И возьмите поклажу, и, поистине, лучшая поклажа – это богобоязненность (таква)» (2:197). 6 страница

Одним из важнейших выразителей фидеизма в христианской философии был Серен Кьеркегор (1813 – 1855). Важно понимать, что фидеизм Кьеркегора происходит из отрицания утверждения от имени разума, сделанного Гегелем. На веку Кьеркегора последователи Гегеля, похоже, полагали, что разума самого по себе достаточно, чтобы указать место человека и Бога во Вселенной и предоставить основания для религиозной веры. В ответ на преувеличенные суждения, сделанные от имени разума, Киеркегаард, похоже, уходит в противоположную крайность, отрицая всяческое отношение разума или философии к религии.

Особенно важным в отношении мусульмано-христианского диалога является подход Кьеркегора к Библии. Мусульмане всегда по традиции напоминали христианам о сомнительности исторических свидетельств аутентичности Библии, сравнивая недостаток информации о происхождении Библии с относительным изобилием данных касательно Откровения Корана. Ответ христиан был на удивление безразличным. Бесспорно, значительное число христианских богословов принимает участие в широком историческом исследовании происхождения Библии. Однако я убежден, что чаще мы сталкиваемся с недостаточным интересом к данному вопросу или даже в некоторых случаях – враждебностью. Такие реакции – это не просто отражение безрассудного догматизма, но и широко распространенной богословской точки зрения, что религиозные вопросы независимы от объективной истины и даже могут противостоять ей. Урок, извлекаемый из современных форм библейского критицизма, состоит в том, что духовное значение Писания независимо не только от результатов его буквального истолкования, но и от всякого утверждения объективной историчности. Этот взгляд находит четкое выражение в работах Кьеркегора. Он возражает, что даже если Библия будет признана абсолютно аутентичной, это не приведет никого ближе к вере, поскольку вера есть предмет чувственности, а не результат академического исследования. Более того, он утверждает, что научное подтверждение подлинности Библии будет на самом деле губительным для веры, поскольку чувственность и уверенность несовместимы между собой. С другой стороны, Кьеркегор утверждает, что даже если будет доказана полная неаутентичность Библии, опровергнута подлинность авторства ее книг, и доказано, что ей недостает целостности, из этого не будет следовать, что Христос не существовал, и верующий все равно будет иметь возможность сохранять свою веру. Карл Барт, возможно, самый влиятельный протестантский теолог двадцатого столетия, придерживается на удивление похожей позиции. Он готов принять историческую критику Библии, но утверждает, что вера не зависит от исторической точности верований. Христос стоит над историей. Опасность здесь заключается в том, что в отрицании исторической, научной, философской или рациональной критики, человек уверяет себя, что никакая внешняя оценка не может угрожать его религиозным верованиям. Узость мышления обретает защиту.

Второе по значимости философское влияние на современный христианский фидеизм оказал Людвиг Виттгенштейн (1889 – 1951). Фидеизм Виттгенштейна в некоторой степени более умеренный, нежели у Кьеркегора. Он придерживается точки зрения, что в разных сферах жизни играют в различные «языковые игры», и что смущение возникает тогда, когда правила одной игры применяются к другой, к которой они неприменимы. Правила науки не применимы к религии. Согласно последователям философии Витгенштейна, надлежащее место разума – в науке. В религиозных верованиях должны применяться иные инструменты. Против этого можно возразить, что как в религиозных, так и в научных дискуссиях стремятся к подчинению логическим законам, характерным для рационального мышления. Где они различаются, зависит от эмпирических находок, в особенности – количественной природы. Однако совершенно не ясно, почему философское суждение должно рассматриваться как его подобласть, зависящая от эмпирических данных и формальных наук вместо откровения. Логические принципы, разделяемые различными науками, религиями, и другими традициями представляются нарушающими идею полной независимости, которую отстаивает Виттгенштейн.

Возможно, величайшей проблемой идеи Виттгенштейна о независимости религиозных верований является несоизмеримость. Виттгенштейн сам жалуется, что он не может до конца объяснить, каким образом религиозные и нерелигиозные люди понимают друг друга. Поскольку ясно, что они могут понимать друг друга, религиозные и нерелигиозные языки не являются совершенно независимыми друг от друга. Но если они не являются совершенно независимыми, тогда возникает возможность взаимной критики, которую отрицает доктрина независимости. Если мы хотим добиться духовного прогресса, мы должны охотно выступать навстречу вызовам, а не отрезать себя от возможности столкнуться с вызовом. Если наши религиозные представления должны иметь достаточную гибкость, чтобы найти должное применение во всех сферах нашей жизни, религии должно быть позволено выйти за рамки ритуального действа и сосредоточенности на потустороннем.

