Формы бытия в антропосоциокультурную

Трактовка этого процесса, адекватно его объясняющая, принадлежит двум великим

мыслителям: в поэтической форме она была высказана И. В. Гёте, в теоретической — К.

Марксом. Вот как изложен в

«Фаусте» ход размышлений его героя на эту тему (в превосходном переводе Н. А.

Холодковского):

Написано: «Вначале было Слово ».

И вот уже одно препятствие готово:

Я слово не могу так высоко ценить.

Да, в переводе текст я должен изменить,

Когда мне верно чувство подсказало.

Я напишу, что Мысль всему начало.

Стой, не спеши, чтоб первая строка

От истины была недалека.

Ведь мысль творить и действовать не может!

Не Сила ли начало всех начал?

Пишу — и вновь я колебаться стал,

И вновь сомненье душу мне тревожит.

Но свет блеснул — и выход вижу я:

В Д е ян и и начало бытия.

Эта же мысль «блеснула» и К. Марксу, когда он формулировал в «Тезисах о

Фейербахе»отличие разрабатывавшейся им социально-философской концепции от всех

прежних разновидностей материалистической философии: в них действительность

рассматривалась «лишь в форме объекта, в форме созерцания», тогда как ее следует

рассматривать «в форме конкретной человеческой деятельности», «в форме практики».

Практика, понимаемая как целостный, материально-духовный процесс преобразования

реального бытия, согласно целям и идеальным проектам субъекта («субъективно» — прямо

говорит, завершая свою мысль, К. Маркс), и является исходной силой исторического процесса

превращения животного в человека; поистине: «В Деянии начало бытия».

Скажу поэтому сразу, что попытки оспорить это исходное положение социально-

философского учения К. Маркса, многократно предпринимавшиеся его критиками (в их числе

и таким замечательным социологом, каким был П. Сорокин), не представляются

убедительными, ибо они сводили мысль о примате способа материального производства либо к

конкретно трактуемой технологии, либо к производственным отношениям, либо даже к

физическому бытию индивида, а духовную жизнь общества отождествляли с «надстройкой»

над экономическим «базисом», тогда как, по К. Марксу, «надстройка» есть способ

политической и юридической организации общественного бытия; поэтому никто из критиков

К. Маркса не находил разумного ответа на вопрос: а что же, если не тип материально-

производственной практики и не ее изменения, может объяснить тип духовной жизни людей и

его историческую динамику?

Понятно, что речь не идет о некоем автоматическом отражении общественного бытия в

общественном сознании, — речь идет лишь о том, что глубинные корни последнего находятся в

материальной почве общественно-производственной практики, сколь бы далеким и подчас

извилисто-причудливым ни был путь от этой практики к высотам духовной жизни,

ценностного сознания, художественной деятельности людей. Чем дальше развивались

общество, культура, личность, тем сложнее становился этот путь и тем более широким

оказывался спектр его групповых и индивидуальных вариаций, но общий закон первичности

бытия, целостно понимаемой практики, оставался, остается сегодня и останется в обозримом

будущем неизменным. Во всяком случае весь развернутый в этом курсе анализ истории

мировой культуры доказывает верность такого — диалектико-материалистического, а не

механистически-материалистического, синергетически-материалистического, а не вульгарно-

материалистического — понимания этой истории.

У исторических истоков бытия человечества путь культурогенеза был самым коротким, ибо

Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+

(2)320 с.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 53

сознание вообще еще не отрывалось от практического существования очеловечивавшихся

животных. Академик Н. Н. Моисеев, один из крупнейших современных ученых,

участвовавших в освоении синергетической методологии анализа процессов развития, кратко и

выразительно описал обозначенный в названии данного параграфа процесс: «Как утверждают

климатологи, в начале четвертичного периода произошло резкое похолодание климата и как

следствие аридизация (то есть засуха. — М. К.) обширных зон нашей планеты. Значительно

уменьшилась площадь тропических лесов, что резко обострило конкуренцию различных видов

за ресурсы. Началась полная перестройка жизни, установившейся в третичном периоде. В

результате предки человека — австралопитеки — были вытеснены в саванну более

приспособленными для жизни в лесу человекообразными обезьянами»; однако «..вместо того,

чтобы погибнуть в опасной саванне, предок человека встал на задние лапы, освободив

передние, научился использовать искусственные орудия и превратился из мирного

вегетарианца в агрессивного хищника. Мозг и рождающийся разум стали главными гарантами

гомеостаза этого вида, а следовательно, и его развития»; в этом процессе естественный отбор

«..привел

к тому, что из многочисленных видов потомков австралопитеков, способных претендовать

на право быть предками современного человека, к концу палеолита остались только

кроманьонцы».

