Ж) Позитивная ценность учений о конституции

1. Учения о конституции относятся к крупным направлениям психопатологической науки, ценность которых выходит далеко за рамки последней. С одной стороны, значимость этих направлений подтверждается бесчисленным множеством трудов; с другой стороны, связанные с ними вопросы никак не разрешаются, и всякое движение в их рамках в конечном счете выказывает тенденцию к бесплодному повторению уже известного. Они перестают вызывать к себе какой бы то ни было интерес, но по истечении какого-то срока возрождаются вновь, поскольку проблема, которую они несут в себе, вечна. Перед нами возникает вопрос: где во всех этих усилиях кроется зерно истины! Точно установленные результаты не приводят к стабильному научному прогрессу; и в связи с этим возникает другой вопрос: где начинается ошибка! Обобщим наш ответ еще раз.

(аа) Идея конституции как целостности телесного и душевного состояния верна. Гипостазирование идеи, возведение ее в ранг доступного познанию объекта ложно. Поэтому всякое научное познание, следуя за этой идеей, становится конечным знанием об определенном объекте, но не знанием целого как такового. Полноценное осуществление идеи невозможно; но идея ставит перед нами задачу. Следовательно, всякая отчетливо определенная целостность есть на самом деле не целое как таковое, а лишь одна из многих относительных целостностей, нечто частное, отдельно взятый фактор. Целое постоянно удаляется от нас по мере развития наших познаний, которым оно же само и управляет. Если мы назовем его целостностью индивидуальной конституции, это не будет ошибкой; но благодаря введению этого понятия все остальные доступные определению целостности станут для нас постижимы лишь в негативных терминах, как нечто предварительное.

Познанное — это всегда лишь частность по сравнению с целым; частность не есть целое. Поэтому все теории конституции ложны, если они претендуют на постижение человеческой жизни как таковой и основываются на уверенности в том, что прямое (диагностическое) применение теории позволит познать отдельного человека вплоть до самых глубинных его основ.

(бб) Пытаясь отделить истину от заблуждения, мы приходим к следующему: морфологическое восприятие и способность чувствовать физиогномию — то есть способность, позволяющая в морфологическом обнаружить психическое, — истинны; гипостазирование наблюдаемого (то есть возведение его в ранг чего-то измеримого и предметного) и смешение объекта созерцания с объектом подсчетов (превращение их во взаимозаменяемые и взаимозависимые объекты) — ложны.

Отдельные видимые формы, равно как и выходящие за пределы нашего поля зрения морфологические и физиогномические категории — истинны; обобщающие законы и «валентности», призванные служить основанием для систематизации отдельных случаев на правах целостностей, — ложны.

Описания классических случаев истинны, поскольку определенным образом ориентируют нашу наблюдательность; но схемы, предназначенные для систематизации всех наблюдаемых фактов согласно заданной типологии, — ложны.

2. На путях идеи обнаруживаются некоторые явления и факты. Поскольку в связи с ними возникают конкретные проблемы, они ориентируют нас в сторону постоянно удаляющегося целого. В качестве догадок и прозрений, относящихся к частностям, они расширяют пределы нашего знания. Все, что в эйдологии есть истинного, раскрывается на путях развития идеи. Что же удалось обнаружить на путях развития идеи конституции? У нас появились определенные ориентиры, нам удалось нащупать определенные подходы, наше внимание сосредоточилось на универсальных диалектических отношениях.

Итак, благодаря биометрическим методам мы получаем не одни только цифры и корреляции. Эти методы способствуют установлению ясности во всех тех областях, где в принципе могли бы быть выявлены биометрические вариации. Более того, благодаря применению этих методов мы обретаем определенный наглядный, конкретный опыт (хотя всякий раз существует опасность того, что этот опыт вновь будет растерян, поскольку растворится в чисто статистических результатах).

