Дитмарская сказка-небылица 5 страница

Прошло ровно столько времени, сколько было нужно, чтобы гребень погрузился на дно, как водяная поверхность раздвинулась и голова егеря показалась над нею.

Он не говорил, но печально посмотрел на жену. В то же мгновение набежала другая волна и покрыла голову егеря. Все исчезло — пруд снова лежал в берегах своих, спокойный по-прежнему, и только полный лик луны отражался в нем.

Безутешная, вернулась бедная женщина домой, и сновидение вновь указало ей путь в хижину старухи. Вторично отправилась она туда и стала жаловаться ведунье на свое горе.

Старуха дала ей золотую флейту и сказала: «Обожди до полуночи и тогда возьми эту флейту, садись на берегу пруда, сыграй на ней хорошенькую песенку, а затем положи флейту на песке; увидишь, что случится».

Женщина все исполнила, что ей старуха сказала. И едва только флейта очутилась на песке, как зашумело в глубине; поднялась волна и набежала, и унесла с собою флейту.

Вскоре после того из воды появилась уже не голова егеря, а он весь поднялся до пояса. Он радостно простирал руки к жене, но набежала другая волна и укрыла его под собой.

«Ах, что мне в том, что я моего милого вижу на мгновение, чтобы вновь его утратить!» — сказала несчастная.

Тоска вновь наполнила ее сердце, а сновидение в третий раз привело ее в дом старухи.

На этот раз ведунья дала ей золотую самопрялку, утешила ее и сказала: «Не все еще сделано; обожди, пока наступит полнолуние, возьми самопрялку, напряди полную шпульку, а когда окончишь, поставь самопрялку у самой воды и увидишь, что будет».

Все так и было выполнено. Едва показался полный месяц, она понесла золотую самопрялку на берег пруда, усердно пряла на ней до тех пор, пока не заполнила всей шпульки льняной пряжей.

Когда же самопрялка была поставлена на берегу, зашумело еще сильнее прежнего в глубине, большая волна набежала на берег и унесла самопрялку.

Затем в струе воды поднялся из пруда егерь в полный рост, быстро выпрыгнул на берег, схватил жену за руку и побежал.

Но они еще не успели далеко убежать, как весь пруд вздулся со страшным шумом и с необычайной силой покатил свои волны в поле вслед за бегущими. Они уже видели неизбежную смерть перед глазами, когда несчастная женщина в ужасе стала взывать о помощи к ведунье, и та в тот же миг превратила их: ее — в жабу, а его — в лягушку. Воды пруда никак не могли их утопить, однако же разлучили их и разметали в разные стороны.

Затем воды стали сбывать постепенно, и оба супруга, опять выбравшись на сушу, возвратились вновь к своему человеческому образу. Но ни один из них не знал, где остался другой; они очутились среди чужих людей, которые даже не знали их отчизны.

Их отделяли друг от друга высокие горы и глубокие долины. Чтобы прожить, они вынуждены были пасти овец, много лет сряду гонять свои стада по полям и лесам; и сердца их были исполнены печали и тоски по родине.

Когда однажды весна снова явилась на землю, и егерь, и жена его одновременно выгнали стада свои в поле, случай заставил их встретиться. Он первый увидел чье-то стадо овец на отдаленном склоне горы и погнал свое стадо в том же направлении. Они сошлись в одной долине, не узнали друг друга, однако же и тому уже радовались, что не были по-прежнему одинокими.

С того дня они ежедневно пасли стада свои рядом; говорили они между собой немного, но у них было легче на душе.

Однажды вечером, когда полный месяц катился по небу и овцы уже улеглись на покой, пастух вынул из сумы флейту и сыграл на ней прекрасную, хотя и грустную песню.

Закончив песню, он заметил, что пастушка горько плачет. «О чем ты плачешь?» — спросил он. «Ах, — отвечала она, — точно так же светил месяц, когда я в последний раз эту самую песню играла на флейте и из-под воды пруда показалась голова моего милого».

Он посмотрел на нее, и у него словно пелена с глаз спала: он узнал жену! И в то время, как он в нее вглядывался, а месяц ярко освещал его лицо — и она его узнала!

Они обнялись, поцеловались — и были ли они счастливы, об этом нечего и спрашивать…

 

Подарки маленьких людей

 

Портной и золотых дел мастер шли как-то вместе путем-дорогою и однажды вечером, уже после заката солнечного, услышали отдаленные звуки музыки, которые доносились все явственнее; она звучала как-то странно, но очень весело, так что они позабыли даже об усталости.

