Дэйёнункеокуа нзй деохэйко (Ва-ус-шт'-пео-диа па йе-о-Ьа'-Ьо), или праздник жатвы 4 страница

При подготовке к пляске не все описанные выше части костюма обязательно употреблялись каждым танцующим. Строго необходи­мыми были головной убор, пояс и юбка, к которым каждый добав­лял такие украшения и погремушки, какие ему хотелось. Обычно танцоры были облажены до пояса, а также ниже колен, чтобы дать большую свободу конечностям. Когда они сходились вместе в пляс­ке, можно было наблюдать большое разнообразие как в их костю­мах, которые были сделаны из разных тканей, так и в их украшениях, хотя каждая принадлежность одежды была одного и того же типа.

Образцы полных ирокезских костюмов, мужского ижевского, даны на рисунках (помещены перед кн. I). Эти рисунки и несколько дру­гих, которые даются как иллюстрации деталей мужского костюма, избавляют от необходимости его дальнейшего описания.

Обе пляски, упомянутые до этого отступления, пользовались наи­большей популярностью. Одна из них была собственного изобрете­ния, другая — заимствованная; одна носила строго религиозный характер, а другая — патриотический, но обе в равной степени спо­собствовали подъему народного энтузиазма. Рассмотрев все, следует, однако, признать, что последняя из двух, Военная пляска, Васасех (\Уа-5а'-зеЬ.) была наиболее любимой. Это был способ вербовки в опасный поход, пляска, которая предшествовала выступлению отря­да воинов и которой они праздновали свое возвращение. Эта пляска исполнялась при «поднятии» сахемов, при усыновлении пленника для развлечения гостя; это была первая пляска, которой учили юно­шей. Она не ирокезского происхождения, а была заимствована от сиу, как показывает ее название; через них пляска восходила к отдален­ной древности ^б. Характерную черту этой пляски составляли речи, произносившиеся людьми, окружавшими группу танцоров, между каждыми двумя мелодиями или при каждом перерыве пляски. Эти речи развлекали народ не менее, чем его волновало представление в целом. Это единственная пляска, которой были присущи речи и от­веты, единственная, в которую когда-либо их ввели, эта особенность была новинкой, доставлявшей часто наибольшее удовольствие. Благодаря этим речам, которые и давали передышку исполнителям, и развлекали народ, пляска растягивалась на два и даже на три часа, пока не истощалось воодушевление исполнителей.

Военная пляска исполнялась обычно вечером. Она устраивалась только в исключительных случаях или на местных советах особого значения. Для ее исполнения достаточно 15 человек, но зачастую в пляске принимало участие 25 и даже 30. Когда заканчивались днев­ные работы и надвигались вечерние сухмерки, начинались приготовле­ния к пляске. Множество людей собирались обычно в доме совета и, предвкушая развлечение и располагаясь в излюбленных позах, спо­койно ожидали приближения танцоров. Все приготовления, включая определение числа участвующих, назначение предводителя и испол­нителей военных песен, производились хранителями веры. Избран­ная группа собиралась в ближайшем жилище, для того чтобы одеть­ся в свои костюмы и раскраситься и нарядиться для данного случая. Время от времени тишину вечера прорезал боевой клич, давая знать толпе, слушающей и ожидающей внутри дома совета, что приготов­ления подходят к концу. Хранитель веры тем временем занимал вни-

⁶ На диалекте сенека сиу называются Васасехоно СУУа-за'-8еЬ-о-по). Для обозначения сиуской пляски теперь вошло в употребление сокращенное Васа­сех (\Уа-за'-5еЬ) — название, под которым Военная пляска всегда была извест­на у ирокезов. Эта пляска некоторыми приписывалась шауни и называлась Сэйванооно (За-тл'а'-по'-о-по), или пляска шауни: сэйванооно — сенекское на­звание шауни. Одно из ирокезских названий этой пляски — Неджей (Ке-]а'), но обычное название — \Уа-за'-5еЬ.

