Человек в традиционном доиндустриальном обществе

 

Это общество называется традиционным потому, что традиция является основным средством общественного воспроизводства. Как и в любом другом, в традиционном обществе постоянно появляются новые, непреднамеренные социальные изобретения. Но человек и общество в целом представляют собственную деятельность как следование установленному от века. Традиция диктует, ее ритм завораживает.

 

Жизнь традиционных обществ базируется на личной связи. Личная связь - это множественная сложная связь, которая основана на личном доверии. Личная связь наблюдается в любых обществах: соседская общность, подростковые "племена", мафия. Можно вспомнить и русскую интеллигенцию, круг которой был достаточно узок: из чтения мемуаров складывается впечатление, что все друг друга знали. В обществах, которые называются традиционными, такая связь является преобладающей. С точки зрения социальной философии это основные характеристики как общества, так и людей, которые в этом обществе живут. Когда речь идет именно о преобладании этой связи в обществе в целом, обычно употребляют выражения связь личного типа. Здесь доверие людей к друг другу выступает как источник легитимности мира.

 

Социальные связи личного типа относят к разряду коротких. Крестьянское сообщество и общество благороднорожденных два полюса любых разновидностей традиционного общества. В деревне все друг друга знают. Дворянское общество также составляет узкий (сначала абсолютно, а потом относительно) замкнутый круг, который создается в значительной степени на основе родственных связей. Здесь тоже все друг друга знают. Можно напомнить, что уже в конце XIX в. целый ряд европейских монархов были родственниками. Сен-Жерменское предместье, как мы его знаем из блестящих описаний О. Бальзака или М. Пруста, существует до сих пор.

 

В традиционном доиндустриальном обществе люди живут главным образом малыми общностями (сообществами). Этот феномен называется локализмом. Общество в целом (в противоположность малой общности) не может существовать без длинных связей. В традиционном обществе длинные связи - внешние (трансцендентные) по отношению к малой общности: власть короля или деспота, которые представляют "всех", мировые религии (напомним, что слово "религия" восходит к латинскому religare - связывать).

 

"Джентльмен" - дворянин видится полной противоположностью крестьянину. Он по-иному одет, по-иному держит себя, говорит. В то же время нельзя не обратить внимание, что есть ряд черт, которые его с крестьянином объединяют. Недаром и тот и другой - представители одного общества. Их объединяет связь личного типа. Каждый знает, кому именно он подчинен и кто зависит от него.

 

Любые отношения здесь персонифицируются, т.е. представляются в виде некой персоны. Так, персонифицируются Бог (боги), персонифицируется власть. У рыцаря складываются личные отношения с его оружием - мечом или копьем и конем, у крестьянина - с плугом и скотом. Часто по отношению к оружию или орудиям труда, т.е. вещам неодушевленным, употребляются местоимения, применяемые к живым существам.

 

Власть в традиционных обществах осуществляется в форме личной зависимости. Власть имущие прямо и непосредственно отнимают прибавочный продукт или жизнь у тех, кто от них зависит. Крестьянин находится в личной зависимости от помещика. Власть одновременно выступает под покровом покровительства поданным. Защита униженных и оскорбленных была формой легитимации власти. Помещик - покровитель. Воин - защитник.

 

 

- 314 -

Прекрасную иллюстрацию, которая позволяет почувствовать сказанное выше, дает современная фотография, приведенная знаменитым французским историком Ф. Броделем. На фотографии мы видим замок, окруженный деревней и полями с виноградниками¹²³. Замок и его окружение срослись и составляют одно целое.

 

Замок и деревня находятся в едином физическом пространстве. Но обитатели их пребывают в разных социальных пространствах. В общество их объединяет связь личного типа, но они пребывают на разных полюсах. Они выполняют разные социальные функции, они обладают разными социальными ресурсами. Дворянин может делать ставки в тех социальных играх, которые недоступны крестьянину. Крестьянин лично зависим от помещика, даже если он не является крепостным.

