Чистая вода: пища для творческой жизни

 

Творчество обладает волшебной изменчивостью: сейчас у него один облик, через миг – другой. Оно как ослепительное видение, которое является всем, но которое трудно описать: все расходятся в представлениях о том, что же они увидели в этой сверкающей вспышке. Разве умение водить кистью по холсту или осыпавшаяся краска и обои не служат свидетельствами его существования? А перо и бумага, а цветочные бордюры у садовой дорожки, а здание университета? Ну конечно же! А искусство безупречно выгладить воротничок, разжечь революцию? Тоже! С любовью дотронуться до листьев растения, провернуть крупную сделку, сесть за ткацкий станок, обрести свой голос, крепко любить кого‑то? Да! Поймать в ладони горячее тельце новорожденного, дорастить ребенка до зрелых лет, помочь народу подняться с колен? Да! Лелеять свой брак, как сад, добывать душевное золото, подыскать меткое словцо, сшить голубую занавеску? Все это моменты творческой жизни. Все это идет от Дикой Женщины, от Rio Abajo Rio, реки под рекой, которая беспрестанно протекает через нашу жизнь.

Одни говорят, что творческая жизнь заключается в идеях, другие – в свершениях. Но похоже, что в большинстве случаев она заключается в самом бытии. Ведь творчество – не виртуозность, хотя сама по себе виртуозность тоже прекрасна. Творчество – это любовь, столь огромная любовь к чему‑то или кому‑то – к человеку, образу, идее, земле или человечеству, – что, когда она нас переполняет, остается только одно – творить. И дело тут не в желании, не в единичном волевом акте – у нас просто нет другого выхода.

Творческая сила затопляет нашу душу и ищет в ней естественные впадины: arroyos, каналы, которые в нас существуют. Мы становимся ее притоками, ее бассейнами; мы ее пруды, озера, реки и священные водоемы. Дикая творческая сила заполняет все русла, которые мы можем ей предоставить: и те, с которыми родились, и те, которые выкопали собственными руками. Нам не нужно их наполнять – наше дело только создать их.

В теории архетипа есть принцип, который гласит: если приготовить в душе особое место, то бытие, творческая сила, душевный источник узнают о нем, отыщут к нему дорогу и займут его. Чем бы ни была вызвана такая сила – библейским "Ступай, готовь место для души своей" или, как в фильме "Поле сновидений" [1], голосом, повелевшим фермеру построить бейсбольное поле, на котором бы могли играть духи покойных спортсменов: "Ты построй, и они придут", – готовя подходящее место, мы приглашаем великую творческую силу.

После того как мощный подземный поток находит в нашей душе свои устья и рукава, наша творческая жизнь начинает, как дикая река, наполняться и иссякать, вздыматься и опадать в зависимости от времени года. В соответствии с этими циклами происходит создание, вскармливание, упадок и умирание – все в свое время, снова и снова.

Созданное в одном месте реки служит пищей для тех, кто приходит к ней, служит пищей для существ, обитающих ниже по течению, и тех, что живут в глубине. Творчество – не единичное движение, и в этом его сила. То, что им затронуто, тот, кто его слышит, видит, ощущает, знает, – все получают пищу. Вот почему, воспринимая чье‑то творчество, слово, образ, идею, мы насыщаемся, обретаем вдохновение для собственной творческой деятельности. Даже один творческий акт способен дать пищу целому континенту. Один творческий акт может заставить поток пробить каменную преграду.

Вот почему способность женщины к творчеству – самое ценное ее достояние. Оно оделяет всех вокруг и дает ей внутреннюю пищу на всех уровнях: физическом, духовном, душевном, эмоциональном и материальном. Дикая природа изливает бесконечные возможности, действует как родовой канал, наполняет энергией, утоляет жажду, насыщает голод – тягу к глубокой и дикой жизни. В идеале эта творческая река не имеет ни плотин, ни ответвлений, а главное, недоступна злоупотреблениям [2].

Река Дикой Женщины питает нас и выращивает из нас создания, подобные ей самой, – дарующие жизнь. Когда мы творим, это дикое и загадочное бытие в ответ творит нас, наполняя любовью. Оно возбуждает нас, как зверей возбуждают солнце и вода. Мы так наполняемся жизнью, что сами начинаем творить жизнь: набухаем, расцветаем, делимся и множимся, оплодотворяем, вынашиваем, наделяем, отдаем.

Очевидно, что творческое начало проистекает от того, что растет, катится, вздымается и низвергается в нас, а не от того, что стоит на месте, пока мы надеемся, изрядно наплутавшись, найти к нему путь. В этом смысле творческое начало невозможно "утратить". Оно всегда присутствует, наполняя нас и сокрушая все вставшие у него на пути заторы. Не найдя бреши, оно отступает, набирает силу и бьется о преграду, пока не прорвет ее. Единственный способ сопротивляться его настойчивой энергии – постоянно создавать для него препятствия или позволить ему стать жертвой пагубных воздействий или небрежного отношения.

Если мы жаждем творческой энергии, если нам недостает изобретательности, воображения, идей, если нам трудно сосредоточиться на своем личном восприятии, выразить его или настоять на нем, значит, что‑то разладилось в шлюзе, соединяющем реку и водохранилище. Может быть, ваш творческий поток течет по отравленной местности, которая убивает все живые образы, прежде чем они успевают достичь зрелости. Чаще всего, когда женщина лишена творческой жизни, причиной беды бывают все эти обстоятельства, вместе взятые.

Но есть и менее явные возможности. Бывает, что человек так восхищается талантами другого и/или кажущимися благами, которые тот зарабатывает или получает, что становится мастером мимикрии, печально подстраиваясь под заурядное большинство, вместо того чтобы развивать собственные уникальные дарования до совершенных и поразительных высот. Бывает, человек впадает в неумеренный восторг по поводу чужого творчества и не представляет, как развивать собственные неподражаемые способности. Бывает, он боится, потому что вода глубока, ночь темна, а путь далек, но это именно те условия, которые необходимы для развития собственных оригинальных и драгоценных дарований.

Дикая Женщина – это Rio Abajo Rio, река под рекой, поэтому, когда она впадает в нас, мы тоже превращаемся в поток. Если соединяющее нас русло перекрыто, мы отрезаны от нее. Если ее воды отравлены нашими пагубными внутренними комплексами или влиянием окружающих нас людей, тонкий процесс создания наших идей тоже подвергается загрязнению. Тогда мы уподобляемся гибнущей реке. Это не пустяк, от которого можно отмахнуться. Утрата чистого творческого потока – свидетельство психологического и духовного кризиса.

Если река отравлена, все начинает умирать, ведь, как мы знаем из экологии, каждый биологический вид зависит от всех других. Если в реке осока у берега желтеет от недостатка кислорода, пыльце становится нечего опылять, тростник гибнет, не оставляя между корнями углублений для кувшинок, на ивах не будет сережек, тритоны не найдут себе самок, поденки не выведутся. Поэтому рыба перестанет выпрыгивать из воды, птицы перестанут нырять, а волки и другие животные, которые приходят к реке на водопой, уйдут в другое место или погибнут, напившись отравленной воды или сожрав дичь, которая наелась отравленных прибрежных растений.