Рис. 13. Индейский барабан

мание народа краткой ре­
чью о сущности и целях
этой пляски. Наконец бое­
вой клич раздавался сов­
сем близко, возвещая
о приближении группы.
Во главе со своим предво­
дителем, идя шеренгой под
бой барабана, они приб­
лижались к дому совета.
Когда они подходили,тол­
па расступалась и предво­
дитель, за которым быстро
шла его украшенная
перьями свита, переступал
порог и сразу же начинал
пляску. В одно мгновение
(да-по-цо'-о) они группировались внут-

ри круга, стоя тесно все

вместе, певцы начинали военную песню, барабаны отбивали такт, и земля начинала гудеть под ногами танцоров. Через короткий про­межуток времени пение прекращалось, а с ним и пляска; танцо­ры начинали расхаживать вокруг общего центра под замедленный бой барабана. Затем начиналась другая песня, барабаны ускоряли свой темп, и пляска возобновлялась. В середине песни происходила перемена мелодии, сопровождавшаяся легким замедлением пляски, после чего пляска становилась оживленнее, чем прежде, пока песня не заканчивалась и группа опять не начинала ходить под бой бара­бана. Каждая мелодия или военная песня продолжалась около двух минут, и промежуток между ними длился столько же времени. Эти песни обычно исполнялись четырьмя певцами с двумя барабанами типа, представленного на рис. 13 для отбивания такта и аккомпане­мента. Барабаны отбивали такт около двух раз в секунду, голоса певцов не отставали, создавая таким образом быструю и сильно акцентированную разновидность музыки ^в.

Было бы трудно или даже невозможно описать шаг танца иначе, как в общих чертах. Белые танцуют целиком на пальцах ноги, быст­ро изменяя положения ног и лишь слегка меняя позу. У ирокезов же пляска исполнялась преимущественно на пятках с медленными изменениями положения ног и быстрыми переменами позы. Мус­кульным напряжением пятка поднимается и опускается с большой

^в Эти военные пеощи поются на мертвом языке, во всяком случае, ирокезы не в состоянии объяснить их. Они представляют правильные строфы или раз­меренные предложения и были заучены ими первоначально вместе с пляской. Шарльвуа дал следующий перевод некоторых из этих песен: «Я храбр и неустра­шим. Я не боюсь ни смерти, ни любой пытки. Кто боится их — трусы. Они хуже, чем женщины. Жизнь ничто для тех, у кого есть мужество. Да будут враги мои поражены отчаянием и гневом». Эти песни пелись пленниками во время пыток; и, несомненно, те, которые поются во время Военной пляски, носят в общем тот же характер.

быстротой и силой в такт барабану, гулко ударяя о землю; одновре­менно встряхиваются погремушки на одежде, что существенно до­полняет «пышность и церемониальность» пляски. В Военной пляске поза выражала сильные страсти и, следовательно, не была изящной. В одно и то же время в каждой группе танцующих можно было ви­деть одного в позе нападения, другого — в позе защиты; одного — натягивающим лук, другого — ударяющим боевой дубинкой; одних —в пояе метания томагавка, других — вслушивающимися или выжидающими удобного случая, третьих — поражающими врага. Эти сильные движения тела, увеличивая, возможно, воодушевление и оживление пляски, приводили к неприятному искажению лица и неуклюжим позам. Но в то же время поразительные костюмы тан­цующих, их резкие позы в некоторых фигурах танца, их гибкость и оживленность, дикая музыка, шумное веселье пляски вместе с возбужденной толпой представляли необычайно интересное зрелище.

В этой пляске каждой песне всегда предшествовали военный клич и отклик. Клич давался предводителем, и ему отвечала группа тан­цующих. Едва ли возможно описать этот ужасающий взрыв чело­веческих голосов. Это был протяжный звук на высокой ноте с па­дением перед концом, сопровождавшийся отрывистым и взрывным финалом, в котором голос опять поднимался до первоначальной вы­соты. Вся группа откликалась одновременным воплем на той же ноте, на которой закончил предводитель, и в тот же момент ^г.