 

В традиционном обществе нет категории честно нажитого богатства: люди не понимают, каким образом богатство образуется через обмен. Идеальной формой богатства является то, что получено через владение землей. Крестьянин, помещик-землевладелец - чтимые фигуры. Торговец отнюдь нет. Здесь полагают, что не богатство дает власть, а напротив, власть дает богатство. Нет идеи внеличностных внеморальных сил, которыми человек прямо оперировать не может. Можно сказать, что отсутствует привычка и умение жить в мире практических абстракций. Крестьянин не понимает, как можно получать деньги за возку песка, который бесплатно дает природа, к которому не приложен труд. Дворянин не понимает, зачем вовремя отдавать долг купцу. Словом, в этом обществе относительно мало обращаются к абстрактным социальным посредникам.

 

В традиционном обществе практически нет представления об инновации. Так происходит потому, что человек живет в Круге времени. Время-круг - напоминание о бесконечной смене времен года. Изменения приходят от Бога, от мистических природных сил.

 

Традиционное общество - общество, где ценится не индивидуальность, а как можно более идеальная вписанность в социальную роль. Эта роль воспринимается как данная от века, данная Богом, как судьба, а судьбу не переменишь. В традиционном обществе просто нельзя не соответствовать роли, и у каждого - одна роль. Ежели не соответствуешь, ты изгой.

 

У крестьян и дворян есть понятие чести как соответствии роли. Есть честь дворянская, но есть честь крестьянская. В качестве примера напомним об обязательности для дворян дуэльного кодекса. У крестьянина считалось бесчестьем не придти на толоку (вид взаимопомощи, когда, например, вся община строит дом для одного из ее членов). И у тех и у других кодекс чести не распространялся на чужаков. Кодекс чести дворянина диктовал непременный возврат карточных долгов (долг чести), но считалось не обязательным возвращать долг кредиторам, ремесленникам и торговцам.

 

"Встроенность" социальности здесь идеальная. Социальная память, социальные механизмы "работают" не через "сознание" индивида, а через ритуал. Традиционное общество высоко ритуализировано. Это касается как социальных низов, так и верхов. Ритуал - работа с телом, а не с сознанием. На уровне языка поведение регулируется, например, поговорками, которые воплощают социальную норму.

 

Рамки жизненного выбора узки: человек должен следовать предназначенному ролью, даже если эта роль - роль короля. О чем свидетельствуют слова Людовика XIV "Государство - это Я"? Отнюдь не о высочайшей степени свободы, а совсем наоборот. Король-человек - раб своей роли. В традиционных обществах свобода - это возможность или следовать благому пути или своевольничать. Человек не выбирает, но он может быть "призван". Призванность переживается как

¹²³ 1 См.: Бродель Ф. Игры обмена. М.: Прогресс, 1988. С. 251.

 

- 315 -

событие, в котором участвуют сверхчеловеческие силы. Яркий пример - "голоса" Жанны Д' Арк. Жанна не сама избрала свой путь, но вступила на него по божественному повелению. У людей, живущих в XX в., призвание ассоциируется с личностно-индивидуальным автономным решением индивида. В традиционных обществах жизненные рамки создаются обычаем и ритуалом: каждый знает, что ему делать, как поступить, путь предопределен.

 

Изменения в традиционных обществах происходят медленно, в течение веков. Наиболее медленно меняется жизнь крестьян. Способы обработки земли, одежда, рацион, физический облик крестьянина сохранялись (с учетом местных особенностей) практически до начала нынешнего века, а кое-где и по сей день. В крестьянских сообществах практические схемы деятельности кодифицированы: через распорядок дня и года, обычаи и ритуалы, через народную мудрость, заключенную в пословицах и поговорках. Эти коды существуют длительное время и, как правило, не фиксируются в письменной форме (не существует кодексов обычного права).

 

Если обратиться к практикам жизни привилегированных слоев общества, то обнаруживается, что там изменения происходят значительно быстрее. На волнующейся поверхности общества возникают новые поведенческие нормы, появляются символические цивилизационные коды, в том числе и зафиксированные на письме. Эффективный аппарат самоконтроля - важный источник власти. Самоконтроль с большей вероятностью складывается в привилегированных социальных пространствах. Превосходить и быть свободным в своих действиях - привилегия господ, а не рабов.