Если творческое начало одолел застой, результат будет таким же: недостаток свежести, упадок способности к воспроизводству, отсутствие места для мелких видов, привыкших селиться между более крупными, конец преемственности идей, конец рождениям, конец новой жизни. Тогда мы начинаем плохо себя чувствовать и нам хочется движения. Мы бесцельно слоняемся, делая вид, что можем обойтись без цветущей творческой жизни или имитируя ее, но это бесполезно и невозможно. Чтобы вернуть творческую жизнь, нужно снова сделать воду чистой и прозрачной. Нужно влезть в ил, очистить воду от загрязнений, открыть шлюзы и впредь оберегать реку от ущерба.

У испаноязычных народов есть старая сказка, которая называется La Llorona [3], "Плачущая". Говорят, что ее сложили в начале четырнадцатого века, когда вторгшиеся в Мексику конкистадоры поработили ацтеков, но на самом деле она гораздо старше. В ней повествуется о реке жизни, которая превратилась в реку смерти. Ее героиня – призрачная женщина, живущая в реке, плодоносная и щедрая, творящая из собственного тела. Она бедна, ослепительно красива, богата душой и духом.

La Llorona – странная сказка, поскольку она развивается во времени, как будто в избытке обладает собственной внутренней жизнью. Как большая подвижная песчаная дюна путешествует по суше – захватывая землю, которая окажется перед ней, формируясь на ней и из нее, пока эта земля не станет частью ее самой, – так и эта сказка формируется на душевных проблемах каждого поколения. Иногда ее рассказывают как историю о Че – Малиналли или Малинче, местной женщине, которая стала переводчицей и возлюбленной испанского завоевателя Эрнана Кортеса.

Однако в первой из услышанных мною версий La Llorona говорилось об участнице борьбы против объединения штатов, разгоревшейся в северных лесах, где я росла. В следующий раз, когда я услышала эту сказку, ее героиня была противницей насильственного выдворения мексиканцев из Соединенных Штатов в пятидесятых годах нашего века. На юго‑западе страны я слышала множество версий этой сказки; в одной из них, рассказанной старыми фермерами‑испанцами, которые получили земельные наделы от государства, героиня была участницей войны за землю в штате Нью‑Мексико: богатому землевладельцу приглянулась бедная, но красивая молодая испанка.

Есть и сказка‑страшилка, в которой La Llorona, плача, бродит ночью по стоянке трейлеров. Есть история о зараженной СПИДом проститутке – в ней La Llorona занимается своим ремеслом в Остине, у реки Таун. Но самую поразительную версию я услышала от маленького ребенка. Сначала я познакомлю вас с общей сюжетной линией сказки, а потом расскажу и этот, самый потрясающий вариант.

LA LLORONA

Богатый hidalgo, дворянин, ухаживает за красивой, но бедной девушкой и добивается ее расположения. Она рожает ему двух сыновей, но он не собирается на ней жениться. Однажды он заявляет, что возвращается в Испанию, чтобы жениться на богатой женщине, которую выбрали для него родители, и собирается забрать с собой сыновей.

Молодая женщина теряет рассудок и поступает так, как поступали до нее все безумные: расцарапывает ему и себе лицо, рвет на нем и на себе одежду. Потом хватает малышей, бежит с ними к реке и бросает их в пучину. Дети тонут, a La Llorona в отчаянии падает на берегу и умирает.

Идальго возвращается в Испанию и женится на богатой женщине. Душа La Llorona воспаряет на небеса. Там привратник говорит ей, что она может попасть в рай, потому что страдала, но войдет туда только после того, как вызволит из реки души своих детей.

Вот почему сегодня говорят, что La Llorona, плачущая женщина, прочесывает берега рек своими длинными волосами, погружает в воду длинные тонкие пальцы, чтобы достать со дна своих детей. Вот почему дети не должны после заката подходить к реке – La Llorona может принять их за своих детей и навсегда забрать с собой [4].

А теперь вернемся к современной La Llorona. По мере того как общество испытывает разнообразные влияния, наше мышление, подход и проблемы меняются. Изменилась и сказка о La Llorona. Когда в прошлом году я собирала в Колорадо истории о призраках, мне рассказал эту сказку Дэнни Салазар, десятилетний мальчик, у которого не было передних зубов, а ступни по сравнению с тощим телом, обещающим стать телом высокого мужчины, казались просто громадными.

"Все было совсем не так, – заверил меня Дэнни. – La Llorona связалась с богатым идальго, у которого на реке были заводы. Но что‑то у них там разладилось. Во время беременности La Llorona пила воду из реки, и ее дети‑близнецы родились слепыми и с перепонками между пальцами, потому что идальго отравил реку сточными водами своих заводов.

Идальго сказал La Llorona, что ему не нужны ни она сама, ни ее дети. Он женился на богатой женщине, которой нужны были те вещи, которые выпускали его заводы. La Llorona бросила детей в реку, потому что их ждала очень тяжелая жизнь. Потом она упала замертво от горя. Ее душа поднялась на небеса, но Святой Петр сказал, что ей не попасть в рай, пока она не найдет души своих сыновей. Теперь La Llorona ищет и ищет в отравленной реке своих сыновей, но никак не найдет, потому что вода очень грязная и мутная. Это ее призрак прочесывает реку своими длинными пальцами, это она бродит по берегу и неустанно зовет сыновей".

 

 

Загрязнение дикой души

 

La Llorona принадлежит к той категории сказок, которые cantadoras и cuentistas нашей семьи называют temblon, истории, от которых пробирает дрожь. Внешне занимательные, они заставляют слушателей пережить трепет осознания, а это порождает задумчивость, размышление и действие. Несмотря на то что отдельные мотивы этой сказки меняются со временем, тема остается все та же: гибель плодоносной женственности. Где бы ни происходило загрязнение дикой красоты, во внутреннем мире или во внешнем, видеть его одинаково больно. В современном обществе мы иногда считаем, что первое гораздо пагубнее второго, но оба одинаково опасны.

Хотя иногда я рассказываю оба варианта этой сказки в другом контексте [5], когда слушатели воспринимают ее как метафору гибели творческого потока, но неизменно она заставляет их – и женщин, и мужчин – содрогнуться, увидев иносказание и его смысл. Если рассматривать ее как описание состояния отдельно взятой женской души, можно многое узнать об угасании и исчерпании творческого процесса женщины. Как и другие сказки с плохим концом, эта история является средством обучения женщин: она указывает, чего делать нельзя и как застраховаться от неудачного выбора, чтобы уменьшить вредные последствия. Обычно, сделав психологический шаг, обратный тому, который выбрала героиня сказки, мы учимся держаться на гребне волны, не захлебываться и не тонуть.

В этой сказке метафоры красивой женщины и чистой реки представляют творческий процесс женщины в его обычном состоянии. Но при столкновении со злым умыслом страдают и женщина, и река. И тогда у женщины, чья творческая жизнь приходит в упадок, как и у La Llorona, возникает чувство, что она отравлена, искалечена; возникает желание убить все на свете. В результате она обречена вечно искать на месте крушения былую творческую способность.

Чтобы восстановить изначальную экологию реки, ее необходимо очистить. В этой истории нас заботит не качество продуктов нашего творчества, но способность человека осознать ценность своих уникальных дарований и методы поощрения творческой жизни, которая их окружает. За такими процессами, как литературный труд, живопись, раздумья, целительство, работа, стряпня, разговоры, улыбки, ремесло, всегда скрывается река, Rio Abajo Rio, – это она питает все, что мы делаем.