Эту лаконичную характеристику грандиозного исторического процесса «перестройки», как

назвал его Н. Н. Моисеев, бытия необходимо развернуть, выявляя именно системно-

синергетический характер данного процесса. Ключевым понятием окажется при этом понятие

функциональной асимметрии.

Хорошо известна фундаментально разработанная рядом отечественных и зарубежных

ученых теория симметрии; как свидетельствует монография А. В. Шубникова и В. А. Копцика

«Симметрия в науке и искусстве», она выросла на почве кристаллографии, в ходе изучения

принципов пространственного строения наиболее «чистых» по симметрической структуре

природных объектов, а за эти пределы была выведена авторами только в сферу

пространственных искусств, преимущественно орнамента, поскольку он воспроизводит

природные закономерности симметричного формообразования; явлений асимметрии,

диссимметрии, антисимметрии авторы упомянутого исследования касаются походя, ибо для

кристаллографии — равно как для физики, химии, ботаники, наконец, геометрии — основной

интерес представляют именно симметричные структуры, господствующие в пространственной

организации природных форм. Между тем в том классе систем, которые П. К. Анохин назвал

«функциональными» — систем биологических и, разумеется, антропосоциокультурных —

имманентным структурным свойством оказывается уже не симметрия, а асимметрия —

вспомним, что одним из самых значительных научных открытий XX века стало обнаружение

функциональной асимметрии человеческого мозга. О том, какое значение имеет это открытие,

говорит уже то, что оно выявило и асимметричную локализацию образно-эмоциональных и

интеллектуально-речевых процессов, протекающих в нашей психике, а также асимметричную

организацию мужской и женской психики и историко-культурную асимметрию «Запад —

Восток». Это свойство человеческого мозга исторически сформировалось в процессе

антропогенеза, благодаря развитию тех биологических предпосылок, которые имелись уже в

зарождавшейся асимметрии двуполушарного мозга высших животных, и оно формируется

заново всякий раз в процессе онтогенеза — в развитии психики индивида. Но и более того —

внимательное рассмотрение под этим углом зрения процесса филогенеза приводит к выводу,

что «функциональная асим-

метрия» сформировала не только мозг человека, но и ряд других сторон его телесного и

духовного бытия: соотношение передних и задних конечностей; соотношение правой и левой

рук; соотношение зрительного и слухового рецепторов; соотношение «языков» человеческого

общения; упоминавшееся соотношение анатомо-физиологических и психологических структур

и социокультурных функций мужского и женского полов, сделавшее асимметричным их

совместное бытие — семью...

Рассмотрим, поневоле эскизно и схематично, какое значение для становления культуры

имел этот исторический процесс (замечу, что я отвлекаюсь в этом анализе от важных для

физической теории симметрии различий между оппозиционными по отношению к симметрии

свойствами структур, фиксируемыми понятиями асимметрия, диссимметрия,

антисимметрия, поскольку с культурологической точки зрения различия эти несущественны,

а открытие функциональной асимметрии мозга придало понятию «асимметрия» и в

отечественной науке, и в зарубежной, категориальный статус; во всяком случае, если

исследования наших биологов опровергают вывод Дж. Экклеса, что мозг обезьян, даже

высших, симметричен и что «асимметрия является достоянием одного только человека», то

общим для них следует считать убеждение в необходимости разработки новой

самостоятельной научной дисциплины — «асимметрологии»).

Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+

(2)320 с.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 54

А) Начну с простейшего, однако основополагающего для процесса культурогенеза,

проявления данного структурного свойства — с превращения четырех симметричных лап

звериного предка человека в асимметричную биокультурную систему «руки — ноги»;

превращение это, анатомически закрепившееся в филогенезе, повторяется в развитии каждого

ребенка как чисто культурный феномен, ибо порождается он потребностью освободить

передние конечности от функций средств передвижения, идентичных у животных функциям

задних конечностей, дабы возможным стало необходимое для выживания человека рукомесло.

Это прекрасное русское слово объединяет в одном понятии «руку» и «ремесло», а другое, не

менее выразительное, слово — «приручить» — точно фиксирует роль руки в отношениях

человека и природы, ибо именно рукою человек овладевал природой, приручая не только

одомашниваемых животных, но и дикорастущие злаки, превращавшиеся в культурные

растения, и камень, превращавшийся в служащее человеку орудие и оружие, и огонь, разжигая

который и оперируя которым и для утепления, и для освещения, и для охоты,

и для приготовления пищи, первобытный человек обеспечил себе возможность выживания

и дальнейшего развития. Такова решающая роль дисимметризации, порождавшей

асимметричную структуру человеческого тела, — необходимое условие способности человека

выжить исторически в неравной борьбе с природой и условие культурного бытия каждого

индивида, с древнейших времен и по сию пору.

