После этих слов в нашем разговоре опять воцарилось неловкое и достаточно напряженное молчание. Мне показалось, что настала моя очередь попытаться вернуть беседу в нейтральное русло.
Немного подумав, я поспешил задать, как мне показалось, совершенно безобидный вопрос:
— А фиолетовый цветочек на лацкане — это что-то вроде отличительного знака?
— Не только. Бери выше, — загадочно глядя мне в глаза, ответила Алексия. — Самое важное не цветок, а то, что скрывается под ним.
Я попытался вспомнить эти скромные цветочки и представить себе то, что может под ними скрываться. Получалась какая-то ерунда. Из этого я сделал вывод, что в словах Алексии скрыта некая метафора и их не следует понимать буквально.
Ближе к восьми часам мы вышли на бульвар Риера, уже заполнявшийся первыми пешеходами, любителями встать в выходной день с утра пораньше и прогуляться по еще пустынному городку. Моим бледным товарищам предстояло спуститься пешком по шоссе практически до побережья, где проходила железнодорожная ветка и можно было сесть на электричку, связывавшую наш уединенный городок с остальным миром.
Лорена и Роберт стали о чем-то спорить, постаравшись отойти на достаточное расстояние, чтобы я не понял, о чем идет речь.
Алексия тем временем, наоборот, подошла ко мне, совершенно неожиданно провела холодными пальцами по моей щеке и заявила:
— Крис, а ты красивый. Кстати, можно я так тебя буду называть?
— Можно, — ответил я, вдруг почувствовав, что у меня почему-то перехватывает дыхание.
— Помнишь, что я тебе сказала, когда мы познакомились там, у кладбищенских ворот? Я обещала рассчитаться с тобой за тот пинок, если ты пройдешь испытание. Ты с ним справился, как мы видим.
Она чуть подалась в мою сторону, и я вместо ответа просто закрыл глаза, ожидая, что на моей щеке, а то и на губах будет запечатлен короткий поцелуй. Со мной часто случалось нечто подобное, в основном давно, еще до той страшной аварии. Почему-то вокруг меня всегда крутились девчонки, которым, понимаете ли, обязательно нужно было поцеловаться со мной. Что их так во мне привлекало — честное слово, понятия не имею. Порой я им это позволял, просто чтобы они не обижались и не злились на меня. Разумеется, после первого же навязанного поцелуя я старался как можно быстрее оборвать знакомство с этой девушкой, если, конечно, она сама не нравилась мне по-настоящему.
С того дня, как жизнь для меня разделилась на «до» и «после», я совсем потерял интерес к подобным развлечениям. До меня даже стали доходить слухи, что в институте поговаривают, будто я не только похож на ожившего мертвеца, но и отличаюсь от нормальных парней тем, что девушки меня совершенно не интересуют. Мне было настолько наплевать на так называемое общественное мнение, что я не стал предпринимать ровным счетом никаких усилий, для того чтобы развеять это заблуждение относительно моей сексуальной ориентации.
Сейчас, спустя два года, я вдруг впервые почувствовал желание ощутить прикосновение женских губ. Должен признаться, что Алексии удалось и на этот раз удивить меня, поступить совершенно неожиданно. В общем, никакого поцелуя не было.
— Это тебе, — услышал я ее голос и почувствовал, как она кладет мне в карман какой-то небольшой предмет, судя по всему, прямоугольной формы, — Это твой пропуск в другой мир.
С этими словами она быстрым шагом направилась вслед за своими друзьями по дороге, ведущей к побережью. Из всей троицы только долговязый Роберт соизволил оглянуться и махнуть мне рукой на прощание.
Пропуск в темноту
Когда музыка закончится — гаси свет.
— Джим Моррисон —
Дома мне, естественно, здорово влетело. Отец проснулся часа за два до моего возвращения, изрядно переволновался и уже готов был звонить в полицию, чтобы сообщить о пропавшем сыне.
Я стоически перенес первый эмоциональный натиск, прекрасно понимая, что отец во многом прав. Взбесился же я в тот момент, когда он потребовал, чтобы я запрокинул голову, а сам раздвинул мне веки и стал заглядывать в глаза. В юности отец отучился пару лет на медицинском факультете и время от времени — обычно совершенно неожиданно для меня — вдруг решал попробовать применить на практике обрывки знаний, полученных в незапамятные времена.