Месяц уже высоко поднялся на небе, когда они достигли холма, на котором увидели много маленьких людей, мужчин и женщин, которые, взявшись за руки, весело и радостно кружились в общей пляске.

Среди их хоровода сидел старик; он был одет в пеструю одежду, и седая борода покрывала грудь его.

Оба путника остановились в изумлении и стали смотреть на пляску. Старик кивнул им и пригласил войти внутрь хоровода.

Золотых дел мастер был горбат и, как все горбатые, очень бодрился — он вступил первый; портной сначала побаивался, но, увлеченный общим весельем, решился последовать за товарищем.

Круг тотчас сомкнули, и маленькие люди опять принялись петь и продолжали свою пляску с большим увлечением. Старик же взял широкий нож с пояса, отточил его, и когда тот оказался уже достаточно острым, стал вглядываться в пришельцев. Тем стало страшно, но у них немного было времени на раздумье: старик сначала ухватил золотых дел мастера и с величайшей быстротою обрил ему волосы на голове и бороду; то же самое сделано было и с портным.

Однако же они совершенно оправились от испуга, когда старик, покончив свою работу, ласково потрепал их по плечу, как бы желая выразить этим, что они хорошо поступили, не оказав ему никакого сопротивления.

При этом он указал им пальцем на кучу углей, лежавшую в стороне, и знаком истолковал им, что они должны этим углем набить себе полные карманы.

Оба они повиновались ему, хотя и не знали, на что им могли пригодиться угли, а затем они пошли далее по дороге, чтобы отыскать себе ночлег.

Когда они спустились в долину, колокол соседнего монастыря прозвонил полночь.

Мигом смолкло вдали пение, все исчезло, и холм, освещенный ярким сиянием месяца, опустел.

Оба путника отыскали себе на дороге харчевню, в которой и улеглись спать на соломе, накрывшись своим платьем; из-за усталости они позабыли даже вынуть уголья из карманов.

Какая-то особенная тяжесть, давившая на их тела, заставила их пробудиться ранее обычного времени.

Они схватились за карманы и глазам своим не хотели верить, увидев, что они наполнены не древесными угольями, а настоящим чистым золотом; да притом оказалось, что и волосы, и бороды успели у них вновь отрасти.

Оба они нежданно разбогатели; однако же золотых дел мастер, жадный до денег и успевший больше набить свои карманы, приобрел по крайней мере вдвое против портного.

Ну, а уж известно, что корыстолюбец, имея много, желает всегда еще большего.

А потому золотых дел мастер и предложил портному остаться в той местности еще на денек, вечером выйти на прогулку, чтобы еще больше добыть себе богатства от старика на холме.

Портной отказался, сказав: «С меня хватит того, что есть, и я доволен; теперь из подмастерьев мастером сделаюсь, женюсь на своей любимой и буду счастлив».

Однако же ради удовольствия товарища он согласился остаться еще на один день.

Вечером, золотых дел мастер вскинул на плечи еще пару кошелей, чтобы было куда класть золото, и пустился по дороге к холму.

Как и в предшествующую ночь, он застал маленьких людей за плясками и пением.

Старик опять его выбрил и указал ему на уголья, предлагая захватить их с собою.

Тот не заставил себя просить еще раз, набил в карманы и кошели сколько мог снести, возвратился домой совершенно счастливый и накрылся своим платьем. «Как ни тяжело золото, — думал он про себя, — ну да уж я это как-нибудь вынесу», — и наконец заснул со сладким предвиденьем того, что завтра он проснется еще большим богачом.

Едва продрав глаза, он быстро поднялся, чтобы осмотреть свои карманы; но каково же было его изумление, когда он ничего не вытащил из своих карманов, кроме черных угольев! «Ну, да у меня еще осталось то золото, которое я получил в предшествовавшую ночь», — подумал золотых дел мастер и как же испугался, когда увидел, что и то золото тоже обратилось в уголь.

Он ударил себя по лбу рукой, запачканной углем, и тогда только почувствовал, что у него и голова, и борода голы-голешеньки. Но беда была не только в этом: он только теперь увидел, что сверх прежнего горба на спине у него вырос еще и другой спереди, на груди.

Тут признал он в этом наказание, понесенное им за корыстолюбие, и громко начал плакать.