Именно эта функционально-деятельностная потребность определила асимметричное

строение самой кисти руки человека и его стопы. Я уже ссылался на воспроизведенные М. Ф.

Нестурхом в книге «Происхождение человека» таблицы-графы, представляющие формы ди-

стальных отделов конечностей 16 видов приматов (см. схему 10) — эти рисунки делают

наглядным нарастание асимметрии конечностей человека (прекрасная иллюстрация

анохинского закона «Функция определяет структуру»).

Б) Вместе с тем достижение данной цели потребовало асимметричного развития и самих

рук — функционального различия правой руки и левой. Практически-производственное

значение этого различия известно каждому по его собственной деятельности, наука же

установила перекрестную связь рук с работой правого и левого полушарий мозга. М. Ф.

Нестурх приводит данные антропологии: «..большинство людей являются правшами», — а

левшей насчитывается не более 5%. Примечательно здесь то, что «..обезьяны являются, как

правило, амбидекстрами», то есть пользуются в равной мере правой и левой передними

конечностями, и ребенок до 7 месяцев является «обоеруким». Более того, антрополог говорит и

о «функциональной и структурной асимметрии» ног человека, используя понятия

«правоногости» и «левоногости». В значении данной асимметрии убеждает — это особенно

интересно с культурологической точки зрения — метафорическое перенесение

пространственного положения рук на ценностное определение различных форм поведения во

многих сферах — широкое использование в быту, в нравственной и познавательной

деятельности оценочных терминов «правда», «правильно», человек «прав» или «не прав»;

употребление юридических понятий «право», «оправдание» и, напротив, «левые заработки»;

обозначение политических течений как «правых» и «левых».

В) Асимметрическая «праворукость» человека, порожденная функциональной

потребностью обеспечения эффективности практической деятельности, не случайно связана с

функциональной асимметрией мозга. Развитие способности левого полушария к

абстрактному мышле-

нию и его вербальному выражению (примечательно, что греческое «логос» имело двойной

смысл: и «мысль», и «слово») было ответом на отсутствующую у животного потребность в

познании природы, в котором у животного, инстинктивно управляющего своим поведением и

генетически транслирующего этот механизм, нет никакой необходимости. Правда, как

показали исследования, проведенные В. Л. Бианки, его сотрудниками и рядом зарубежных

ученых, зарождающаяся у животных функциональная асимметрия мозга имеет другое реальное

содержание, «предпосылочное», по точному выражению самого ученого, по отношению к

этому свойству человеческого мозга: у животного в работе правого полушария доминирует

такой способ обработки получаемой информации, который исследователь называет

«холистским», поскольку зрительное восприятие пространственных отношений основано на

целостном восприятии того, что «здесь и сейчас», и предполагает поэтому «иконический»

характер кодирования, а восприятие временных отношений вневизуально и «аналитично»,

требуя известного абстрагирования от непосредственного восприятия, а значит,

«символического» способа кодирования (использование В. Л. Бианки в этом же смысле

понятий «дедукция» и «индукция» представляется мне с философской точки зрения

некорректным).

Процесс формирования функциональных способностей левого полушария был, по

понятным причинам, еще более длительным, чем развитие способности прямохождения и

изменение анатомической структуры рук и ног, — он не завершился и в первобытности, и в

Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+

(2)320 с.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 55

традиционной культуре феодального общества, поскольку эти этапы истории культуры не

нуждались в преобладании способности человека познавать реальный мир, которая делает

научное мышление высшей формой познания; мировосприятие людей сохраняло, при всех его

модификациях, мифологически-религиозный характер, то есть опиралось на работу правого, а

не левого полушария; вместе с тем, поскольку левое еще не обрело высокой степени

самостоятельности, которая выражается в абстрагировании понятий от образов, рождаемых

активностью правого полушария, неразрывная связь левого с правым порождала такую

специфическую форму психической деятельности, как воображение, и крайнюю его форму —

фантазию (крайнюю — поскольку фантазия есть неподконтрольная разуму деятельность

воображения, которое создает образы небытия, неспособные реализоваться). Поскольку

познающее реальность мышление делало еще первые шаги в ходе активизации работы левого

полушария, воображение

слабо контролировалось мышлением, отчего мощь фантазии оказывалась безграничной; так

рождалась мифология, становившаяся господствующей формой общественного сознания.

Мифотворческая сила фантазии непосредственно опиралась на работу правого полушария,

поскольку создаваемые им образы имеют конкретно-чувственную, а не абстрактную форму,

однако предстают они как якобы созерцаемые, то есть только воображаемые. Поскольку же

эти плоды деятельности фантазии эмоционально окрашены и обращены к переживанию, не

отделимому от понимания, они становятся художественными образами. В сущности,

мифология есть не что иное, как художественно-образный способ освоения действительности,

воспринимаемый, однако, как ее адекватное описание — по великолепному определению К.

