Глава 16. Социально-биологические проблемы современности и обозримой перспективы 3 страница

· В отличие от большинства мужчин психика большинства женщин вполне устойчиво и достаточно успешно работает во многозадачном режиме[84]. Иначе говоря, женщина способна контролировать течение нескольких известных ей дел одновременно, переключать свою активность между ними по мере надобности, управлять согласованным течением дел всей меняющейся (быстро меняющейся) совокупности, включая и опёку (в том числе и матрично-эгрегориальную — мистическую[85]) её спутника жизни, а также — всех её детей и внуков. Одновременно стряпать обед из нескольких блюд, вести уборку в доме, наблюдать за играми детей и своевременно перехватывать их неуместные шалости или осуществлять какой-то иной набор дел — для женщины это — обыденность, а для мужчины такой многозадачный режим — «чрезвычайщина», «напряг» или невозможность.

Переключение между задачами при работе психики во многозадачном режиме — для женщины дело «само собой разумеющееся», происходящее в подавляющем большинстве случаев «по умолчанию», т.е. без каких-либо деклараций о переходе от «задачи № 1» к «задаче № 4».

Но если в речевом потоке женщины (голосовой аппарат один на всю совокупность задач, решаемых ею одновременно) происходит постоянное переключение между задачами, то у мужчины, не имеющего представления ни о работе собственной психики преимущественно в однозадачном режиме, ни о работе психики женщины во многозадачном режиме в данное время, возникает представление о глубоко порочной и непостижимой «женской логике». Хотя, если все произносимые женщиной речи соотносить с задачами, решение которых в данное время обслуживает её психика, то непостижимо загадочная «женская логика» исчезнет, поскольку в русле решения каждой из задач всё станет на свои места и выявится логика решения всей совокупности задач. Вопрос о качестве решения каждой из задач в совокупности — это другой вопрос. Но если психика женщины обеспечивает решение каждой из задач в некоторой совокупности с приемлемым уровнем качества, то никакой «вздорной женской логики» не существует[86].

Другие женщины, чья психика достаточно успешно работает в многозадачном режиме, не видят проблем с «женской логикой», а мужчин, не способных понять их, когда они пребывают в режиме многозадачности, воспринимают как интеллектуально неполноценных.

У мальчиков личностное становление протекает иначе. Если бы оно шло по девчачьему типу, то повзрослевший мальчик, не обременённый непосредственной заботой о малыше, освоив интуицию, чуял бы опасность не «за семь», а «за десять вёрст», и под воздействием инстинкта самосохранения первым бы «шарахался в кусты» при малейшей угрозе соприкосновения с опасностью. В таком варианте генетической программы развития личности повзрослевшие мальчики — подростки и мужчины — были бы не способны решать задачу обеспечения высокой выживаемости популяции вида на алгоритмически-поведенческом рубеже защиты — вывода мам и детей из-под воздействия опасности (по возможности без ущерба их здоровью и без потерь, а в каких-то случаях — и жертвуя собой). Поэтому, чтобы выработать навыки, необходимые для действия на рубеже защиты, приблизительно в том возрасте, когда девочки вступают в период освоения интуиции и интеграции её в алгоритмику выработки своего поведения, мальчики начинают «играть с опасностями», в том числе и с опасностями, искусственно создаваемыми ими на пустом месте. И их игры с опасностями могут доставить множество проблем и огорчений родителям, другим людям, представителям системы здравоохранения, а в условиях «высоко цивилизованного» общества, где достигается высокий уровень социальной защищённости индивида социокультурными средствами, игры с опасностями могут снижать этот уровень и вызывать неудовольствие правоохранительных органов и прочих экстренных служб (типа российского МЧС).

Но эти мальчишечьи игры с опасностями представляются бессмысленными и социально вредными только в условиях, когда жизнь общества взрослых более или менее благоустроена и стабильна, когда социальная организация и искусственная среда обитания стабильны, вследствие чего люди, находясь под их защитой, редко сталкиваются с разного рода реальными (большей частью стихийными — внесоциальными) опасностями. Если стабильной благоустроенности нет, и разного рода опасности — норма жизни общества, то в играх с опасностям мальчики решают задачу выработки навыков, которые им потребуются во взрослой жизни на втором рубеже обеспечения высокой выживаемости мам и детей (на рубеже защиты), когда их надо вывести в кратчайшее время из-под воздействия опасности по возможности без ущерба их здоровью и без потерь, но возможно, жертвуя при этом собой, т.е. строя своё собственное поведение осмысленно волевым порядком вопреки инстинкту самосохранения.