Добряк-портной, разбуженный этим плачем, утешал несчастного товарища сколько мог и сказал ему: «Ты был моим товарищем в пути, так поселяйся у меня, и я разделю с тобою мое богатство».

Он сдержал слово; но его товарищ остался на всю жизнь с двумя горбами и вынужден был прикрывать шапочкой свою лысую голову.

 

Великан и портной

 

Одному портному, большому бахвалу, но дурному плательщику, вздумалось как-то прогуляться и в лес заглянуть. Как только оказалось возможным, он вышел из мастерской

 

И пошел своей дорогой,

То крутою, то отлогой,

Где мостом, где через брод,

Все вперед да все вперед.

 

И вот во время пути он увидел в самой дали крутую гору, а за нею высочайшую башню, которая возвышалась над темным и дремучим лесом. «Ого! — воскликнул портной. — Что бы этом могло быть?» — и, подстрекаемый любопытством, он прямо пошел к этой горе.

Но как же он вытаращил глаза, когда подошел поближе и увидел, что у башни есть ноги, что эта башня поднялась, шагнула через гору и стала перед портным в образе громадного великана!

«Чего тебе здесь нужно, жалкая мошка?» — крикнул великан громким голосом.

Портной пролепетал: «Хочу поосмотреться, не найдется ли мне здесь в лесу небольшой заработочек». — «Коли так, — сказал великан, — так ты, пожалуй, и ко мне на службу можешь поступить». — «Отчего бы и нет? А какое мне будет положено жалованье?» — «Какое жалованье? А вот изволь послушать. Каждый год я подарю тебе триста шестьдесят пять дней жизни, а в високосный — одним днем больше. Довольно ли тебе?» — «Пожалуй, и довольно», — отвечал портной, а сам про себя подумал: «По одежке протягивай ножки! Ну да надо же постараться поскорее от него отделаться».

Затем великан сказал ему: «Ступай, плутишка, да принеси мне кружку воды». — «А не лучше ли притащить весь колодец и ключ тоже кстати?» — спросил хвастунишка, взял кружку и пошел за водой. «Что такое? Весь колодец и ключ тоже? — пробормотал себе в бороду великан (а крепколоб и глуповат был, сердечный!), и в душу его закралось опасение: — Да этот парень-то мудреный какой-то! Уж нет ли у него приворотного корня в запасе? Будь осторожен, старый Ганс, это не по тебе слуга!»

Когда портной вернулся с водою, великан велел нарубить в лесу охапку-другую дров и принести к нему.

 

А не лучше ли уж весь лес сразу,

Весь лес, как есть,

До корня снесть,

И малый, и большой,

С ветвями и листвой?

 

— спросил портной и пошел рубить дрова.

— Что?

 

Весь лес, как есть,

До корня снесть,

И малый, и большой,

С ветвями и листвой, и колодец весь, и ключ, кстати?

 

— проворчал легковерный великан себе в бороду, и стал еще больше опасаться: — Этот парень точно мудреный, и у него, наверно, есть приворотный корень в запасе! Будь осторожен, старый Ганс, не слуга он тебе!

Когда портной вернулся с дровами, великан приказал ему застрелить к ужину двух-трех кабанов. «А почему бы не тысячу сразу, одним выстрелом?! И всех сюда стащить?» — спросил угодливый портной. «Как? — воскликнул перетрусивший не на шутку великан. — Нет, уж на сегодня хватит! Ступай и ложись спать».

Великан был до такой степени напуган, что всю ночь глаз не сомкнул и все обдумывал, как бы ему поскорее избавиться от этого слуги, который, несомненно, с нечистым ведается.

Известно, что утро вечера мудренее.

На другое утро великан и портной пошли к болоту, около которого по берегам росло много ивняку.

Вот великан и сказал портному: «Слышь-ка, портной! Присядь-ка ты на одну из этих веток, мне смерть хотелось бы посмотреть, согнется ли она под тобою».

И мой портной сейчас же уселся на ивовую ветку, напыжился и постарался так надуться и отяжелеть, что ветка и точно под ним погнулась, да на беду-то портняга наш позабыл утюг с собою захватить! И вот, ветка, разогнувшись, к великой радости великана так вверх подкинула портнягу, что он даже из глаз скрылся…

Коли он сверху не свалился, так и теперь еще, пожалуй, в воздухе носится…

 

Гвоздь

 

Купцу случилось на ярмарке хорошо поторговать, товары все распродать и мошну свою золотом и серебром набить. Задумал он домой ехать, предполагая, что доедет до дому еще до наступления ночи. Вот он и привязал свой чемодан с деньгами к седлу и поехал с ярмарки.

