Среди огромного числа средневековых городских захоронений могилы монахов и церковнослужителей, изученные на сегодняшний день, составляют незначительную группу. Между тем данный материал пред-
[164]
ставляет большой интерес, так как обряд похорон этой категории средневекового населения также слабо изучен, несмотря на достаточно полное его отражение в письменных источниках. В них, как правило, приведены подробные сведения о ритуале захоронения монахов, в то время как обряд погребения священнослужителей, особенно занимавших высшие ступени в церковной иерархии, описан очень кратко.
Как отмечалось выше, погребения монахов и священнослужителей составляют небольшую группу — чуть более двадцати находок. Многие захоронения этой категории средневекового населения долгое время не привлекали внимания исследователей. Некоторые материалы в этой группе данных были получены при случайных обстоятельствах или раскопках еще в XIX — начале XX в. Данные о находках страдают отсутствием точных, а иногда и вообще каких-либо дат и крайней скудостью описаний. Однако включение их в общий ряд с хорошо исследованными дает дополнительные сведения о характере обрядовых действий. Многие детали ритуала похорон, не отмеченные в письменных источниках, регламентирующих все стороны жизни черного духовенства, но сохранившиеся в археологическом материале, теперь нуждаются в новом осмыслении и привязках.
Даже при первом взгляде на захоронения монахов становится ясно, что по своему характеру они разделяются на несколько групп, отличающихся по инвентарю, который сопровождал погребенного. Это, несомненно, отражало принадлежность каждого из них к определенной ступени монашества. Прежде всего выделяются погребения с кожаными крестами, искусно плетенными из тонких ремешков (ил. 56: а, б). Некоторые из таких находок были в разное время опубликованы. Их основная часть найдена в захоронениях домонгольского времени. Как правило, это достаточно редкие находки — лишь в пещерных некрополях Киево-Печерской лавры и Зверинцева монастыря в Киеве их обнаружено много[96]. В других же центрах Руси они зафиксированы в Старой Рязани — один XII-XIII вв.[97], в Минске — два XII в.[98], в Юрьевом монастыре — три креста XII в.[99], в Аркажском — два, один — XIII в. и один — XIV-XV вв.[100] Это те случаи, когда других атрибутов монашества в захоронениях не было. Сейчас трудно установить, на какой ступени монашества стояли лица, погребения которых сопровождали только кожаные плетеные кресты. В некоторых случаях мы можем предполагать достаточно высокое положение этих лиц в церковной иерархии, несмотря на более чем скромный обряд захоронения, как, например, в случае с двумя погребениями Юрьева монастыря в Новгороде (XII в.), которые предположительно связываются с именами первых игуменов обители — Кириака и Исайи.
К группе захоронений с кожаными крестами в инвентаре тесно примыкает группа погребений, в которых наряду с плетеными крестами зафиксированы также и кожаные пояса с тиснеными изображениями двунадесятых праздников с соответствующими надписями (ил. 56: в). В исторической литературе, вводящей эти данные в научный оборот, их описания оставля-
[165]
ют желать лучшего. Публикации говорят о находках указанных выше вещей в некрополях Киево-Печерской лавры, Зверинцева монастыря и в Смоленске. Приходится останавливаться только на тех случаях, где материалы захоронения зафиксированы археологически точно. К сожалению, на сегодняшний день единственный такой случай — захоронение княгини Евфросиньи, жены Ярослава Всеволодовича, в Георгиевском соборе Юрьева монастыря в Новгороде, датированное 1244 г. Здесь кожаный плетеный крест на витом кожаном шнурке был найден на груди погребенной, а ниже грудной клетки лежали куски кожаного пояса с тиснеными изображениями. Монашеская принадлежность погребения несомненна[101].
К сожалению, датировка кожаных поясов с тиснеными изображениями двунадесятых праздников, найденных в пещерных некрополях Киево-Печерской лавры и Зверинцева монастыря, практически не разработана. Это объясняется спецификой погребального обряда в комплексах такого рода, где захоронения совершались в пещерах-кельях в подземных галереях чаще всего без гробов, десятками в одном помещении на протяжении длительного периода, что привело к смешению инвентаря. При исследованиях XIX — начала XX в. инвентарь был изъят без научной обработки и теперь может лишь привлекаться для изучения в ряду других находок, имеющих более четкие датировки. Среди поясов, обнаруженных в Киево-Печерской лавре и Зверинцевом монастыре, есть изделия только с изображениям, и изображениями с надписями. Такие же пояса зафиксированы и в других центрах. Одна из ранних находок была обнаружена в Георгиевском соборе Юрьева монастыря, в захоронении 1226 г., приписываемом архимандриту обители Савватию[102]. На его поясе оттиснуты в круглых медальонах изображения двунадесятых праздников, херувимов и архангелов, но надписи здесь отсутствуют[103]. Интересно, что в Новгороде в слое города был найден обрывок монашеского пояса с изображениями в прямоугольных клеймах тех же праздников, но сопровождаемых надписями (ил. 56: г). Пояс зафиксирован в слое конца XIV — начала XV в.[104] Аналогичная находка XIII-XV вв. сделана в культурном слое Твери (ил. 56: д)[105]. В археологическом собрании Музеев Московского Кремля хранится фрагмент кожаного пояса, извлеченного в 1929 г. из захоронения княгини Евдокии, вдовы Дмитрия Донского, умершей в 1407 г. (ил. 56: е). Известно, что она перед смертью приняла постриг в Вознесенском монастыре. Здесь изображения праздников также помещены в прямоугольные клейма, как и располагающиеся рядом надписи[106].