И в играх с опасностями мальчики вырабатывают навыки осмысленного отношения к опасности, а также — навыки самообладания в обоих его аспектах: 1) собственного лидерства и 2) собственного подчинения другим, необходимые в случаях коллективного взаимодействия с опасностью [87]; и кроме того, вырабатывают некоторую осознанно осмысленную ответственность за других — это прежде всего касается характеров признанных лидеров (беззаботно-безответ­ствен­ный лидер может быть только лидером-однодневкой, но не способен обрести устойчивого признания в таковом качестве).

Некоторая часть такого рода игр с опасностями носит не индивидуальный, а коллективный характер. И в таких коллективных играх действует не только индивидуальная воля, но и инстинкты стадно-стайного поведения, проявлению которых открывает возможности исключение воли из алгоритмики личностной психики в процессе выработки линии поведения, отсутствие воли как таковой или её подавленность теми или иными социокультурными факторами (включая и психотропные вещества)[88] или начавшей реализовываться инстинктивно-рефлекторной реакцией на обстоятельства.

Безусловно, что в такого рода играх с опасностями кто-то калечится, а кто-то и погибает (это происходит в пределах Божиего попущения, которое в отношении детей формируется прежде всего родителями и другими старшими родственниками). Но совокупный ущерб для популяции в результате таких потерь при близком к нулю уровне развития культуры — меньше, нежели ущерб, который мог бы возникнуть в случае, если бы мальчики не играли с опасностями и не вырабатывали в этих играх навыки, необходимые для действий на втором рубеже обеспечения выживаемости мам и детей — на рубеже защиты. Если бы не мальчишечьи игры с опасностями, то подростки и мужчины были бы в своём большинстве не способны решать задачу выведения мам и детей из-под действия реальных опасностей, по возможности без ущерба для их здоровья и без потерь, а подчас — осознанно жертвуя собой.

Ещё раз подчеркнём, что:

Всё описанное выше касается жизни популяции вида «Человек разумный» в условиях близкого к нулю уровню развития культуры, когда культурная среда практически не защищает всех и каждого от потока разного рода большей частью внесоциальных опасностей [89].

Культура же, порождаемая обществом, способна войти в конфликт с биологией человека во многих её аспектах, включая и генетические программы развития организмов и становления личностной психики мальчиков и девочек. Иначе говоря, культура сама способна стать реальной опасностью для будущего как индивидов обоих полов, так и для несущего её общества в целом.

Примером тому культуры большинства толпо-«эли­тар­ных» обществ, достигших высокого уровня социальной организованности (по сути — статистически предопределённой запрограммированности жизни каждого из множества людей, составляющих общество), где подавляющее большинство населения живёт в крупных городах. Условия жизни в них таковы, что мальчишечьи игры с опасностями угро­жают нарушить и реально нарушают эту запрограммированную взрослыми и прошлыми поколениями «благоустроенность». Соответственно мальчишечьи игры с опасностя­ми во многих случаях тупо юридически расцениваются в них как антисоциальное поведение[90]: т.е. как выражение проблем с психикой детей и подростков и как подростковая преступность, которая дол­жна подавляться и искореняться в целях поддержания стабильного благополучия общества.

С тем, что мальчишечьи игры с опасностями в развитой техносфере могут представлять реальную опасность не только для участников игр, но и для окружающих и потомков, — против этого возражать было бы неправильно (подростки могут спровоцировать ДТП, крушение поезда, самолёта, аварийную ситуацию в сетях распределения электроэнергии и т.п.). Также было бы неправильно возражать против того, что мегаполис массово порождает психопатов и калечит психически изначально здоровых.