В полдень он остановился на отдых в городе; когда же задумал ехать далее, конюх сказал: «Сударь, на левой задней ноге в подкове не хватает гвоздя». — «Ну и пускай, — отвечал купец, — мне и всего-то шесть часов пути осталось, так авось подкова не отвалится».

После полудня, когда купец опять сошел с коня и приказал покормить его хлебом, конюх сказал: «Сударь, у вашего коня на левой задней ноге не хватает подковы, так не прикажете ли свести его к кузнецу?» — «Ну и пускай не хватает! — отвечал купец. — Мне и всего-то два часа осталось ехать, так конь, конечно, выдержит. А ведь я спешу!»

Поехал далее, но не далеко мог уехать: лошадь захромала… И хромала недолго, как уже начала спотыкаться; да и спотыкалась-то недолго — упала и ногу себе переломила. Купцу пришлось лошадь бросить, чемодан от седла отвязать и взвалить на плечи да идти домой пешком; и только уже поздней ночью добрел он до дому! «И всей моей беде виною, — так рассуждал он потом, — был этот проклятый гвоздь!»

Тише едешь — дальше будешь!

 

Бедный мальчик в могиле

 

Жил-был на свете бедный пастушонок, круглый сирота; властями был он пристроен в дом к богатому человеку, который должен был его кормить и воспитывать. Но этот богатый человек и его жена были люди злые, при богатстве своем были и скупы, и неприветливы, и дрожали над каждою своею крошкою.

Бедный мальчик как ни старался, все не мог им угодить, они плохо его кормили и много били.

Однажды пришлось ему сторожить наседку с цыплятами; та как-то пробралась с цыплятами через изгородь, и вот пал на нее сверху коршун и мигом ее утащил. Мальчик стал кричать что есть мочи: «Вор, вор, злодей!»

Но это, конечно, ни к чему не привело; коршун не вернул своей добычи.

Прибежал на крик хозяин, и когда узнал, что его курица похищена, он пришел в такую ярость, что избил несчастного мальчика жестоко, так что тот дня два и шевельнуться не мог.

Пришлось ему, бедному, присматривать за цыплятами без наседки, и это было чрезвычайно трудно: один бежал туда, другой — сюда.

Вот и вздумалось ему всех их вместе привязать на одну веревку — всех, мол, их хотя бы коршун-то не унесет! Не тут-то было! Дня два спустя, в то время, когда он заснул, изморившись беготней и голодом, хищник слетел сверху, схватил одного цыпленка, а так как другие были к нему привязаны, то утащил за ним и остальных, присел на дерево и всех их растерзал поочередно.

Хозяин, как пришел домой и узнал об этой беде, озлился на мальчика и бил его немилосердно, так что тот много дней сряду должен был пролежать в постели.

Когда он поднялся на ноги, хозяин сказал ему: «Пасти птицу ты не годишься — слишком ты глуп для этого; ты будешь у меня рассыльным».

Вот и послал он его к судье с корзиной винограда и с письмом. На пути голод и жажда так мучили бедного мальчика, что он не выдержал — съел две кисти.

Принес корзину судье; тот прочел письмо, сосчитал кисти и говорит: «Недостает двух».

Мальчик совершенно откровенно сознался, что от голода и жажды съел эти две кисти.

Судья написал хозяину письмо и потребовал еще столько же винограда.

И этот виноград с письмом же хозяин поручил мальчику отнести к судье.

И опять бедняка так страшно мучили голод и жажда, что он не мог воздержаться и опять съел две кисти.

Но предварительно он вынул хозяйское письмо из кармана, подложил его под камень, а на камень сам сел, чтобы письмо не могло подсмотреть и выдать его.

Но судья опять стал его допрашивать о недостающих кистях. «Ах, как это вы узнали? — спросил юноша. — Письмо не могло этого знать, ведь я его под камнем продержал!»

Судья посмеялся простоте мальчика и отправил к его хозяину письмо, в котором он ему написал, что бедного мальчика следует содержать получше, так, чтобы он не ощущал недостатка ни в пище, ни в питье; а также неплохо было бы научить его пониманию того, что хорошо, что дурно.