Наконец, возникает проблема демаркации. Где заканчивается одна наша языковая игра и начинается новая? Если религия является формой жизни, аналогичной науке, каким образом нам следует судить различные религиозные традиции? Являются ли они подобными конкурирующим научным теориям? Есть довольно веские основания полагать, что нет. Буддизм и иудаизм настолько несопоставимы, что бессмысленно говорить о том, что они – альтернативные попытки описания одной и той же реальности. Возможно, они настолько отличаются друг от друга, насколько каждый из них – от квантовой теории. Возможно, они – как разные направления науки. Но это также неверно. Разные религии в определенном смысле все равно конкурируют друг с другом. Коран обращается не только к мусульманам, но также напрямую к иудеям и христианам, идолопоклонникам и неверным, и если Коран и использует собственную концепцию рационального, то лишь такую, которую способны понять и остальные. Более того, различные направления науки просто сконцентрированы на различных аспектах того, что признано ими в качестве общих положений. В любом случае, у Виттгенштейна и его последователей можно найти немного аргументов в поддержку определения классификации традиций мышления, когда их надо рассматривать как конкурентов, и когда – как независимые друг от друга. Напротив, само существование философии религии и философской теологии свидетельствует о том, что не существует демаркационной линии, которая отделяла бы религиозное и философское мышление. На практике они зачастую сливаются друг с другом. Несомненно, философская критика религиозных представлений необходима, если мы собираемся адекватно защищать наши верования, даже наедине с собой, в собственной душе, от обвинений в том, что мы сбились с пути, что религиозные чувства заставили нас принять глупости. Как любая другая сфера культуры, будучи изолированной от интеллектуальной торговли, религия будет испытывать депрессию экономики гетто.

Нашему отрицанию фидеизма мы можем противопоставить протест Руми: когда мать предлагает молоко своему ребенку, должен ли ребенок искать свидетельство, что это – действительно питательное молоко, и что его предлагает его собственная мать? Немедленное признание истины не нуждается в свидетельстве. Мы можем видение Руми и без того, чтобы углубляться так, как он, в рассмотрение ситуации, без отрицания отношения философии к религии. Можно признать, что существуют обстоятельства, в которых неприемлемо искать причины и свидетельства, не только в религии, но также в естественных науках и математике и практически во всех сферах человеческих исследований. Значительная часть мудрости философского исследования заключается в том, чтобы знать, какие вещи поставить под сомнение, и какие вещи принять безоговорочно. Неограниченные требования причин и свидетельства только порождают скептицизм.

Философское суждение есть инструмент, средство. Само по себе оно никуда не приведет. Силлогизмы могут быть сконструированы ad nauseam без того, чтобы хоть на шаг приблизиться к пониманию сути предмета, но здравое использование логической техники и других методов философии может перенести нас на расстояния, которые иначе мы были бы неспособны безопасно покрыть. За ключом к религиозному элементу философии Адама мы вновь должны обратиться к «Маснави». Применение разума Адамом сочеталось со скромностью. Даже несмотря на то, что его научили Именам и ангелы простирались перед ним в знак признания его знания, когда он согрешил, он признал свою ошибку и обратился к Богу в скромном покаянии. Мавлави подчеркивает контраст этого подхода с подходом Иблиса, который использует свой разум для изобретения оправдания своего неподчинения. Философия Иблиса осквернена гордыней. Философия Адама очищена скромностью.

Сегодня в мусульманском мире, равно как и среди христиан, ведутся споры о том, какую роль философия может сыграть против религии. С одной стороны, находятся те, кто придерживается взгляда, будто философия представляет религиозным верованиям разумные основания, равно как и общую рамку толкования религиозных верований, через которые истина основных религиозных верований может быть продемонстрирована. Этот взгляд был доминирующим среди мусульманских философов, начиная от Ибн Сины и заканчивая теми, кто был вдохновлен учением Алламе Табатабаи[63]. Другая школа шиитских ученых, известная как Мактаб ат-тафкик, отрицает, что философия может или должна служить основой религии (слово тафкик показывает отделение религии от философии)[64]. Обе группы могут представить аргументированные точки зрения, хотя обе также могут легко перейти границы благовидности.

Преувеличенные претензии философов-рационалистов на обладание дедуктивными доказательствами религиозных утверждений, которые должны быть приняты всеми разумными людьми, приводят к ответу, что, поскольку атеисты, как видим, ничем не уступают теистам в логике, вера должна быть независима от разума. Но отказ от разума означает отказ от права рождения, унаследованного нами от Адама (А). Что мы действительно должны отрицать и стремиться отделить от религии – это философия Иблиса, гордыня, переходящая за пределы человеческого разума. Что мы должны искать, так это мудрость пророков (А), включая латентные философские рассуждения, которые можно обнаружить здесь, скромный разум, который, однако, твердо держит руку на пульсе страстей и эмоций, не для того, чтобы остановить их, но чтобы направить на прямой путь – ин ша-Ллах!