В одном из захоронений был зафиксирован такой набор монашеских атрибутов — пояс и параманд. На сегодняшний день это единственный пример подобного набора вещей в инвентаре погребения. Он обнаружен в 1836 г. при ремонте Спасо-Преображенского собора Московского Кремля, в белокаменном саркофаге одного из княжеских захоронений XIV в. (ил. 56: ж). Параманд представляет собой прямоугольную пластину из
[166]
Рис. 56а
[167]
Рис. 56б
56. Инвентарь монашеских захоронений: а) крест из захоронения в Московском Кремле. Середина — вторая половина XV в. Кожа; плетение. Музеи Московского Кремля; б) деталь креста; в) пояс из погребения в Спасо-Преображенском соборе Московского Кремля. Конец XIV в. Кожа; тиснение. Музеи Московского Кремля; г) фрагмент пояса. Новгород. Конец XIV — начало XVв. Кожа; тиснение. Прорись; д) пояс. Тверь. XIII-XIV вв. Кожа; тиснение. Прорись; е) фрагмент пояса из погребения великой княгини Евдокии Дмитриевны, вдовы Дмитрия Донского, в Вознесенском соборе Московского Кремля. 1407. Кожа; тиснение. Украшен изображениями двунадесятых праздников. Музеи Московского Кремля; ж) захоронение с кожаным поясом и парамандом из Спасо-Преображенского собора Московского Кремля. Конец XIV в. Найденов 1836 г. Прорись. План, разрез
[168]
толстой кожи, к левому верхнему углу которой прикреплен длинный кожаный ремешок с узлом на конце, а к правому — петля; с их помощью изделие закреплялось на теле (ил. 57). Никаких соединений с поясом не было: это хорошо видно и на рисунке, зафиксировавшем погребение целиком в момент обнаружения[107]. В связи с этой уникальной находкой необходимо отметить упоминание в берестяной грамоте № 648 в Новгороде среди перечисленных в ней церковных или священнических принадлежностей оперсника[108]. Исследователи грамот считают, что под оперсником следует понимать, видимо, параманд. В этом случае текст берестяного документа является самым ранним упоминанием в письменных источниках такого атрибута монашества, как параманд, поскольку грамота датируется рубежом ХП-ХШ вв.[109]
Таким образом, среди монашеских захоронений выделяются следующие комплексы: только с кожаным крестом (наиболее многочисленная группа); только с монашеским поясом; с крестом и поясом; с поясом и парамандом. Если среди первой группы возможны погребения простых монахов, то во всех остальных случаях мы встречаемся с захоронениями монахов высоких рангов или членов княжеских семей, принявших постриг перед смертью.
Материалов для изучения обряда погребения священнослужителей крайне мало. Письменные источники умалчивают об использовании каких-либо атрибутов при их захоронении, независимо от ранга умершего. Археологические данные несколько более информативны, но пока немногочисленны. Так, в 1936 г. в алтаре Апостольского придела Киевской Софии в погребении № 15 были найдены остатки богатых облачений, шитых золотом. Известно, что эта часть храма служила усыпальницей для
57. Параманд из захоронения Спасо-Преображенского собора Московского Кремля. XIV в. Свиная кожа; тиснение. Украшен изображениями двунадесятых праздников. Найден в 1836 г. Музеи Московского Кремля
[169]
епископов в XII-XIII вв. (последнее захоронение здесь совершено в 1280 г.). Фрагменты относились к культовой одежде, по-видимому, епитрахили. Исследователи предположили, что фигуры святых были нашиты на епитрахиль попарно один над другим, а промежутки между ними заполнены растительным орнаментом, основным мотивом которого является «древо жизни». Предполагаемая же композиция Оранты между двумя ангелами (всего найдено восемь фрагментов с фигурными изображениями) могла относиться к другим церковным одеждам. Датируются обнаруженные остатки облачений XII в.[110]
При раскопках в новгородском Софийском соборе в одном из каменных саркофагов были найдены останки мужчины в хорошо сохранившихся богослужебных одеждах[111]. Вопрос об атрибуции этого захоронения пока остается открытым, но принадлежность его одному из новгородских архиепископов второй половины XIV — первой трети XV в. не вызывает сомнения[112]. В состав облачений погребенного входили фелонь-полиставрий (крещатые ризы), белый омофор, расшитая золотом и шелками палица, белый клобук с золотыми ряснами, сафьяновая обувь[113]. В данном случае характер погребения на основе находок и данных летописей определяется четко.
Несомненно, что к такого же рода захоронениям относятся те, в которых находились не только остатки культовых одежд, но и атрибуты христианской религии или церковные вещи. Так, при раскопках на усадьбе Трубецких в Киеве было зафиксировало несколько интересных погребений. Одно из них (в деревянном гробу) содержало остатки парчовой ткани, густо покрытой золотыми протканными звездочками. На груди скелета лежал крест-энколпион[114]. В другом погребении среди прочих вещей находилась яшмовая иконка, украшенная барельефным изображением Христа. В третьем захоронении в головах погребенного лежала прорезная крышка кадила, на ней чередовались изображения четырех крестов с четырьмя фигурами евангелистов[115]. Интересно одно из погребений Белгородки под Киевом, совершенное в белокаменном саркофаге с редчайшей для территории Древней Руси орнаментированной крышкой. В саркофаге были найдены остатки тканей с золочеными украшениями. Наличие на внутренней стенке гроба изображения голгофского креста позволило отнести захоронение к епископским XII в.[116] Редким для средневековых грунтовых кладбищ является погребение XI — начала XII в. с орудиями самоистязания (веригами), обнаруженное в Ярополче-Залесском[117]. Скорее всего, здесь был захоронен монах.
К XII-XIV вв. относится погребение с литым металлическим образком (с изображением архангела Михаила), зафиксированное при раскопках храма в Старой Рязани еще в 1836 г. Трудно интерпретировать находку, лишь кратко упомянутую среди других материалов[118]. В Вышгороде под Киевом были обнаружены останки в шиферном саркофаге с перстнем и медной церковной печатью, которое авторы работ отнесли к XIII-XV вв.[119] Погребение священнослужителя XV-XVII вв., найденное в Звенигороде (Львовская область), сопровождали цинковая чаша, дискос и железная звездица — все эти предметы
[170]
лежали возле головы[120]. Крайне редкими являются захоронения с четками, ишь однажды таковое было обнаружено на позднем кладбище XVI-XVII вв. возле Иоанновского собора в Пскове[121], отнесено оно к монашеским.