«Я тебя сразу научу разнице между хорошим и дурным! — сказал мальчику его суровый хозяин. — Коли ты хочешь есть, так ты работай, а коли что дурное сделаешь, так я тебя палкой проучу!»

На следующий же день хозяин поставил мальчика на тяжелую работу.

Он должен был изрезать две большие вязки соломы на корм лошадям; при этом хозяин пригрозил ему: «Через пять часов вернусь и если солома не будет изрезана, то буду бить тебя до полного изнеможения». Затем мужик с женою, служанкою и слугою ушли на ярмарку, а мальчику оставили всего только небольшой кусок хлеба.

Мальчик принялся за соломорезку и стал работать изо всех сил. Поразогревшись от работы, он скинул с себя одежонку и бросил ее на солому.

Из опасения не поспеть с работой, он все резал да резал, и от излишнего усердия сам не приметил, как изрезал вместе с соломою и свою одежонку.

Слишком поздно спохватился он, когда уж поправить беду было невозможно. «Ах, — воскликнул он, — теперь я погиб! Недаром грозил мне злой хозяин! Когда придет он да увидит, что я наделал, он меня убьет! Лучше уж я сам с собою покончу!»

Случалось ему слышать от хозяйки, что под ее кроватью стоит горшок с ядом.

Она-то это говорила для того, чтобы лакомок отвадить, потому что в горшке был мед.

Мальчик полез под кровать, вытащил оттуда горшок и весь его очистил. «Право, не знаю, — сказал он, — что это люди говорили, будто смерть так горька, мне кажется она сладкою. Не мудрено, что хозяйка так часто себе желает смерти!»

Сел он на стулик и собрался умереть, но почувствовал, что не слабеет, а стал даже сильнее от питательной пищи. «Верно, это был не яд, — сказал он. — Но вот хозяин не раз говорил, что в его платяном сундуке лежит бутылочка с отравой для мух, уж это-то точно яд, и, верно, уморит меня».

Но и в бутылке был не яд, а венгерское вино. Мальчик вытащил бутылку и выпил ее всю.

«И эта смерть — тоже сладка!» — сказал он; однако же, когда вино стало туманить его сознание, то он подумал, что приходит его конец. «Чувствую, что смерть приближается, — сказал он, — пойду-ка я на кладбище да поищу себе могилку…»

Побежал на кладбище и лег в свежевырытую могилу. А между тем дознание утрачивалось все более и более…

Тем временем поблизости в гостинице шло свадебное пиршество: несчастному, когда он заслышал музыку, показалось, что он уже вступает в рай.

И так казалось, пока сознание его не замутилось окончательно. Бедняк не очнулся более: горячее вино ударило ему в голову, холодная ночная роса довершила остальное, он умер и остался в могиле, в которую сам лег еще при жизни.

Когда хозяин узнал о смерти мальчика, он перепугался и стал опасаться того, что его потащат в суд, и такой страх его забрал, что он без чувств на землю пал.

Жена, которая на кухне поджаривала на огне полную сковородку сала, бросилась на помощь к мужу.

А тем временем сало запылало, от сала занялся и весь дом, и через несколько часов уже лежали на месте его груды пепла.

И вот, мучимые угрызениями совести, они должны были провести остальные годы жизни в бедности и ничтожестве.

 

Настоящая невеста

 

Жила-была девушка, молодая и красивая, да на беду рано умерла у нее мать, а мачеха старалась причинить ей как можно больше горя. Какую бы тяжелую работу ни поручала ей мачеха, она беспрекословно за нее принималась и выполняла ее, насколько хватало сил; но этим она не могла тронуть сердце злой женщины, и та была всем недовольна, и все-то ей казалось мало. И чем старательнее бедняжка работала, тем больше на нее работы наваливали, и у мачехи только одно было на уме: как бы отяготить падчерицу побольше да как бы жизнь ей сделать погорше.

Однажды мачеха сказала падчерице: «Вот тебе двенадцать фунтов перьев, ты их обдери, и если ты сегодня же к вечеру не выполнишь этой работы, то жди от меня побоев. Или ты думаешь, что можешь целый день лентяйничать?»