Но дело в том, что в толпо-«эли­тарных» культурах, достигших высокого уровня запрограммированной потребительской благоустроенности жизни индивида, нет места не только мальчишечьим играм с опасностями, но нет и никаких действенных альтерна­ти­в им, в которых могла бы реализоваться естественная, нормальная генетическая программа развития личности будущего мужчины[91]. А это уже представляет для общества опасность куда большую, нежели всё естественные подростковые шалости и реальная подростковая преступность (результат порочного воспитания и порочного образа жизни мегаполисов). Но эта опасность воздействует на исторически продолжительных интервалах времени и потому проходит мимо восприятия обывателей и политиков, живущих «одним днём», планами недельной продолжительности[92] и вожделениями собрать электорат под свою кандидатуру на очередных выборах, после которых надо сразу же начинать готовиться к победе в следующих выборах и т.п.

Вследст­вие этого культуры за­про­граммировано «благо­устро­ен­ных» толпо-«эли­­тарных» об­ществ блокиру­ют прохо­ждение мальчиков через игры с опас­нос­тями, подав­ляя со­от­ветст­ву­ю­щие детские субкультуры, т.е. фактически они принуждают мальчиков личностно-психи­чески «развиваться» вопреки их генетической программе по социокультурно навязываемой им програм­ме личностного становления в стиле «unisex» (см. фото ниже), — как бы бесполой, но фактически выхолащивающей из них мужественность во всех её аспектах, в результате чего из мальчиков массово вырастают неполноценные в биологическом (не способны рожать) и в личностно-психологическом отношении «недобабы» (в частности, интуитивно не развиты, социокультурные функции не определённы либо вредоносны, возможна и несостоятельность в половом поведении).

Положение усу­гу­бляется совмест­ным обучением маль­­­­­­чиков и девочек в подавляющем большинстве общеобразовательных школ «высоко цивилизованных» обществ, о недопустимости чего уже неоднократно говорилось на протяжении десятилетий в разных культурах. Один из аспектов функционирования таких школ состоит в том, что при опережающем телесном взрослении девочек, которому сопутствует и активизация женских половых инстинктов, у девочек активизируется и инстинктивная программа доминирования женщины над мужчиной, жертвой которой становятся мальчики-одноклас­сники [93], если их воля не развита к этому времени настолько, чтобы защитить их психику от этого давления. Статистическое преобладание в школах «педагогов»[94] женского пола (тем более, когда в жизненном укладе так называемых «развитых стран» ребёнок проводит в семье мало времени[95]) вносит дополнительный вклад в это угнетение и извращение личностно-психического развития многих мальчиков, в результате чего, повзрослев телесно, они оказываются личностно-психи­чес­ки несостоятельны как мужчины[96], и соответственно — как человеки, поскольку быть человеком — подразумевает осуществление как биологических, так и социокультурных функций представителя соответствующего пола во всей их полноте и совершенстве[97] во взаимодействии с биосферой и обществом.

Положение ещё более усугубилось со второй половины ХХ века, когда с общеобразовательной школы в так называемых «развитых странах» постепенно, медленно:

· по умолчанию была снята функция «дать как можно более совершенное образование всем, кто способен и желает его получить»[98],

· и также по умолчанию была возложена совершенно иная функция — «сформировать законопослушного обывателя-зомби, гарантировано управляемого посредством социальной иерархии и воздействием средств массовой информации»[99], что предполагает:

Ø полное подавление мальчиковых субкультур игр с опасностями как «антисоциального явления»,

Ø предоставление заведомо дефективных «образовательных услуг» особенно по проблематике философского, социологического и исторического характера (пара «эзотеризм — экзотеризм»[100] в действии поныне).

Неоднократно высказывалось мнение, что деградация носителей мужского начала при достижении цивилизацией достаточно высокого уровня обеспечения безопасности личности социокультурными средствами — один из внутренних факторов самоликвидации обществ, зашедших в тупик в своём развитии, и оказавшихся не способными выйти из него. Однако вопрос о том, что суть тупика «развития» «высоко цивилизованных» обществ — в сохранении ими толпо-«эли­тар­ного» характер культуры, устойчиво воспроизводящей нечеловечные типы строя психики, — обычно остаётся вне осознания тех, кто заметил действие этого фактора в истории человечества.