В символике большие водные пространства олицетворяют место, где, по всей вероятности, зародилась жизнь. У выходцев из Испании, населяющих юго‑запад страны, река символизирует способность жить, жить полной жизнью. К ней обращаются как к матери: La Madre Grande, La Mujer Grande – великая мать, великая женщина, чьи воды не только текут в канавах и речных руслах, но и струятся из тел женщин, когда у них рождаются дети. Для этих людей река – Gran Dama: она идет по Земле в широкой развевающейся юбке, синей или серебристой, а иногда золотой, и возлегает с полем, чтобы сделать его плодородным.

Мои подруги, старые женщины из Южного Техаса, говорят: "El Rio Grande никогда не могла бы быть мужской рекой – это женская река". Они со смехом говорят: "Ведь река – не что иное, как la dulce acequia, сладкая щель между бедрами Земли". На севере Нью‑Мексико о бурной, вздыбленной ветром или разлившейся половодьем реке говорят, что она возбуждена и в горячке рвется дотронуться до всего, чего удастся, чтобы заставить его расти.

Итак, мы видим, что здесь река символизирует щедрую женственность, которая волнуется, возбуждается, лучится страстью. Когда женщина творит, глаза ее сверкают, голос звенит, лицо пылает жизнью, кажется, даже волосы блестят ярче. Ее возбуждают идеи, воспламеняют возможности, воодушевляет сама мысль, и в этот миг ей, как великой реке, положено беспрестанно течь все дальше и дальше, следуя своему собственному ни с чем не сравнимому творческому пути. Только тогда женщина чувствует, что обрела себя. Таким было и состояние реки, близ которой некогда жила La Llorona, до того, как случилась беда.

Но иногда, как в нашей сказке, творческой жизнью женщины овладевает нечто такое, что желает создавать вещи исключительно из эго и для него – вещи, которые не обладают долговечной ценностью для души. Иногда это нажим, который оказывает общество, утверждающее, что ее творческие идеи бесполезны, что они никому не нужны, что нет никакого смысла продолжать. Это и есть загрязнение. Это все равно что вылить в воду свинец. Это то, что отравляет душу.

Удовлетворять эго можно и даже по‑своему важно. Проблема в том, что сбрасывание вредных комплексов отрицательно сказывается на всем свежем, новом, многообещающем, новорожденном, на том, что находится в зачаточном или скрытом состоянии, на недозрелом, а также на старом и почитаемом. Когда начинается перепроизводство бездушных или псевдоважных вещей, ядовитые отходы стекают в чистую реку, умерщвляя и творческий порыв, и энергию.

 

 

Отрава в реке

 

Есть много мифов о загрязнении и загромождении творческого и дикого начала, будь то рассказы об осквернении чистоты – например, о ядовитом тумане, окутавшем некогда остров Лекия, где хранились мотки спряденной мойрами [6] нити жизни, – или сказки о злодеях, засыпавших деревенские колодцы и тем самым вызвавших страдания и смерть. Две наиболее яркие истории – это более поздние "Жан‑цветочник" и "Родниковая Манон" [7]. В них два человека, задумав отнять у бедного горбуна землю, которую тот вместе с женой и дочкой усердно возделывает и засаживает цветами и деревьями, перекрывают питающий эту землю источник и доводят до гибели душевную и трудолюбивую семью.

Самый общеизвестный результат загрязнения творческой жизни женщины – утрата жизненной силы. Это подрывает способность женщины творить или действовать "там", в мире. Хотя и в циклах здоровой творческой жизни женщины бывают периоды, когда река творчества на время исчезает под землей, все равно какое‑то развитие происходит. Это время вынашивания. И ощущение при этом совсем иное, чем во время духовного кризиса.

Природный цикл может сопровождаться чувством беспокойства и нетерпения, но никогда не ощущением, что дикая душа умирает. Можно увидеть различие, обратившись к своим предчувствиям: даже когда наша творческая энергия проходит долгий период вынашивания, мы все равно ждем исхода, чувствуем внутри биение и толчки новой жизни, которая ворочается и поет в нас. Мы не впадаем в отчаяние. Нам чужды метания и безнадежность.

Совсем другое дело, когда творческая жизнь умирает из‑за того, что мы не заботимся о здоровье реки. Тогда мы сами чувствуем себя точно так же, как гибнущая река: мы ощущаем потерю энергии, усталость; ничего не ползет, не катится, не вздымает листья, не остывает, не нагревается. Мы густеем, становимся болезненно медлительны, мы отравлены загрязнениями или затором и застоем всех наших богатств. Все становится замаранным, нечистым, ядовитым.

Каким же образом творческая жизнь женщины может подвергнуться загрязнению? Такое заболачивание постигает все пять составляющих творчества: вдохновение, сосредоточение, организацию, реализацию и питание. Женщины, утратившие одну из них или несколько, говорят, что "не могут думать" ни о чем новом, полезном или требующем их участия, их сострадания. Они легко "отвлекаются" на любовные дела, избыток работы, избыток игры, усталость или боязнь неудачи [8].

Иногда они не могут усвоить навыки организации, и их планы разваливаются на тысячи кусков. Причина этой проблемы может заключаться в том, что женщина слишком наивно воспринимает собственную экстраверсию: она думает, что, сделав несколько движений, сумеет чего‑то добиться. Это все равно что вылепить руки скульптуры, оставив ее без ног и головы, и считать работу законченной. Женщина чувствует свое несовершенство.

Иногда женщине мешает собственная интроверсия: она хочет, чтобы все получалось само собой просто потому, что она так пожелала. Она думает, что пришедшая ей на ум мысль сама по себе хороша и не требует внешнего воплощения. Только при этом она все равно чувствует себя обездоленной и неполноценной. Все это проявления загрязненности реки. Заводы производят не жизнь, а то, что ей противоречит.

Бывает, что женщину донимают окружающие или голоса, бубнящие у нее в голове: "Твоя работа недостаточно хороша, недостаточно правдива, ей недостает того, недостает сего. Она слишком грандиозна, слишком ничтожна, слишком незначительна, слишком затянута, слишком проста, слишком сложна". Это все равно что лить в реку кадмий.

Есть еще одна история – в ней описан тот же процесс, только символы использованы другие. В греческих мифах есть такой эпизод: боги решают, что стая птиц, которых называют гарпиями [9], должна наказать смертного по имени Финей. Каждый раз, когда перед Финеем по волшебству появлялась еда, налетала стая, похищала часть пищи, а остальную бросала в грязь, заставляя несчастного страдать от голода [10].

Такое буквальное загрязнение можно понимать и в переносном смысле как группу комплексов в душе, существующих исключительно для того, чтобы все замарать. Эта сказка – явный temblon, история, от которой пробирает дрожь: она заставляет нас содрогнуться от узнавания, потому что всем нам доводилось это переживать. "Синдром гарпии" губит нас, очерняя наши таланты и усилия, а также заставляя вести внутренний диалог, в котором мы вынуждены постоянно оправдываться. Скажем, женщина выдвигает идею, а гарпия норовит ее обгадить. Женщина говорит:

– По‑моему, нужно сделать то‑то и то‑то.