Бедная девушка села за работу, но слезы ручьем потекли у нее по щекам, потому что она очень хорошо понимала полнейшую невозможность закончить эту работу в течение одного дня, И чуть только она накопит кучку перьев перед собою да вздохнет либо в страхе всплеснет руками, так перья полетят врозь, и она опять должна их собирать и начинать сначала. Наконец она оперлась локтями на стол, опустила лицо на руки и воскликнула: «Да неужели же на всем Божьем свете не найдется человека, который бы надо мною сжалился?»

И вдруг услышала она нежный голос, проговоривший: «Утешься, дитя мое, я пришла помочь тебе». Девушка подняла голову и увидела около себя старушку. Та ласково взяла девушку за руку и сказала: «Доверь мне свое горе».

В ответ на такой сердечный призыв девушка рассказала ей о своей печальной жизни, о том, что на нее наваливают постоянно ношу не по силам, и наконец призналась, что она не может закончить заданную ей работу. «А если я с этими перьями не справлюсь до вечера, мачеха станет бить меня; она мне этим пригрозила, и я знаю, что она сдержит слово».

Слезы снова потекли у нее из глаз, но добрая старушка сказала: «Не тревожься, дитя мое, отдохни, а я тем временем твою работу справлю».

Девушка прилегла на свою постель и вскоре уснула, а старушка села к столу за перья — и пошла работа! Кажется, чуть коснется она перьев своими жесткими руками, а бородки у них от стержня так и отлетают! Скорехонько все двенадцать фунтов поспели.

Когда девушка проснулась, она увидела целые груды белоснежных перьев, и в комнате все чистенько прибрано, а старушки и след простыл. Девушка поблагодарила Бога и просидела смирненько до вечера.

Вечером вошла мачеха в комнату и была изумлена тем, что вся работа выполнена. «Вишь ты, колода неповоротливая, вот что можешь сделать, как постараешься-то хорошенько! Да разве же ты и кроме этой работы не успела бы чего-нибудь сделать? А ты уж и села, сложа руки! — И, выходя из комнаты, она сказала: — Эта тварь не только хлеб ест, а и работать может! Надо ей задавать работы помудренее этой!»

На следующее утро она позвала падчерицу и сказала:

«Вот тебе ложка, поди-ка вычерпай ею весь большой пруд, что за садом. А если к вечеру не вычерпаешь, ты уж знаешь, что тебя ждет».

Девушка взяла ложку и увидела, что она продырявлена; да если бы и цела была, то где же ею пруд вычерпать! Принялась она тотчас за работу; стала у воды на колени, стала черпать, а сама в воду слезы роняет.

Но добрая старушка опять явилась и, узнав о причине ее печали, сказала: «Успокойся, дитя мое, поди в кусты да приляг, я уж твою работу сама справлю».

Оставшись одна у пруда, старушка только прикоснулась к нему — и вот вся вода стала превращаться в туман и вверх подниматься и сливаться с облаками. Мало-помалу пруд осушился, и когда девушка перед закатом солнца проснулась и подошла к пруду, то увидела уж только рыб, которые плескались в тине.

Она пошла к мачехе и сказала ей, что выполнила работу.

«И давно пора!» — сказала та, бледная от злости, а сама уж новые затеи придумывала.

На третье утро позвала она к себе падчерицу и сказала:

«Там, на равнине, ты должна мне выстроить красивый замок, да чтобы к вечеру был готов». Девушка перепугалась и сказала: «Как могу я выполнить такую большую работу?» — «Я слышать не хочу никаких возражений! — крикнула мачеха. — Если ты можешь пруд вычерпать продырявленной ложкой, то можешь и замок выстроить! Сегодня же я туда и переехать хочу, и если хоть чего-нибудь не хватит в кухне или в погребе, ты знаешь, что тебе достанется!»

Она прогнала девушку с глаз долой, и когда та сошла в долину, то увидела, что скалы лежат там глыбами, нагроможденные одна на другую. Напрягая все свои силы, она даже и меньшей из них не могла бы сдвинуть с места. Села она и стала плакать, хотя все же не теряла надежды на помощь доброй старухи.

И та не заставила себя ждать, пришла и утешила ее: «Приляг вон там в тени да усни, уж я тебе замок построю. Коли тебе приятно будет, так хоть сама живи в нем».

