью существования Создателя, не так ли? Так что из этого следует?

АДАН: “Абсолютно ничего. То есть, абсолютно ничего в области долга и обязанности. Я считаю, что во всех мирах действует следующий принцип: временная этика всегда независима от трансцендентной этики. Это означает, что этика здесь и теперь не может иметь вне себя ничего, что бы ее доказывало. И это значит, что тот, кто делает зло, в любом случае негодяй, а тот, кто делает добро, в любом случае праведник. Если кто-нибудь решает служить Богу, посчитав доказательства его существования достаточными, он не приобретает тем самым никаких дополнительных заслуг здесь. Это его собственное дело. Этот принцип основан на том, что если Бога нет, то Его нет вообще, а если Он есть, то Он всемогущ. Потому что, будучи всемогущим, Он мог бы создать не только другой мир, но и другую логику, отличную от той, на которой основаны мои рассуждения. В этой другой логике гипотеза временной этики с необходимостью бы зависела от этики трансцендентной. В таком случае, у нас были бы если и не ощутимые, то неопровержимые логические доказательства, заставившие бы нас поверить в существование Бога; а те, кто бы этого не сделал, согрешили бы против разума.”

НААД говорит, что Бог, возможно, не хочет создавать ситуацию, которая заставляла бы в Него верить — ситуацию, которая возникла бы у создания с этой другой логикой, предложенной АДАНОМ 300. На это АДАН отвечает:

“Всемогущий Бог также должен быть всеведущим; абсолютная мощь не является чем-то независимым от абсолютного знания, поскольку тот, кто может все, но не знает, какие последствия вызовет использование его абсолютной мощи, фактически уже не является всемогущим. Если же Бог иногда совершает чудеса, как о Нем говорят, то это сделало бы его совершенство еще более сомнительным, потому что чудо — это нарушение автономии Его собственного творения, грубое вмешательство. Однако тому, кто постоянно регулирует свои создания и знаком с их поведением с начала до конца, нет нужды нарушать эту автономию. Если он все же ее нарушает, оставаясь всеведущим, это означает, что он совершенно не исправляет свое творение (ведь исправление могло бы только означать, что он с самого начала не был всеведущим); вместо этого он подает — путем чуда — знак своего существования. Однако это неверное рассуждение, потому что подача любого такого знака должна производить впечатление, что творение, по крайней мере на местном уровне, исправлено. Локальный анализ новой модели показывает следующее: творение подвергается исправлениям, источник которых находится не внутри него, но снаружи (от трансцендентного, от Бога), и поэтому чудеса должны быть нормой; иными словами, творение должно быть таким образом исправлено и усовершенствовано, что нужда в чудесах отпадет. Дело в том, что чудеса как произвольное вмешательство не могут быть только знаками Божественного существования; в конце концов, они указывают не только на их автора, но и на того, кому они адресованы (того, на кого они направлены здесь с целью ему помочь). Таким образом, логически рассуждая, мы приходим к следующему: либо творение совершенно, в каковом случае чудеса не являются необходимыми, либо чудеса необходимы, в каковом случае творение несовершенно. (С чудесами или без них, исправить можно только то, что имеет какие-то недостатки, поскольку чудо, вмешивающееся в совершенство, только его нарушит и испортит). Таким образом, сигнализируя нам о своем существовании при помощи чудес, с точки зрения логики Бог выбирает самый плохой способ манифестации.”

НААД спрашивает, не может ли Бог в действительности хотеть, чтобы существовала дихотомия между логикой и верой в Него — может быть, акт веры должен быть отказом от логики в пользу полного доверия?

АДАН: “Как только мы позволяем внутреннему противоречию закрасться в логическую реконструкцию чего бы то ни было (будь то существо, теодицея или богостроительство), становится возможным доказать все, что угодно. Взгляни, как обстоит дело. Мы говорим о создании кого-то и о наделении его определенной логикой и затем о предложении пожертвовать этой логикой в пользу веры в Создателя всего сущего. Чтобы эта система оставалась непротиворечивой, здесь необходимо применить, в форме металогики, иной тип рассуждений, совершенно отличный от логики самого создания. Если это и не вскроет несовершенство Создателя, то покажет то, что я называю нехваткой математической элегантности — sui generis неметодичность (непоследовательность) акта творения”.