Гарпия возражает:

– Дурацкая идея, это никому не нужно, элементарно до смешного. Помяни мое слово, все твои идеи – чушь собачья, ты просто людей насмешишь, ведь на самом деле тебе нечего сказать.

Вот что такое диалог с гарпией.

Другая разновидность загрязнения – привычка постоянно оправдываться. От писательниц, художниц, танцовщиц и других людей искусства я наслышалась самых разнообразных оправданий, существующих со времен сотворения мира. "Я непременно этим займусь, прямо на днях". Тем временем у нее разыгрывается депрессия под видом веселья. "Я постоянно занята, пытаюсь урвать минуту‑другую для работы, в прошлом году я написала пару стихотворений, а еще закончила одну картину и начала другую, это было полтора года назад, да еще дом, дети, муж, приятель, кот, мой младшенький – и всем нужно мое внимание. Я собираюсь вернуться к творчеству, только у меня нет денег, нет времени, никак не могу его выкроить, не могу приступить, пока не получу самые современные и дорогие инструменты или новые впечатления. Сейчас у меня не то настроение, я еще не готова. Мне всего‑то нужен денек, чтобы закончить с делами и приступить. Мне всего‑то нужно несколько дней, чтобы приступить. Мне всего‑то нужно побыть наедине с собой недельку‑другую, чтобы приступить. Мне всего‑то, всего‑то, всего‑то…"

 

 

Пожар на реке

 

В семидесятые годы нашего века в реке Кайахога в районе Кливленда скопилось столько загрязнений, что она загорелась. Загрязненный творческий поток может внезапно воспламениться, и тогда пожар уничтожит не только плавающие в реке отходы, но и все живое. Избыток психических комплексов, которые проявляются одновременно, может нанести реке огромный ущерб. Разрушительные психологические комплексы встают в полный рост и подвергают испытанию ваши достоинства, ваши намерения, вашу искренность, ваши таланты. К тому же они настойчиво внушают вам, что нужно тяжким трудом "зарабатывать себе на жизнь", делая то, что доводит до изнеможения, утомляет, не оставляет времени для творчества, лишает желания дать работу воображению.

Эти зловредные комплексы любят похищать и подавлять женское творческое начало: чаще всего они обещают душе‑самости, что она еще успеет заняться творчеством где‑то в туманном будущем. Или обещают: когда у вас выдадутся несколько свободных дней подряд, тут‑то вы и начнете творить вовсю. Все это пустые слова. У комплексов нет такого намерения. Это еще один способ задушить творческий импульс.

Или голоса могут нашептывать: "Твоя работа была бы сносной, но только в том случае, если бы у тебя была докторская степень, или только в том случае, если бы тебя похвалила сама королева, или только в том случае, если бы у тебя были бы такие‑то и такие‑то награды, или только в том случае, если бы ты печаталась в таких‑то журналах". Сплошные если, если, если.

Эти "если" словно пичкают душу суррогатами. Одно дело жевать все подряд, и совсем другое – по‑настоящему насытиться. Чаще всего логика у комплексов совершенно неверная, несмотря на то что они пытаются убедить вас в обратном.

Одна из важнейших проблем творческого комплекса – то, что он постоянно сулит неприятности: что бы мы ни делали, у нас ничего не получится, потому что мы нелогично мыслим, нелогично поступаем, и все, что мы до сих пор делали, тоже нелогично, а следовательно, обречено на провал. Начнем с того, что сами по себе начальные стадии творчества нелогичны и не должны быть таковыми. Но если комплексу удастся остановить вас своими пророчествами, вы у него в руках. Велите ему сидеть смирно и не мешать – или убираться прочь, пока вы не закончите. Помните: если бы миром правила исключительно логика, все мужчины пользовались бы женским седлом.

Я знаю женщин, которые изнывают на ненавистной работе, чтобы покупать дорогие вещи для дома, мужа или детей. Они зарывают в землю свои незаурядные таланты. Я знаю женщин, которые должны убрать дом, прежде чем взять в руку перо; но уборка дома – дело странное: она никогда не кончается. Отличный способ остановить женщину.

Женщина должна быть осмотрительна и не позволять повышенному чувству ответственности (или благопристойности) красть у нее творческие паузы, ритмы и озарения. Нужно просто топнуть ногой и сказать "нет" половине тех дел, которые она считает себя обязанной выполнять. Искусство – не то, чем можно заниматься только урывками и украдкой.

Бывает, что наши планы и замыслы оказываются развеяны и сметены, будто порывом ветра. Это случается, когда мы пытаемся реализовать творческую идею, а она почему‑то ускользает, становясь все более запутанной и экстравагантной. Мы не проявляем необходимой настойчивости, потому что нам некогда все записать и организовать или потому, что нас отвлекает такое множество других дел, что мы теряем идею и не можем найти ее снова.

Бывает также, что окружающие проявляют невнимание или неуважение к нашему творческому процессу. Наша задача – объяснить им: когда у нас появляется "такой взгляд", это не значит, что мы пустота, которую необходимо заполнить. Это значит, что мы держим на кончике пальца огромный карточный дом идей и тщательно соединяем все карты, используя крошечные хрустальные косточки и капельки слюны. Если нам удастся перенести это сооружение на стол так, чтобы оно не рухнуло и не развалилось, мы сможем воплотить наяву образ незримого мира. Заговорить с нами в такой миг – значит наслать гарпий, которые вихрем разметают всю постройку. Заговорить с нами в такой миг – значит разбить нам сердце.

Но женщина может и сама все испортить, если станет разглагольствовать о своих идеях, пока из них не улетучится весь творческий дух, или не окажет сопротивления тем, кто растаскивает необходимые для творчества инструменты и материалы, или просто по небрежности, если не приобретет нужное оборудование, чтобы можно было нормально заниматься творчеством, или если будет бесконечно начинать и бросать, позволяя всем, даже коту, вмешиваться, когда им вздумается, – в результате от ее замысла останутся рожки да ножки.

Если общество, в котором живет женщина, настроено против творческой функции своих членов, если оно разрушает или расшатывает все архетипы, извращает их структуру или смысл, то они так и войдут в души людей в искаженном виде – не как здоровая сила, полная жизни и возможностей, а как сила сломленная.

Если эти элементы, призванные обеспечивать и питать творческую жизнь, но искаженные и поврежденные, активизируются в женской душе, то трудно даже хоть как‑то понять, что именно не в порядке. Угодить под власть комплекса – все равно что оказаться в черном ящике. Там темно, мы не видим, что нас схватило, – знаем только, что попались. Мы на время теряем способность выстраивать мысли и приоритеты и, как и все загнанные существа, начинаем действовать наобум. Иногда опрометчивые поступки очень полезны, а первая мысль бывает самой верной – но не в этом случае.

Если творческий процесс отравлен или застопорен, женщина кормит душу‑самость "понарошку". Она старается не замечать состояние анимуса: то подбросит душе семинар, то урвет для нее кусочек времени для чтения. Но в итоге никой пищи не получается. Женщина только обманывает себя.

Когда река умирает, она лишается течения, жизненной силы. Индуисты говорят: лишившись Шакти, женского олицетворения жизненной силы, Шива, воплощающий способность к действию, становится трупом. Она – жизненная сила, одушевляющая мужской принцип, а мужской принцип, в свою очередь, одухотворяет действие во внешнем мире [11].