 

В традиционных обществах возникают непреднамеренные социальные изобретения, которыми пользуются все люди. Это и тактики повседневного сопротивления, родившиеся в крестьянской среде, и вежливые манеры, которые возникли в придворной среде, и постепенная централизация насилия, которая привела к образованию государств в современном их понимании. Эти "изобретения" постепенно меняли общество, но еще не делали его современным индустриальным. Для того, чтобы общество изменилось, должен был появиться новый человек.

 

 

Человек в современном индустриальном обществе (обществе модерна)

 

Таким новым человеком стал буржуа. Социальное имя "буржуа" происходит от слова, обозначающего "город" (фр. bourg; нем. burg). Буржуа, бюргеры - старые городские жители. Изначально городские люди, они не были связаны с землей. Буржуа, бюргер - то же, что мещанин. В русской культуре слово "мещанин" имеет отрицательный оттенок. Недаром, когда переводят социологическую и художественную литературу, "бюргерский" не передают словом "мещанский".

 

Социальное представление "время-деньги" немыслимо в традиционном обществе. Представление о том, что время можно пересчитывать на деньги, возникло в среде буржуа. Здесь же зародились представления о связи богатства и праведности, о том, что кредит - мерило добродетели, что не разбой, не земля, а мирное приобретательство может принести богатство, о профессиональном долге, о необходимости соблюдать телесную чистоту. Буржуа обозначал собственное отличие чистым скромным домом. Аристократ выставлял пышность и расточительность напоказ, но чистота тела и дома не была для него способом обозначения социального отличия.

 

Над проблемой генезиса (происхождения) современного индустриального общества работали многие социальные теоретики. Особенно следует отметить вклад М. Вебера и В. Зомбарта. Они показали, что, зародившись в определенной социальной группе, новые отношения, новые способы установления социальной связи, новые способы жизни вместе распространились на общество в целом. Они стали обычными, повседневными, самоочевидными.

 

- 316 -

Эти социальные изобретения можно обозначить как главные темы современности: Будущность, Абстракция, Освобождение и Секуляризация. Представление об этих темах ввели такие социальные теоретики, как А. Гидденс, П. Бергер. Родиной этих новаций считают Запад. Их корни видят в индустриальном производстве, капиталистическом рынке, возникновении правовых систем, бюрократизированном государстве, городе с его скоплениями людей, которые друг с другом не знакомы.

 

Попробуем кратко характеризовать те черты индустриальной современности, которые отличают современные общества от традиционных.

 

Будущность. Возникновение темы будущности связано с изменением представлений о времени. Родившееся в буржуазно-купеческих кругах представление "время-деньги" становится всеобщим достоянием. Циклическое "время-круг" традиционного общества превращается во "время-стрелу". Восприятие времени как неостановимого потока - продукт длительного исторического развития. Индустриальная современность - период, когда такое восприятие времени становится массово распространенным. Использование часов в городских обществах напоминает изготовление и использование масок в догородских обществах: люди понимают, что часы, как и маски, сделаны людьми, но действуют с ними как будто они представляют внечеловеческие силы. Часы воспринимаются как воплощение времени, объективно существующего независимо от социальных представлений о нем. Мы говорим "Время проходит". Однако вопрос " Когда мы это сделаем не является актуальным для всех обществ. В традиционных обществах время носит прерывный, точечный характер. В каждой местности - свое время. Массовое распространение нового ощущения единого времени связано с развитием железных дорог. Исследователи показали, что современные представления о времени связаны с практикой пересчета времени на деньги.

 

У человека возникает представление о собственной жизни как о биографии. Индивидуальная жизнь начинает планироваться в терминах карьеры. Жизненный цикл личности воплощается в последовательной смене этапов, которые уже не имеют ритуальных меток (например, праздников). Путеводной звездой становится сама жизнь, заключенная в рамки календаря с его будними днями, историческими событиями и праздниками. Конкретизацией жизненного плана является календарь, в котором мы находим отголоски внешнего мира: родился в год смерти Сталина, закурил в тот год, когда служил в армии.