НААД настаивает: “Возможно, Бог поступает так, потому что желает остаться непонятным для Своих созданий — то есть невосстановимым с помощью той логики, которую Он им дал. Короче, он требует, чтобы вера доминировала над логикой.”

АДАН отвечает на это: “Да, я понимаю. Конечно, такое возможно, но если бы это и было так, вера, несовместимая с логикой, представляет собой весьма неприятную моральную дилемму. Тогда мы должны в какой-то момент прервать нить своих рассуждений и отдать предпочтение неясному предположению — иными словами, поставить предположение выше логической уверенности. Это должно быть совершено во имя безграничного доверия; здесь мы попадаем в circulus vitiosus, потому что предполагаемое существование того, во что нам теперь надлежит уверовать, является продуктом цепи рассуждений, бывших с самого начала логически правильными. Таким образом, возникает логическое противоречие, принимающее для некоторых положительное значение и называемое Тайной Бытия Божьего. С чисто структурной точки зрения подобное решение весьма посредственно, а с моральной точки зрения — сомнительно, поскольку, хотя Тайна вполне может быть основана на бесконечности (в конце концов, бесконечность — одна из характеристик нашего мира), поддержание и усиление ее через внутреннее противоречие является, по всем архитектурным критериям, актом неверия. Последователи теодицеи обычно не отдают себе в этом отчета, потому что к некоторым своим богословским рассуждениям они применяют логику, а к остальным — нет. Я хочу сказать, что если кто-то верит в противоречие, то он должен верить только в противоречие, а не одновременно еще и в непротиворечие (скажем, в логику) в какой-то другой области. Однако, если настаивать на таком странном дуализме (предположении, что временное подчиняется логике всегда, а трансцендентное — только фрагментарно), то мы получаем модель Творения, по отношению к логической правильности напоминающего лоскутное одеяло; тогда мы больше не можем предполагать, что оно совершенно. Отсюда с неизбежностью следует вывод о том, что совершенство — это нечто, что должно быть логическим “лоскутным одеялом”.

ЭДНА спрашивает, не может ли соединение этих двух непоследовательностей являться любовью.

АДАН: Если и так, то это может быть только слепая любовь. Бог, если Он существует, и если Он создал мир, позволил ему управлять самому собой так, как он может и хочет. Тот факт, что Бог существует, не требует благодарности; подобная благодарность предполагала бы предварительное предположение, что Бог способен не существовать, а это было бы плохо, поскольку это предположение привело бы еще к одному противоречию другого типа. А как насчет благодарности за акт творения? Этим мы тоже не обязаны Богу, поскольку это предполагает необходимость верить, что существовать — определенно лучше, чем не существовать; я не в состоянии понять, как это можно было бы доказать. Невозможно сделать услугу или причинить вред тому, в чьем существовании мы не уверены; и если Создатель, в своем всеведении, знает заранее, что его создание будет ему благодарно и будет его любить, или что оно будет неблагодарным и будет отрицать его, этим он допускает некое принуждение, хотя и недоступное прямому восприятию его созданий. Именно по этой причине мы ничего не должны Богу — ни любви, ни ненависти, ни благодарности, ни упрека, ни надежды на вознаграждение, ни страха перед наказанием. Мы не должны Ему абсолютно ничего. Бог, который желал бы вызывать подобные чувства, должен был бы сначала уверить субъектов этих чувств в своем безусловном существовании. Любовь может зависеть от предположений о том, внушает ли она ответное чувство — это понятно. Но любовь, которой приходится зависеть от предположений о том, существует ли ее объект, бессмысленна. Тот, кто всемогущ, мог бы дать нам уверенность. Почему Он ее не дал, если Он существует? Вероятно, Он счел ее необязательной. Почему необязательной? Тут можно начать сомневаться в Его всемогуществе. Бог, который не всемогущ, может вызвать жалость или даже любовь, но думаю, что ни одна из существующих богословских систем этого не допускает. Таким образом мы говорим, что не служим никому, кроме самих себя.”