Итак, мы видим, что необходимо сохранять в реке разумное равновесие между илом и чистой водой, иначе ничего не получится. Но, чтобы этого добиться, непосредственное окружение должно быть благоприятным. Когда дело касается выживания, мы видим один неопровержимый факт: чем менее доступно самое необходимое – пища и вода, безопасность и кров, – тем меньше выбор. А чем меньше выбор, тем меньше возможностей для творческой жизни, ведь для творчества необходимо изобилие, бесконечное сочетание всего, что есть на свете.

Роковой идальго в сказке – олицетворение глубинной, но легко узнаваемой части раненой женщины. Он ее анимус, который побуждает к борьбе, но оружием становится не творчество – часто она даже не способна до этого дойти, – а однозначное разрешение, твердая внутренняя поддержка, позволяющая творить по собственному усмотрению. Здоровый анимус предназначен для того, чтобы участвовать в деятельности реки, и так оно и должно быть. При полном единстве он становится помощником, который следит за тем, чтобы все шло наилучшим образом. Но в сказке "La Llorona" анимус является односторонним: одерживая победу, он препятствует свежей новой жизни и стремится господствовать над жизнью души. Если злокачественный анимус набирает такую силу, женщина может начать чернить собственную работу или, впав в другую крайность, симулировать активность. Когда это происходит, творческий выбор постепенно оскудевает. Захватив власть, анимус начинает помыкать женщиной, он порочит ее работу и этим, так или иначе, лишает ее подлинной значимости. И все это потому, что идальго погубил реку.

Давайте сначала разберем параметры анимуса в целом, а потом посмотрим, почему тот, который здесь описывается, губительно сказывается на творческой жизни женщины и что с этим можно и нужно делать. Творчество должно быть актом чистого сознания. Его деятельность отражает чистоту реки. Анимус, то, что поддерживает внешнее действие, – это мужчина на реке. Он управляющий. Он хранитель и защитник воды.

 

 

Мужчина на реке

 

Прежде чем мы сумеем понять, что сделал в сказке La Llorona отравивший реку мужчина, нужно уяснить, почему то, что он олицетворяет, считается положительным конструктом женской психики. В классической юнгианской трактовке анимус – это душевная энергия женщины, которой приписывают мужское начало. Однако многие женщины‑психоаналитики, в том числе и я, на основе собственных наблюдений отказались от этого классического подхода и стали утверждать, что этот животворящий источник является не мужским, чуждым женщине началом, а женским, то есть близким и понятным [12].

И все же я считаю представление об анимусе как о мужском начале вполне правомерным. Существует тесная взаимосвязь между женщинами, которые боятся творить – боятся проявлять свои идеи в мире или же делают это без должного уважения либо необдуманно, – и их снами, в которых могут присутствовать многочисленные образы раненых или наносящих раны мужчин. И напротив, в снах женщин, обладающих сильной способностью к самовыражению, часто присутствует образ сильного мужчины, каждый раз в новом облике.

Анимус лучше всего понимать как силу, которая помогает женщине действовать во внешнем мире себе на благо. Анимус помогает ей конкретно выражать ее особые, женские, внутренние мысли и чувства конкретным образом: эмоционально, сексуально, материально, творчески и т.п. – а не в виде модели, которая равняется на обусловленный обществом стандарт мужского развития.

Мужские образы в женских снах, скорее всего, означают, что анимус – это не душа женщины, а нечто "из, от и для" ее души [13]. В уравновешенном и неизвращенном виде анимус – это необходимый "связующий" мужчина. Этот образ обычно обладает удивительными способностями, которые позволяют ему выполнять функцию поставляющего и связующего звена. Он снабженец души. Он импортирует и экспортирует знания и продукты. Он выбирает лучшее из того, что предлагается, назначает лучшую цену, контролирует правильность обмена, сопровождает, наблюдает.

Еще один способ понять, что такое анимус, – видеть в Дикой Женщине, душе‑Самости, художника, а в анимусе – руку художника [14]. Дикая Женщина – водитель; анимус толкает машину. Она сочиняет песню – он ее аранжирует. Она изобретает – он дает советы. Без него пьеса может быть создана в воображении, но никогда не будет написана и тем более исполнена. Без него театр может быть переполнен, но занавес никогда не поднимется и не вспыхнут огни рампы.

Если перевести здравый анимус как понятие на язык испанской метафоры, его можно назвать el agrimensor, землемер, – человек, который знает рельеф местности и, вооружившись компасом и рулеткой, измеряет расстояние между двумя точками. Он устанавливает пределы участка и его границы. Можно также назвать его eljugador, букмекер, – человек, который знает, сколько и на кого поставить, чтобы выиграть. Таковы некоторые важнейшие аспекты здравого анимуса.

Итак, анимус курсирует по дороге, соединяющей два, а то и три мира: нижний, внутренний и внешний. Все женские чувства и мысли он берет с собой и возит по всем этим территориям, во всех направлениях, потому что ему люб весь мир. Он привозит ей мысли "оттуда", а мысли ее души‑Самости везет через мост к созреванию и дальше, "на рынок". Без строителя и содержателя этого моста внутренняя жизнь женщины не смогла бы осмысленно проявляться во внешнем мире.

Необязательно называть его "анимус" – выберите для него любые слова или образы по своему вкусу. Но имейте в виду, что сегодня в женской культуре к мужскому относятся подозрительно: для одних это боязнь "потребности в мужчине", для других – трудное выздоровление от нанесенной им травмы. Обычно такая настороженность – следствие боли от ран, которые только‑только начали затягиваться, ран, нанесенных семьей и обществом в прежние времена, когда к женщине относились не как к личности, а как к рабыне. В памяти Дикой Женщины еще свежо то время, когда одаренных женщин отшвыривали, как мусор, когда женщина могла породить идею только тайно выносив и оплодотворив ее в мужчине, который потом открывал ее миру под собственным именем.

Но я думаю, что в конечном итоге мы не можем отбрасывать ни одну метафору, которая помогает нам понимать и жить. Ведь я не выброшу палитру, если в ней не хватает красного цвета, или синего, или желтого, или черного, или белого. И вы тоже. Анимус – это главный цвет в палитре женской души.

Поэтому анимус, или женская природа противоположного пола, – это не природа женской души, а глубокий психический интеллект, обладающий способностью действовать. Он курсирует между мирами, между разными пунктами души. Эта энергия обладает способностью, проявляясь вовне, выражать желания эго, воплощать импульсы и идеи души и таким образом явно и конкретно реализовывать творческое начало женщины.

Ключевой аспект развития полезного анимуса – это реальное проявление связных внутренних мыслей, импульсов и идей. Хотя здесь мы говорим о развитии положительного анимуса, нужно иметь в виду следующее: целостный анимус развивается в полном сознании и при тщательном самонаблюдении. Если не обращать пристального и постоянного внимания на свои мотивы и склонности, результатом будет недоразвитый анимус. Такой небезопасный анимус может и, безусловно, будет бездумно выполнять стихийные импульсы эго, выталкивая наружу разнообразные слепые амбиции и воплощая несметное множество непроверенных склонностей. К тому же анимус – это такой элемент женской души, который необходимо упражнять: устраивать ему постоянную разминку, чтобы и сама женщина, и он могли действовать целостно. Если женщина в своей душевной жизни пренебрегает полезным анимусом, он атрофируется, точь‑в‑точь как мышца, которая слишком долго бездействовала.