Идея целостности обогащает нас методом описания того, что наиболее существенно с точки зрения телосложения и характерологии человека, равно как и с точки зрения феноменологических различий между людьми. Конечно, отдельные, частные методы сохраняют свое значение — например, в области физиогномики и мимики, психологии понятных связей и т. п.; но именно благодаря идее целого все эти частные методы получают импульс для развития, наполняются новым значением, обнаруживают свою взаимосвязанность. Так намечаются пути, продвигаясь по которым, мы сможем прийти к определенным точкам зрения на глубинные различия. Мы учимся замечать самое существенное, и благодаря этому многообразие жизни предстает перед нами в обозримом, оформленном виде.

Мы улавливаем целостности, которые сразу же превращаются в частности. Соответственно, определенная конституция перестает быть конституцией как таковой и становится одним из частных факторов в составе всеобъемлющей соматопсихической целостности.

Мы ищем систематичность в универсальных связях. Сосредоточив взгляд на целом, мы убеждаемся, что количество возможных взаимосвязей поистине беспредельно. Мы сводим воедино телосложение и характер, биологию наследственности, эндокринологию, психозы, неврозы; и все это открывает перед нами широчайшие горизонты, внутри которых мы обнаруживаем частичные корреляции и, таким образом, выявляем некоторые относительные аспекты на пути к целому. Возможно, все пребывает в связи со всем.

3. Продвигаясь по направлению к целому, мы обогащаем свой интеллектуальный багаж понятиями и воззрениями, которые можно охарактеризовать как вопросы, не имеющие ответов. Они раскрывают перед нами новые возможности, но не приносят с собой определенного знания. Наш разум открыт для истинной целостности в ее конкретной форме как для опыта, который неустанно продвигается в глубь вещей — как если бы мы действительно могли «схватить» целое, ускользающее от наших усилий, но никогда не противодействующее нашим попыткам проникнуть дальше и глубже.

Наша фундаментальная установка состоит в следующем: отдельный человек, взятый как целое, не может быть без остатка отнесен к какой бы то ни было из числа категорий бытия; любая классификация «человеческого» возможна только согласно тем или иным частным аспектам или явлениям. Людей классифицировать невозможно; каждый человек изначально представляет собой неограниченное множество возможностей — при том, что эмпирическая реализация этих возможностей ограничена наследственностью и условиями среды.

Раса

Биологическое введение. Под «расой» мы понимаем не витальность или жизненную силу, а определенную биологическую разновидность, проявляющую себя в морфологии и физиогномии, в специфике соматических функций и в типологии психической жизни. Следовательно, говоря о расе, мы имеем в виду не «витальную» расу (именно такому представлению соответствует прилагательное «расовый», когда оно употребляется в оценочном значении), а расу в морфологическом смысле или в смысле определенной человеческой разновидности.

Расы дифференцируются в результате многовековой самопроизвольной селекции. Раса придает природе человека некоторые специфические признаки, которые легко выявляются и распознаются при сопоставлении наиболее отчетливо различающихся рас — белой, монголоидной (желтой), черной.

Если расы удается различить в пределах смешанной популяции — ас исторической точки зрения всякая популяция есть смешанная популяция, — значит, некогда, до смешения, они существовали сами по себе. Типологические различия не поддаются однозначной оценке, если нет доказательств в пользу того, что типы — это именно расы в указанном здесь смысле. Типы могут быть расами, ретроспективно установленными без сколько-нибудь убедительных оснований; они могут быть локальными вариантами, развившимися внутри данной популяции, но так и не выделившимися в отдельную расу; наконец, они могут представлять собой конституциональные типы.

Теоретически различие между расой и конституцией определяется без труда; но на практике расу и конституцию далеко не всегда удается дифференцировать со всей отчетливостью. Расы — это формы «человеческого», исторически сложившиеся на основе отдельных мутаций и вариаций. Конституции — это вариации, которые пронизывают все расы без исключения и при этом не носят исторического характера, ибо возникают вновь и вновь в типичных формах.

Методологическое введение. Существует определенная методологическая связь между интуитивным различением расовых типов внутри смешанной популяции и восприятием конституциональных типов. Но если чистые случаи конституциональных типов идеальны и эмпирически почти не обнаруживаются, некоторые расы, в общем, вполне удается различить. На этой основе становятся возможны исследования в области расовой психологии. Правда, сопоставляя встречающиеся психические расстройства, мы сравниваем не столько чистые расы, сколько географически отделенные друг от друга популяции. Сравнения могут осуществляться также между двумя относительно редко скрещивающимися популяциями одного и того же региона (например, между евреями и окружающими их народами). Расовая принадлежность большинства людей определяется без особого труда; поэтому термином «раса», в принципе, можно обозначать различающиеся между собой группы населения.