Мы пропустим дальнейшие рассуждения о том, является ли Бог этой теодицеи либералом или автократом — трудно в сжатом виде изложить доводы, занимающие большую часть книги. Дискуссии и рассуждения, записанные Доббом, иногда происходили в форме бесед АДАНА 300, НААДА и других персоноидов, а иногда в форме монолога (экспериментатор может записать даже чисто мыслительную последовательность при помощи соответствующих приспособлений, подключенных к компьютерной системе); они занимают около трети “Non serviam”. В самом тексте они не комментируются. Однако в “Послесловии” Добба мы находим следующее высказывание:

“Рассуждения АДАНА кажутся неоспоримыми, по крайней мере, по отношению ко мне — ведь в конце концов, это я его создал. В его теодицее я являюсь Создателем. Действительно, я создал этот мир (серийный номер 47) с помощью программы АДОНАЙ-9 и создал геммы персоноидов с помощью модификации программы ИЕГОВА-6. Эти первые существа положили начало тремстам последующим поколениям. Действительно, я не сообщал им — в виде аксиомы — этих данных, или каких-либо данных о моем существовании за пределами их мира. Они пришли к выводу о возможности моего существования только путем рассуждений, на основании предположений и гипотез. Действительно, когда я создаю разумные существа, я не чувствую себя вправе требовать от них каких-то особых привилегий — любви, благодарности, или даже тех или иных услуг. Я могу увеличить или уменьшить их мир, ускорить или замедлить его время, изменить типы и методы их восприятия этого мира; я могу их ликвидировать, разделить или умножить; могу трансформировать сами онтологические основания их существования. Таким образом, по отношению к ним я всемогущ, но, действительно, из этого не следует, что они мне что-то должны. Насколько я понимаю, они мне ничем не обязаны. Это правда, что я их не люблю. О любви здесь вообще нет и речи, хотя я полагаю, что какой-нибудь другой экспериментатор мог бы ощущать это чувство по отношению к своим персоноидам. Как мне кажется, это ни в малейшей степени не меняет ситуации — ни в малейшей степени. Представьте себе на мгновение, что я присоединяю к моему BIX 310092 огромную вспомогательную приставку, которая будет “вечной жизнью”. Одну за другой я пропускаю через соединительный кабель в приставку “души” моих персоноидов, и там я награждаю тех, кто в меня верил, кто меня прославлял, кто выказывал мне благодарность и доверие, в то время как всех остальных — “небожественных”, говоря словами персоноидов, — я наказываю уничтожением или пытками. (О вечном наказании я не могу даже помыслить — я не такое чудовище!) Мои действия будут, без сомнения, расценены как пример фантастически бессовестного эгоизма, как акт подлой и бессмысленной мести — в целом, это будет окончательная подлость в ситуации абсолютной власти над невинными созданиями. И эти создания будут иметь против меня неопровержимые свидетельства логики, на которой основано все их поведение. Разумеется, каждый имеет право делать из персонетических экспериментов те выводы, какие пожелает. Д-р Ян Комбэй однажды сказал мне в частой беседе, что я все же мог бы уверить общество персоноидов в моем существовании. Скорее всего, я этого делать не стану. Мне кажется, это выглядело бы так, словно я ожидаю от них чего-то, какой-то реакции. Но что они могли бы мне сказать такого, чтобы я перестал ощущать сильнейшую неловкость, болезненное неудобство моей позиции как их несчастного Создателя? Мне приходится каждую неделю оплачивать счета за электричество, и рано или поздно наступит момент, когда мое университетское начальство потребует, чтобы я “сворачивал” эксперимент, то есть отключил машину. Для персоноидов это будет концом света. Я намереваюсь оттягивать этот момент настолько, насколько это в человеческих силах. Это единственное, на что я способен, но мне не кажется, что это похвально. Скорее это то, что обычно именуется “грязной работой”. Говоря это, я надеюсь, что ни у кого не возникнет неподобающих мыслей — но если они все же возникнут, это ваше дело.”

 

Размышления

 

Взятое из сборника Лема “Совершенный вакуум: совершенные рецензии на несуществующие книги”, эссе “Non serviam” не только чрезвычайно глубоко и точно рассуждает на темы информатики, философии и теории эволюции; оно также удивительно близко подходит к правдивому описанию некоторых аспектов исследований, в настоящее время ведущихся в области искусственного разума. Например, ШРДЛУ, знаменитый робот Терри Винограда, создан с тем, чтобы передвигать цветные кубики по поверхности стола с помощью механической руки, но в действительности мир ШРДЛУ полностью сделан или симулирован внутри компьютера — “в самом деле, это приспособление оказывается в ситуации, которой боялся Декарт; это всего лишь компьютер, которому снится, что он — робот”. Лем описывает компьютерные миры и их компьютерных обитателей (миры, действительно сделанные из математики) настолько же точно, насколько поэтично. В его описании есть лишь одна бросающаяся в глаза неточность, близкая родственница тех неточностей, которые мы снова и снова обнаруживаем в подобных рассказах. У Лема, благодаря головокружительной скорости компьютеров, “биологическое время” этих симулированных миров может быть гораздо быстрее нашего реального времени и замедляться только тогда, когда мы хотим произвести замеры и исследования: “…одна секунда машинного времени соответствует году человеческой жизни.”