В инвентаре средневековых городских захоронений отмечены находки бытовых вещей, но они крайне редко использовались в обряде, что не позволяет говорить об устойчивой традиции, а скорее, свидетельствует о профессиональных навыках или привычках погребенных людей.
Встречены в инвентаре захоронений гребни. Костяные гребни найдены в двух могилах древнерусского периода в Киеве[122], деревянный гребень зафиксирован в саркофаге владимирского митрополита XIII в. Сиона[123]; такой же двусторонний гребень обнаружен в погребении XVI в. в Зарядье (Москва)[124]. Ножи зафиксированы в детском захоронении XIII-IV вв. в Гродно[125], в погребении XVI в. у церкви Никиты на Яузе в Москве[126]. К этому же времени относится погребение из раскопок на Дворище Новгороде, где у головы костяка лежал точильный брусок с отверстием на конце[127]. Кресала для высекания огня были найдены в захоронениях XVI в. Десятинной церкви в Киеве[128].
Анализ вещевого материала городских захоронений средневековой Руси дает возможность проследить то, о чем умалчивают письменные источники, — наличие значительного числа черт языческого ритуала похорон в христианских погребениях. Археологические данные позволяют проследить на протяжении длительного времени всю динамику развития такой детали обряда захоронения, как инвентарь, выявить признаки и проявления синтеза языческих и христианских верований в погребальной культуре средневековья.
Первая часть третьей главы посвящена достаточно подробному анализу пережиточных черт языческого обряда, прослеживаемых по инвентарю и другим деталям погребений на христианских грунтовых кладбищах в некрополях. Помещение в могилу, в погребальные сооружения или в засыпку могильной ямы угля, битой посуды, сосудов с остатками тризны, хлебных злаков, амулетов, использование при этом бересты и т. п. — все го, несомненно, свидетельствует о том, что в первоначальный период формирования христианского обряда захоронения в значительной степе — и еще сохранялись многие черты ритуала языческой поры. Наличие богатого инвентаря в виде дорогих привозных тканей и украшений из драгоценных металлов можно также связывать с верованиями и традициями дохристианского времени. Однако не исключено, что это может быть также признаком социальной принадлежности погребенного.
В других разделах третьей главы впервые анализируется инвентарь не только светских лиц, но и такой группы средневекового городского населения, как священнослужители и монашествующая братия. Анализ письменных источников и немногочисленных на сегодняшний день археологических данных помогает восстановить ритуал и атрибутику этих погребений, выявить их особенности.
[175]
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
1. Развитие городского погребального обряда как составная часть религиозных представлений населения средневековой Руси.
Изучение истории развития городского погребального обряда средневековой Руси (XI-XIV вв.), впервые предпринятое в данной работе, приводит к выводу о сложности и длительности происходивших в этой области процессов. Исследование, основанное на материалах археологических раскопок и письменных данных, позволяет сегодня достаточно полно реконструировать весь обряд захоронения жителя средневекового русского города от момента его смерти до погребения.
Здесь необходимо хотя бы конспективно описать в общих чертах ритуал захоронения, не вдаваясь в подробности, рассмотренные в основной части работы.
После того как горожанин умирал, его тело прежде всего обмывали водой (с монахов при этом было запрещено снимать одежду и видеть их обнаженное тело), а затем обряжали в соответствующие званию и положению одежды: монахов — в монашеские соответственно их ступени, священнослужителей — в облачения, которые использовались ими при отправлении церковных служб. В грунтовых захоронениях рядовых граждан средневековых городов остатки одежды настолько незначительны, что не позволяют с уверенностью реконструировать ее состав. Более информативны в этом отношении материалы захоронений из храмов-усыпальниц, где в могилах князей и других представителей городской знати сохранились фрагменты платья и саванов из дорогостоящих привозных, чаще всего итальянских и восточных, тканей.
Затем тело, подготовленное к погребению, доставляли к месту захоронения (после отпевания в церкви) на освященной церковью земле. До могилы тело несли на кладбище или в деревянном гробу (затем в нем и совершали погребение), или, если хоронили просто в грунтовой яме без дополнительного погребального сооружения, на одре — плоском щите из досок. Когда захоронение совершалось в храме-усыпальнице, то тело, как правило, доставляли в храм в деревянном гробу или на одре (с XVI в.) и затем, после отпевания, перекладывали в каменный саркофаг или кирпичную гробницу или аркосольную нишу, либо в раку — в зависимости от выбранной формы захоронения. На грунтовых кладбищах способы маркировки могил в домонгольское время остаются неизвестными. С XIV в. для этого начинают широко применять каменные намогильные плиты. После помещения тела в могильную яму ее засыпали, сверху прикрывали плитой, украшенной орнаментом, а с конца XV столетия и снабженной эпитафией.
[176]
Как отмечались некоторые из расположенных в храмах захоронения, особенно в начальный период формирования в них некрополей (XI- XIV вв.), сказать трудно. В основном это касается погребений, расположенных под полом храма, а также в замурованных аркосолиях, с росписью на закрывающих их стенках. Достаточно поздние, XIV-XV вв., упоминания о надгробных памятниках в интерьере храмов не позволяют пока предполагать их использование в более раннее время. Появление надписей на крышках саркофагов, даже если они располагались в уровне пола и были обозримы, также относится только к началу XVI в.