При развитии техносферы и воспроизводстве толпо-«эли­та­риз­ма» фактор деградации носителей мужского начала при достижении достаточно высокого уровня развития цивилизации неоднократно срабатывал в прошлом[101], создавая предпосылки к тому, чтобы «высоко цивилизованные», но биологически, нравственно и, как следствие, психически деградировавшие и извратившиеся общества, становились жертвами своих менее «цивилизованных», подчас почти «диких» соседей, однако биологически и, как следствие, — психически — более жизненно состоятельных и перспективных в аспекте развития человечества в целом.

В соответствии с этим мнением о воздействии «высокой цивилизованности» на становление психики человека развитие фаллических культов в древности — реакция обществ на такого рода деградацию носителей мужского начала в безуспешной надежде решить проблему их деградации «мистически», вместо того, чтобы выявить и устранить генератор проблемы: конфликт двух информационно-алгоритмических систем — неправедной культуры, порождённой и поддерживаемой обществом, и врождённой программы развития психики личности в процессе взросления.

Одно из анатомических различий мужчин и женщин состоит в том, что:

· отношение массы головного мозга к массе тела у мужчин выше, чем у женщин, и структура мозга также отличается от структуры мозга женщины[102];

· отношение массы сердца к массе тела у мужчин меньше, чем у женщин[103].

Тем не менее и при этом чисто биологическом различии мужчин и женщин, запрограммированном генетически, личностно-психическое развитие мальчиков и девочек не должно завершаться выработкой навыков поведения на рубежах обеспечения высокой выживаемости популяции, соответствующих каждому из полов. Если бы мы жили в полноценной культуре, то:

· освоив интуицию, девочки осваивали бы полноту своей интеллектуальной мощи и навыки самообладания в разного рода возможных опасных ситуациях;

· а мальчики, освоив интеллектуальную мощь и навыки самообладания (в обоих аспектах САМОдисциплины — собственного лидерства и собственного подчинения другим), некоторой ответственности за других, осваивали бы интуицию.

Сказанное касается представителей обоих полов в тех пределах, которые запрограммированы для них генетически[104].

Однако мы живём в культуре, не обеспечивающей полноты реализации генетической программы личностного становления как мальчиков, так и девочек. Вследствие этого:

· освоив интуицию, девочки в их большинстве не осваивают в должной мере интеллектуальную мощь[105] и навыки самообладания;

· а мальчики, если даже и осваивают интеллект и навыки самообладания вопреки подавляющей их личностное развитие культуре «высоко цивилизованного» общества, не осваивают интуицию (т.е. она у них либо не востребована, либо не интегрирована в алгоритмику выработки линии поведения).

Поэтому в языках разных народов веками живут поговорки со смыслом «бабы — дуры» и «мужик — задним умом крепок». В них выразилась не склонность представителей обоих полов к немотивированным оскорблениям в адрес друг друга, а оценка основной статистической массы поведения представителей обоих полов в преддверии, в ходе и после возникновения разного рода проблемных ситуаций.

Один из ярких примеров женского неадекватного поведения в критической ситуации. 25 июля 1956 г. в северной Атлантике у побережья США в районе острова Нантакет («окрестности» порта г. Нью-Йорка) шведский трансатлантический пассажирский лайнер «Стокгольм» в 23.17 по местному времени ударил форштевнем в правый борт итальянский трансатлантический пассажирский лайнер «Андреа Дориа». От полученных повреждений «Андреа Дориа» затонул 26 июля в 10.20 утра[106], а «Стокгольм» остался на плаву, хотя его носовая оконечность на протяжении примерно 15 м от форштевня перестала существовать — была смята и разрушена в процессе столкновения.

По официальным данным при столкновении на «Стокгольме» погибло 5 — 7 человек, на «Дориа» погибли 46 — 55 человек (в разных источниках данные о количество погибших на обоих кораблях разнятся), находившихся в каютах, оказавшихся в зоне разрушения и быстрого затопления, остальные из общего числа 1 250 пассажиров и 575 членов команды «Дориа» были эвакуированы с тонущего корабля к 7 утра 26 июля. Успеху спасательной операции способствовало счастливое стечение обстоятельств: от полученных повреждений «Дориа» не опрокинулся в течение нескольких минут, а тонул относительно медленно на протяжении 11 часов[107]; катастрофа произошла в районе интенсивного судоходства, вследствие чего несколько кораблей, включая и французский лайнер «Иль де Франс» (он принял на борт более 1000 спасённых), успели вовремя прийти на помощь; в районе катастрофы не было сколь-нибудь сильных ветра и волнения, которые бы мешали проведению спасательной операции.