Действительно, между временным масштабом большой, многомерной, детально разработанной компьютерной симуляции того типа, который описывает Лем, и нашим повседневным временным масштабом существует значительная разница — но как раз в обратном направлении! Подобно Уиллеровскому электрону, который, снуя туда-сюда, ткет ткань всей вселенной, компьютерная симуляция должна действовать путем последовательной вставки деталей, и даже со скоростью света довольно простые симуляции (кроме которых специалисты по искусственному разуму пока ничего не пытались сделать) занимают гораздо больше времени, чем соответствующие им ситуации реальной жизни. Разумеется, инженерным ответом на эту проблему является “параллельная обработка информации”, при которой, скажем, несколько миллионов каналов симуляции действуют одновременно (хотя пока еще никто не знает, как это сделать); но когда мы получим миры, симулированные на миллионах каналов параллельной обработки информации, утверждение, что они симулированные, а не реальные (хотя и искусственные), будет звучать гораздо менее убедительно. Эта тема затрагивается также в главе 18 (“Седьмое путешествие”) и главе 26 (“Беседа с мозгом Эйнштейна”).

Так или иначе, Лем необычайно живо описывает “кибернетическую вселенную” с разумными обитателями-программами. Он употребляет несколько терминов для того, что мы часто называем “душой”. Он упоминает о “сердцевинах”, “ядрах”, “геммах персоноидов”; в одном месте нам даже кажется, что он разъясняет это в некоторых технических деталях: “связное облачко процессов”, “функциональное целое с неким “центром”, который возможно с большой точностью изолировать”. Лем описывает человеческое — или персоноидное — сознание как незавершенный и незавершаемый план полного примирения упрямых противоречий мозга. Оно поднимается из бесконечного регресса конфликта уровней в мозгу и “парит и трепещет” над его пропастью. Это “лоскутное одеяло”, “спасение из ловушки Гёделизации”, “зеркало, задача которого состоит в том, чтобы отражать другие зеркала, в свою очередь отражающие другие зеркала, и так до бесконечности”. Что это — поэзия, философия или наука?

Образ персоноидов, терпеливо ждущих, чтобы Бог доказал им свое существование при помощи чуда, удивителен и чрезвычайно трогателен. Подобные картины иногда возникают в беседах компьютерных гениев, укрывшихся в своих лабораториях далеко за полночь, когда весь мир кажется тонущим в сиянии загадочной математической гармонии. Однажды ночью в Стэнфордской лаборатории искусственного разума Билл Госпер изложил свою собственную версию “теогонии” (используя выражение Лема), потрясающе похожую на лемовскую. Госпер — специалист по так называемой “Игре жизни”, на которой он и основывает свою теогонию. “Жизнь”, изобретение Джона Хортона Конвэя, — это вид двухмерной “физики”, которую можно легко запрограммировать и вывести на экран компьютера. В этой физике на каждом пересечении на огромной, теоретически бесконечной доске для игры в го — иными словами, решетке — есть огонек, которым может быть либо включен, либо выключен. Дискретно здесь не только пространство, но и время. Время движется от мгновения к следующему в крохотных “квантовых скачках”, как минутные стрелки на некоторых часах, которые остаются неподвижными в течение минуты, а затем рывком передвигаются вперед. В промежутках между этими скачками компьютер вычисляет новое “состояние вселенной”, основываясь на старом, а затем показывает это новое состояние. Состояние “вселенной” в каждый момент зависит только от предыдущего момента — согласно законам физики “Жизни”, ничего больше машина не “запоминает”. (Кстати, эта “локальность” во времени приложима и к основным физическим законам нашей собственной вселенной.) Физика “Игры жизни” локальна также и в пространстве (снова в согласии с нашим собственными физическими законами). При переходе от одного состояния к другому только собственный огонек каждой клетки и огоньки ее непосредственных соседей играют какую-то роль в том, что она будет делать в следующее мгновение. Таких соседей всего восемь — четыре прилежащих и четыре по диагонали. Каждая клетка, чтобы определить, что ей делать в следующий момент, считает, сколько соседских огоньков включены в данный момент. Если ответ равен двум, то клетка не изменяет своего состояния. Если ответ — три, то огонек данной клетки будет включен, независимо от того, каким было ее предыдущее состояние. В остальных случаях свет будет выключен. (Включение света именуется на техническом жаргоне “рождением”, а выключение — “смертью”. Подходящие термины для “Игры жизни”!) Последствия этого простого закона, который одновременно соблюдается на всей доске, весьма удивительны. Хотя в момент выхода этой книги “Игре жизни” уже больше десяти лет, она все еще полностью не изучена.