Эта схема обряда погребения, прослеживаемая по археологическим данным и письменным источникам средневековья, сохранилась и до наших дней. Представляя собой лишь канву, по которой совершались погребения XI-XVI вв., она, как свидетельствует археология, во многих деталях, практически не оговариваемых в письменных источниках, являла собой очень разнохарактерную и не отличавшуюся единообразием систему. Это позволяло, особенно в начальный период формирования обряда, достаточно свободно трактовать многие его детали при соблюдении нескольких основополагающих обязательных условий.
2. Черты религиозного синкретизма в городском погребальном обряде.
Проникновение и становление христианской религии на Русь было сложным и длительным процессом, охватившим первоначально (в конце X-XI вв.) в основном лишь территорию Среднего Приднепровья и Новгород. Очень трудно в XI в. христианство проникало на северо-восток Руси. На рубеже X-XI вв., во время правления киевского князя Владимира, большинство населения Руси подверглось христианизации, но принятие новой религиозной системы не было ни повсеместным, ни глубоким. Значительная часть населения, внешне приняв культовую реформу, внутренне сохраняло свои старые верования.
В исторической литературе неоднократно отмечалось, что для русских христиан независимо от периода, в котором они жили — в первые века христианизации или в XIX столетии, — в той или иной степени было характерно двоеверие. Достаточно часто это отмечала и церковная обличительная и поучительная литература разного времени. Отсутствие серьезных разработок, посвященных проблемам двоеверия, взаимопроникновения двух религиозных систем — старой, языческой, и новой, христианской, — часто приводит к упрощенному взгляду на многие вопросы из области верований человека средневековой Руси. Это становится особенно очевидным при изучении истории становления городского погребального обряда после принятия христианства. Связанные с ним материалы как нельзя лучше демонстрируют всю сложность изменений, происходивших в сознании людей под влиянием новой религиозной системы.
Вопросы средневекового городского ритуала захоронения во всей его полноте и сложности практически не нашли отражения в российской исто-
[177]
риографии. Поэтому удивляет наличие в ней устоявшихся суждений о некоторых деталях погребального обряда, которые не вызывают у большинства историков сомнений. Изучение же литературы показывает ошибочность многих кочующих из издания в издание положений, где, как правило, считается, что принятие христианства повлекло за собой введение новой погребальной культуры в городах, унифицированной повсеместно и во всех деталях, и, что самое главное, строго соблюдаемой на всех уровнях.
Изучение фактического материала средневековых некрополей дает картину очень сложную и неоднозначную. Формирование христианского ритуала погребения, шедшее под византийским влиянием, несомненно, в первую очередь сохранило многое из славянского язычества. Черты религиозного синкретизма в городском обряде захоронения средневековой Руси наиболее четко прослеживаются в домонгольский период. Именно этим объясняется сохранение значительной частью городского населения в XI-XII вв. обычая погребения в курганах за пределами древнерусских городов, поблизости от их укреплений. Безусловно, сказывалась и слабая распространенность в это время христианства, его еще не глубокие корни на русской почве по сравнению с языческими представлениями, многочисленные примеры чему мы находим в археологическом материале жилых городских слоев. Начавшийся в XI в. процесс формирования городских кладбищ возле христианских храмов и усыпальниц внутри них также не был свободен о» влияния древних представлений об обряде захоронения представителей всех слоев феодального общества. Необходимо отметить, что пережиточные черты языческого ритуала погребения прослежены в основном в инвентаре захоронений и в соблюдении некоторых деталей языческого обряда похорон. Эти черты отмечены как в рядовых грунтовых погребениях городских кладбищ, так и в могилах престижных некрополей представителей верхушки городского населения.
Многочисленные примеры сохранения старых языческих представлений при совершении похорон были рассмотрены в третьей главе достаточно подробно. Все эти примеры говорят о том, что долгое время после принятия христианства на Руси церкви не удавалось ввести твердые принципы в погребальный обряд и изжить исполнение при похоронах ритуальных действий языческой поры. Эти пережитки, зафиксированные при археологическом изучении средневековых погребений, наиболее ярко представлены в домонгольский период. Но следы многих из них можно встретить и в более позднее время, вплоть до конца XIX в.
3. Динамика развития христианского погребального обряда в XI-XV вв.
По археологическим данным крайне интересно проследить динамику развития городского погребального обряда на Руси в XI-XVI вв. Прежде всего стоит отметить зависимость формирования новой погребальной обрядности от самого процесса христианизации русских земель, шедшего достаточно трудно и долго, что уже отмечалось выше. Это подтверждает-
[178]
ся наблюдениями за развитием культовой архитектуры в древнерусских городах, вокруг которой (или внутри ее) сразу начинают формироваться кладбища и некрополи на новых принципах, в отличие от сохранившихся вплоть до начала XIII в. городских курганных могильников. Напомним в качестве примера, что для XI в. известны христианские городские кладбища и некрополи в храмах только четырех центров — Киева, Чернигова, Переяслава-Хмельницкого и Новгорода. В дальнейшем с усилением пропаганды христианства и организационной деятельности церкви расширяется и территория, подвергшаяся культовой реформе.
Уже в первоначальный период формирования христианского ритуала захоронения наряду с несколькими общими правилами совершения похорон (на освященной церковью земле, головой на запад, в могильной яме и т. д.) археологически четко фиксируется использование значительного числа типов погребальных сооружений и отдельных деталей обряда, в том числе и из ритуала языческого времени. Долгое время, вплоть до середины XIII в., церковь так и не смогла ввести хоть какое-то единообразие в погребальный обряд, включая все его детали, даже самые мелкие. Начало этого процесса наметилось только в XIV-XV вв. Ритуал захоронения длительное время был в стадии формирования, что отразилось, например, в применении даже в пределах одного кладбища или некрополя в храме очень разных типов погребальных сооружений и деталей обряда. Выше уже рассматривались характерные для периода XI — первой половины XIII в. захоронения на городских кладбищах в простых грунтовых ямах с частичной огородкой тела (из камня и дерева), с обертыванием тела берестой, под каменными плитами и изредка в каменных саркофагах. Не менее разнообразны формы погребений в храмах-усыпальницах, где можно встретить захоронения в каменных саркофагах, кирпичных гробницах, изредка в деревянных колодах в подпольном пространстве, в раках и кирпичных гробницах в интерьере церкви, в аркосольных нишах нескольких разновидностей. Значительны в этот период и пережитки языческого ритуала похорон в виде отдельных деталей, отмеченных во второй главе.