По завершении эвакуации людей перед тем, как покинуть обречённый на гибель его конструкторами и эксплуатационниками корабль, аварийная партия обходила «Дориа», дабы убедиться, что никого не забыли и не потеряли. Во время обхода на одной из нижних палуб, которую уже заливала смесь из океанской воды и корабельного мазута (при столкновении были разрушены топливные цистерны), моряки обнаружили группу прятавшихся там раздетых женщин: поскольку столкновение произошло ночью, то они выскочили из своих кают в чём были — в «ночнушках», пижамах, трусиках и голыми. После этого со стороны группы не одетых должным образом пассажирок последовала истерика на тему «уйди, противный: я голая!..». В итоге, члены аварийной партии, преодолев бабью истерику, вынесли и вывели пассажирок наверх на шлюпочную палубу, откуда пересадили в шлюпки, где их и приодели.

Корабль тонет: вместо того, чтобы спасаться — группа женщин прячется, когда их находят спасатели — они устраивают коллективную истерику на явно неадекватную обстоятельствам тему… Причём происшедшее — не скоротечное развитие катастрофы, при котором события текут быстрее, нежели люди начинают понимать, что происходит: «Дориа» затонул спустя 11 часов после столкновения, эвакуация с него пассажиров и команды была завершена примерно через 7 часов 40 минут после столкновения — времени было более, чем достаточно для того, чтобы после первого шока прийти в себя, оценить ситуацию и начать вести себя адекватно ей. Вывод «бабы — дуры» неизбежен.

Кроме того, в этом случае, как и во многих других случаях массовой паники и коллективных истерик — при отсутствии осмысленно-волевого самообладания — свою роль сыграли и инстинкты стадно-стайного поведения, свойственные биологическому виду «Человек разумный».

Но очевидцы отмечают и низкие морально-волевые качества итальянского экипажа: изрядная доля членов команды «Дориа» драпали с корабля — садились в шлюпки сами и отплывали от гибнущего судна, не взяв на борт пассажиров, о которых именно обязаны были заботиться именно члены экипажа. Т.е. «высокая цивилизованность», не позволившая морякам в детстве выработать естественные для мужчины качества, проявила себя и в этом случае. В шлюпках «Андреа Дориа» соотношение спасённых было таким: около 40 % — пассажиры и 60 % — члены команды; остальные пассажиры и члены команды «Дориа» были спасены шлюпками других кораблей[108].

Поговорка «мужик задним умом крепок» — тоже возникла не без оснований в жизни. Она вовсе не об усидчивости и настырности в трудовой деятельности, требующей долговременных накопления навыков, сосредоточенности на работе и сидения на одном месте. За нею стоит то множество ситуаций, когда «мужик» после того, как «наломает дров», начинает рассуждать на тему, «что и как надо было делать и сделать для того, чтобы всё было хорошо». Если женщина (его спутница жизни) перед этим интуитивно предостерегала его от действий, приведших к неприятностям, то достаточно часто, по мнению «мужика», она же и виновата в этих неприятностях: «ведьма», «накликала беду», «сказала что-то под руку», «сбила настрой», «сглазила» и т.п. Хотя всё названное тоже может иметь место, но всё же эта поговорка — следствие того, что интуиция у большинства мужчин в исторически сложившихся культурах, не обеспечивающих полноты личностного развития, — либо не востребована вовсе, либо не интегрирована в психику — в процесс выработки управленческих решений и их реализации.

Последствия этого могут затрагивать даже не одно культурно своеобразное общество и быть очень печальны, а кроме того — могут возникать последствия, простирающиеся в будущее на десятилетия и столетия вперёд. Тягостно читать мемуары политиков, которые были «при делах» в преддверии первой мировой войны ХХ века — тех из них, кто не был злоумышленным поджигателем той войны: все они пишут на тему, что, кому и как надо было сделать в прошлом для того, чтобы первая мировая война ХХ века не состоялась, поскольку того кошмара, который имел место в истории в 1914 — 1918 гг., никто из них до начала военных действий не желал и вообразить не мог[109].