— Отец, перестань, я ничего не принимал, даже пива не пил. Поверь, я трезвый как стеклышко.
— Что же ты тогда делал неизвестно где всю ночь напролет? — задал он вполне логичный вопрос, удивленно разглядывая при этом свое пальто, которое я, естественно, снять еще не успел.
— Заболтался с друзьями, сам знаешь, как это бывает. Слово за слово, а смотришь — уже и утро.
— Что за друзья? Наши, из Тейи?
Я прекрасно понимал, что скрывается за этим вопросом. Больше всего на свете отец боялся, что я уеду с друзьями куда-нибудь далеко от города. На мотоцикле. Пассажиром.
— Да нет же, мы всю ночь дома просидели, здесь неподалеку. Наоборот, к нам даже гости приезжали. Одна из девушек была из Сант-Кугата…
— А, девушки…
Это слово отец произнес с явным облегчением. Ощущение было такое, что оно, как короткое заклинание, объяснило ему суть происходящего. Тем не менее он взял себя в руки и продолжал смотреть на меня как нельзя более сурово.
Отец явно хотел, чтобы я воспринял все сказанное им абсолютно всерьез;
— В следующий раз, если тебе вдруг заблагорассудится проторчать где-нибудь в гостях до утра, будь любезен как-нибудь известить меня об этом. Между прочим, мне будет вполне достаточно, если ты пришлешь хотя бы эсэмэс. И еще: я настаиваю на том, чтобы ни при каких обстоятельствах ты…
— Папа, никаких мотоциклов, — закончил я за него эту фразу, — Я все понимаю.
Решив, что отец на некоторое время успокоился, я развернулся и поднялся к себе в комнату. Уже забравшись в душ, я услышал, как в гостиной привычно забубнил телевизор.
«Ну вот, у кого-то день только начинается, а кто-то уже и спать ложится», — подумал я.
К этому времени я действовал практически на автопилоте — бессонная ночь и яркие впечатления сделали свое дело. В общем, про подарок Алексии я до поры до времени благополучно забыл. Уже почти проваливаясь в сон, я вдруг вспомнил про то, что в кармане отцовского пальто лежит какой-то небольшой прямоугольный предмет. Я достал его и обнаружил, что таинственный сувенир завернут в черную папиросную бумагу.
Я нетерпеливо сорвал с подарка несколько слоев темного савана и, к своему немалому удивлению, обнаружил в руках аудиокассету. Под прозрачной крышкой футляра нашлась аккуратно вставленная бумажка с рисунком, на котором цветными мелками была изображена человеческая рука на темном фоне. Я, в общем-то, уже и не удивился, увидев, что эта рука аккуратно сжимает фиолетовый цветок. Я почему-то сразу подумал, что нарисовала эту композицию та самая девушка, которая и сделала мне этот странный подарок.
Под картинкой на темном фоне белыми буквами было выведено название альбома: «Night Shift» [6].
На обороте обложки я увидел перечень из пятнадцати песен, написанный тонким черным фломастером, судя по всему, чуть-чуть дрожащей, но абсолютно точно узнаваемой женской рукой.
Разглядывая кассету, я предположил, что, скорее всего, стал обладателем подборки музыкальных произведений, которые больше всего нравятся Алексии. С одной стороны, я был польщен таким подарком, а с другой — меня весьма заинтересовал тот факт, что в качестве носителя девушка выбрала не что-нибудь, а уже практически антикварную аудиокассету. Интересно, почему она не записала музыку на компакт-диск или просто не принесла мне ее на флешке? На дворе ведь двадцать первый век. Кто, спрашивается, в наше время слушает кассеты?
Аккуратно вставляя «Максвелл» в футляр, я подумал, что, судя по всему, ретро — такой же отличительный признак компании моих новых друзей, как и их эмблема в виде таинственного фиолетового цветка.
Я уже завалился на кровать и был готов уснуть, невзирая на неудовлетворенное любопытство по поводу музыки, записанной на кассету, как вдруг вспомнил, что несколько лет назад видел у отца на антресолях старый кассетный магнитофон, который он зачем-то хранил аккуратно упакованным в обувную коробку.