Маркса, миф есть «бессознательно-художественное», то есть не осознаваемое в своей

фантастичности, освоение действительности народной фантазией.

Замечу, что и в данном отношении онтогенез повторяет филогенез — у ребенка

художественно-образное мышление — «холистское» и фантасмагорическое — опережает

развитие абстрактного, левополушарного; оно не становится мифологическим только потому,

что этому мешают разъяснения взрослых, если под их же влиянием не обретает ту или иную

конкретную мифологическую форму. Но в онтогенезе, как и в филогенезе, активность

фантазии производна от жизненной необходимости человека в воображении как способности

предвосхищать в сознании плоды своей практической деятельности.

Будучи неинстинктивной, она должна управляться особой деятельностью сознания,

которую можно называть проективной, или предвосхищающей, или предвидящей

деятельностью, культурной по своему происхождению и функциям. В известном рассуждении

К. Маркса в «Капитале» четко описано качественное отличие структур двух типов созидания

— чисто природного, порождаемого генетически транслируемым инстинктом пчелы или

паука, и культурного, поскольку действия архитектора и ткача воплощают создаваемый его

воображением идеальный проект, «сознательную цель» человека, «которая как закон

определяет характер и способ его действий». Уже цитированный современный биолог Дж.

Экклес так пишет об этом: «Чтобы создать хотя бы самый примитивный топор, нужно иметь

предварительно представление о конечном продукте. Поэтому можно заключить, что уже

Homo habilis обладал, по крайней мере до известной степени, этой способностью

предвосхищения». Если же посмотреть на нее с пози-

ций асимметрологии, способность творения «еще-не-бытия» окажется в такой же мере

асимметричной по отношению к способности человеческой психики отражать «наличное

бытие», в какой асимметричны плоды левополушарной и правополушарной деятельности

нашего мозга. Правда, наука еще не знает, где и как в нашем мозгу локализованы «механизмы»

воображения, фантазии, художественно-образного воссоздания бытия, но можно

предположить, что они являются формами совместной деятельности обоих полушарий (в этом

отношении кажется прозорливым гегелевское определение художественно-творческой

способности как «мышления в образах»).

Во всяком случае представляется неосновательным заключение одного из зачинателей

изучения функциональной асимметрии мозга Р. Сперри, что «..полушария мозга ведут себя так,

как если бы одно ничего не знало о познавательной деятельности другого», ибо в этом случае

остались бы необъяснимыми многие формы психической деятельности, в частности,

асимметричная структура, как «отражение реальности — опережающее отражение»

(формулировка П. К. Анохина). Точно так же если, как показал Дж. Леви, «правое полушарие

осуществляет синтез пространственных форм, а левое — анализ временных отношений», то

объединение пространства и времени, которое происходит в повседневной практике нашей

обыденной жизни, а специализированно — в пространственно-временных искусствах

(сценических, кинематографе и ТВ, танце) — возможно только при взаимодействии обоих

полушарий. Это значит, что все проявления их взаимоотношений, которые могут быть

охарактеризованы как комплементарные (в прямом, боровском, смысле данного понятия),

поскольку дополнительность как таковая асимметрична, отличаются от дополнительности в

Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+

(2)320 с.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 56

физическом микромире способностью соединения в целостных деятельностных актах.

Неравномерность продуктивной деятельности правого и левого полушарий имела своим

важным следствием неразличение становящимся человеком его жизни в состоянии

бодрствования и во сне, ибо только рациональное левополушарное мышление позволяет нам

понимать иллюзорность тех образов и переживаний, которые составляют содержание

сновидений (лучшее доказательство тому — неспособность ребенка без помощи родителей

отличить сон от яви). Поскольку же на первых шагах истории человек не имел практических и

рациональных аргументов для различения того, что происходит с ним во сне, — прежде всего,

общения с умершими родственниками

и соплеменниками — и что происходит в реальности, он должен был уверовать в

существование «другого мира» — посмертного для смертных людей и животных — и тем

самым обретал идею бессмертия, приписывавшегося богам и приобщавшимся к богам людям.

Очень хорошо описывал этот процесс И. М. Дьяконов: «Объясняя первобытные верования, мы

часто называем эти фантастические существа духами, но первобытный человек —

материалист, и эти воображаемые личности для него представляются материальными, подобно

реальным людям и животным; даже те неуловимые образы, которые он видел во сне, даже те

"души мертвых", существование которых он признает после смерти живого человека,

представляются материальными существами, нуждающимися в еде и питье и действующими

так же, как живые люди». Именно отсюда — древнейший и устойчивый обычай захоронений

человека со всем тем, что ему понадобится в загробной жизни,— вещами, животными,

слугами, женами...