И так на протяжении всей истории нынешней глобальной цивилизации издревле. Общеизвестный сюжет о Троянской войне и падении Трои.

В Трое правит царь Приам. У него дети: дочь Кассандра, жрица храма Аполлона, пророчица; сын царевич Парис. Кассандра пророчит, что Парис украдёт Елену Прекрасную, жену Менелая — одного из царей в европейской Греции. В ответ греки предпримут интервенцию в троянские земли (в Малой Азии на территории нынешней Турции). Будет затяжная война, в ходе которой многие троянцы и греки погибнут, но в конечном итоге Троя падёт, и уцелевшие в войне троянцы попадут в рабство либо будут вынуждены бежать в другие земли.

Перспективы — безрадостные. Спрашивается: Какая должна быть адекватная реакция царя на пророчество его дочери-жрицы? — Париса под замок, никаких поездок в европейскую Грецию до тех пор, пока матрица назревшей трагической войны не разрядится энергетически. В результате такой политики Троя, может быть, стояла бы до сих пор, хотя Кассандру, Приама, Париса и всех прочих героев той войны история могла бы уже давно забыть, поскольку их жизнь могла бы течь тихо и спокойно вне каких-либо ярких событий, впоследствии ставших «историческими» и «эпическими».

Тем не менее, в силу невостребованности интуиции Приамом и прочими властителями Трои, их неверия «бабе-дуре» (то, что она — жрица, — это, чтобы дурить простонародье и держать его под нашей властью, а мы — «сами умные»), безответственности невольника половых инстинктов Париса, — пророчество-пре­до­стережение о ходе тогда ещё только возможной Троянской войны «автоматически» самореализовалось на основе сложившейся некоторым образом к тому времени запрограммированности эгрегоров, и трагической реальностью стало всё то, от чего предостерегала Кассандра. В ходе войны она также высказала несколько предостережений тактического характера, следование которым позволило бы избежать катастрофы, но которым правители Трои также не вняли.

Даже если в эпосе и мифах этот сюжет сильно приукрашен (в том смысле, что пророчества Кассандры реально не было или оно было не столь детально), то даже как художественно-фило­соф­ское обобщение социальной статистики он — вполне жизненно состоятельная иллюстрация на тему правомерности поговорки «мужик задним умом крепок».

Воспоминания о Троянской войне — это пример того, когда жизнь по принципу «мужик задним умом крепок» затрагивает целую региональную цивилизацию. Но и на уровне личностно-бытовом практически каждый мужчина вспомнит уйму ситуаций, когда он был «задним умом крепок»…

Есть ещё одно статистическое различие мужчин и женщин, многое объясняющее в жизни общества. Обратимся к рис. 17-1 (повторно воспроизводимому ниже).

На рисунке 17-1 можно видеть три интервала на оси времени, весьма отличных один от другого по численному пре­обла­да­нию в них муж­чин и женщин. Назовем их усло­в­­но «Прошлое», «Насто­ящее», «Будущее».

«Настоящее» — это та область, в которой сосредоточились те, кто, образно говоря, «живёт сей­час»: сегодня доде­лы­вает то, что следовало за­вер­шить ещё вчера; что-то делает сегодня на сегодня и «ищет зонтик назавтра потому, что пообещали дождь».

Среди этой категории довольно много людей, ко­торые в «Настоящем» не ду­мают о том, что ныне они пожинают плоды своих про­ш­­лых поступков и без­дей­ствия; а также не ду­ма­ют о том, что совер­шаемое ими ныне (а также и не совершаемое) принесёт свои плоды в будущем. Это бес­смыс­лен­ное отношение к прошлому и к будущему приводит к тому, что многие из них по своему дурному нраву в прошлом посеяли то, что неприемлемо для них сейчас, а сейчас сеют то, что будет неприемлемо для них в будущем.

При этом — в силу общности мира для всех людей и его целостности — с дурны­ми последствиями их безоглядности и непредус­мотрительности так или иначе приходится сталкиваться не только им самим, но и многим другим.