В этой прославленной пляске, которая, без сомнения, исполняет­ся в течение столетий и на всех просторах Американской республи­ки, мы находим несложную последовательность действий: военный клич и отклики, одновременное начало Военной песни и пляски, ко­роткий перерыв в середине мелодии с изменением мотива, возобнов­ление пляски в удвоенном темпе и заключение военной песни почти через две минуты после ее начала; наконец, хождение под бой бара­бана вокруг центральной точки около двух минут, пока опять не зазвучит военный клич и не начнется следующая военная песня. Этот цикл продолжался, пока вдохновение танцоров не начинало падать, а желания людей были более или менее удовлетворены. Без речей, произносимых между мелодиями для передышки танцоров, эта пляска обычно продолжалась около часа; но с речами она неред­ко с неослабевающим воодушевлением длилась в течение трех часов.

Всякий присутствующий был волен произнести речь на любой стадии танца. Его желание выражалось легким стуком. При этом стуке пляска прекращалась, или если она уже кончилась и танцоры

^г Здесь сделана попытка изобразить этот

¹ дикий клич. Индеец широко раскрывает рот.

°°' ' ' ' ' ' ' Голос его скользит по нисходящим нотам, за-

_,

§

Т ^ гСУУ I* Т I. ^{тем Он} останавливается на мгновение, чтобы
¹ ' I ^ * * I» 1 ' [Г набрать еще воздуху, который весь расхо-
' -*— дуется на внезапный и далеко раздающийся

•АЪ.-.--. аЬ. вопль, которым заканчивается это колено.

К этой последней ноте присоединяется

хором вся группа, издавая слоги «ах ум», слитые в один, или что-то вроде этого.

ходили, то они должны были приостановиться и все присутствующие, как и музыка, должны были замолкнуть. Единственным условием, предоставлявшим право произнести речь, было преподнесение по­дарка по окончании ее танцорам или тому, к кому она была обраще­на. После заключения речи и вручения подарка снова звучали воен­ный клич и отклики, били барабаны и начинались пение и пляска, которые заканчивались, как прежде. Затем следовала еще одна речь, за ней другие, чередуясь с песнями или приостанавливая пляс­ку в момент ее наивысшего темпа, к удовольствию оратора. Таким образом, Военная пляска продолжалась до тех пор, пока настроение удовольствия не начинало проходить, тогда финальный боевой клич провозглашал конец пляски, и группа удалялась.

Часто это были шутливые речи, которыми обменивались отдель­ные лица, или насмешки над слабостями друг друга, или серьезные увещевания, или, быть может, патриотические излияния, соответст­венно склонности данной личности и требованиям момента. Одни из них принимались с взрывом аплодисментов, другие со смехом, третьи с серьезностью и вниманием. Они обычно продолжались лишь две или три минуты. Индейцы высоко ценят остроумие и любят и шутки и отшучивание, равно как и насмешки.

Чтобы дать более полное впечатление о характере этих речей и о природе самой пляски, здесь дается несколько образцов их. Буду­чи отделены от данного случая и вне связи с тем, что вызвало их, эти речи коротки и довольно бессмысленны. Наиболее интересные, чтобы быть понятными, требовали бы объяснения побочных обстоятельств и потому исключаются. Те, которые даны здесь, не представляют осо­бого интереса, но понятны сами по себе и отвечают цели, ради кото­рой они введены, так же полно, как если бы они искрились остро­умием.