И когда девушка удалилась, старушка только прикоснулась к серым глыбам скал — и тотчас же зашевелились глыбы, сплотились в целое и поднялись стенами, словно могучие великаны их воздвигали. Затем здание стало возрастать, как будто бесчисленные незримые руки работали над ним, налагая камень на камень. Земля гудела, а громадные колонны сами собою из нее поднимались и становились в ряд. Черепицы сами собою укладывались на крыше, и чуть только полдень настал, на шпиле одной из башен замка уже вращался большой флюгер в виде золотой девы в развевающейся одежде.

И внутренние покои замка к вечеру были уже готовы. Как это старушка ухитрилась сделать, не знаю, но только стены комнат были обтянуты шелками и бархатом, кругом расставлены были пестро расшитые стулья, а богато украшенные кресла появились около мраморных столов; хрустальные люстры повисли всюду, опускаясь с потолков и отражаясь в гладко отполированных полах.

В раззолоченных клетках сидели зеленые попугаи и разные заморские певчие птицы. Всюду царила такая роскошь, как будто замок предназначался для самого короля.

Солнце было уже на закате, когда девушка проснулась, и ей сразу бросились в глаза огни тысячи свечей. Быстрыми шагами подошла она к замку и вступила в него через открытые ворота. Лестница была выстлана красным сукном, а вдоль перил ее были поставлены кадки с цветущими деревьями.

Когда она увидела весь блеск внутреннего убранства, то остановилась как вкопанная. И может быть, долго бы она там простояла, если бы о мачехе не вспомнила. «Ах, — подумала она, — хоть бы этим, наконец, она удовольствовалась и не мучила бы меня более».

Пошла она к ней и сказала, что замок готов. «Я сейчас туда хочу переселиться», — сказала та и поднялась со своего места. Когда она вступила в замок, то должна была прикрыть глаза рукою — до такой степени ослепил ее весь этот блеск. «Видишь, — сказала она падчерице, — как тебе все это легко досталось; надо было бы тебе дать задачу потруднее этой».

Она прошла по всем комнатам и заглядывала в каждый уголок, чтобы подметить — чего там не хватает? Но ничего найти не могла. «Ну, теперь вниз сойдем, — сказала она, злобно поглядывая на бедную девушку, — я должна еще заглянуть в кухню и в погреб, и если там замечу какую-нибудь нехватку, то ты все же не уйдешь от моих побоев».

Но огонь горел в очаге, в горшках варились кушанья, все было на своем месте, а по полкам была расставлена ярко блестевшая медная посуда. Ни в чем не было недостатка: даже и чугун для углей, и ведра тут были. «А где тут вход в погреб? — крикнула мачеха. — Ведь, если он не наполнен бочками вина, то тебе плохо будет!»

Она сама открыла откидную дверь и стала сходить с лестницы, но едва ступила два шага, как тяжелая дверь, которая не была закреплена, вдруг захлопнулась. Девушка услышала крик, быстро подняла дверь, чтобы подать мачехе помощь, но оказалось, что та слетела с лестницы в погреб и убилась насмерть.

И вот великолепный замок стал полной собственностью молодой девушки. В первое время она даже не могла свыкнуться со своим счастьем: в шкафах висели богатые платья, сундуки были набиты золотом и серебром либо жемчугом и драгоценными камнями, и притом не было желания, которое бы оставалось неисполненным.

Вскоре слава о красоте и богатстве молодой девушки распространилась по всему свету. Каждый день являлись к ней новые женихи, но ни один из них ей не нравился.

Наконец пришел и королевич, который сумел затронуть ее сердце, и она с ним обручилась.

В саду замка росла липа; под этою липою жених с невестою и сидели однажды, и он сказала ей: «Я съезжу домой и получу согласие моего отца на наш брачный союз; прошу тебя, подожди моего возвращения под этою самою липою, я вернусь через несколько часов».

Девушка поцеловала его в левую щеку и сказала: «Будь мне верен и никакой другой женщине не позволяй целовать тебя в эту щеку. А я здесь, под липою, буду ожидать твоего возвращения».

Девушка сидела под липою до самого заката солнечного, но жених, не возвращался. Она сидела еще три дня с утра и до вечера, ожидая, что жених возвратится, но тщетно. Когда и на четвертый день он не явился, она сказала: «С ним, вероятно, случилось несчастье; я пойду его искать и не вернусь прежде, нежели найду его».

Она захватила с собою три лучшие из своих платьев: одно было вышито серебряными звездами, другое — серебряными месяцами и третье — золотыми солнцами; завязала в платок свой полную пригоршню драгоценных каменьев и пустилась в путь.