Вопросы формы и содержания зачастую путаются, поскольку будущие реформаторы иногда дают такую интерпретацию исламского закона, которая представляется мало чем отличной от ныне принятого светского законодательства. Покуда они утверждают необходимость принятия исламского закона, видение исламского закона, приемлемого для них, ближе к европейскому гражданскому праву, нежели к формулировкам исламского закона, разработанным факихами. Если таково понимание исламского закона, разница между установлением реформированного исламского закона и заменой исламского закона гражданским правом будет чисто теоретической. Конечно, не все программы реформирования понимания исламского закона должны быть отброшены как жалкие попытки замаскировать подмену исламского права европейским. Существует критика прошлых трактовок, возникающая непосредственно среди традиционно настроенных улемов. Шахид Бакир ас-Садр, да смилостивится над ним Аллах, например, предлагает целый ряд новшеств в понимании принципов исламской юриспруденции (усуль аль-фикх), которые стали весьма влиятельными среди современных шиитских правоведов, но которые никоим образом не являются компромиссом с европейским воззрением. Имам Хомейни, да освятится его дух, также предложил целый ряд реформ в понимании исламского закона, среди которых самые известные касаются исламского правления.
Обычное деление мусульманских мыслителей на фундаменталистов, модернистов и иногда традиционалистов, вводит в заблуждение. Наиболее полезным подходом к классификации будет занятие позиции формы исламского закона, и распространение предлагаемых реформ в рамках той формы, которую закону полагается иметь. В Иране, например, одно время действовала организация, называемая «Анджуман Ходжжатийе», которая защищала строгое соблюдение средневековых формулировок ритуальных правил и отстранение от политической деятельности до второго пришествия двенадцатого Имама (да ускорит Аллах его явление). Эта группа допускала очень ограниченную форму исламского законодательства на текущий период Великого Сокрытия Имама Времени (мир ему), но в тех рамках, в которых они придерживались формы ритуальных предписаний, они не видели необходимости что-либо существенно менять. Некоторые современные мусульманские интеллектуалы занимают такую же позицию, защищая западный путь либерализма в политике в сочетании с личной преданностью соблюдению традиционных практик. Те, кто хочет увидеть что-либо сопоставимое с протестантской революцией в рамках Ислама, пропагандируют такие интеллектуальные направления, которые открыли бы ворота исламскому протестантизму, сопоставимому с секуляризмом, доминирующим в западном мире. С другой стороны, есть и такие, как доктор Али Шариати, поборник широкого взгляда на Ислам, но который интерпретирует его иначе, нежели это принято в соответствии с традициями исламских семинарий (хауза). Шариати допускает внедрение исламского закона в его всеобъемлющей форме, но только после того, как она будет «реформирована» в соответствии с той идеологией, с помощью которой он завоевал популярность. Идеологическая реформа права имела бы суровые последствия, если бы ее принципы когда-либо были сформулированы, поскольку Шариати не симпатизировал ни традиционному подходу к фикху, ни к таким формулировкам преданности, какие могут быть найдены в шиитском молитвеннике «Мафатих аль-Джинан». И снова, обращаясь к Маудуди, мы обнаруживаем, что он допускает исчерпывающее применение формы исламского права, хотя и перетолковывая его таким образом, чтобы она соответствовала острым нуждам современного национального государства, смоделированного, в максимально возможной форме, по образу Мединской общины Пророка (С).
Те, кто предлагает ограничить форму исламского закона, предлагают различные аргументы в защиту собственной позиции. Некоторые, как адепты «Анджуман Ходжжатийе», спорят на теологической основе, что Ислам не может иметь широкого применения в период Большого Сокрытия. Именно опровержению этого аргумента посвящена большая часть работы Имама Хомейни об исламском правлении, «Хукумат аль-Исламийа». Доктор Шариати также резко возражал против такого рода пассивности, который он описывал как характерный для мурджиитов, ранних мусульман, реагировавших на трудности жизни мусульманской общины после смерти Пророка (С) посредством возвращения в мечети и предания себя молитвенным практикам.