Хотя некоторые женщины утверждают, что природа женщины‑воительницы, женщины‑амазонки, женщины‑охотницы может заменить это "мужское в женском", на мой взгляд, в мужской природе есть много слоев и оттенков, скажем, нечто вроде интеллектуального творения правил, установления законов, определения границ – чрезвычайно ценных для живущих в современном мире женщин. Эти мужские качества, возникающие из инстинктивного душевного темперамента женщины, следует отличать от тех, что идут от ее женской природы [15].

Поскольку мир, в котором мы живем, требует от нас как медитативных, так и внешних действий, я считаю, что представление о мужской природе, анимусе в женской душе очень полезно. В условиях равновесия анимус действует как помощник, товарищ, любовник, брат, отец, царь. Это не значит, что анимус – царь женской души, как это могло бы быть по условиям ущербной патриархальной точки зрения. Это значит, что женской душе присущ царственный аспект, который, если развивать его целенаправленно, будет относиться к дикой природе с любовью и заботой. С точки зрения архетипа, царь – это символ энергии, которая должна работать ради женщины и на ее благо; он господствует над тем, что она сама и ее душа ему доверили, правит теми душевными владениями, которые она ему пожаловала.

Вот как должно обстоять дело, но в сказке анимус преследует иные цели и делает это за счет дикой природы. По мере того как река переполняется отходами, сам поток начинает отравлять другие аспекты творческой души, особенно неродившихся детей женщины.

Что получается, когда душа отдала анимусу власть над рекой, а он ею злоупотребил? В детстве я слышала, что творить во благо так же легко, как творить во вред. Я не считаю, что это так. Поддерживать чистоту реки гораздо трудней. Гораздо легче предоставить ей загнивать. Следует уяснить, что сохранение чистоты потока – естественная задача, которая стоит перед всеми нами. Мы надеемся как можно быстрее и активнее прекратить его загрязнение.

Но что делать, если творческим потоком что‑то овладевает, делая его все грязнее и грязнее? Что, если мы, обманувшись, начинаем по ошибке получать от этого некую выгоду и не только одобрять такое положение дел, но и полагаться на него, зарабатывать на нем, ощущать, что оно несет нам жизнь? Что, если мы пользуемся им, чтобы утром встать с постели, чтобы куда‑то попасть, чтобы стать кем‑то в собственных глазах? Такие ловушки поджидают нас всех.

В этой сказке идальго олицетворяет тот аспект женской души, который, попросту говоря, испортился. Он стал продажным, он извлекает выгоду из того, что производит яд, он каким‑то образом связан с нездоровой жизнью. Он подобен царю, который правит благодаря искусственно созданному голоду. Он не мудр и никогда не добьется любви женщины, которой стремится служить.

Очень хорошо, если в душе женщины присутствует верный анимус, сильный, дальновидный, слышащий все, что творится во внешнем мире и во внутреннем, способный предсказать, что будет дальше, строящий законы и правосудие на совокупности того, что он ощущает и видит во всех мирах. Но в нашей сказке анимус неверен. В женской душе роль анимуса, которого олицетворяет благополучный идальго, царь или наставник, состоит в том, чтобы помогать женщине реализовать свои возможности и цели, проявлять идеи и идеалы, которыми она дорожит, оценивать справедливость и целостность вещей, заботиться о вооружении и разрабатывать стратегию, когда ей что‑то угрожает, помогать ей объединить все территории души.

Когда анимус становится угрозой, как мы это видим в сказке, женщина утрачивает уверенность в своих решениях. По мере того как анимус все больше слабеет от собственной однобокости: от обмана, воровства, позерства, которые порочат и его, и женщину, – вода в реке превращается из одной из жизненных необходимостей в такую же опасность, как наемный убийца. И тогда стране грозит голод, а реке – полное загрязнение.

В латинском языке глаголу "творить" [16] соответствует слово creare, что значит производить, порождать (жизнь), создавать на том месте, где раньше ничего не было. Если пить воду из загрязненной реки, это ведет к остановке внутренней, а значит, и внешней жизни. В нашей сказке загрязнение приводит к рождению детей‑калек, а дети символизируют новые идеи и идеалы. Дети олицетворяют нашу способность порождать что‑то новое там, где раньше не было ничего. Мы понимаем, что происходит такая деформация новых возможностей, когда у нас возникают сомнения: способны ли мы думать, действовать, быть и, в первую очередь, – вправе ли мы это делать.

Одаренные женщины, даже обретая творческую жизнь, даже когда их руки, их перо, их тело начинают творить прекрасные произведения, продолжают сомневаться: настоящая ли я писательница, художница, актриса, человеческая личность? Конечно же, все они настоящие, даже если им угодно сбивать себя с толку рассуждениями о "настоящем". Крестьянка, которая смотрит на свою землю и прикидывает, что посеять весной, – настоящая. Бегунья, которая делает первый шаг, – настоящая. Цветок, который еще не появился из материнского стебля, – настоящий. Дерево, которое еще заключено в семечке, сидящем в сосновой шишке, – настоящее. Старое дерево – настоящее живое существо. Настоящее – все то, что живет.

У разных женщин анимус развивается по‑разному. Это не полностью сформировавшееся существо, которое выходит из божественных чресел. Он явно обладает неким изначальным или врожденным качеством, но должен "вырасти", получить воспитание и образование. Он должен превратиться в мощную и непосредственную энергию. Но если многочисленные силы общества и личности повреждают анимус, то между внутренним миром души и внешним миром – миром чистой страницы, чистого холста, пустой сцены, застывшего в ожидании зала заседаний или собраний – обосновывается нечто вялое, нечто мелочное или та мертвечина, которую мы называем нейтральностью. И вот это "нечто" – обычно оно бывает недоверчивым, непонятым или недооцененным – забивает реку, засоряет мысли, застопоривает перо и кисть, закрепощает суставы на бесконечно долгое время, покрывает коркой свежие идеи, и от этого мы начинаем страдать.

Для души характерно одно странное явление: если у женщины поврежден анимус, то любой ее творческий акт его возбуждает, и он бросается в атаку. Она берется за перо – завод начинает изрыгать в реку яд. Она хочет поступить на курсы или в репетиционный класс, но останавливается на полпути, задыхаясь от недостатка духовной пищи и поддержки. Женщина рвется вперед, но ее все время что‑то отбрасывает назад. Так множится число недошитых платьев, неразбитых цветочных клумб, неосуществленных путешествий, ненаписанных любовных писем, невыученных иностранных языков, пропущенных уроков музыки, тканей, которые свисают со станка в напрасном ожидании…

Все это увечные существа, отравленные дети La Llorona. Их бросают в реку, в ту самую загрязненную воду, которая их искалечила. В наилучшей архетипической ситуации может произойти следующее: попускав пузыри, они возродятся, как феникс из пепла, в новом облике. Но поскольку с анимусом не все в порядке, у женщины нарушена способность отличать одно побуждение от другого, не говоря уже о том, чтобы проявлять и использовать свои идеи в мире.