Дожидаться более подходящего момента я не стал, тихо открыл дверь своей комнаты и так же беззвучно пробрался в отцовскую спальню. Снизу, с первого этажа, по-прежнему доносился приглушенный гул телевизора — по-моему, передавали очередные новости. В общем, у меня были все шансы на то, что моя вылазка пройдет незамеченной. Прежде чем переставить стул поближе к шкафу с антресолями, я непроизвольно посмотрел на столик, приткнувшийся рядом с отцовской кроватью. Там, естественно, по-прежнему стояли в рамочках фотографии Хулиана и мамы, двух привидений, которые не покидали наш дом ни днем ни ночью. Я ничуть не удивился, обнаружив, что антресоли над платяным шкафом сплошь забиты вещами, принадлежавшими когда-то моему брату.
Мне повезло. Я довольно быстро нашел нужную обувную коробку. Сняв с нее резинки, держащие крышку, я обнаружил настоящее ретросокровище: кассетный магнитофон марки «Калифон», которому стукнуло лет двадцать пять, не меньше. Он был сделан из бежевой пластмассы, на его верхней стороне ярко выделялись пять крупных кнопок — четыре черные и одна красная для записи. Уровень громкости можно было регулировать с помощью специальной рукоятки, больше всего напоминающей сделанную из пластмассы шестеренку.
Я аккуратно засунул коробку на ту полку, где она до этого лежала, поставил стул на место и все так же тихо вернулся в свою комнату. Мне просто не терпелось как можно скорее прослушать «Ночную смену», составленную для меня Алексией.
Воткнув вилку магнитофона в розетку, я нажал на клавишу «STOP/ EJECT», и в ответ на мои действия с легким скрипом открылась полупрозрачная пластмассовая крышка. Покрутив кассету в руках, я вставил ее нужной стороной в приготовленные для нее салазки и закрыл крышку. Оставалось лишь нажать кнопку «PLAY». Кассета завертелась, из динамика послышалось легкое шуршание. Мне оставалось только ждать, когда зазвучит музыка.
Если не обращать внимания на непрекращающееся фоновое шипение, качество записи можно было считать вполне приемлемым. Первой на кассете шла песня группы «Siouxsie& theBanshees», по которой, собственно говоря, и был назван весь альбом. Сначала зазвучали три ритмично повторяющиеся низкие ноты, а затем к ним подключились жалобные завывания терзаемой гитары. Наконец мрачный женский голос запел:
Only at night time
I see you in darkness…
What goes in your mind,
Always silent and kind
Unlike the others…[7]
Внезапно дверь в мою комнату распахнулась.
От неожиданности я вздрогнул. Отец стоял на пороге и с удивлением смотрел на старый магнитофон. Тот издавал мрачные звуки прямо с пола рядом с моей кроватью.
Я выключил музыку.
Отец посмотрел на меня очень внимательно, так, словно видел впервые, затем с явно напускным безразличием, как бы невзначай, спросил:
— Что-то случилось?
— Нет, папа, все нормально.
— А почему же ты не спишь?
— Очень хотелось послушать музыку. Мне тут одну кассету подарили. В общем, ты меня извини за то, что я взял эту рухлядь без спросу, но аппарат просто потрясающий!
— Хочешь — забирай его себе, — сказал отец, внимательно глядя на вешалку в углу комнаты. — И пальто, кстати, тоже, — добавил он. — Что-то тебе в последнее время стали нравиться старые вещи…
— Правда? Огромное спасибо! Слушай, а ты не будешь против, если я еще и перекрашу пальто в черный цвет? Оно ведь тебе все равно не нужно.
Глаза Сиокси
Надейся на все, и ни на что больше.
— Дэвид Сильвиан —
До полудня я так и не уснул. Эти старые песни меня просто покорили. Многие из них относились к совершенно доисторическим временам — к эпохе панк-рока. Прослушав очередную композицию на магнитофоне, я останавливал кассету и начинал искать на YouTubeвидеоролики по названию песни и группы, исполнявшей ее.
Вокалистка «Ночной смены» Сиокси на одном из концертов 1983 года вышла на сцену в длинных черных перчатках. Эта деталь гардероба, естественно, напомнила мне про Алексию. Тот концерт проводился в лондонском Королевском Альберт-холле. Вместе с группой в качестве гитариста выступал не кто иной, как Роберт Смит из «Сиге».