Середина XIII — начало XIV в. являются достаточно четким рубежом в истории развития христианского обряда погребения в средневековых городах Руси. Исследователи отмечают, что монголо-татарское нашествие стало причиной значительного укрепления позиций новой религиозной системы в русских землях. Церковь как наименее пострадавшая от ига часть государственного организма, в том числе и материально, стала организующим и объединяющим началом в жизни средневекового русского человека. С этого времени происходят значительные изменения в ритуале захоронения городского населения Руси, который упрощается и в котором намечаются элементы единообразия, окончательно сформировавшиеся уже за пределами хронологии нашей темы. На обычных грунтовых кладбищах XIV-XVI вв. встречаются преимущественно погребения в деревянных гробах (колодах или ящиках), часто уже под могильными плита-
[179]
ми. Возможно использование и деревянных крестов для отметки могил, но данных для такого утверждения нет. В храмах-усыпальницах XIV- XVI вв. наиболее массово использовались каменные саркофаги в основном антропоморфной формы (Москва и Подмосковье, Рязань, Суздаль) и ладьевидные (Новгород и его округа). В XIV в. известны лишь два случая устройства аркосольных ниш для погребений в них — церковь Лазаря в Новгороде и Успенский собор в Московском Кремле. Прекращается использование кирпичных гробниц в подпольном пространстве и в интерьере храмов, хотя устройство рак отмечено достаточно часто. Значительно реже в этот период применяются детали ритуала захоронения языческого времени, однако его отголоски еще фиксируются.
4. Погребальный обряд как отражение социальной структуры средневекового городского общества.
В российской историографии XX в. крупные разработки о развитии русских городов и городской жизни периода русского средневековья редки. В них рассматриваются исторические корни многих явлений городской жизни, пути их развития, преемственность традиций. Но среди явлений материальной культуры, рисующих образ жизни в XI-XVI вв., практически никогда не встречаются данные о погребальном обряде. Между тем всесторонний анализ типов погребальных сооружений, ритуала захоронения и сопровождающего инвентаря позволяет сделать ряд наблюдений не только о религиозных представлениях людей средневековья, но и о социальной структуре городского феодального общества. Археологические материалы по погребальной практике Руси XI-XVI вв. позволяют проследить ее развитие как в религиозном, культурном, так и в социальном планах. Этой возможности не дают письменные источники, которые представляют нам взгляды лишь определенной части феодального общества, как правило, его высших слоев. В классовом обществе погребальный обряд всегда отражал социальную структуру населения и показывал наличие, с одной стороны, зажиточной верхушки горожан, а с другой, — значительного числа средних и бедных слоев населения.
Практически с первых шагов развития христианского ритуала захоронения в древнерусских центрах в нем фиксируются признаки имущественного неравенства. Одним из основных критериев для определения социального положения умершего может служить объем затрат при создании погребального сооружения, на погребальные одежды, инвентарь, то есть на совершение обряда похорон. Немаловажную роль играло и место захоронения. Интересно отметить, что уже в домонгольское время четко проявляются различия в погребениях разных социальных групп городского населения Руси. В этот период (XI-XIII вв.) можно говорить о двух основных группах городских захоронений.
К первой группе погребений — прежде всего по месту захоронения, сложности, разнообразию и дороговизне гробов, погребальной одежды
[180]
или инвентаря — относятся захоронения князей и членов их семей, высших церковных иерархов, посадников, монашествующей братии. Для них используются главным образом храмы-усыпальницы (их основные и вспомогательные помещения), дорогостоящие каменные саркофаги (монолиты, составные), кирпичные гробницы, аркосольные ниши, раки. При совершении обряда похорон используют богатые одежды из привозных тканей и парадные облачения (у священнослужителей), атрибутику монашества и т. д.
Вторую группу составляют погребения, принадлежавшие населению со средним и низким достатком. Их могилы размещаются или на прилегающих к храмам участкам, отведенным под кладбища, или за пределами городских укреплений, в курганных могильниках городов. В обряде похорон этой части населения часто вообще не используются гробы (просто могильные ямы, иногда с частичной огродкой из камня или дерева, иногда в бересте) или используются простые деревянные погребальные сооружения (колоды или ящики). Именно эта часть городского населения в домонгольское время сохраняет в ритуале погребения многие детали языческого обряда, хотя в захоронениях первой группы это также имеет место.
В последующее время, в XIV-XVI вв., идет процесс создания централизованного государства с единой системой экономики и управленческим аппаратом. В результате этого формируется единый класс феодалов Русского государства. Особенно сложным по структуре класс феодалов стал в XVI в. Интересно, что это нашло отражение и в погребальном обряде, несколько упростившемся в период после монголо-татарского ига. Согласно археологическим данным теперь можно выделить три группы городских средневековых захоронений. Прежде всего отметим, что наиболее пышным и богатым остается в это время ритуал захоронения представителей семей великого князя (впоследствии, с 1547 г., царской семьи) и удельных князей и высших церковных иерархов. Здесь, как и в домонгольский период, используются дорогостоящие каменные саркофаги, драгоценные привозные ткани для одежды и саванов, редкие, в основном западноевропейского производства, ритуальные сосуды.
В то же самое время верхушка правящего класса — семьи служилых князей и бояр — совершает погребения своих представителей главным образом на монастырских кладбищах и в некрополях (Чудова, Новодевичьего, Новоспасского, Богоявленского и других монастырей), а также на городских кладбищах. Причем, как правило, это захоронения в деревянных гробах в могильной яме, покрывавшейся после засыпки гроба в яме каменной плитой с орнаментом и эпитафией. Только в последнее десятилетие XVI в. отмечены захоронения простых людей под дорогими белокаменными плитами (сын палача, сын кожевника, служилый пушкарь-инок), но эти случаи еще крайне редки.