После прихода группы и начала Военной пляски исполнялось несколько песен, пока кто-нибудь не выражал желания прервать их. Все взоры были обращены на костюмы пришедших, на воодушевле­ние и оживленность участников пляски и на живость и энтузиазм группы. Фигура следовала за фигурой, пока настроение общества не поднималось настолько, что оно начинало расходоваться на речи и остроты. Первый легкий стук производил Тоноэйо (То-по-а1'-о), остроумный старый вождь. Когда водворилось молчание, он сказал следующее: «Друзья и родичи! Я люблю иногда хлебнуть крепких напитков. Я не знаю, как обстоит дело с Таядаовухку (Та-уа-аа-о-\уиЪ/-1шЪ.) (гость, для которого давалась Военная пляска), но пред­полагаю, что за ним водится такой же грешок, и поэтому я посылаю ему шестипенсовик, чтобы он купил себе выпивки на пути домой». Здесь он передавал монету. Опять гремел барабан, слышался военный клич и отклики на него, и возобновлялись музыка и пляска. В конце мелодии второй стук восстанавливал молчание. Хасквесейо (На-здие'-за-о), другой вождь, известный своей слабостью к огненной воде, говорил так: «Друзья и родичи, мне очень нравится пляска, и я надеюсь, что она продолжится и ее хорошо поддержат. Я приношу мою благодарность военным танцорам за темперамент, с которым они

выполняют свой долг. Я желаю всем им благоденствия и долголетия. Если кто-нибудь взглянул бы на меня, он увидал бы, что мой взор прикован к танцорам и у меня настолько хороший глаз, что можно подумать, что я ношу очки. Я вынимаю из своего кармана шиллинг для танцоров». Дает деньги. Пляска после этого возобновлялась. В конце песни речь Хасквесейо вызывала ответ Садеванэя (За-йе-\та'-па) такого рода: «Друзья и родичи! Мы только что слышали, как некто на той стороне дома объявил, что у него глаз такой блестящий, что можно подумать, что он носит очки. Но так как у него пара крас­ных глаз, то нам приходится, я полагаю, заключить, что он носит красные очки». Дает табак танцорам. Этот выпад против недостатка Хасквесейо был принят с аплодисментами. Снова пляска идет как обычно. Среди танцоров были люди разного облика, сложения и роста. Один воин обладал таким мощным сложением, что его можно было назвать великаном. Он дал тему для следующей речи, которую произнес Хасэйноэйндэй (На-за-по-ап'-йа), когда прекратилась пляска: «Друзья и родичи, я восхищаюсь легкостью и грацией, с ко­торыми Хахояс (На-по'-уаз) управляется, имея такие удивительные размеры. У него все основания гордиться тем, что он такой большой и важный. Я предлагаю дать ему в подарок две пачки жевательного табака, думаю, что этого будет достаточно для одной порции». Дает табак. Хахояс принял табак с притворным удовольствием, а народ остроту — с большой веселостью. По окончании следующей песни он ответил так: «Друзья и родичи! Я приношу свою благодарность Хасэйноэйндэю за его подарок. Я уверяю его, что мои умственные способности соответствуют точно моим физическим размерам. Я на­деюсь, что брат мой возвестит о моей славе повсюду от восходящего до заходящего солнца». Снова раздался военный клич, началась му­зыка и возобновилась пляска.

Время от времени произносились и другие речи, некоторые вызы­вали рукоплескания и в должное время ответ, соответствующий слу­чаю. После того как несколько человек высказалось таким образом, снова стучал Садеванэй. Когда музыка затихала и танцоры останав­ливались, он говорил так: «Друзья и родичи, я стучу вторично. Я же­лаю сделать подарок женщинам, помогавшим приготовлять угоще­ние. Но я не могу давать подарки всем, я хотел бы видеть ту, которая сегодня больше всех съела мяса и считается самой прожорливой. Я прошу ее выйти вперед и принять подарок». Одна из них, Гиэйнок (СН-ап'-оЬ:), выступила и добродушно приняла деньги, чему все по­хлопали. Еще после нескольких туров танца Оиоса (О-по'-за) произ­нес речь более серьезного характера, примерно такую: «Друзья и родичи, у нас есть основание гордиться достижениями наших пред­ков. Я смотрю со скорбью, как ухудшается сейчас состояние нашей благородной расы. Некогда боевой клич и отряд раскрашенных ин­дейцев наводили ужас на белого человека. Тогда отцы наши были сильны и их власть ощущалась и признавалась вдаль и вширь по Американскому материку. Но мы ослаблены и разорены коварством и алчностью бледнолицых, или белой расы. Нас заставляют сейчас жаждать, как благословения, позволения жить на наших собствен-