 

На уровне общества и отдельных сообществ возникает представление о проекте, о долгосрочной программе. Словом, время-круг меняется на время-стрелу.

 

Секуляризация. В классических своих проявлениях современность оказывается враждебной трансцендентному, божественному измерению человеческого бытия. Вхождение в индустриальную современность (модерн) - обращение к земному миру, осознание ценности его.

 

Освобождение. Избавление от предназначенной роли ощущается как освобождение. Но оно несет страх перед хаосом. Возникает множественность выборов, но она пугает. Опьяняющее чувство свободы соседствует с ужасом перед открывающимся хаосом. Этот ужас прекрасно описан экзистенциалистами, которые писали о бремени выбора. Предназначенность человека к выбору - идея, немыслимая в традиционном обществе. Открытость будущего порождает ощущение риска. Только в современных (modern) обществах возникает массовое представление о множественности выборов, а будущее для многих из предопределенного превращается в открытое, альтернативное.

 

Индивидуация. Уже в традиционном обществе человечество развивается к субъективному началу. Так, в христианском персонализме возникает идея индивида, одиноко стоящего перед Богом, от которого нельзя скрыть самые тайные помышления. Духовная индивидуация опережает

 

- 317 -

социальную. Мысль о существовании человека после смерти - подготовка индивидуации. Исследователи рассматривают возникновение идеи чистилища в европейской культуре как своего рода границу. Идея чистилища возникает в атмосфере счета и расчета. Чистилище находится в попечении не только Бога, но и церкви, которая создает "бухгалтерские" отношения с потусторонним миром. Пребывание там - дополнение к земному пути. Спасение обусловливалось и осмысливалось через двойную принадлежность человека в равной степени царствам земному небесному.

 

 

Стремление утвердиться в потустороннем мире и одновременно спасти наслаждения жизни драматизировали момент смерти. Появляются новые церемонии между кончиной и погребением: например, возникает обычай богослужения в присутствии тела умершего. Приватной становится смерть, от которой требуют не меньшего совершенства, чем от жизни. Усиливаются эмоциональные узы с родственниками, любимыми, друзьями. Умирающий начинает участвовать в игре исчезновения. Лишь в дальнейшем смерть становится одинокой и "одичавшей".

 

 

В современных обществах жизнь человека неотделима от постоянного выбора из ряда альтернатив. Межличностные отношения обретают независимость от связей родства, клановых традиционных определений. Возникает "Я", которое не доверяет ничему и никому автоматически. "Я" осмысливает себя в терминах автобиографии. Автобиография составляет ядро самоидентичности в условиях современной социальной жизни. Это подразумевает осуществление целостного, планируемого и постоянно корректируемого жизненного проекта. Такой проект мыслим только при условии, если человек чувствует возможность множества жизненных путей. Сам индивид отвечает за собственный " Я-проект". Человек, действуя в настоящем, как бы возвращается в прошлое, заглядывает в будущее. Идет постоянный диалог со временем. Происходит выделение личного времени в общественном, времени, лишь опосредованно связанного с внешним порядком. Возникает "частная жизнь".

 

Тело перестает ощущаться как пассивный объект. Из уродливой оболочки души оно превращается в спутника души. Рождается представление об индивидуальной любви, понятие сексуальности, отделенной от продолжения рода.

 

Персона, слитая с ролью, сменяется индивидуальностью. Общество, где индивидуальностью не дорожат, меняется. Именно в обществах модерна разделяются публичная и частная сферы. Именно здесь индивид ощущает себя единицей, не обязательно связанной с общностью, с коллективом. Здесь возникает идея возможности свободного, ничем не скованного творчества, в том числе творчества самого себя.