К третьей группе погребений городского населения в период XIV- XVI вв. относятся захоронения рядовых горожан в могильных ямах с
Опубл.: Панова Т. Д. Царство смерти. Погребальный обряд средневековой Руси XI-XVI веков. М.: «Радуница», 2004.
размещено 22.10.2007
[1] Каргер М. К. Раскопки и реставрационные работы в Георгиевском соборе Юрьева монастыря в Новгороде // СА. 1946. № 8. С. 204, 208.
[2] Строков А.Л. Раскопки в Новгороде в 1940 г. // КСИИМК. 1945. Вып. Н. С. 70, 72.
[3] Тарасенко В. Р. Древний Минск // Материалы по археологии БССР. Минск, 1957. С. 229.
[4] Монгайт АЛ. Топография Старой Рязани // КСИИМК. 1952. Вып. 44. С. 114.
[5] Шеляпина Н. С. Отчет об археологическом наблюдении за земляными работами в 1963-1965 гг. — ОРПГФ Музеев Московского Кремля, ф. 20, 1965/74, л. 36; Она же. Отчет об археологических наблюдениях в Московском Кремле. 1967-1969 гг. — Там же, 1969/23, л. 5-6.
[6] Воронин Н. Н. Раскопки в Переславле-Залесском // МИА. М., 1949. 11. С. 200.
[7] Каргер М. К. Дневник Новгородской археологической экспедиции 1934 г. — Архив ИИМК, ф. 2, оп. 1, № 399, л. 41-42.
[8] Орлов С. Н. Отчет по раскопкам и исследованию руин Аркажского монастыря под Новгородом, проведенным летом 1962 г. — Архив ИА РАН, Р- I, 2440, л. 24-25.
[9] Полубояринова М. Д. Раскопки церкви Саввы освященного в Новгороде. // СА. 1965. № 1. С. 300.
[10] Арциховский А. В. Раскопки восточной части Дворища в Новгороде // МИА. М., 1949. Н. С. 161.
[11] Гупало К. Н., Ивакин Г. Ю., Степаненко Л. Я. Раскопки Пирогощи в 1978-1979 гг. — Архив ИАНАНУ, 1979/16в, л. 20.
[12] Седова М. В. Ярополч-Залесский. М., 1978. С. 67.
[13] Латвия Г. Н., Тимощук Б. А. Белокаменный храм XII в. в Василеве // Памятники культуры. Исследования и реставрация. М., 1961. Т. 3. С. 39.
[14] Селиванов А. В. О раскопках в Cтарой Рязани... // ТРУАК. Рязань, 1888. Т. 3. С. 39.
[15] Рыбаков Б. А. Древности Чернигова // МИА. М., 1949. 2. С. 69.
[16] Коваленко В. П., Куза А. В. Отчет о раскопках собора XII в. в Новгород-Северском Спасо-Преображенском монастыре в 1981 г. — Архив ИАНАНУ, 1981/37, л. 37.
[17] Харитонов Г. В. Отчет Кашинского отряда Верхневолжской археологической экспедиции ИА АН СССР. Калинин. 1974 г. — Архив ИА РАН, P-I, 5168, л. 88.
[18] Седова М. В. Отчет о раскопках Суздальской экспедиции в 1976 г. — Там же, 6327, л. 7.
[19] Каргер М. К. Раскопки и реставрационные работы в Георгиевском соборе... С. 204, 207-208.
[20] Селиванов А. В. Дневник раскопок в Старой Рязани. С. 164.
[21] Древности Российского государства. М., 1849. Отд. 1. С. 162.
[22] Хозеров И. М. Археологическое изучение памятников зодчества древнего Смоленска // КСИИМК. 1945. Вып. 11. С. 22.
[23] Воронин Н. Н. Древнее Гродно // МИА. М., 1954. 41. С. 180.
[24] Шеляпина Н. С. Надгробия митрополитов Киприана и Фотия в Успенском соборе Московского Кремля // С А. 1973. № 4. С. 57.
[25] Писарев С.П. Княжеская местность и храм князей в Смоленске. Смоленск, 1894. С. 19.
[26] Строков А.Л. Раскопки в Новгороде в 1940 г. С. 72-73.
[27] Тарасенко В. Р. Раскопки Минского Замчища // КСИИМК. 1950. Вып. 35. С. 128.
[28] Строков А.Л. Раскопки в Новгороде в 1940 г. С. 70.
[29] Воронин Н. Н. Древнее Гродно. С. 178-179.
[30] Толочко П. П., Килиевич С.Р. Отчет об археологических раскопках на Старокиевской горе. — Архив ИА НАНУ, 1968/66, л. 180.
[31] Строков А.Л. Раскопки в Новгороде в 1940 г. С. 70.
[32] Там же. С. 71.
[33] Рыбаков Б. А. Древности Чернигова. С. 69.
[34] Каргер М. К. Основные итоги археологического изучения Новгорода // СА. 1947. №9. С. 145.
[35] Седов В. В. Отчет о раскопках в Пскове в 1986 г. Москва-Псков. 1987 г. — Архив ИА РАН, P-I, 11299, т. 2, альбом 4, л. 16, 18-20, 22-25, 30-32.
[36] Виноградов А. История Успенского собора в г. Владимире. Владимир, 1891. С. 98.
[37] Дневник работ по вскрытию захоронений... Вознесенского монастыря в Московском Кремле. 1929 г. — ОРПГФ Музеев Московского Кремля, ф. 20, ед. хр. 14, л. 16.