- 147

ных землях, обрабатывать наши собственные поля, пить из наших собственных источников и смешивать наши кости с костями наших отцов. Много зим назад наши мудрые предки предсказывали, что ог­ромное чудовище с белыми глазами придет с востока и, продвигаясь, пожрет землю. Это чудовище — белая раса, и предсказание близко к осуществлению. Они советовали своим детям, когда они ослабеют, посадить дерево с четырьмя корнями, отходящими к северу, югу, востоку и западу и, собираясь тогда в его тени, жить вместе в еди­нении и согласии. Этим деревом я предлагаю считать это самое место. Здесь мы будем собираться, здесь будем жить и здесь умрем». Дает танцорам табак. Затем пляска возобновлялась, как прежде, и про­должалась до тех пор, пока стук не возвещал еще об одной речи Тоноэйо, первого оратора, который при водворившемся молчании обратился к танцорам: «По моему мнению, вы танцевали не так хоро­шо, как это могло бы быть, хотя, несомненно, вы все сделали настоль­ко хорошо, насколько сумели. Когда я был молодым, я был лучшим танцором своего времени. Я не знал никого, кто бы мог превзойти меня в Военной пляске. Кроме того, я считался лучшим исполните­лем военных песен. Я надеюсь, однако, что вы будете стараться ис­полнять пляску так хорошо, как только сможете, даже если вам и не удастся исполнить эту пляску так хорошо, как это могло бы быть. У меня есть кусочек табачного листа, который я хочу передать пев­цам. Я желаю, чтобы они проглотили соку, так как он прочистит им горло и поможет их пению». Дает табак.Пляска возобновлялась опять. После следующей мелодии эта речь вызывала следующий ответ Джае-се (Та-езе'): «Друзья и родичи! Мы слушали сейчас оратора с противо­положной стороны дома, хваставшегося тем, что он делал в свои юные годы. Я не люблю слышать подобные напыщенные речи кого-нибудь о самом себе. Я хотел бы, чтобы Тоноэйо выступил вперед и показал народу, что он может сделать или что он привык делать в дни своей молодости». Дает танцорам деньги. Опять звучал военный клич, сле­довали отклики, и музыка и пляска снова оглашали дом. Таким об­разом проходила эта знаменитая пляска наших первобытных обита­телей вокруг их домашних огней совета.

Приведенных иллюстраций достаточно, чтобы показать общий характер этих речей, равно как и самой пляски. В многочисленных речах и остротах, сопровождавших Военную пляску, ирокезы нахо­дили высшее наслаждение. Эти речи служили сразу двум целям — передышке самих танцоров, быстро устававших от непрерывных усилий, и развлечению публики во время перерывов. В этом заклю­чался секрет громадной популярности этой пляски и ее повсеместного распространения. До настоящего дня удачно проведенная Военная пляска — главное развлечение, известное у ирокезов.