В общественной жизни эта полоса «Настоящее» на оси времени занимает интервал примерно от «две недели тому назад» до «спус­тя две недели» и включает в себя разного рода оперативную реакцию на поступающую житейскую информацию, которая утрачивает значимость примерно в течение двух — трёх недель для подавляющего большинства людей.

Интервалы «Прошлое» и «Будущее» математически иден­тич­ны в том смысле, что это — «хвосты» распределений. В правом и левом «хвостах» в совокупности сосредоточена весьма малая доля статистики: в общей сложности в пределах 3 — 5 % от обще­го количества наблюдаемых единичных явлений. Но, как заметил К. Прутков, от малых причин бывают большие последствия.

В «Прошлое» попали те, кого А.С. Грибоедов в «Горе от ума» охарактеризовал словами: «Сужденья черпают из забытых газет времён очаковских и покоренья Крыма»[110]. Это те люди, которые пытаются втащить в настоящее не то, что нормы вчерашнего дня, а нормы прошлого века или даже прошлых тысячелетий. В политике они являются действительными реакционерами и ретроградами в случае, если эти нормы прошлых времён отжили своё. Если же нормы не отжили своё и по-прежнему жизненно состоятельны, то они либо традиционалисты, либо приверженцы возрождения былого благополучия своих обществ, впавших в те или иные кризисы.

В «Будущее» попали те, в чьём поведении преобладает индивидуальная и коллективная деятельность, плоды которой возможны в весьма отдалённом — по меркам бытовой повседневности — будущем: спустя годы, десятилетия, столетия, тысячелетия. В каких-то аспектах они могут смыкаться с традиционалистами и приверженцами возрождения, хотя в большинстве своём несут нечто, чего не было в прошлом.

Следует сделать особую оговорку: распределения пред­став­ле­ны в привязке факторов, мотивирующих поведение, (целей поведения) ко временным интервалам, а не по критериям Добра и Зла, Хорошо либо Плохо. Опыт истории показывает, что в прошлом не всё было плохо, в сопоставлении с настоящим, и в будущем не всё будет столь хорошо, как это представляется, опять же с точки зрения осуществления сегодняшних идеалов. И хотя, известно утверждение: «Что ни делается — всё к лучшему», — тем не менее в обществе есть дальновидные злодеи[111], которые по характеру их деятельности попадают в группу «Будущее». То есть от бессознательного и во многих смыслах правильного автоматизма восприятия «Будущее» = «хорошо», «Прошлое» = «плохо» по отношению к рассматриваемому рисунку следует отстроиться.

Рис. 17-1 интересен тем, что показывает качественные различия в ориентации поведения, обусловленные свойствами психики мужской и женской составляющих общества в исторически сложившихся культурах[112]: то есть в ориентации поведения множества мужчин и множества женщин, а не в ориентации поведения конкретного отдельно рассматриваемого человека, который вне зависимости от его пола может реально принадлежать всякому интервалу на оси времени. В полосе «Настоящее» женщины численно преобладают над мужчинами, а в «хвостах» распределений наоборот: мужчины численно преобладают над женщинами. Но эти особенности статистических распределений представителей обоих полов по хронологической мотивации поведения выражаются во множественных явлениях жизни общества.

Эти особенности психологии полов проявляются как в общественной жизни в целом, так и в политике. Политика, если это политика устойчивого при смене поколений общества, предполагает памятливость о далёком прошлом и долгосрочность намерений в отношении будущего: однако, «глаз “непрофессионального политика” видит в каждом ходе шахматной игры конец партии» [113]. Интуиция может соучаствовать в выработке намерений, но может и не соучаствовать. Но вне зависимости от этого, даже жизненно несостоятельные намерения могут простираться далеко в будущее и ложиться в основу долгосрочных политических программ и политики, направленной на их реализацию, которой однако предстоит в будущем крах, либо коррекция. Если же долгосрочных намерений вообще нет (ни жизненно состоятельных, ни ошибочных, но которые можно корректировать), то общество сталкивается с непредвиденными ситуациями или повторением уже забытых прежних, к которым оно оказывается не готово[114], вследствие чего терпит ущерб вплоть до исчезновения его из последующей истории.