Я прокрутил этот ролик несколько раз, остановил его на заинтересовавшем меня месте и с помощью электронного зума сильно увеличил изображение. Мои подозрения подтвердились. Алексия, оказывается, красилась, подражая Ледяной богине, как иногда называли эту певицу. Глаза, подведенные таким образом, чем-то напоминали египетскую маску. Некоторое время я развлекался, выводя черным карандашом на листе бумаги некое подобие этих загадочных глаз. Результат творческих усилий был повешен на стену в изголовье кровати.
Слушая оставшиеся песни, я время от времени не то посматривал в эти глаза, не то оборачивался к стене, почувствовав на себе их взгляд.
Где-то в час дня я ощутил дикий голод и спустился на кухню, где поджарил себе картошку и пару эскалопов, обнаруженных в морозилке. Отец к тому времени куда-то ушел, так что я пообедал в тишине и в полном одиночестве. Вымыв за собой посуду, я вернулся к себе и прослушал песню, стоявшую в списке под номером пятнадцать. Это был «Японский ночной портье», начинавшийся с долгого фортепианного вступления. Неизменно печальный Дэвид Сильвиан мрачно вступал со своим постоянным припевом за каждым куплетом.
Неге I am alone again.
A quiet town where life gives in[8].
* * *
Проснувшись в десять часов вечера, я еще некоторое время не мог понять, где нахожусь. Кошмары, мучившие меня во сне, заставляли предположить, что я по-прежнему тусуюсь где-то на кладбище. Но ощущение тепла от включенных на полную мощность батарей центрального отопления навело меня на мысль, что я все-таки дома.
Включив свет, я посмотрел на часы и испугался. Буквально через час меня уже должны были ждать на станции в Аренис-де-Мар.
Одевался я впопыхах, мысленно прикидывая, успеваю ли на последнюю электричку, идущую в нужную мне сторону. Она проходила через Масноу, ближайшую к Тейе железнодорожную станцию, где-то в половине одиннадцатого. Но ведь до этой станции нужно было еще добраться. Прогулка предстояла неблизкая, пусть и по дороге, спускающейся по склону горы.
В тот момент мне казалось важнее всего на свете не опоздать на назначенную мне встречу.
Отец перехватил меня уже на лестнице. Я был в том самом пальто, которое утеплил двойной подкладкой.
— Опять уходишь? — спросил он с явной тревогой.
Я понимал его беспокойство. Сын, живший до поры до времени практически отшельником, вдруг в один прекрасный день словно срывается с цепи и пропадает по ночам, а спит при этом днем. Что-то явно изменилось в моей жизни.
Отца я попытался успокоить беспроигрышным, как мне казалось, доводом:
— Да, понимаешь, папа, я просто с девушкой договорился встретиться, ну, с той самой, про которую тебе рассказывал.
— Ну и дела!.. Похоже, у тебя все серьезно. Слушай, ты, главное, свою подругу не заморозь. Нечего вам шляться целую ночь по городу — пригласи девушку к нам в гости.
— Папа, сегодня она не сможет, мы по-другому договорились. Знаешь, тут такое дело… в общем, не мог бы ты меня до электрички подбросить?
— Ты что, в такое время в Сант-Кугат ехать собрался?
— Мы с ней договорились встретиться в Аренисе и вместе сходить… В общем, там наши ребята собираются. Вот почему я и бегу на последнюю электричку,
— Но ты будешь спешить на нее только в том случае, если я тебе разрешу пропадать по ночам, — напомнил мне отец о том, кто у нас в семье пока что главный.
Мы помолчали несколько секунд, в тот момент показавшихся мне вечностью.
Наконец он сурово посмотрел мне в глаза и сказал:
— Ладно, я отвезу тебя в Аренис. В конце концов, как твой отец, я имею право знать, с кем ты шляешься по ночам.
— Нет, папа, я бы не хотел…
— Либо так, либо ты остаешься дома, — строго произнес отец.
Кладбище в Синере
Ненависть и любовь, скорбь и смех под слепой вечностью небес.
— Сальвадор Эсприу —
Сидя в отцовской машине, неспешно, но уверенно уносившей меня на север к Аренису, я был вынужден признаться себе в том, что попал в весьма щекотливую ситуацию. Плохи были мои дела. Отец не вызвался бы везти меня на ночь глядя в соседний город просто для того, чтобы предоставить мне полную свободу развлекаться так, как я считаю нужным.