Г) Важный аспект проявления функциональной асимметрии в процессе

антропосоциокультурогенеза — семиотический. Речь идет о том, что если правое полушарие

сохранило унаследованную от животных предков способность управления конкретно-

образными — жесто-мимическим и звуко-интонационным — средствами общения, то левое

полушарие специализировалось не только на управлении работой абстрактного мышления, но

и на управлении словесно-речевой деятельностью, выражающей плоды мышления и

передающей их другим людям, современникам и потомкам. Хотя все эти средства общения

изначально функционировали совместно и нераздельно, постепенно все более определенно

выявлялась их духовно-коммуникативная асимметрия, порождаемая их принципиально

различными информационными и коммуникативными возможностями: языки жестов и

интонаций, ставшие в искусстве основой танца и музыки, в бытовом речевом общении играли

роль «паралингвистических» по отношению к словесному языку средств, поскольку способны

адекватного выражать лишь эмоциональные процессы, словесный же язык адекватно

фиксирует плоды деятельности абстрактного мышления; поэтому, как подчеркивает Дж.

Экклес, левое полушарие не только исторически развивалось позже правого, но «оно и в

онтогенезе начинает функционировать последним». В конечном счете, по данным

антропологии, у большинства современных людей левое полушарие развито сильнее правого

— ведь именно речь, и речь прозаическая, а не поэтическая, стала основным средством

общения и коммуникации в повседневной

жизни людей, в быту, в учебной и научной деятельности, во всех социально-

организационных действиях, а речь омузыкаленная, не говоря уже о «языке»

инструментальной музыки и танца, сохранилась в синкретичных религизно-художественных

обрядах и в десакрализованной художественной деятельности. Использование словесного

языка как основного средства общения людей не привело к отмиранию языков музыки и танца

именно в силу их функциональной асимметрии, которая делает взаимоотношения разных

языков культуры отношениями дополнительности — ведь комплементарность, в частности

корпускулярно-волновая, является во всех ее проявлениях специфической формой

асимметрии.

Д) Еще одно проявление этого закона, обнаружившееся в процессе антропогенеза, — не

только существенное расширение диапазона действия органов чувств, в первую очередь зрения

и слуха, обусловленное высоко поднятой, благодаря прямохождению, головой, но и их

функциональная асимметризация: если у животных оба анализатора, а с ними вместе и

обоняние, связывают его с природой и в этом смысле их действие симметрично, то у человека

зрение сохранило информационную связь с природой и материально-пространственным — то

есть природным же — бытием других людей, тогда как слух «специализировался» на духовной

связи человека с человеком, поскольку связь эта непосредственно осуществляется звуковой

речью, а затем и музыкой — искусством, обращенным, в отличие от живописи, не к зримой

природе, а к не видимому, но переживающему мир, человеческому духу.

Значение этой асимметрии и индивидуально-психологическое, и историко-культурное: мы

увидим, что существуют типы культуры, ориентированные оптически, — например, античная

и ренессансная, и акустически, — например, религиозно-мистическая в средние века, в

которой слуховое восприятие обладает большей ценностью, чем зрительное, ибо Бога нельзя

Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+

(2)320 с.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 57

видеть, общение с ним может осуществляться только звучащей молитвой (наиболее

последовательные религии — иудаизм и ислам — отказываются поэтому от посредничества

иконы или, тем более, скульптурного образа божества, поскольку его изображение

кощунственно превращает невидимое в видимое). Понятно, что в процессе антропогенеза

сколько-нибудь определенного проявления той или другой доминанты быть еще не могло, хотя

жизненная практика определяла преимущественное развитие оптической ориентации

деятельности животного, становившегося человеком, — в охоте, собирательстве, взаимных

столкновениях этих существ успех

обеспечивался возможностью видеть, а слуховое восприятие имело явно второстепенное

значение; поэтому антитеза «свет — тьма» приобретает с самого начала главенствующее

значение в формирующемся ценностном сознании и соответственно метафорически

закреплялось в мифологических образах «добрых духов» — светлых, связанных с основным

источником света — солнцем и с вторичным его источником — огнем, и «злых духов»,

обитающих во мраке подземелья (так сложились впоследствии уже не религиозные, но стойко

сохраняющие ассоциативные связи метафоры типа «свет разума» и «темное дело», «светлое

чувство» и «мрачные мысли»).

Е) В последние годы с асимметрией полушарий мозга исследователи стали связывать и

гендерную асимметрию мужской и женской психологий, и культурологическую асимметрию

исторически сложившейся социально-психологической дихотомии «Восток — Запад». Обе эти

проблемы только начинают рассматриваться в науке (в работах Л. Я. Балонова и В. Л. Деглина,

Н. Н. Брагиной и Т. А. Доброхотовой, В. Л. Бианки и Е. Б. Филипповой, В. В. Аршавского и В.