ЭМПИРИЗМ И ФИЛОСОФИЯ ИСЛАМА

Сегодня одним из важнейших вопросов для обсуждения в среде мусульманских интеллектуалов и исследователей является область действия Ислама. Все мусульмане подтверждают, что Ислам представляет собой совершенный образ жизни, и Сам Бог открыл в Священном Коране: «Сегодня Я придал совершенство вашей религии и завершил на вас Свою милость, и удовлетворился для вас Аль-Исламом как религией» (5:3). Но означает ли это, что Ислам содержит повеления для всех видов наук и искусств, например, как проводить исследования в механической инженерии, или экономике, или должен ли Ислам ограничивать себя предписаниями, как совершать молитву, писать завещание и т.п., принимая, что эти вопросы соблюдения ритуалов достаточны для всей жизни целиком? Не только образованные мусульмане, но и представители широких исламских масс озабочены этими вопросами, поскольку рядовой мусульманин желает знать, каким образом подчиниться воле Аллаха во всех аспектах его жизни.

Мы ожидаем от наших богословов, что они скажут, запрещает ли Ислам контрацепцию, употребление наркотиков для восстановления организма, лотереи, а также ждем ответов на целый ряд других вопросов, относительно которых существуют разногласия. И исламские ученые отвечают на наши вопросы, формулируя положения, основанные на Коране и авторитетных преданиях, но относительно исламской сферы возникают и более широкие вопросы: существует ли такая вещь, как исламская экономика? Что можно сказать об исламской социологии, астрофизике, микробиологии? В интеллектуальной истории мусульман содержатся предания относительно исследования различных сфер, таких как математика, астрономия и философия, и зачастую эти предания именуются исламской математикой, исламской астрономией и исламской философией соответственно. В связи с этим возникает вопрос, имеют ли эти предания нормативное или рекомендательное значение. Совершенно ясно, что будет ошибочным полагать, будто Ислам содержит предписания, каким образом думать о звездах и планетах, и что эти предписания включены в исламскую астрономию, но обращаясь от астрономии в сторону философии, ситуация вызывает больше смущения, поскольку исламская философия, по крайней мере отчасти, развивалась как попытка предоставить удовлетворительный религиозный подход к проблемам философии. И даже в том, что касается исламской астрономии, ее исламский характер, вероятно, не исчерпывается тем, что мусульмане ее развивали, поскольку оно сформировало часть последовательной интеллектуальной перспективы, которая была интегрирована в разные другие элементы исламского мышления и науки.

Относительно вопросов, подобных вышеупомянутым, относящихся к сфере Ислама и его применения к естественным и гуманитарным наукам, и в особенности – к философии, можно сказать, что они и составляют сущность предмета исследования философии Ислама. Философия Ислама явно отличается от исламской философии, поскольку если последний термин употребляется по отношению к традиции, развитой мусульманскими мыслителями, такими как, Ибн Сина, Сухраварди и Садр-аль-Мута’аллихин, философия Ислама является исследованием философской сферы и применения религии Ислама. Философия Ислама также отличается от ‘илм-уль-калам, состоящего из систематизации мусульманской доктрины и ее рациональной защиты. Философия Ислама не занимается доктриной и ее защитой, но очерчиванием философских ответвлений доктрины и их пределов.

Может быть полезным провести сравнение философии Ислама с философией физики и философией религии. Философия физики представляет собой дисциплину, исследующую философские проблемы фундаментальных для физической науки, задач, относящихся к физическим теориям, но решения которых не могут быть получены непосредственно из экспериментального опыта, как и в случае с проблемами, относящимися к природе времени, пространства и движения. Часто философская точка зрения представляется продиктованной определенной физической теорией, и философия физики занимается разъяснением подобных взглядов и их философской оценкой. Обращаясь к Исламу, мы обнаруживаем, что некоторые фундаментальные для него философские проблемы, например, существования Бога, разделяются иудаизмом и христианством. Таким образом, эти проблемы должны быть отнесены к философии религии. Что остается философии Ислама – так это вопросы вроде того, какого рода философская психология может лучше всего отражать кораническое откровение, применение доктрины вилайата к политической философии и, более обще, какие взгляды соответствуют, или наиболее приемлемы и применяемы в учении Ислама. Более того, поскольку исламское учение само по себе было интерпретировано и разъяснено различными способами мутакаллимами, мудрецами – хакимами (хукама) и гностиками – ариифами (урафа), все эти вопросы касательно философских интерерпретаций учения Ислама могут быть повторены с использованием определений, демонстрирующих более частную интерпретацию. Так, например, некто может спросить, какая философская теория религиозного опыта наиболее подходит к соответствующим дискуссиям Ибн аль-‘Араби, или какая разновидность эпистемологической теории наилучшим образом подходит к дискуссиям о сомнении и уверенности, обнаруживаемым в работах по усул аль-фикх. Философия Ислама таким образом может рассматриваться как широкая сфера философского исследования, имеющая отношение к руководству, данному Аллахом человечеству через Свою религию: «Поистине, религия у Аллаха – Аль-Ислам» (3:19).