Второй по оценке ее обществом, но первой по существу стояла Великая пляска пера (О-з^о-^еЬ'-^о-^а), иногда называемая Религи­озной пляской, так как она была специально посвящена служению Великому духу. Изобретение или по крайней мере введение этой пляски приписывается первому Тододахо в период образования Лиги. На ее ирокезском происхождениии сходятся все. Она исполнялась

Рис. 14. Трещотка

избранной группой, в которую входило от 15 до 30 человек в специ­альных костюмах, и преимущественно на религиозных празднествах, хотя она же была и одной из самых выдающихся плясок во всех важ­ных случаях индейской жизни. Эта пляска была самой яркой, изящ­ной и замечательной из всех и требовала большой выносливости,. ловкости, гибкости и грации при исполнении, чем какая-либо другая. 8а11апсИ агз ¹⁴, или искусство танца, нашло в Пляске пера свое выс­шее выражение, по крайней мере в индейской семье народов; и встре­чаются ли в танцах, практикуемых в утонченных обществах, фигуры, которые можно было бы сравнить с фигурами, создающими этот живой и грациозный танец.

Музыкальное сопровождение обеспечивали два певца, сидевшие в центре комнаты; у каждого была трещотка из панциря черепахи, изображенная на рис. 14 Д. Музыка состояла из ряда песен или ритмич­ных стихов, исполнение каждой песни и стиха продолжалось две минуты. Это были религиозные песни: одни — в честь Великого духа, другие — в честь различных объектов природы, служивших их нуждам, третьи представляли собой нечто вроде благодарения Ха-веннейю или молитвы о продолжении его покровительства. Трещот­ками отбивали такт и аккомпанировали песням. Ими ударяли о си­денье два или три раза в секунду, пение и шаги танцоров попадали в такт, несмотря на частоту ударов.

Группа танцоров, нарядившаяся в костюмы в близлежащем доме, входила в дом совета и начинала пляски, также, как описано в предыдущем случае; однако вместо того, чтобы собраться внутри круга, они выстраивались гуськом и танцевали медленно по эллипсу вокруг всего помещения совета. Когда музыка замолкала, то и пляска также приостанавливалась и танцоры ходили гуськом под удары трещоток. После двухминутной паузы трещотки ускоряли свой темп, певцы начинали вторую песню, а воины в тот же момент возобновляли пляску. Предводитель, стоя во главе колонны, открывал шествие, сопровождаемый теми, кто шел позади. Продвигаясь медленно во­круг комнаты в пляске, они жестикулировали и придавали своим телам разнообразные позы, но в противоположность Военной пляске все время держали свой корпус прямо. Ни одна из фигур

^д Для изготовления трещотки ирокезы вынимают черепаху из панциря и, высушив его, кладут внутрь горсть зерен кремнистой кукурузы, а затеи заши­вают кожу, которая была оставлена прикрепленной к панцирю. Шея черепахи натягивается затем на деревянную ручку.

этой пляски не выражала сильных страстей, скорее в них проявля­лись мягкие и нежные чувства. Поэтому здесь не было искаженных лиц или изогнутых туловищ, все их позы и движения были крайне изящны, величественны и внушительны. Поступь имела те же основ­ные особенности, как и в вышеописанной пляске, но все же была от­лична от нее. Каждая нога поднимается от пола на высоту от двух до восьми дюймов, и затем пятка с силой опускается в такт ударам тре­щоток. Нередко одной пяткой топают два-три раза, а затем уже дру­гой. Это создает впечатление поразительной живости этой пляски, в которой каждый мускул кажется натянутым до крайнего пре­дела. Топанье ногой о землю служило двойной цели — потрясти по­гремушками и бубенцами, составлявшими часть костюма, и увели­чить шумность и живость танца.

Танцоры были обычно обнажены до пояса, не считая украшений на руках и шее, как изображено на рисунке; таким образом были видны их прекрасно сложенные торсы, изящно округленные руки и гладкая кожа ровного, чистого, бестящего медного цвета. Этот по­каз тела, не имеющий в себе ничего неприятного, значительно допол­нял красоту костюма и придавал удивительную выразительность фи­гуре танцора. Физическое напряжение, вкладывавшееся в эту пляску, было таково, что еще до окончания ее от их обнаженных потных спин подобно дымку поднимался пар. Все это убедительно свидетельству­ет, что пляска исполнялась с полной серьезностью и воодушевлением. Одной из целей танцоров было испытать выносливость друг друга. Нередко случалось, что часть танцоров выбывала от изнеможения еще до окончания пляски. Только практика, гибкость тела и большая мускульная сила позволяли индейцу исполнить эту пляску. Когда кому-нибудь из группы удавалось получить всеобщее одобрение за темпераментную или грациозную пляску, его просили возглавить колонну и вести партию; таким образом, до окончательного завер­шения фигур происходило несколько смен предводителей.