С. Ротенберга, В. В. Иванова, С. Ю. Маслова), и нет смысла предопределять итоги их

серьезного междисциплинарного изучения, однако сама их постановка служит

подтверждением того, какое глубокое и разностороннее воздействие на всю историю культуры

оказало формирование в процессе антропогенеза этого проявления общего для развивающихся

сверхсложных систем процесса дисимметризации их структур. Но уже сейчас есть основания

считать, что гендерный аспект функциональной асимметрии как закономерности

антропогенеза связан с унаследованными от животных биологически обусловленными

различиями функций обоих полов: обобщающая таблица особенностей их психической

деятельности, в которой В. Л. Бианки и Е. Б. Филиппова резюмировали результаты

проведенного ими исследования, содержит 14 (!) граф, объясняются же эти различия тем, что

«специфика асимметрии у самцов больше соответствует групповой деятельности, а у самок —

индивидуальному поведению, характерному для ухода за потомством»; совершенно очевидно,

что у людей эти различия не могли не сохраниться, но сама их деятельность, несравненно

более сложная, чем поведение животных, привела к несравненно более активному развитию

этой асимметрии.

К сходному выводу пришел В. Геодакян, рассматривая причины появления полового

диморфизма с позиций теории систем: поскольку каждой функционирующей и развивающейся

системе необходимы два механизма, один из которых направлен вовне, на регулирование ее от-

ношений со средой, а другой — вовнутрь, на регулирование отношений между

компонентами системы, постольку функции самца — добывание пищи, доступное именно ему

в периоды вынашивания самкой потомства и его кормления, и защита самки с детенышами от

врагов, а функция самки — обеспечение воспроизводства вида как его внутренняя

потребность. И с этой точки зрения приходится заключить, что если сохранение человеком

биологического способа воспроизводства сохранило и порожденное им различие функций

обоих полов, то постепенный выход за пределы обусловленных биофизиологией форм

поведения и выработка новых способов социального существования привели к

энергичнейшему развитию функциональной асимметрии деятельности мужчины и женщины

— оно стало уже явлением культуры, а не биологии, точнее — культуры, в «снятом» виде

содержащей биологическую асимметрию.

Действительно, данные этнографии, а отчасти и археологии, выявляют стойкое различие

форм культурного поведения мужчины — охотника, воина, ремесленника, вождя, шамана,

жреца, то есть организатора отношений родо-племенного коллектива с природой и с другими

родо-племенными группами, и женщины — главы материнского рода и одновременно

хранительницы очага и распределительницы охотничьей добычи. Складывавшееся исподволь

различие двух типов организации жизни общины — матриархальной и патриархальной —

отчетливо выявляет сам механизм превращения биологического смысла полового разделения

труда в социокультурный; об этом говорит и то, что в пучке значений древнекитайской

понятийной оппозиции «инь — ян» присутствует «женское — мужское» как символическое

противопоставление двух начал культурно осмысленного противостояния полов; в других

культурах ту же роль играло изображение знаков пола в графике и живописи, а затем —

широко распространенный фаллический культ, и во всех случаях — разная одежда, разные

прически, разные украшения, разные танцы, короче — разные знаки принадлежности к особым

Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+

(2)320 с.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 58

модификациям культуры — мужской и женской. Особенно примечательно в этом отношении

то, что первобытное искусство выработает два разных — пластически даже противоположных!

— стиля для изображения мужчины и женщины: ее образы будут создаваться почти

исключительно в скульптуре, символически воплощавшей в гипертрофированных формах

обожествлявшуюся жизнетворческую функцию Продолжательницы Рода (в славянской

мифологии — Рожаницы), а мужские образы в наскальных гравюрах будут представлять

экспрессивно передававшуюся социальную функцию охотника и воина; отсюда —

статичность монументализированных образов Женщины и динамический характер мужских

силуэтов на стенах пещер.

И тут, в процессе культурной дисимметризации половых ролей, сыграло активную роль

разное соотношение сил правого и левого полушарий мозга. Оно было закономерным

порождением различий биофизиологических — материнство предполагает особую силу

чувственности, эмоциональности, а производство орудий, облавная охота и война — особую

активность рационально-познавательной способности левого полушария; так, в ходе

миллионнолетнего процесса «очеловечивания» нашего животного предка складывались две

структурные модификации человеческой психики, которые определят диапазон культурных

форм на протяжении всей истории самоопределившейся культуры.