Нужно было отдавать себе отчет в том, что он никуда не уедет до тех пор, пока не познакомится с моей, скажем так, избранницей. Я представил себе, что его ждет. Вместо предполагаемой гламурной девочки из Сант-Кугата ему предстояло встретиться с тремя привидениями. Да отец, говоря откровенно, просто охренел бы от такого знакомства.
Я мысленно прикидывал, как можно разрешить эту ситуацию сравнительно безболезненно, но ни один из вариантов, приходивших мне в голову, нельзя было назвать хоть сколько-нибудь удачным. К тому же отец подлил масла в огонь, заговорив на тему, которой я постарался бы избежать в общении с ним.
Его слова заставили меня насторожиться еще больше.
— Я, кстати, до сих пор помню стихотворение, которое нас заставляли учить наизусть в школе. Это про кладбище в Аренисе. Знаешь эти стихи? Их сочинил Сальвадор Эсприу. Это он придумал написать название Арениса наоборот — вот и получилось стихотворение под названием «Кладбище в Синере».
— Я вроде бы слышал что-то про эти стихи, — осторожно ответил я.
— Начало, по правде говоря, я плохо помню, а вот вторую половину, наверное, и сейчас смог бы прочитать наизусть, — заявил отец. — Кажется, оно звучит так: «В благородном молчании под сенью прекрасных благородных деревьев я ухожу в забвение. Позади меня остается любовь, позади долгие дороги, позади страдания — последние свидетели моих шагов».
— Грустные стихи, — заметил я.
Отец тяжело вздохнул и сказал:
— Не грустнее, чем жизнь.
* * *
В Аренис-де-Мар мы приехали без пяти одиннадцать. На станции не было никого, за исключением девушки лет двадцати, стоявшей у выхода с платформы. Она курила и время от времени нервно поглядывала на уходившие вдаль рельсы. Одета эта особа была, надо сказать, весьма рискованно, а высоченные каблуки-шпильки лишь дополняли этот дерзкий образ. Я предположил, что она, судя по всему, ждет своего парня, который должен приехать сюда на последней электричке.
Я понял, что эта девушка — мой последний шанс на спасение. Упускать его было нельзя.
— Слушай, отец, не ходи со мной, — взмолился я, — Сам подумай, как по-дурацки буду я выглядеть, если приду на свидание с папочкой. Я тебе потом ее представлю, если, конечно, мы и дальше будем с ней встречаться.
— А не слишком ли она для тебя взрослая? — поинтересовался он, несколько удивленный моим выбором.
— Девчонка только так выглядит, — продолжал я врать. — На самом деле она не старше меня, а оделась довольно экстравагантно просто потому, что мы собрались в компанию, где будет много гостей постарше. Там все серьезно: шведский стол, бар и все такое…
— Ладно, тебе виднее. Будем надеяться на то, что остатки благоразумия тебя не покинут. Да, кстати, хочешь, я заеду за тобой попозже — когда ты устанешь отдыхать и веселиться?
— Нет, папа, огромное спасибо, но я, наверное, лучше дождусь первой электрички. Что-то мне подсказывает, что веселиться мы будем долго. Наша вечеринка закончится только под утро.
Распрощавшись с отцом, я решительным шагом направился к девушке, курившей на платформе. При этом я больше всего боялся, что именно в этот момент появятся мои новые друзья и тогда все просто пойдет прахом. Я прекрасно понимал, что отец продолжает наблюдать за мной с другого края перрона, и у меня не оставалось иного выхода, кроме как действовать решительно и по возможности убедительно.
Я подошел к девушке, которая оказалась значительно выше меня, и совершенно неожиданно чмокнул ее в щеку. Одновременно с этим дурацким поступком я пустился в сбивчивые объяснения:
— Ради бога, извини. Выручи меня, пожалуйста! Сделай вид, что мы знакомы и что ты рада меня видеть. Тут такое дело — мой отец сейчас смотрит на нас и…
Она непроизвольно оттолкнула меня и вполне ожидаемо начала кричать. К счастью, все это происходило под шум подъезжающего поезда. Отец точно уже не слышал, что именно говорила мне незнакомая девушка.
— Пошел вон, придурок! — кричала она— Совсем охренел! Да как ты смеешь соваться ко мне со своими поцелуями?! Молокосос, напугал меня!
— Я прошу прощения.
— Да катись ты в задницу со своими извинениями! — все так же на повышенных тонах продолжала она. — Значит, придумал какую-то чушь — и дело сделано? Подцепить меня вздумал? Да за кого ты меня вообще принимаешь?