 

Абстракция. Ощущение индивидуальности связано с возрастанием общественной роли абстрактных посредников. Они могут быть институциональными (институты государственной власти, судебные, правовые, финансовые институты), а могут носить символический характер.

 

Символические знаковые системы выступают средствами обмена, которые могут функционировать безотносительно к специфическим характеристикам индивидов и групп. Примером таковых являются деньги как универсальное средство обмена, идеологии как средства легитимации. Еще один вид таких посредников - экспертное знание, которое не сам человек получил, но на которое он опирается в решении жизненно-практических повседневных проблем.

 

Можно назвать ряд условий развития этих процессов: - малые общности превращаются в большие;

 

 

- 318 -

- доверие к людям сменяется доверием к большим абстрактным системам (государство, право, наука, деньги);

- связь личного типа сменяется связью универсальной и абстрактной.

 

Сложность возникающих проблем можно проиллюстрировать, обратившись к тому, как складываются отношения между людьми, опосредованные правом. Право формально относится к людям так, как если бы все они были одинаковыми. Оно отказывает им в особом, задушевном, в богатстве человеческих определений. Зато оно дарует человеку возможность выступить гражданином, участником и агентом гражданского общества. Внешняя оболочка равнодушно, но надежно отделяет и оберегает частную жизнь человека, предоставляя ее собственным задачам, драмам поиска себя, личного призвания, нравственных выборов.

 

Возникает парадокс: индивид оказывается способным воспринять себя как сложную и уникальную личность именно вследствие возникновения абстрактных посредующих структур, которые сами по себе вряд ли могут обеспечивать потребность в теплоте непосредственного общения. Эти неоднозначные процессы приводят к усложнению общества.

 

За счет формирования абстрактных "сверхчеловеческих" структур родилось представление о правах человека и человеческом достоинстве, о том, что даже самые слабые члены общества имеют право на защиту и достоинство. В этот ряд следует включить и ошеломляющее открытие прав ребенка, возникновение чувствительности к жестокости, к страданиям себе подобных, а также идеи ответственности даже за то, что совершаешь по приказу. Распространение нуклеарной семьи (семья, состоящая из родителей с детьми, в противоположность семье традиционной, объединяющей разные поколения), самой идеи детства как специфического периода жизни человека также находятся в этом ряду.

 

Следует еще раз подчеркнуть значимость вопроса об социально-историческом пространстве развития индивидуальности. Индивидуальность присутствует только в тех обществах, где о таковой существует представление, где индивидуальным отличием дорожат, где индивидуальность является ценностью. В обществах модерна возникают социальные пространства, где культивируется ценность индивидуальности. Напомню о том, что это пространство очень узко. И в обществах сегодняшнего дня оно ограничено и не охватывает "всех".

 

Модерн (индустриальная современность) не сводим к капитализму и индустриальным формам материального производства. Социальные теоретики высказывают мысль, что капитализм и индустриализм являются различными институциональными измерениями модерна, разными и равно значимыми источниками его динамизма как цивилизации. Капиталистические общества с их разделением государства и экономики, гражданским обществом, превращением труда в товар и постоянной технологической инновацией - варианты модерна, а значит, не единственно возможные его варианты.

 

Деньги считают символом модерна. Но это - не единственный символ. Здесь уже упоминались и легитимирующие идеологии. Кроме того, существует еще одно значимое институциональное измерение модерна - развитой аппарат надзора и монопольный контроль за средствами насилия. В разных обществах может преобладать то или иное измерение. Например, в советском обществе язык идеологии имел большее значение в установлении общественной связи между людьми, чем деньги. Еще большее место занимала деятельность централизованных систем насилия.