Ж) Мы убедимся в дальнейшем, что эта же асимметрия скажется в возникновении различий

между региональными типами культуры, в частности культурами Востока и Запада, пока же,

характеризуя процесс становления человека как культурного существа, можно сказать лишь,

что конкретное соотношение правополушарной и левополушарной деятельностей мозга

складывалось по-разному не только в плоскостях индивидуальной, и возрастной, и гендерной,

и исторической, но и региональной, так что в силу различных условий в одном регионе

доминантой оказывалась активность правого полушария, а в другом — левого.

3) Асимметрично складывался и аксиологический аспект общественной психологии — в

социальной психологии и в философской антропологии его принято определять местоименной

формулой «мы — они»: здесь имеется в виду, как показал Б. Ф. Поршнев, что первобытная

родоплеменная община воспринимает другие общности людей не так, как себя, — применяя

современные философские понятия, можно сказать, что сама для себя она является «как бы

субъектом», своего рода прото-субъектом, а в других группах видит всего лишь объекты

своих притязаний, потребностей и действий, подобные природным объектам, — «они», членов

которых поэтому можно и превращать в своих рабов, подобных домашним животным, и

убивать, и даже съедать — распространенный в те времена каннибализм и является следствием

этой асимметрии ценностного сознания, а симметричное самосознанию коллектива отношение

к другим коллективам — «мы — вы» (и, соответственно, его индивидуальная форма «я —

ты») — рождается гораздо позже; но

и после этого отношение «мы — они» сохранится, оказываясь, как убедительно показал в

свое время И. С. Кон, основой национализма, шовинизма, расизма. Вместе с тем и

неравноправие сословий, классов, полов, не юридическое, а психологическое, породившее в

наше время идеологию феминизма, и аналогичное взаимоотношение поколений, являются

формами асимметрии.

Как видим, действие принципа функциональной асимметрии имело универсальный

характер в процессе перехода от биологической формы жизни к культурной; принцип этот

сохранит свою культуросозидательную роль и в дальнейшем, в развитой цивилизации, — ведь

разделение труда, на котором покоится научно-техническая цивилизация, есть тоже

разновидность функциональной асимметрии.

Не менее радикальные структурные следствия имела другая функция зарождавшейся

культуры — передача накапливавшегося опыта последующим поколениям: достижение этой

цели потребовало опредмечивания формировавшихся человеческих «сущностных сил» (К.

Маркс) ради их распредмечивания потомками, которые именно таким способом включались в

культуру, вбирали ее в себя, интериоризировали и становились носителями культуры,

культурными людьми. Диалектика «опредмечивание — распредмечивание», повторяющаяся

бесконечно в истории культуры, и становится функционально-детерминированной структурой

человеческой деятельности, формировавшейся на протяжении всего периода перехода от

биологической формы бытия животных к культурной форме бытия человека.

Но есть в этом переходе еще один крайне важный аспект, не замечавшийся наукой до

последнего времени, — то, что П. В. Симонов назвал «происхождением духовности».

Заслуживает быть отмеченным, что еще в начале XX века известный русский

революционер-анархист и малоизвестный ученый — географ и этолог — П. А. Кропоткин

опубликовал исследование «Взаимная помощь как фактор эволюции», в котором показал

появление уже у животных альтруистического поведения; в наши дни П. В. Симонов увидел в

этой форме поведения, реализующего, по его терминологии, «альтруистическую потребность

«для других», а не эгоистическую ориентацию «на себя», «предысторию духовности».

Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+

(2)320 с.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 59

Важность этого исследования для нас определяется тем, что, хотя в основе культуры лежит

развитая форма духовности, ее происхождение до сих пор оставалось неясным; П. В. Симонов

показал, что «..прообраз, зачаток бескорыстной потребности познания, интеллектуального

освоения окружающего мира обнаруживается уже у животных на до-человеческих этапах

эволюции живой природы», и одновременно на этих же этапах зарождается потребность

действия «для других», психологическим стимулом которого является «эмоциональный

резонанс» — экспериментально установленная у животных способность особи сочувствовать,

сопереживать другим особям. Безусловно соглашаясь с самим представлением о

формировании «в высшей нервной деятельности наиболее развитых млекопитающих

животных комплекса свойств, которые можно отнести к филогенетическим предпосылкам

будущей духовности», я думаю, что комплекс этот, начертанный П. В. Симоновым,

недостаточно полон; впрочем, это признает сам ученый: «"Бескорыстное" стремление к

новизне, любознательность, способность откликаться на сигналы эмоционального состояния

другой особи, коллективная забота о молодняке, вплоть до актов самопожертвования, — таков

далеко не полный перечень проявлений подобной "преддуховности"». Неполон он потому, что

в нем отсутствует такой важный культурный компонент духовности, как воображение,

разумеется также в эмбриональной форме, однако зарождающееся у высших животных вместе

с интеллектом и способностью сопереживания, — ибо мифология, ставшая духовной основой

первобытной культуры, о чем хорошо написал П. В. Симонов, создается именно мощью

творческого воображения, предпосылки которого — «предвоображением» можно назвать его

по аналогии с «преддуховностъю» — действительно складывались, как показывает

зоопсихология, у высших животных (способность представить себе ближайшее будущее,

например, в беге волка за зайцем, направленном на то место, в котором заяц будет вскоре

находиться).