Я оглянулся и, к своему огромному облегчению, увидел, что отца на старом месте уже нет.
В этот момент к нам подошли три парня в кожаных куртках. Выглядели они даже старше девушки и были, конечно, куда сильнее меня. Самый мелкий из этой троицы схватил меня за шкирку и практически отшвырнул в сторону.
— Что случилось? Этот щенок пристает к тебе? — поинтересовался он у девушки.
— Представляешь, этот сопляк подошел ко мне и стал меня целовать! Я его первый раз в жизни вижу, а он, даже не поздоровавшись, с поцелуями лезет, да еще и несет какую-то чушь. У него явно в голове каких-то шестеренок не хватает.
— А вот мы ему сейчас их вправим, — заявил второй парень, поднося к моему лицу здоровенный кулак.
Я понял, что дело плохо, и приготовился получить первую оплеуху, как вдруг на перроне показались три мрачные, но уже знакомые мне фигуры.
Первой перешла в наступление Лорена.
— А ну отпусти его! — закричала она, — Что, самые храбрые — четверо на одного?
Этот окрик несколько сбил с толку любителей подраться.
Присмотревшись к моим защитникам, парни удивились еще больше, и тот, которой держал меня за воротник пальто, изумленно воскликнул:
— Откуда только взялись эти пугала огородные?
Я воспользовался этим замешательством, вырвался из ослабевшей хватки незнакомца, подошел к своим бледнолицым друзьям. Теперь, когда я стоял с ними рядом, мне было не так страшно. Формально говоря, противостояние теперь стало равным: четверо на четверо. При этом я, конечно, прекрасно понимал, что достаточно было пары ударов со стороны противника, чтобы сбить с ног всю нашу компанию.
Не откуда, а куда, — неожиданно вступила в разговор Алексия. — Мы на кладбище идем, у нас сегодня похороны.
Парни, противостоявшие нам, удивленно переглянулись и с уважением посмотрели на Алексию. Ее выходка явно пришлась им по душе.
Затем вдруг заговорила девушка, якобы обиженная мною, которой явно была не по душе перспектива избиения подростков ее защитниками:
— Слушайте, ребята, отпустите вы их, пусть проваливают. Вы на них посмотрите: дети малые, да и только.
История маэстро Серхио
Бессмертие — это то состояние, в котором пребывает покойник, еще не осознавший факт своей смерти.
— Генри Лыоис Менкин —
Когда стало ясно, что угроза драки миновала, мы перевели дух и двинулись по аллее, идущей вдоль берега моря. Через несколько сот метров мы свернули с нее на дорожку, которая уводила нас к местному кладбищу, расположенному, как и в Тейе, на вершине прибрежного холма.
Шли мы молча, и я воспользовался этими минутами для того, чтобы присмотреться к Алексии в свете фонарей. Ее глаза действительно были подведены на манер Сюзи, отчего лицо приобретало выражение египетской маски с мрачным, глубоким, как смерть, взглядом.
Примерно через полчаса после начала подъема мы решили передохнуть и присели на газон в небольшом сквере. Мои приятели подумали, что лучше поужинать прямо сейчас, чтобы потом — на кладбище — сразу приступить к исполнению ритуала обретения бледности.
Несколько пакетов с бутербродами стали основой нашего ночного пикника. Приготовила их Лорена, она же прикрепила к ним бумажки с нашими именами. На мою долю было припасено то же самое, что и для всех остальных. Чтобы не жевать бутерброды всухомятку, ребята прихватили с собой большой пакет с грейпфрутовым соком и пару банок довольно крепкого пива.
— Я вам никогда не рассказывал историю о маэстро Серхио? — спросил нас Роберт, вытянув длинные ноги и положив их на какую-то кочку в траве.
Мы были слишком заняты поглощением бутербродов, и вопрос Роберта повис в пустоте. Впрочем, самый робкий из известных мне бледных братьев воспринял это молчание как своего рода согласие выслушать его рассказ.
— Это приключилось с моим отцом, когда он был еще совсем молодым. Жил он тогда в Мехико, так уж получилось. Был у него однокурсник-мексиканец, он и пригласил отца к себе в гости сразу после того, как они получили дипломы. Отцу в Мехико очень понравилось. В итоге он там завис года на три, нашел себе работу в какой-то фирме, занимавшейся графическим дизайном, а друг подыскал ему подходящее жилье. В общем-то, дом как дом, единственная проблема заключалась в том, что в этом здании отцу пришлось сосуществовать с привидением.