Первый вопрос заключается в следующем: каков тот общечеловеческий фактор, который предшествует всем расовым различиям и, следовательно, пронизывает все существующие расы? Наблюдения показывают, что все органические мозговые болезни — например, прогрессивный паралич — носят универсальный характер; шизофрения, эпилепсия и маниакально-депрессивный психоз также встречаются повсюду. Мы не знаем, следует ли в данной связи говорить о наследственной предрасположенности, присущей человеку как таковому, или о мутациях, проявления которых распространились столь же широко. Нам не дано ответить также на вопрос о том, действительно ли психические заболевания появились вследствие происшедшей в определенный исторический момент мутации, а затем распространились согласно общим законам генетики.

Второй вопрос: можно ли говорить о том, что проявления одного и того же заболевания варьируют от одной расы к другой! Ответ на этот вопрос не выходит за рамки очевидного: в условиях богатой культурной жизни обнаруживается богатое содержание, находящееся в зависимости от соответствующей культурной традиции, — если, к примеру, китаец слышит голоса птиц и духов и одержим драконами, то европеец испытывает электрические или телепатические влияния.

Третий вопрос: существует ли разница в распространенности болезней вообще и в распространенности отдельных болезней среди представителей различных рас? Ввиду отсутствия удовлетворительной статистики ответ может быть дан только на уровне приблизительных впечатлений или на основе методологически ненадежных подсчетов.

Можно упомянуть отдельные специальные исследования. Сравнивая между собой популяции в различных регионах земного шара, мы не имеем возможности отделить значение физической среды и социально-культурных связей от всего того, что определяется расовой предрасположенностью. Психозы и аномальные состояния известны во множестве описаний (правда, обычно кратких и не очень ясных), ведущих свое происхождение со всех концов света. Обычно описываются разного рода курьезы и случайности. Так, Крепелин отмечает, что у малайцев острова Ява при dementia praecox очень редко встречаются такие феномены, как депрессия на начальной стадии болезни, слуховые галлюцинации и бредовые идеи; с другой стороны, часто наблюдается простейшая форма помешательства, следующая за кратковременным периодом возбуждения. При маниакально-депрессивном психозе он наблюдал только мании, но не депрессии. Другие авторы отмечают у индонезийцев так называемый амок — внезапные, смертельно опасные приступы ярости.

Что касается различий между популяциями европейцев, то здесь впечатления несколько более ясны. Так, считается, что швабам свойственна склонность к конституциональным расстройствам; утверждается также, что у германцев склонность к меланхолии выражена сильнее, чем у славян или романских народов. Частота самоубийств выказывает явные статистические различия. У датчан (а в Германии — у саксонцев) склонность к самоубийству выражена более отчетливо, чем у славян и романских народов. Согласно Кречмеру, у жителей Гессена, в отличие от швабов, настоящее маниакальное расстройство не встречается; это соответствует малой распространенности гипоманиакального темперамента среди психически здоровых жителей Гессена.

Излюбленная тема исследований по расовой психиатрии — сравнение психозов у евреев с психозами у окружающих их народов. По данным Зихеля, среди евреев относительно мало больных эпилепсией и алкоголизмом, но зато весьма высок процент лиц, страдающих маниакально-депрессивным психозом (в лечебных учреждениях число евреев с маниакально-депрессивным психозом в четыре раза выше числа неевреев с той же болезнью), истерией и психопатиями. В связи с психозами у евреев тот же автор подчеркивает высокую частоту «атипичных» случаев, способных навести на ошибочную мысль о неблагоприятном прогнозе для вполне излечимого маниакально-депрессивного расстройства. Эти данные были подтверждены рядом других исследователей и, в частности, И. Ланге, в работе которого мы находим особенно выразительное и хорошо документированное описание маниакально-депрессивного заболевания у евреев.