Поэтому самое трудное впереди: нужно покопаться в грязи, чтобы найти погребенные под ней драгоценные дары. Мы должны, как La Llorona, прочесать реку, чтобы обрести свою душевную жизнь, творческую жизнь. И еще одна, не менее трудная задача: мы должны очистить реку, чтобы La Llorona смогла увидеть, найти души своих детей и, обретя покой, творить снова.

Общество, которое обладает огромной способностью обесценивать женское начало и не понимать связующей силы мужского [17], еще больше усугубляет вред от "заводов" и загрязнения. Оно слишком часто держит женский анимус в изгнании, настойчиво задавая один из тех неразрешимых и абсурдных вопросов, которые комплексы выдают за насущно важные и перед которыми пасуют многие женщины: "Ты настоящая писательница (художница, мать, дочь, сестра, жена, любовница, танцовщица), настоящий работник (человек)?" Или: "Ты по‑настоящему талантлива (одарена, достойна)?" Или: "Ты можешь сказать что‑то такое, что по‑настоящему заслуживает внимания (проливает свет, принесет пользу человечеству, поможет найти лекарство от рака)?"

Нет ничего удивительного в том, что, если анимус занят производством чего‑то вредного, производительность женщины падает по мере убывания ее уверенности и творческой энергии. В таком состоянии женщины говорят, что "не могут найти выход" из творческого застоя или хотя бы его причину. Их анимус высасывает из реки весь кислород, и они ощущают "неимоверную усталость", страдают от "колоссальной потери энергии", они не в состоянии "сдвинуться с места", чувствуют, будто их "что‑то не пускает".

 

 

Повернуть реку вспять

 

Природа Жизни‑Смерти‑Жизни заставляет Судьбу, взаимоотношения, любовь, творчество и все остальное стихийно образовывать естественные структуры и следовать в таком порядке: творение, рост, сила, убывание, смерть. Следствием нарушения потока становится кража или отсутствие идей, мыслей, чувств. Вот как можно повернуть реку вспять.

Получайте питание – с этого нужно начинать очистку реки. Вредные загрязнения в реке становятся очевидными, когда женщина отклоняет искренние комплименты по поводу своей творческой жизни. Это могут быть легкие загрязнения, как в том случае, когда она говорит: "Как это мило с вашей стороны – сказать мне такой комплимент", но может быть и большая беда: "А, это старье" или "Должно быть, вы не в своем уме". Возможна и оборонительная реакция: "Разумеется, у меня большой талант, странно, что вы не замечали этого раньше!" Все это признаки поврежденного анимуса. То хорошее, что проникает в женщину, бывает мгновенно отравлено.

Чтобы обратить это явление вспять, нужно научиться принимать комплименты (даже если вначале это выглядит так, будто женщина набрасывается на комплимент, чтобы на этот раз оставить его себе), смаковать их, отгонять зловредный анимус, который хочет убедить автора комплимента: "Напрасно вы так думаете, ведь вы не знаете, сколько ошибок она наделала, что она за дрянь…" и т.д.

Особой притягательностью для вредных комплексов обладают самые плодотворные, самые революционные и замечательные идеи и самые яркие виды творчества. Поэтому здесь не может быть двух мнений: нужно призвать к действию более зоркий анимус, а старый отправить на покой, то есть отослать в архивный слой души, где хранятся обескровленные и сложенные вчетверо импульсы и катализаторы. Там они становятся памятниками прошлого, а не действующими лицами или аффектами.

Реагируйте – тем самым вы очищаете реку. Волки ведут в высшей степени творческую жизнь. Каждый день, чтобы достичь желанной цели, им приходится десятки раз делать выбор, решать, как поступить, оценивать расстояние, концентрироваться на добыче, прикидывать шансы, использовать возможности, остро реагировать. Их способность находить спрятанное, реализовывать намерение, сосредоточиваться на желаемом результате и на усилиях по его достижению – именно эти качества требуются людям для творческих свершений.

Чтобы творить, необходимо уметь реагировать. Творческое начало – это способность реагировать на все, что происходит вокруг. Умение выбирать из сотен возможных мыслей, чувств, действий и реакций, которые у нас возникают, и объединять их в едином отклике, в едином выражении или послании, передающем момент, страсть и содержание. В этом смысле утрата творческого состояния означает, что мы, оказывается, ограничены единственным выбором, лишены чувств и мыслей, вынуждены их подавлять или подвергать цензуре, не действовать, не говорить, не делать, не быть.

Будьте дикой – тем самым вы очищаете реку. В своем первозданном виде река не бывает загрязненной, это наша работа. Река не пересыхает, мы ее перегораживаем. Если мы хотим дать ей свободу, нужно отпустить свою происходящую на уровне понятий жизнь на волю, предоставить ей свободно течь, приносить все что угодно, изначально не подвергать ничего цензуре. Это и есть творческая жизнь. Она содержит в себе божественный парадокс. Это абсолютно сокровенный процесс. Чтобы творить, нужно добровольно стать круглым дураком, сесть на трон на спине осла и начать плеваться рубинами. Тогда река потечет, тогда мы сможем стоять в ее стремительных струях. Сможем подставить подол и зачерпнуть, сколько в силах унести.

Начните – тем самым вы очищаете загрязненную реку. Если вы боитесь, боитесь неудачи, я говорю вам: начинайте и потерпите неудачу, если это необходимо, соберитесь с силами и начните снова. Снова неудача – так что же? Начните еще раз. Нас удерживает не неудача; это нежелание начинать сызнова приводит нас к застою. Вы боитесь – ну и что? Если вы боитесь, что что‑то собирается на вас наброситься и укусить, то, бога ради, разделайтесь с ним наконец! Пусть ваш страх выпрыгнет и укусит вас, чтобы вы могли с ним покончить и идти дальше. Вы справитесь с ним. Страх пройдет. В этом случае лучше встретиться с ним лицом к лицу, прочувствовать его и покончить с ним, чем продолжать им пользоваться, чтобы уклониться от очистки реки.

Берегите свое время – так вы не допустите загрязнений. В Скалистых горах живет одна моя знакомая художница. Когда ей вздумается порисовать или поразмышлять, она вешает на преграждающую подъезд к ее дому цепь табличку: "Сегодня я работаю и гостей не принимаю. Я знаю, вы думаете, что вас это не касается, потому что вы мой банкир, агент или лучшая подруга. Вы ошибаетесь".

Другая моя знакомая, скульптор, вывешивает на своих воротах такую табличку: "Не беспокоить – если только я не выиграла в лотерею или кто‑нибудь не видел Иисуса на Старом Таосском шоссе". Из этого можно сделать вывод, что у хорошо развитого анимуса надежные границы.

Продолжайте в том. же духе. Как не допускать загрязнений впредь? Настоятельно требуя, чтобы ничто не мешало нам проявлять прочно укоренившийся анимус, продолжая прясть свою душу, делая то, что нас окрыляет, занимаясь искусством, кройкой и шитьем собственной психики, независимо от того, чувствуем мы себя сильными или нет, ощущаем свою готовность или нет. Если это необходимо, привяжите себя к мачте, к стулу, к письменному столу, к дереву, к кактусу – к месту своего творчества. Очень важно, хотя, как правило, мучительно, уделять творчеству необходимое время, не увиливать от трудных задач, неизбежных в стремлении к мастерству. Истинно творческая жизнь может проявляться по‑разному.