 

Дисциплинарные процедуры, обеспечивающие баланс власти в традиционных и современных обществах, различны. Идеология и дисциплинарные практики оказываются взаимосвязанными. В то же время в процессе исторического развития они обретали

 

- 319 -

самостоятельность, автономию. Идеология Просвещения стояла на революционных позициях относительно уголовного наказания. В традиционных обществах наказуемый, как правило, подвергался пытке. Это был насильственный телесный ритуал. Он осуществлялся не только в тайных подвалах и застенках. "Испытание" преступника превращалось в род социального театра, драматизирующего триумф порядка над "злодеями". Реформистские проекты начиная с XVIII в. ставили целью изобрести наказание, применимое ко всем, различающееся по степени в зависимости от совершенного преступления. Идея равенства перед законом была ключевой. Наказание должно было стать полезным для общества и назидательным для осужденных. Дисциплинарные процедуры "оторвались" от идеологических проектов. Они усовершенствовались в армии и в школах, быстро победив обширный и сложный юридический аппарат. Эти техники распространялись без обращения к идеологии. Дисциплинарное социальное пространство, одинаковое для всех и каждого - школьников, солдат, рабочих, преступников, больных - с помощью этих техник стало средством, способным дисциплинировать и подвергать контролю любую человеческую группу. Детали побеждали идеологию. Посредством этих процедур осуществлялась универсализация единообразного наказания - тюремного заключения.

 

Важно понимать, что новации не охватывают все общество одновременно. Общество многомерно. Существуют социальные пространства, где культивируются приватность и ценности индивидуальности. Есть области, где господствует экономическая рациональность. Существуют области, где вхождение в модерн осуществляется в первую очередь через репрессивные дисциплинарные практики. Это пространство тревог современности.

 

Что это за тревоги? Эмоциональные импульсы подвергаются репрессии, а значит возникает психологическое напряжение. Напряжения в жизни людей в традиционных обществах снимаются ритуалом, праздником. В обществах современных праздников намного меньше, чем в традиционных. Социальные связи анонимны. Общественные отношения и институциональная ткань становятся непонятными для основной массы населения. Для самого человека ощущение, что общество и его символы "абстрактны", может принимать форму власти безличных обстоятельств. Люди чувствуют, что зависят не друг от друга, но от анонимных сил. На индивидуальные связи, на само человеческое переносятся способы обращения современных технологий с материальными объектами.

 

Самые опустошающие последствия современность имеет в сфере религии и веры. Неопределенности и усложнение повседневной жизни (биографии) приводят к кризисным ситуациям. Оказывается подорванной старая и, вероятно, главная функция религий: придавать определенность человеческому существованию. Социальная бездомность становится метафизической: дома нет нигде, и это трудно перенести. Ведь зло продолжает существовать, человек остается смертным, а жизнь его хрупкой.

 

Тревоги порождаются и умножением жизненных миров. Жизнь становится вечно меняющейся, мобильной. Индивидуальная биография начинает ощущаться как последовательность движения по разным мирам, ни один из которых не воспринимается как "дом". "Бездомность" - ключевая метафора современности. Именно в культуре современности возникает романтический образ странника. Отсюда же - навязчивый мотив одиночества.

 

Выше отмечалось, что ответом общества на эти тревоги было появление области приватности, разделение жизни человека между общественной и частной сферами. Частная жизнь - род компенсации тревог, привносимых "большими" структурами. Частная жизнь представляется прибежищем от угроз анонимности. Прозрачность и "понятность" частной жизни делает выносимой непонятность жизни публичной. Недаром в эпоху современности даже религия становится частным делом. Решение частной жизни помогало и помогает многим людям. Но оно имеет "встроенную слабость". Отсутствуют институты, которые бы надежно структурировали повседневную

 

- 320 -

человеческую жизнь. Понятно, что в частной жизни есть свои институты. Например, семья, получившая государственную легитимацию. Сохраняются религиозные институты, добровольные организации, клубы и пр. Но ни один из них не "отвечает" за частную жизнь как целое. Они видятся произвольными, искусственными, не способными обеспечить чувство стабильности и надежности. Если же они надежность обеспечивают, то воспринимаются людьми как бюрократически-анонимные, абстрактные, глубоко чуждые человеку.

 

В частной жизни индивид конструирует прибежище, которое должно служить ему домом, но холодные ветры бездомности угрожают этим хрупким конструкциям. Многие социальные мыслители высказывают "идею о хрупкости самого "проекта современности".