[38] Коваленко В. П., Куза А. В. Отчет о раскопках собора XII в. в Новгород-Северском Спасо-Преображенском монастыре в 1981 г. — Архив ИА НАНУ, 1981/37, л. 37.
[39] Рикман Э. А. Результаты археологических наблюдений в Зарядье // КСИИМК. 1955. Вып. 57. С. 84.
[40] Воронин Н. Н. Отчет о работе Смоленской экспедиции 1963 г. — Архив ИА РАН, P-I, 2683, л. 4.
[41] Хойновский Н. А. Раскопки великокняжеского двора древнего г. Киева, произведенные весною 1892 г. Киев, 1893. С. 35.
[42] Селиванов А. В. О раскопках в Старой Рязани // ТРУАК. Рязань, 1891. Т. 5. С. 34.
[43] Харитонов Г. В. Отчет Кашинского отряда Верхневолжской археологической экспедиции. — Архив ИАНАНУ, 1981/37, л. 10.
[44] Толочко П. П., Килиевич С.Р. Отчет об археологических раскопках на Старокиевской горе. — Архив ИА НАНУ, 1968/66, л. 5.
[45] Пастернак Я. Археология Украины. Торонто, 1961. С. 629.
[46] Археологическая хроника // ИАК. СПб., 1912. Приб. к вып. 46. С. 164.
[47] Фехнер М. В. Ткань с изображением львов и птиц из великокняжеской гробницы во Владимире // Новое в археологии. М., 1972. С. 198.
[48] Монгайт А.Л. Старая Рязань // МИА. М., 1955. 49. С. 159.
[49] Кошлякова Т. Н. Реконструкция схимы из погребения Ивана Грозного // СА. 1976. №2. С. 201, рис. 5.
[50] Панова Т. Д., Синицына Н. П. Волосники из погребений бывш. Вознесенского монастыря Московского Кремля // Памятники культуры. Новые открытия. 1986. Л., 1987. С. 340.
[51] Куглюковский П. И. Отчет об археологических разведках, проведенных в Суздале в 1972 г. — Архив ИА РАН, P-I, 4899, л. 7.
[52] Панова Т. Д. Средневековый погребальный обряд по материалам некрополя Архангельского собора Московского Кремля // СА. 1987. № 4. Рис. 3, 4.
[53] Орлов Р. С., Булкин В. А. Работы Белоцерковской экспедиции // АО 1983. М., 1985. С. 333.
[54] Седова М. В. Ярополч-Залесский. С. 67.
[55] Рыбаков Б. А. Древности Чернигова. С. 69.
[56] Каргер М. К. Раскопки и реставрационные работы в Георгиевском соборе... С. 207.
[57] Каргер М. К. Основные итоги археологического изучения Новгорода. С. 166.
[58] Селиванов А. В. Дневник раскопок в Старой Рязани. С. 164.
[59] Милеев А. В. О раскопках Десятинной церкви в 1909 г. // ИАК. СПб., 1909. Приб. к вып. 32. С. 36.
[60] Виноградов А. История Успенского собора в г. Владимире. С. 97.
[61] Белецкий В. Д., Белецкий СВ. Сосуд из могилы псковского князя Всеволода-Гавриила Мстиславича (1138 г.) // СА. 1979. № 3. С. 275-276.
[62] Пастернак Я. Археология Украины. С. 623.
[63] Рыбаков Б. А. Отчет об археологических раскопках на Белгородском городище в 1968 г. — Архив ИА РАН, P-I, 3832, л. 8.
[64] Дубинин А. Ф. Отчет о работе археологической экспедиции за 1955 г. — Там же, 1110, т. 1, л. 141-142, 145.
[65] Panova Т., Vercinkevicius J. Sofijos Vytautaites palaidojimas Maskvos Kremliuje // Mokslas ir gyvenimas. Vilnius, 1986. 6. C. 27.
[66] Панова Т. Д. Средневековый погребальный обряд по материалам некрополя Архангельского собора Московского Кремля. С. 119-120.
[67] Коваленко В. П., Куза А. В. Отчет о раскопках собора XII в. в Новгород-Северском Спасо-Преображенском монастыре в 1981 г. — Архив ИА НАНУ, 1981/37, л. 81.
[68] Русская историческая библиотека. СПб., 1880. Т. 6. Стб. 245.
[69] Псалтирь. Троице-Сергиева лавра. — ОР РГБ, ф. 304, ед. хр. 315, л. 504 об.
[70] Иванченко Л. И., Орлов Р. С. О локализации летописного Юрьева // Археология. Киiв, 1986. Т. 53. С. 9.
[71] Седова М. В. Ярополч-Залесский. С. 69.
[72] Каргер М. К. Раскопки и реставрационные работы в Георгиевском соборе... С. 202, 206-208.
[73] Орлов С. Н. Отчет по раскопкам и исследованию руин Аркажского монастыря под Новгородом, проведенным летом 1962 г. — Архив ИА РАН, P-I, 2440, л. 40.
[74] Виноградов А. История Успенского собора в г. Владимире. С. 98.
[75] Тарасенко В. Р. Древний Минск. С. 232.
[76] Томенчук Б. П. Исследование летописного Василева // АО 1978. М., 1979. С. 413.
[77] Хойновский Н. А. Раскопки великокняжеского двора древнего г. Киева... С. 32, 36-40.
[78] Томенчук В. П. Звiт про охороннi разкопки на городiще Замчище в с. Олешкiв Снятiнського району в 1982 р. — Архив ИА НАНУ, 1982/123, с. 17, 78, рис. 12.
[79] Воронин Н. Н. Древнее Гродно. Рис. 181.
[80] Он же. Раскопки в Переяславле-Залесском. С. 200.
[81] Орлов С. Н. Отчет по раскопкам и исследованию руин Аркажского монастыря под Новгородом, проведенным летом 1962 г. — Архив ИА РАН, P-I, 2440, л. 40.