Вредные комплексы, которые возникают на пути, изгоняются или преображаются – на последнем этапе пути вас будут вести ваши сны. Для этого необходимо настоять на своем раз и навсегда и сказать: "Творческая жизнь мне дороже, чем пособничество собственному угнетению". Если бы мы жестоко обращались со своими детьми, к нам заявились бы сотрудники Службы защиты детей. Если бы мы жестоко обращались со своими домашними животными, к нам нагрянули бы представители Общества защиты животных и взяли нас в оборот. Но нет ни творческого патруля, ни душевной полиции, которые вмешаются, если мы будем постоянно морить голодом собственную душу. Есть только мы сами. Мы единственные, кто может опекать душу‑Самость и героический анимус. Это просто зверство – поливать их раз в неделю или раз в месяц, а то и раз в год. У каждого из них свой суточный ритм. Мы и вода нашего мастерства нужны им каждый день.

Оберегайте свою творческую жизнь. Если вам не грозит hambre del alma, душевный голод, назовите свою проблему, какой бы она ни была, и разрешите ее. Занимайтесь своей работой каждый день. И еще: следите, чтобы ни мысль, ни мужчина, ни женщина, ни подруга, ни религия, ни работа, ни ворчливый внутренний голос не смогли загнать вас в состояние душевного голода. А если понадобится, покажите клыки.

Создайте себе подлинное дело. Постройте приют тепла и знания. Соберите свою энергию воедино. Строго соблюдайте равновесие между скучным исполнением долга и личной увлеченностью. Оберегайте душу. Ни на шаг не отступайте от полноценной творческой жизни. Не позволяйте ее похитить ни своим комплексам, ни обществу, ни интеллектуальному мусору, ни звучной аристократической, педагогической или политической трескотне.

Обеспечьте питание для творческой жизни. Хотя есть много вещей, полезных и питательных для души, большинство из них можно подразделить на четыре категории продуктов питания, необходимых для Дикой Женщины: время, причастность, увлеченность и независимость. Запасайте их. Они помогут сохранить чистоту реки.

Когда река очищена, она течет свободно, творческая отдача женщины повышается, а дальше следует естественным циклам: повышается, понижается и снова повышается. Ничто не может быть унесено или испорчено надолго. Любые возникающие загрязнения будут естественно и эффективно нейтрализованы. Река снова становится нашей системой питания – мы можем входить в нее без страха и пить из нее без опаски; рядом с ней мы можем утешить истерзанную душу La Llorona: исцелить ее детей и вернуть их матери. Мы можем остановить отравляющую работу завода, создать новый анимус. Там, у реки, мы сможем жить как нам хочется, как мы считаем нужным, держа на руках многочисленных детей, показывая им их отражения в чистой, прозрачной воде.

 

 

Цель и фабрика грез

 

В Северной Америке сказка "Девочка со спичками" больше всего известна в переложении Ханса Кристиана Андерсена. Суть ее – показ того, что такое отсутствие питания, отсутствие цели и к чему оно приводит. Это очень старая сказка, которую рассказывают по всему миру в разных вариантах. Иногда ее герой – угольщик, который использует последнюю горсть угля, чтобы согреться, и грезит о прошедших временах. В некоторых версиях в качестве символа используются не спички, а что‑то другое, как, например, в сказке "Маленький цветочник", повествующей о юноше с разбитым сердцем, который, глядя в сердцевинки последних цветов, уходит из жизни.

Хотя, взглянув на внешнюю канву, кто‑то может назвать эти сказки слезливыми, имея в виду, что им свойственна избыточная сентиментальность, было бы ошибкой слишком легко от них отмахнуться. На самом деле эти истории рисуют яркий образ души, которую пагубные влияния доводят до предела, когда дух реальной и трепетной жизни начинает "умирать" [18].

Приведенную ниже версию "Девочки со спичками" я услышала от своей тетки Катерины, которая перебралась в Америку после Второй мировой войны. Во время войны захолустная венгерская деревушка, где она жила, трижды переходила из рук в руки, поочередно становясь добычей трех враждующих армий. Начиная сказку, тетя всегда говорила, что в жестоких условиях нежные сны не приносят пользы, что в трудные времена нужно видеть трудные сны, реальные сны, которые сбудутся, если мы будем усердно работать и пить молоко за здоровье Пресвятой Девы.

 

 

ДЕВОЧКА СО СПИЧКАМИ

 

Жила‑была маленькая девочка. Не было у нее ни отца ни матери, и жила она в темном лесу. На краю леса стояла деревня, и вот девочка надумала покупать там спички по полгроша, а потом продавать их в городе, на улице, за грош. Если торговля шла хорошо, она покупала себе краюшку хлеба, возвращалась в свою лесную хижину, накрывалась всем тряпьем, которое у нее было, и засыпала.

Пришла зима, а с ней и морозы. Башмаков у девочки не было, а пальтишко так износилось, что просвечивало насквозь. Ноги у нее совсем посинели, а пальцы на них побелели, как и пальцы на руках и кончик носа. Она бродила по улицам и спрашивала прохожих: "Не желаете ли купить у меня спички?" Но никто не останавливался, никто не обращал на нее никакого внимания.

Однажды вечером она села и сказала себе: "Ведь у меня есть спички. Можно развести огонь и согреться". Но у нее не было ни щепок, ни дров. Тогда она решила просто зажигать спички.

Села на улице, вытянув ноги перед собой, и чиркнула первую спичку – ив тот же миг холода и снега как не бывало. Там, где только что мела метель, появилась комната – просторная комната с большой темно‑зеленой изразцовой печкой, дверцу которой украшали затейливые чугунные узоры. От печки шел такой жар, что воздух в комнате подрагивал. Малютка прижалась к печке и ощутила райское блаженство.

Но вдруг печка пропала – девочка снова сидела на снегу, так отчаянно дрожа, что зубы стучали. Тогда она чиркнула вторую спичку, свет ее упал на стену соседнего здания, и стена вдруг стала прозрачной. Там был стол, покрытый снежно‑белой скатертью, на столе белые‑пребелые фарфоровые тарелки и блюдо с гусем, которого только‑только вынули из духовки. Но только девочка протянула руку, чтобы взять свою порцию, как видение исчезло.

Снова вокруг был только снег. Но закоченевшие ноги больше не болели. Мороз, жаля и кусая, поднимался по телу все выше. Малютка чиркнула третью спичку.

В ее пламени возникла чудесная рождественская елка, нарядно украшенная белыми свечами в кружевных оборках и чудесными стеклянными игрушками. На ней мигали тысячи огоньков, так много, что и не сосчитать.

Девочка не сводила глаз с огромного дерева – оно вздымалось все выше и выше, пока не превратилось в усеянное звездами небо; по небу прокатилась звезда, и она вспомнила, как мать говорила: звезда падает, когда умирает чья‑то душа.

Вдруг откуда ни возьмись появилась ее бабушка, такая теплая и добрая. Увидев ее, малютка обрадовалась. Бабушка расправила передник и, закутав в него девочку, прижала к себе обеими руками. Малютке стало очень покойно.

Но тут образ бабушки стал бледнеть. Девочка чиркала одну спичку за другой, чтобы удержать бабушку… еще и еще, чтобы не отпустить ее… И вот они вдвоем стали подниматься на небо, туда, где нет ни холода, ни голода, ни боли. А утром на улице нашли девочку, мертвую и застывшую.