Theology of Culture, p. 24.

¹⁰⁰ См. выше.

¹⁰¹ «Chorus from "The Rock",» in Complete Poems and Plays of T.S. Eliot, p. 103.

Вечное возвращение и странствие героя

Восстановление этих глубинных законов поможет исцелить миро­вую рану и дать новое направление устремлениям души.

* * *

Несколько лет тому назад, навещая своего сына в Санкт-Пе­тербурге, штат Флорида, я посетил музей Сальвадора Дали. Его сюрреалистические полотна сначала вводили публику в шок, а за­тем влились в русло современной культуры. На стене музея мож­но прочесть его замечание: «Разница между мной и сумасшедшим заключается в том, что я не сумасшедший».

Выросший в испанской культуре, Дали впитал в себя догму своего народа, имя которой романский католицизм, хотя его виде­ние часто открывало доступ к постижению всей среднеземномор-ской мифологии. Пока я бродил по музею, меня одолевали мыс­ли, которые, наверное, были и у Юнга, когда он преодолевал защи­ты шизофреников, работая в клинике Бургхольцли в Цюрихе: «Я уже был здесь; я уже это видел». На некоторых картинах Дали я увидел интуитивно схваченную художником глубинную драму Великой Матери, скрытую под покровом патриархальности ис­панской церкви.

На одном полотне с изображением Тайной вечери Дали пред­ставил два уровня ритуального sparagmos'a. - расчленение тела и его трансформацию в душах апостолов. Обе эти плоскости были совершенно очевидны: земной Христос и божественный младенец должны пройти через расчленение и трансформацию. В сцене рас­пятия Дали изображает античную драму Марии, находящейся у ног Христа в образе Великой Матери и одновременно земной кре­стьянки. Интерпретация Дали раскрывает драму глубинного ми­фического цикла, великого круга. На картине, изображающей от­крытие нового мира, появляется та же энергия: младенец спуска­ется от Небесного Отца, проходит через Великую Мать, входит во внешний мир и перевоплощается через страдания, возвращаясь в период великого цикла.

На картине «Галлюцинирующий тореадор» слева вверху можно увидеть Мать (часто изображаемую Дали в облике своей жены Галы) и таким образом еще раз убедиться в совершении ри­туала sparagmos'a. Те из нас, кто не вырос в Испании, могут счи­тать бой быков чрезвычайно безжалостным и безнравственным; однако бой быков, описанный Хэмингуэем в рассказе «Смерть в

Глава 2

полдень», представляет собой произведение искусства, основан­ное на мифической истории, на ритуальном жертвоприношении буйвола, непреходящем символе в средиземноморской культур­ной традиции Великой Матери. Таким образом, убийство быка имеет прямой аналог в Евхаристии и жертве Agnus Dei. Бык отда­ет в жертву свою плоть и кровь, так же, как и тореадор, разыгры­вающий стилизованный танец смерти. Каждый из них является ребенком Великой Матери и вместе с тем символизирует неумо­лимый поворот великого круга, постоянное движение вперед и вечное возвращение.

В этом и многих других своих произведениях Дали вскрыл глубину фундаментальных образов и восстановил их архетипичес-кое воздействие. Очень важно понять, что представляет собой эта архетипическая размерность. Просто предположить, что цель это­го цикла заключается в кровопролитии и жертвоприношении, смерти и возрождении, - значит привести себя к страданию из­бранных, а через это страдание подняться над преходящими ужа­сами жизни в иную, мифологическую размерность таинства и смысла.

Смысл в жизни отсутствует до тех пор, пока человек не со­прикоснется со своими корнями. В произведениях Дали раскры­вается бездонная глубина таких событий повседневной светской жизни, как завоевание колоний и бой быков. В них органически соединяются превратности жизни, ужас смерти и превращение в прах. Отдельно взятая человеческая душа совершает свое движе­ние в широком контексте. Смерть - это убийство, и человек при­зван участвовать в священной драме, в постоянно изменяющемся и в то же время вечном возвращении.

* * *

В автобиографии Юнг пишет:

«Я часто видел, как люди становились невротиками, так как довольствовались недостаточными или неправильными отве­тами на те вопросы, которые ставила перед ними жизнь. Они искали успеха, положения, удачной женитьбы, славы, а оста­вались несчастными и страдали от неврозов, даже достигнув всего, к чему так стремились. Эти люди страдают какой-то духовной узостью, жизнь их обычно бедна содержанием и ли-

Вечное возвращение и странствие героя

шена смысла. Как только они находят пути к духовному раз­витию и самовыражению, невроз, как правило, проходит»¹⁰².

Точка зрения Юнга заслуживает того, чтобы рассмотреть ее подробнее. В традиции шаманского лечения то, что мы называем неврозом, воспринимается как отчуждение человека от своих ми­фических корней. (В прошлом столетии психологов называли от­шельниками.) Таким образом, шаман должен нараспев рассказы­вать истории о сотворении мира и мифы о его зарождении лишь для того, чтобы восстановить связь человеческой души с ее поте­рянными корнями, с архетипическими ритмами. Если мы живем внутри слишком узкого мифа, то есть внутри некоторой совокуп­ности образов, порожденных нашей культурой или семьей, приро­да которой ограничивает душевное здоровье, то страдаем от само­изоляции, которую называем неврозом.

Индо-германский корень angh, от которого происходят сло­ва anxiety, angst, anger и angina*, этимологически означает «огра­ничение»; ограничение организма мифом, который для него слиш­ком тесен, деформирует человеческую душу и несет угрозу само­му ее существованию. Нам необходимо определить свое место в этом великом круге. Юнг утверждает, что невроз - это «страдание души, не нашедшей своего смысла»¹⁰³. Таким образом, мы обяза­ны найти этот смысл, чтобы жизнь не была пуста и абсурдна. Что­бы укрепить внутри себя совершение этого перехода к ощущению смертности во всей его глубине и протяженности, нам следует не только быть полностью убежденными в неизбежности прощально­го осеннего крика журавлей, покидающих нас и улетающих в теп­лые страны, но и в своем собственном участии в этом великом круге. Вечен не гусь, а цикл. Ощущение понимания нашего учас­тия в великом цикле возвышает нас над ужасными превратностя­ми плотоядной природы и помещает в мифологическое простран­ство смысла.

Осознание того, что существует глубинная размерность всех наших переживаний, расширяет наше видение, перемещая нас во вневременную область. Участие в великом цикле сохраняет и та­инство, которое он собой представляет, и праведность тех, кто умер. Осознание такого внутреннего ритма больше присуще на-