Что же касается альтруистического поведения животных, то процесс его формирования

ученый описывает так: «забота о своем детеныше—забота о детенышах всей группы—забота о

взрослых членах группы». Но эта забота остается лишь «предысторией духовности», потому

что она не подымается на высший, четвертый, уровень — заботы о неизвестных особи

потомках, представить которых она может лишь силой воображения. А реализуется эта забота

в еще недоступной животному предметной деятельности, плоды которой предназначены

именно для потомков и вполне бескорыстно, — их создатель ведь ничего взамен не получает!

Поэтому можно утверждать, что процесс культурогенеза завершился тогда, когда был

достигнут этот четвертый, собственно духовный, уровень деятельности «для других».

Человеческая деятельность в ее развитом виде складывалась на протяжении трех-четырех

миллионов лет, в процессе превращения животного в человека и осуществляя это превращение.

Длительность этого процесса, трудно представимая в масштабах известной нам истории

культуры, охватывающей всего три-четыре десятка тысяч лет, может вызвать удивление,

скорее, своей краткостью, если мы будем измерять ее временем истории жизни на Земле, тем

более, что речь идет не о формировании еще одного биологического вида, а о рождении

качественно новой формы бытия, в которой биологическое начало оказывается «снятым» — в

гегелевском, диалектическом, смысле этого понятия — на несколько порядков более сложным

системным качеством — антропо-социо-кулътурным.

Подчеркну, что это трехчленное понятие является целостной характеристикой новой

формы бытия, что исключает распространенную в недавнем прошлом примитивную трактовку

марксистской постановки вопроса о «первичности/вторичности» бытия и сознания не как

логического, а как хронологического их соотнесения; сознательное бытие первобытных людей

формировалось именно в этой целостности и во взаимном опосредовании всех ее трех

подсистем. Более того, приобретенная впоследствии, на высоком уровне развития, именуемом

цивилизацией, относительная самостоятельность каждой из них, приведшая в конечном счете к

тому, что автономизировались и рассматривающие их отрасли философии — антропология,

социология, культурология, и изучающие их научные дисциплины — комплексы наук о

человеке, наук об обществе, наук о культуре, — на этапе антропо-социо-культурогенеза еще не

возникла, и формировались они синкретично, то есть в практически неразличимом единстве, в

фактическом тождестве. Этот синкретизм, как мы вскоре увидим, сохранится в сложившейся

культуре первобытного общества, а в дальнейшем будет рудиментарно характеризовать

фольклорную форму жизнедеятельности крестьян (понятие «фольклор» буквально и

изначально означает: «народная культура» — и лишь в XX веке приобрело узкое значение

«поэтически-музыкально-хореографической грани народной художественной культуры»).

Можно даже предположить — ибо фактических данных об этом периоде у нас почти совсем

нет, — что синкретизм был условием жизнеспособности популяций гоминид, превращавшихся

в первобытных людей, и что не выживали те популяции, в которых история в своем

нелинейном движении «ставила эксперименты» одностороннего развития той или иной

стороны этой системной целостности «человек-общество-культура».

Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+

(2)320 с.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 60

Такой вывод находит свое подтверждение в том, что этология обнаруживает в мире

животных едва ли не все черты психической деятельности и поведения, которые свойственны

людям — и созидание новых предметных форм — гнезда, муравейника, плотины, и

асимметрию конечностей у кенгуру, и звуковые и жестомимические средства коммуникации, и

формы организации коллективной жизни, которые даже рискуют называть «социальными» —

от семьи до роя, стада и стаи, и такие формы активности психики, на которые переносят

названия качеств духовной деятельности человека — «интеллект», «любовь», «альтруизм»,

«эгоизм», однако все эти черты в животном мире существуют, во-первых, разрозненно, во-

вторых, в самом примитивном и не развивающемся виде, и в-третьих, наследуются особью в

виде инстинкта, то есть являются биологическими, а не культурными, силами, тогда как у

человека они качественно преобразованы и исторически развиваются, они не наследуются, а

формируются у каждого индивида прижизненно (или не формируются в силу тех или иных

обстоятельств), наконец, формируются не выборочно, а в комплексе, в системной

целостности, как в филогенезе, так и в онтогенезе. Именно эта их системная целостность, при

всех ее содержательных изменениях в истории человечества и у разных социальных групп —

половых и возрастных, национальных и профессиональных, сословных и классовых — и

становится нормой культуры.