 

 

Человек в постсовременном обществе (обществе постмодерна)

 

Осмысление существенных сдвигов в жизнедеятельности тех обществ, в которых мы живем, началось в 60-е годы нашего века. Напомним о концепциях постиндустриального общества, коммуникационного общества и пр. Нынче более распространен термин "постмодерн", который указывает на состояние эпохи после модерна (индустриальной современности). В современной научной и публицистической литературе часто можно встретить термин "постмодернизм", которым обозначают ситуацию в культуре эпохи постмодерна. В системе социального знания эти термины используются для анализа перемен в общественной жизни конца XX в. Западные теоретики прежде всего осмысливают опыт жизни в обществе "всеобщего благосостояния".

 

В обществе всеобщего благосостояния имеет место бесконечное умножение объектов, услуг, товаров. В этом - фундаментальное изменение общества и человека. Люди оказываются в среде не человеческих существ, как это было в прошлом, но объектов. Новая реальность практически вся искусственна. Имеет место не столько обмен людей друг с другом, сколько статистический процесс обмена товарами и сообщениями: начиная со сложной организации дома с множеством технических "слуг" до городов- мегаполисов с их коммуникационной и профессиональной активностью и вечным праздником рекламы в повседневных сообщениях media.

 

Субстанция реальной жизни утрачивает значение и отменяется. Во многом это происходит потому, что в деятельности людей участвует все больше символических посредников. Вещи выступают прежде всего в знаковой функции. В этих новых социальных пространствах, которые^ живописует реклама, царит молодость. Здесь нет места смерти: она "неуместна" в этом прекрасном новом мире, вытеснена за его пределы, и именно поэтому она "дичает". Сегодня мы наблюдаем рождение, рост и смерть вещей, в то время как в предшествующих обществах вещи переживали людей. В традиционных крестьянских общностях по наследству передавалась даже одежда, в обществах индустриальных и городских - мебель и другие бытовые предметы.

 

Ключевой формой деятельности становится потребление. Потребление - не игра без правил, не "приватная сфера" свободы и личной игры. Потребление - способ активного поведения, коллективный и добровольно-принудительный. В постсовременных обществах оно выступает как социальный институт. Одновременно потребление составляет завершенную систему ценностей. Потребительское общество - общество ученичества в области потребления, социальной учебы в области потребления. Это новый и специфический тип вхождения человека в общество, связанный с возникновением новых производительных сил и высокопроизводительной экономической системы.

 

Социальная система все больше нуждается в людях не только и не столько как в трудящихся, налогоплательщиках и тех, кто дает государству взаймы, но прежде все как в потребителях. А в этой функции человек незаменим.

 

- 321 -

Ответы на вопрос, который ставит перед людьми появление новых форм жизни, неоднозначны. На нашей отечественной почве мы можем наблюдать процессы, очень похожие на те, что описывают западные социальные теоретики. И у нас появились комплексные торговые и гостиничные центры (Центр международной торговли и др.). Есть группы людей, которые имеют возможность жить в этой новой реальности и воспроизводить ее своей жизнью. Практика со всей очевидностью свидетельствует, что подобные социальные пространства весьма ограничены. Масса людей не может участвовать в реализации стратегий потребительского соблазна. В лучшем случае они находятся на стадии традиционных способов удовлетворения потребностей, в худшем они становятся объектами репрессивных дисциплинарных практик.

 

В любом случае общество многомерно. Это в полной мере относится, кстати, и к процветающим западным обществам. Там больше людей, "пригодных к соблазну", но они не составляют все общество.

 

На Западе идет спор о том, являются ли упомянутые тенденции абсолютно новыми или же они - результат развития обществ модерна (индустриальной современности).

 

Одни теоретики полагают, что общества индустриальной современности (модерна) - области господства социально-механических структур, экономико-политической организации, индивида и функции, общество господства групп, основанных на договоре. Общества постсовременные - области структур сложных и органических, общества масс и персон (ролей) вместо индивидов, общества господства "племен", а не четко структурированных социальных групп. Одна группа легко заменяется на другую, как клуб по интересам.