[82] Седов В. В. Отчет о раскопках в Пскове в 1986 г. — Там же, 11299, погр. № 6, 24, 40, 46, 48-50, 52, 53, 56-58, 60, 70, 71, 73, 75, 76, 78-82, 86, 90, 92-94, 96, 100-103.
[83] Арциховский А. В. Раскопки восточной части Дворища в Новгороде. С. 136-137.
[84] Орлов С. Н. Отчет по раскопкам и исследованию руин Аркажского монастыря под Новгородом, проведенным летом 1962 г. — Архив ИА РАН, P-I, 2440, л. 43.
[85] Там же, л. 31.
[86] Кирпичников А. Н., Овсянников О. В. Древнерусский храм в Копорье // Культура средневековой Руси. Л., 1974. С. 141.
[87] Археологическая хроника //ИАК. СПб., 1911. Приб. к вып. 42. С. 125.
[88] Толстой М. Святыни и древности Пскова. М., 1861. С. 23, 31.
[89] Георгиевский В. Гор. Владимир и его достопамятности. Владимир, 1896. С. 68.
[90] Труды и летописи Общества истории и древностей российских. М., 1827. Ч. 3, кн. 2. С. 105.
[91] Хойновский Н. А. Раскопки великокняжеского двора древнего г. Киева, С. 36-40.
[92] Антонович В. Б. Археологическая карта Киевской губернии // Древности. М., 1895. Прил. к т. 15. С. 36.
[93] Каргер М. К. Княжеское погребение XI в. в Десятинной церкви // КСИИМК. 1940. Вып. 4. С. 14.
[94] Селиванов А. В. Дневник раскопок в Старой Рязани. С. 164.
[95] Рыбаков Б. А. Древности Чернигова. С. 69.
[96] Эртель А. Д. Древние пещеры на Зверинце в Киеве. Киев, 1913. С. 39; Каманин Н. Н. Зверинецкие пещеры в Киеве. Киев, 1914. С. 31, 99-100.
[97] Селиванов А. В. Дневник раскопок в Старой Рязани. С. 160.
[98] Тарасенко В. Р. Раскопки Минского Замчища. С. 127.
[99] Каргер М. К. Раскопки и реставрационные работы в Георгиевском соборе... С. 206, 209-210.
[100] Орлов С. Н. Отчет по раскопкам и исследованию руин Аркажского монастыря под Новгородом, проведенным летом 1962 г. — Архив ИА РАН, P-I, 2440, л. 40.
[101] Каргер М. К. Раскопки и реставрационные работы в Георгиевском соборе... С. 206.,
[102] Янин В. Л. Некрополь Новгородского Софийского собора. М" 1988. С. 101.
[103] Каргер М. К. Раскопки и реставрационные работы в Георгиевском соборе... С. 208, рис. 39.
[104] Янин В. Л. Колчин Б. А., Ершевский Б. Д., Рыбина Е. А., Хорошев А. С. Отчет Новгородской археологической экспедиции за 1981 г. — Архив ИА РАН, Р -I, 9983, рис. 251, 252.
[105] Попова Л. А. Отчет об археологических раскопках на территории бывш. Тверского Кремля в 1985 г. — Там же, 11056, л. 49.
[106] Дневник работ по вскрытию захоронений... Вознесенского монастыря в Московском Кремле. 1929 г. — ОРПГФ Музеев Московского Кремля, ф. 20, ед. хр. 14, л. 10.
[107] Древности Российского государства. Рис. 107.
[108] Янин В. Л., Зализняк А. А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1984-1989 гг.). М., 1993. С. 32.
[109] Там же.
[110] Новицкая М. С. Древнерусские вышивки золотом с фигурными изображениями // Археология. Киев, 1970. Т. 24. С. 99.
[111] Монгайт А. Л. Раскопки в Мартирьевской паперти Софийского собора в Новгороде // КСИИМК. 1949. Вып. 24. С. 100-103.
[112] Янин В. Л. Некрополь Новгородского Софийского собора. С. 62-67.
[113] Якунина Л. И. Ткани из раскопок в Софийском Новгородском соборе // КСИИМК. 1949. Вып. 24. С. 107.
[114] Хойновский Н. А. Раскопки великокняжеского двора древнего г. Киева... С. 32.
[115] Там же. С. 24.
[116] Рыбаков Б. А. Отчет об археологических раскопках на Белгородском городище в 1968 г. — Архив ИА РАН, P-I, 3832, л. 7-8.
[117] Седова М. В. Ярополч-Залесский. С. 69.
[118] Черепнин А. Кулаковский могильник и городище Старая Рязань //ТРУАК. 1903. Т. 18. С. 132.
[119] Антонович В. Б. Археологическая карта Киевской губернии. С. 18.
[120] Иоаннисян О. М., Свешников И. К., Могитич И. Р. Работы Звенигородского отряда //АО 1978. М" 1979. С. 333.
[121] Булкин В. А., Овсянников О. В. Архитектурно-археологические раскопки в Мирожском монастыре в 1974-1979 гг. // Археологическое изучение Пскова. М., 1983. С. 208.
[122] Хойновский Н. А. Раскопки великокняжеского двора древнего г. Киева... С. 24, 32.
[123] Виноградов А. История Успенского собора в г. Владимире. С. 97.
[124] Дубынин А. Ф. Отчет о работе археологической экспедиции за 1955 г. — Архив ИА РАН, P-I, 1110, т. 1, л. 136.
[125] Воронин Н. Н. Древнее Гродно. С. 181.
[126] Рабинович М. Г. Отчет об археологических раскопках в устье Яузы в 1946 г. — Архив ИА РАН, P-I, 70, л. 96.
[127] Арциховский А. В. Раскопки восточной части Дворища в Новгороде. С. 16.
[128] Корзухина Г. Ф. Новые данные о раскопках В. В. Хвойко на усадьбе Петровского в Киеве // СА. 1956. № 25. С. 339.