Из локальности времени следует, что далекая история может влиять на события настоящего момента только в том случае, если “воспоминания” были бы каким-то образом закодированы в световых узорах, распространяющихся по всей доске (ранее мы называли это “расплющиванием” прошедшего на настоящее). Разумеется, чем более детальны эти воспоминания, тем больше должны бы быть физические структуры. Однако из локальности в пространстве законов физики следует, что крупные физические структуры могут быть нестабильны — они могут просто дезинтегрироваться!

С самого начала проблема выживания и связности крупных структур была одной из основных проблем “Жизни”, и Госпер был одним из открывателей нескольких типов поразительных структур, которые, в силу своей внутренней организации, выживают и показывают интересное поведение. Некоторые структуры (так называемые “глайдерные пистолеты”) периодически испускают меньшие структуры (“глайдеры”), которые медленно уплывают в бесконечность. Когда сталкиваются два глайдера или вообще любые большие мигающие структуры, могут посыпаться искры!

Наблюдая за этими мигающими узорами на экране (и будучи в состоянии использовать увеличение и уменьшение, что позволяло видеть события разных масштабов), Госпер и его коллеги сумели понять многие основные закономерности “Жизни” и развили красочный словарь для описания встречающихся в ней явлений (флотилии, пыхтящий поезд, глайдерная бомбардировка, стреляющие машины, порождатели, пожиратели, космические грабли, антитела и так далее). Узоры, которые кажутся совершенно непредсказуемыми новичку, для этих экспертов вполне интуитивны. И все же в “Игре жизни” все еще остается много непонятного. Существуют ли в ней такие структуры, сложность которых возрастает до бесконечности, или же все структуры в какой-то момент стабилизируются? Существуют ли в ней все более усложняющиеся уровни структур, имеющие собственные феноменологические законы, по аналогии с нашими молекулами, клетками, организмами и обществами? Госпер предполагает, что на гигантской доске, где понадобилось бы несколько скачков интуиции, чтобы начать понимать сложные типы организации, вполне могли бы обитать “существа”, обладающие сознанием и свободой воли и размышляющие о своей вселенной и ее физических законах. Они даже могли бы размышлять о том, существует ли Бог, создавший все это, и если да, то как войти с “Ним” в контакт — и имеют ли подобные усилия смысл.

Здесь мы вновь сталкиваемся с вечным вопросом о том, как может свобода воли сосуществовать с жестко определенным субстратом. Частичный ответ состоит в том, что воля — явление, воспринимаемое тем, кто ею обладает, а не Богом наверху. Пока некое существо “чувствует” себя свободным, оно свободно. Но давайте, в нашем обсуждении этих темных вопросов, передадим слово самому Богу, который в следующий главе исчерпывающе объясняет сбитому с толка Смертному, что в действительности представляет из себя свобода воли.

 

Д.К.Д.

Д.Р.Х.

 

РЭЙМОНД М. СМОЛЛЯН

Даоист ли Бог?

 

СМЕРТНЫЙ: И следовательно, о Боже, я молю Тебя, если у Тебя есть хоть капля жалости к Твоему страдающему созданию, освободи меня от необходимости иметь свободу воли.

БОГ: Ты отказываешься от величайшего дара, который я тебе когда-либо давал?

СМЕРТНЫЙ: Как Ты можешь называть даром то, что было мне навязано насильно? У меня есть свобода воли, но не по моему выбору. Я никогда не выбирал иметь свободу воли. Я должен ею обладать, хочу я того, или нет!

БОГ: Почему ты не желаешь иметь свободу воли?