 

Другие высказывают мнение, что эти тенденции - признаки перехода обществ модерна в новую стадию, на которой, с одной стороны, развиваются прежние тенденции, а с другой - возникают противоречия, которые могут подорвать сам "проект" Модерна, а могут стимулировать новации.

 

Каковы эти противоречия? Капитализм периода свободной конкуренции - хорошо или дурно - поддерживал индивидуалистическую систему ценностей, которая сочеталась с альтруистической моралью, унаследованной от традиционного общества, смягчала антагонизмы социальных связей. Моральный закон, общий знаменатель индивидуальных эгоизмов, подобно закону рынка поддерживал стабильность общества. Но это более невозможно. По мере того, как исчезает "свободное предпринимательство ", альтруистической идеологии недостаточно для достижения социальной интеграции. Прежние ценности не заменила никакая новая идеология. Возможна лишь система социальной "смазки" (социальная работа, социальная реформа, пропаганда общества всеобщего благосостояния, работа с человеческими отношениями).

 

Действительно, потребление становится важнейшим средством социального контроля. Оно требует интенсификации бюрократического контроля. Тем не менее именно потребление объявляется областью свободы. Это противоречие не было известно прежним обществам.

 

Можно ли одновременно объявлять потребителю, что уровень потребления - мерило социальных заслуг и ждать от него социальной ответственности? Трудно потребовать от "работника потребления" пожертвовать своим доходом и индивидуальным удовлетворением потребностей, реализацией самых интимных и глубинных желаний ради абстракции общего блага. Потребление, таким образом, становится гигантским политическим полем.

 

Противоречия модерна наиболее ярко проявились в феномене молодежной контркультуры протеста против формальной рациональности, против всех видов планирования, калькуляции и

 

- 322 -

систематических проектов, ориентации на достижение как на цель и ценность. Эти импульсы можно счесть постмодерными, но можно трактовать и как род демодернизации (возврата к роду традиционного общества). Недаром у многих теоретиков при описании социокультурных и антропологических тенденций сегодняшнего дня появляются выражения типа "новое Средневековье ", "новое варварство". Воплощения демодернизирующего импульса можно увидеть в экологических движениях и в феминизме, в возрождении оккультизма, магии и мистики, в выступлениях против приватности. Главное противоречие новой культуры состоит в том, что предпосылки демодернизирующего импульса сформировались именно в период современности. Молодежная культура и люди, которые ее воплощают, не могли бы появиться, если бы не возникло отношение к детству и молодости как к особым социальным состояниям. Такое отношение возникло именно в эпоху индустриальной современности. Недаром адепты той же новой мистики так любят пользоваться словом "техники", которое пришло из словаря инженеров и бюрократов.

 

Споры об отношении современности и постсовременности отнюдь не завершены. Будущее открыто. Эти споры могут помочь понять многие реалии социальной жизни в сегодняшней России. Важно осознать, что задачи модернизации, о которых сейчас много говорят и пишут, осуществляются в условиях постмодернизации. Новые люди действуют в российской истории. Они конституируются в новые социальные группы, деятельность которых изменит общество.

 

 

Для дополнительного чтения

 

Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995.

 

Бергер П. Понимание современности // Социологические исследования. 1990. № 7. Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 1995.

Бурдье П. Начала. М., 1994.

Бхаскар Р. Общества // СОЦИО- ЛОГОС. Социология. Антропология. Метафизика. М., 1991. Вебер М. Протестанская этика и дух капитализма // Вебер М. Избр. произв. М., 1991. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М., 1991.

 

Зиммель Г. Как возможно общество? // Зиммель Г. Избранное. Т. 2. М., 1996. Мамардашвили М.К. Из лекций по социальной философии // Социологический журнал.

1994. № 3.

Социальная философия: Хрестоматия. Ч. 1 - 3 / Сост. Г.С. Арефьева и др. М., 1994. Эко У. Средние века уже начались // Иностр. литература. 1994. № 4.

 

 

- 323 -