Последние слова явно пришлись по вкусу Алексии, и она широко улыбнулась. В почти полной темноте, царившей в пригородном парке, ярко сверкнули ее идеально ровные белоснежные зубы.
— Дело обстояло так, — продолжил рассказывать Роберт. — Был среди знакомых друга моего отца один учитель. Я уж не помню, как его полностью звали, но все соседи именовали этого человека учителем Серхио или — из уважения — маэстро Серхио. Он был одиноким и скончался, не оставив наследников. Государственная машина в Мексике работает не слишком быстро и эффективно. Могут пройти долгие годы, прежде чем власти спохватятся и попытаются официально оформить имущество, оказавшееся бесхозным. Когда речь идет о доме, здание может много лет простоять пустым. Если кто-нибудь захочет в нем поселиться, то, в общем-то, не встретит никаких возражений. Более того, с точки зрения окружающих, этот человек как бы становится хозяином помещения. Друг отца хорошо знал этого учителя и посчитал себя вправе предложить моему папаше пожить в доме, оставшемся без хозяина. Разумеется, брать с него деньги за пользование домом было некому. Не по душе вся эта затея пришлась только ближайшему соседу покойного, который сам собирался присоединить участок, принадлежавший учителю Серхио, к своей усадьбе и завладеть освободившимся домом.
— Действительно не зря говорят: бойся живых больше, чем мертвых, — глубокомысленно изрек я.
— Не говори, верно подмечено. Так вот, прежде чем в дело вмешался призрак маэстро Серхио, моему отцу пришлось потрепать себе нервы, разбираясь с соседом, у которого, кстати, была собака — здоровенный и очень злой доберман. Участки в том районе отделялись один от другого металлической оградой, но сосед втихаря проделал в заборе дырку, достаточную для того, чтобы пес мог пролезть в нее и освоиться на новой территории. В общем, когда отец возвращался с работы, его прямо на пороге встречала здоровенная псина, которая воспринимала этот дом уже как свою собственность и пыталась защитить ее так, как умела. К этому надо добавить, что сосед уже давно дрессировал свою собаку именно как сторожа.
— Ничего себе, вот это ситуация! — воскликнула Лорена. — Как же твой отец избавился от этого добермана?
— Он у меня человек не робкий, умеет быть резким, даже грубым, а в молодости, естественно, и вовсе за словом в карман не лез. В общем, отец зашел к соседу и сказал: «Либо ты сейчас же заберешь свою собаку, либо я хватаю мачете и перерезаю ей глотку!» Сосед, видимо, тоже был парень горячий, и в ответ отец услышал: «Если с моей собакой что-нибудь случится, я тебе башку прострелю!»
— Как же поступил твой отец? — вновь спросила Роберта рыжая девчонка.
— Я так понял, что он поспешил рассказать всем соседям, что ему угрожают расправой и убийством. В Мексике люди часто вынуждены так поступать. Если все вокруг знают о вашем конфликте и о том, что тебе угрожали оружием, то человек, у которого есть пистолет, пусть даже и официально зарегистрированный, сто раз подумает, прежде чем нажать на курок.
— Подожди, все это, конечно, интересно, но ты нам обещал не детектив, а рассказ с привидениями, — вступил в разговор я, потому что мне действительно было интересно узнать историю про призрака школьного учителя.
Хлебнув сока, Роберт продолжил:
— Я к этому и веду. Только для начала мне придется рассказать, в каком состоянии находился тот дом, когда отцу отдали ключи от него. Это было одноэтажное строение, каких полным-полно в ближайших пригородах мексиканской столицы. Районы, застроенные такими домишками, местные жители традиционно называют колониями. Так вот, этот дом был очень запущен и едва не разваливался. О чем там говорить, если над двумя комнатами не имелось даже крыши. Ночью можно было лечь на кровать и смотреть на звезды.
При этих словах все мы непроизвольно отвлеклись от рассказа и посмотрели на небо. После нескольких пасмурных дней впервые выдался ясный вечер, и теперь — уже ночью — звезды ярко горели над нашими головами. Неожиданно одна из них словно сорвалась с крепления, прочертила по небосводу стремительную огненную дугу и скрылась за горизонтом.