Некоторые псевдосуфии, мутасаввифун, утверждают, что политические дела – низменны, и что следующий по духовному пути должен отстраниться от занятий политикой. В ответ следует в первую очередь отметить, что это – искажение духовного пути Ислама, известного под именем тасаввуф, или ирфан. Салик, следующий по Пути к Богу, должен отстраняться не от политики как таковой, но от обмана и коррупции, в таком изобилии присутствующих сегодня на политической арене. И, более того, салик не должен использовать свои претензии на духовное состояние или положение как средство достижения своих политических целей. Функции правительства, такие как экономическая политика, попадают под юрисдикцию шариата, в то время как функция ирфана – духовное совершенствование. Не следует развивать политические тезисы на основе ирфана, равно как и ариф имеет не больше оснований развивать любое другое дело, относящееся ко внешним элементам Ислама, на базе мистицизма (хотя, конечно, если ариф одновременно является и факихом, он также может издавать законодательные декреты как и другие факихи, но это будет сделано на основе его опыта в фикхе, а не на основе его ирфана). Несомненно, в соответствии с убеждениями величайших арифов и суфиев, преданность шариату всегда была неоспоримым требованием, как это выражено в лозунге: «Нет тариката без шариата». Высшее не должно быть отдано в услужение низшему, но все жизненные аспекты, независимо от того, насколько они мирские, должны быть освящены употреблением на служение Божественному. Если шариат не рассматривается как закон с широкой сферой применения, контекст развития более глубокого освящения жизни, искомого суфием, будет утрачен. Во-вторых, даже если по какой-либо причине некто считает неуместным занятие политической деятельностью, это не означает, что на нее не будет распространяться религиозное право, также как чье-либо персональное решение не быть мясником не означает, что религиозное право не распространяется на эту профессию. Распространение шариата на сферу политики – это область фикха, и в качестве таковой должна определяться квалифицированными экспертами в этой области – факихами.
Другое возражение возникает из факта различия мнений о законе. Поскольку нет универсального соглашения о должной интерпретации закона, некоторые возражают, что закон должен быть приведен в исполнение демократически избранным законодательным органом. Вывод из этого возражения не следует из начальной посылки. Спорить таким образом – все равно, что утверждать, что, поскольку не существует универсального соглашения относительно законов физики, они должны быть узаконены извне. Закон Бога нуждается в узаконивании не больше, чем законы физики. Разногласия относительно содержания закона, подобно разногласиям относительно законов физики, должны быть разрешены путем исследований, и в то время как исследование законов физики использует экспериментальные свидетельства, исследование законов Ислама требует исторических и текстуальных свидетельств – а именно такого типа исследования и практикуют опытные улемы. К несчастью, сегодня даже в мусульманском мире немало таких, кто оказался до такой степени обольщен западной наукой, что воображают себе ее построенной на основании исключительно экспериментального свидетельства, независимого от философского мышления. Однако это – одна из редких точек практически всеобщего согласия в философии науки со времен упадка позитивизма, что экспериментальное свидетельство – не достаточное требование для развития конкурентоспособного теоретического тезиса. Это, однако, не означает, что один взгляд так же хорош, как и другой, поскольку хотя различия между позициями физиков-теоретиков определенно более разительные, нежели между муджтахидами, в обоих случаях разрешение конфликтов требует исследований, анализа и критической аргументации для подтверждения значимости различных открытий и придания тезисам объяснительной весомости и исчерпываемости. Заниматься такого рода аргументацией и исследованиями в сфере исламского закона – и означает в точности быть муджтахидом.
Иногда апелляция к утверждениям западной герменевтики и буквальной теории приводит к выводу, что каждый текст открыт для разного рода интерпретаций, и на этом основании предполагается, что прочтение Корана и хадисов, данное улемами, представляет только один способ рассмотрения текста, который для других людей может означать совершенно иные вещи. Само по себе это не столь спорно, но из этого делается вывод о том, что одно прочтение текста так же хорошо, как и другое, и что в понимании Писания должен быть принят демократический подход. Это заключение – абсурдно. Следует ли поставить на голосование понимание смысла противоречивых фрагментов? Факт многозначности священных текстов, в любом случае, это не то, чему следует учиться у западных буквалистов, поскольку одной из наиболее выдающихся черт исламской традиции является способ, которым различным фрагментам текста приданы разные уровни смысла. Тот факт, что тексты могут быть интерпретированы различными способами, не означает, что тексты не могут служить твердым основанием исчерпывающей законодательной системы.
Абсурдность исламского протестантизма становится еще очевиднее при анализе природы протестантской реформации в христианстве и соответствующих различий между христианством и исламом. Христианские протестанты возражали против церковного утверждения, что церковь – единственное средство восхождения к Богу, потому что только ее священники могут исполнять определенные таинства, посредством которых достигается благодать. Напротив, протестанты утверждали, что Святой Дух может наполнить благодатью любого, зачастую являясь в экстатических состояниях, и они настаивали на прямой связи с Богом через наличие писаний, переведенных на живые доступные языки. Оппонируя католическому акценту на танствах, Лютер провозгласил, что посредством одной лишь веры человек будет спасен. В Исламе, однако, улемы не являются священниками. Их авторитет проистекает не из полномочия отправления таинств, но от знания закона. Благодать в Исламе стяжается не соучастием в таинствах, но полным преданием себя Аллаху в словах и делах, которые многократно упоминаются в Коране в одной связке:
Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного,
Клянусь временем!
Поистине, человек пропал,
Кроме тех, кто верит и творит благое,
Заповедовав друг другу истину,