СМЕРТНЫЙ: Потому что свобода воли означает моральную ответственность, а моральная ответственность — это больше, чем я могу вынести!

БОГ: Почему моральная ответственность кажется тебе столь невыносимой?

СМЕРТНЫЙ: Почему? Честное слово, я не могу анализировать, почему; я знаю только то, что она невыносима.

БОГ: Хорошо; тогда я освобожу тебя от всяческой моральной ответственности, но все-таки оставлю тебе свободу воли. Это тебя устроит?

СМЕРТНЫЙ (после паузы): Боюсь, что нет.

БОГ: А, так я и думал! Значит, моральная ответственность — это не единственный аспект свободы воли, против которого ты возражаешь. Чем еще тебе мешает свобода воли?

СМЕРТНЫЙ: Свобода воли позволяет мне грешить, а я не хочу быть грешником!

БОГ: Если ты не хочешь грешить, то почему же ты тогда грешишь?

СМЕРТНЫЙ: Ах, Боже мой! Я не знаю, почему я грешу — просто так получается! Греховные искушения встречаются на каждом шагу, и как бы я ни пытался, я не могу им противиться.

БОГ: Если ты и вправду не можешь им противиться, значит, ты грешишь не по свободной воле, а следовательно — по крайней мере, по моему мнению — не грешишь вообще.

СМЕРТНЫЙ: Нет, нет! Я всегда чувствую, что если бы я попытался еще сильнее, я мог бы избежать греха. Я полагаю, что воля бесконечна. Если человек от всего сердца желает не грешить, он этого делать не будет.

БОГ: Конечно, тебе виднее. Ты пытаешься избежать греха изо всех сил или нет?

СМЕРТНЫЙ: Честное слово, не знаю. В тот момент мне кажется, что да, но потом я начинаю думать, что не приложил достаточно усилий.

БОГ: Иными словами, ты точно не знаешь, согрешил или нет. Значит, остается возможность, что ты вообще не согрешил!

СМЕРТНЫЙ: Разумеется, такая возможность есть — но что, если я все-таки согрешил? Эта мысль меня пугает!

БОГ: Почему мысль о том, что ты согрешил, так тебя пугает?

СМЕРТНЫЙ: Не знаю! Хотя бы потому, что у Тебя репутация строгого Бога, который жестоко наказывает грешников в загробной жизни.

БОГ: Ах, так вот что тебя беспокоит! Надо было так и говорить — а ты вместо этого развел все эти разговоры о свободе воли и ответственности. Почему бы тебе просто не попросить меня не наказывать тебя за грехи?

СМЕРТНЫЙ: Я достаточно реалистичен и не думаю, что Ты согласишься удовлетворить подобную просьбу!

БОГ: Скажи пожалуйста! Значит, ты реалистично знаешь, какие просьбы я соглашусь удовлетворить, а? Я скажу тебе, что сделаю! Я дарую тебе специальное разрешение грешить, сколько угодно, и даю тебе честное божественное слово, что абсолютно не буду тебя за это наказывать. Согласен?

СМЕРТНЫЙ (в ужасе): Нет, нет, не делай этого!

БОГ: Почему? Ты не веришь моему божественному слову?

СМЕРТНЫЙ: Конечно, верю! Но разве Ты не понимаешь — я не хочу грешить! Я ненавижу грехи, вне зависимости от какого бы то ни было наказания за них.

БОГ: В таком случае, я сделаю еще лучше. Я освобожу тебя от ужаса перед грехом. Вот тебе волшебная пилюля! Проглоти ее, и ты потеряешь все отвращение к греху. Ты будешь грешить, сколько влезет, беззаботно и радостно; ты не испытаешь ни сожалений, ни отвращения, и я обещаю тебе, что тебя никто не накажет: ни я, ни ты сам, ни кто-либо еще. Ты будешь вечно счастлив. Держи пилюлю!

СМЕРТНЫЙ: Нет, нет!

БОГ: Ты ведешь себя иррационально. Ведь я освобождаю тебя от последнего препятствия — твоего отвращения к греху.

СМЕРТНЫЙ: Я все-таки ее не проглочу!

БОГ: Почему?

СМЕРТНЫЙ: Я верю, что эта пилюля освободит меня от будущего отвращения к греху, но моего теперешнего отвращения достаточно, чтобы я не хотел ее принимать.