В этой пляске принимали участие и женщины, если они хотели. Они, однако, были одеты в свою обычную одежду и сами по себе при­соединялись к хвосту колонны. Женская поступь совершенно непо­хожа на описанную выше. Женщины двигались боком, просто при­поднимаясь поочередно на каждой ноге от пятки до пальцев и топая затем пяткой о землю при каждом ударе трещотки, идя в ногу с мед­ленно двигавшейся колонной. Для женщин пляска была спокойной и не лишенной грации забавой.

Общий эффект от этой пляски как зрелища значительно возрастал благодаря построению танцоров колонной. В длинной веренице костюмированных фигур характерные черты каждого бросались в глаза особенно отчетливо, и, поскольку эллиптическое пространст­во, по которому они двигались, было совершенно свободно от напи­рающей толпы зрителей-индейцев, всем предоставлялась большая возможность наблюдать зрелище. Тому, кто не видел этой пляски, трудно получить представление о ее поразительной темпераментности и вдохновляющем воздействии на зрителей. Она требует почти непре­рывного напряжения и является действительно чудесным зрелищем.

Благодарственная пляска Ганэйоух (Оа-па'-о-иЬ) также испол­нялась в специальных костюмах избранной группой танцоров. Она так походит на описанную выше пляску и поступью и фигурами, что описывать ее нет необходимости.

Одна из наиболее простых плясок ирокезов носила название Пляски с притоптыванием Гадашоте (Сга-ёа'-зЬоЪе). Она была обычно первой пляской на советах и во время частных развлечений, когда не устраивалось костюмированных плясок. Человек, назначенный быть предводителем, сопровождаемый несколькими другими, высту­пал вперед и начинал пляску. Остальные присоединялись, когда ко­лонна обходила вокруг помещения.

Музыка была исключительно вокальная, и играли сами танцоры. Она слагалась приблизительно из 20 различных песен, продолжав­шихся каждая меньше двух минут. В этой пляске мотив был лишь повторением одного восклицания тех, кто шел во главе колонны, и со­провождался откликом хора. Для иллюстрации приводим три при­мера. Предводитель вместе с теми, кто был ближе к нему, пропевал следующие слоги: Уа-па'-^е-уа-Ьа', на что все остальные отвечали: На-Ьа. Пропев слогов повторялся, и на него отзывались в течение двух минут, при этом каждый раз в иной музыкальной вариации. Когда мелодия оканчивалась, группа ходила в течение приблизитель­но такого же промежутка времени. Следующая песня могла состоять из слогов: Са-по'~оЬ.-11е-уо с ответом: \Уа-Ъа"-аЬ-ае-уо'. Исполнение продолжалось, и нота менялась так же, как и в предыдущем случае. Когда мелодия оканчивалась и танцоры отдыхали, медленно прогули­ваясь, следующая песня могла состоять из слогов: Уи-чуа'-па-пе-уо и ответа: \Уа-па"-ап-Ь.а'.

Что касается поступи, она была очень проста, представляя собой нечто вроде переступания с одной ноги на другую. Во время пляски танцующие стояли вплотную один к другому, двигаясь медленно во­круг помещения совета. Женщины также принимали участие в этой пляске, но они шли в конце колонны. Так как эта пляска была чрез­вычайно проста, то не редкостью было увидеть 200 или даже 300 чело­век, занятых в ней одновременно, двигающихся кругом тремя или четырьмя концентрическими линиями.

Еще одна пляска, повсеместно распространенная, называлась Рыбьей пляской Гэйсоваоно (Оа-зо-^а'-о-по). Она была заимство­вана ирокезами. Музыка слагалась из песни под аккомпанемент барабана и трещоток из тыквы; два певца сидели посреди комнаты лицом друг к другу; пользуясь барабаном и трещоткой, они отбивали такт и усиливали звук. Поступь представляла собой лишь подни­мание с пятки на кончики пальцев, дважды повторяемое каждой но­гой по очереди; в промежутки топали пяткой со значительной силой, чтобы отметить такт и заставить гудеть дол.

Пляску начинал предводитель, который выступал в сопровожде­нии остальных и шел под бой барабана. Когда начиналась песня, каждый второй танцор поворачивался кругом, колонна разбивалась таким образом на пары, стоящие лицом к лицу; те, кто повернулся, пятились назад, но вся группа двигалась вокруг комнаты, как и в опи-

санных выше случаях. Каждая песня или мелодия продолжалась около трех минут. В конце первой минуты в музыке делался перерыв и пары поворачивались, меняясь местами; в конце второй минуты происходило второе изменение мелодии, в середине которого пары опять поворачивались, что приводило их в исходные позиции. Во время третьего и последнего отрезка времени пляска продолжалась с возрастающим оживлением. В конце ее те, кто танцевал пятясь, по­ворачивались лицом, и вся колонна ходила около двух минут под бой барабана. После этого вторая мелодия начиналась и заканчива­лась таким же способом.

Особенность этой пляски заключалась в возможности, предостав­лявшейся индейской девушке выбирать себе в качестве партнера лю­бого, кого бы она предпочла. В этом отношении в цивилизованных обществах был противоположный обычай. У ирокезов воин никогда не приглашал девушку танцевать с ним; это право было даровано только ей. В середине танца женщины по двое вступали в любую пару танцоров по своему выбору, становясь партнерами каждого из них. Это правило распространено во всех индейских плясках, так что ин­дейская девушка по ее собственному желанию «грациозно предлагает себя тому, кому она решает оказать внимание, и таким образом спо­койно вступает в пляску». Ни в одной фигуре этой пляски партнеры не соединяют рук. Эта пляска обычно продолжается меньше часа. Иногда в знак уважения к гостю или выдающемуся вождю перед ним в качестве партнеров в танце появлялись две женщины.

Переходящая пляска Гэйногэййо (Оа-по'-§а-уо) также была в большой чести. Она похожа на предыдущую, колонна разделяется на пары, женщины танцуют в любой паре по своему выбору. На оп­ределенной стадии песни женщина покидала своего партнера и выби­рала следующего, а ее место занимал кто-нибудь из задних рядов. Они танцевали вокруг комнаты, располагаясь парами лицом друг к другу, причем мужчины двигались назад. Музыка и поступь были те же самые, как и в описанной выше пляске.

Одна приуроченная к определенному событию и совершенно своеобразная пляска носила название Пляски в честь умерших. Она была известна под названием Оке-ва (О-Ье'-лта). Ее исполняли одни женщины. Музыка была исключительно вокальная, избранная груп­па певцов размещалась в центре комнаты. К песням в честь умер­ших, которые они пели, присоединялся хор танцоров. Это была заунывная и печальная мелодия. Эта пляска обычно не исполнялась на советах, а была единственной пляской, приуроченной к опреде­ленному событию. Она начиналась в сумерки или немного позднее и продолжалась вплоть до утра, когда полагали, что исчезали тени умерших, которых считали присутствующими на пляске и участвую­щими в ней. Эта пляска устраивалась, когда семья, потерявшая одного из своих членов, созывала на нее, что обычно происходило примерно год спустя после смерти. Весной и осенью ее часто исполняли для всех мертвых, которые, по поверью, тогда вновь посещали землю и присоединялись к пляске.