Профилактика дегенерации и противостояние распаду

 

Наконец становится понятно, что расовая теория представляет собой ключ к овладению всей системой мироздания. Но концепция мировоззрения, основанная на ней, будет заведомо неполной, если в угоду абстрактным нормам академической беспристрастности мы не рассмотрим вопрос о ценностях. И здесь нам вновь лучше всего опереться на проверенные временем постулаты классиков науки. Один из основоположников советской психиатрии В. П. Осипов в своей фундаментальной монографии «Курс общего учения о душевных болезнях» (Берлин, 1923) подчеркивал: «Профилактические меры должны предприниматься не только по отношению к физическим факторам, вызывающим душевное расстройство, но и по отношению к психической заразе, которая тоже может распространяться эпидемически».

В свою очередь известный немецкий расовый философ Эрнст Крик (1882-1947) в книге «Счастье и сила» (1943) писал: «Проблема наследственности вообще, поскольку на нее может повлиять целенаправленная человеческая воля, – политическая проблема. И перед врачом встает вопрос, требующий принятия политического решения. Либо он будет руководствоваться фикцией, что все болезни, по крайней мере, в принципе излечимы, либо сочтет, что безнадежно испорченные индивидуальные жизни следует ампутировать ради здоровья целого, как это делает хирург с больными членами тела и судья – с отдельными членами общества».

Современные генетики Ф. Фогель и А. Мотульски в трехтомном учебнике «Генетика человека» (М., 1990) подчеркивают: «В отличие от большинства европейских государств общества двух мировых держав Соединенных Штатов Америки и Советского Союза – состоят из большинства, принадлежащего одной этнической группе, и нескольких меньших, но устойчивых групп. Существование национальных меньшинств создает напряженность и конфликтные ситуации. Самым простым способом разрешения этих конфликтов могло бы быть поглощение большинством групп, составляющих меньшинство».

Политическое руководство Советского Союза не осознало скрытой генетической угрозы многонационального государства, десятилетиями отказывая в поддержке русских как стержневого государствообразующего этноса. Результатом этой недальновидной политической толерантности стал распад Советского Союза. Совершенно очевидно, что неконтролируемый разгул демократии в совокупности с пропагандой ценностей мультикультурного общества сведет в политическое небытие и другой колосс – Соединенные Штаты Америки.

Хочется закончить наши рассуждения цитатой, которая воспринимается нами как манифест. Один из пионеров отечественной генетики Н. К. Кольцов в статье «Влияние культуры на отбор в человечестве» (Русский евгенический журнал, 1924, том I. Вып. 3-4) провидчески писал: «Процесс вырождения культурных народов может быть приостановлен, если размеры угрожающей опасности будут своевременно осознаны широкими слоями населения и если на эту опасность будет обращено должное внимание в общей социально-экономической государственной политике. Политические деятели и политические партии должны проникнуться тем убеждением, что если они желают строить прочно, а не только для одного или двух ближайших поколений, то они должны заботиться о том, чтобы и в последующих поколениях те генотипные элементы, которые им представляются наиболее ценными, были представлены достаточно полно. Соответствующая расценка групп населения может быть произведена только политическими партиями и государственной властью.

Если государственная власть расценит, таким образом, наследственные качества тех или иных групп населения, то она, конечно, может определенными мероприятиями поставить ценные группы населения в условия, благоприятные для повышенной размножаемости. Надо только помнить, что одним улучшением материального благосостояния данной группы нельзя добиться вполне благоприятных результатов. Необходимо, чтобы улучшение благосостояния связывалось с наличностью определенного числа детей. Характер таких мероприятий уже намечен руководителями евгенического движения в различных странах.

Но успех их зависит в значительной степени от того, насколько избранные группы населения сами проникнутся сознанием своего долга перед будущими поколениями и не поддадутся искушениям мальтузианства. При наличии осознанного отношения к своему долгу со стороны наиболее ценных групп населения распространение облегчающего жизнь мальтузианства среди менее ценных групп населения не должно встречать препятствий. Известное значение может иметь также и сегрегация и стерилизация резко дефективных элементов населения.

Естественный отбор, игравший руководящую роль в эволюции всего органического мира и у первобытного человека, под влиянием культуры ослабляется и даже извращается противоестественным отбором. Настало время, пока еще не поздно, заменить его разработанной сознательно по определенному плану системой искусственного евгенического отбора. Впервые в истории человечества культура достигнет своего расцвета при наличии определенных знаний относительно громадного значения отбора. Неужели оно не сумеет воспользоваться этими знаниями?!»

 

 

А39

 

РАСОВАЯ ТЕОРИЯ ВРЕМЕНИ

 

''Человек принадлежит своему веку и своей расе даже в том случае,

если он объявил войну им обоим''.

Эрнест Ренан

''Уничтожьте восприятие различий и вы уничтожите время''.

Жан-Мари Гюйо

Возможно, уважаемому читателю проблема, заявленная в названии данной работы, покажется слишком экзотической и даже отчасти фантастической. Современный мир до предела универсализировал время, которое человеком мыслится как некая субстанция, единая для всех; и достаточно перевести стрелку часов вперед или назад, пересекая часовые пояса в салоне комфортабельного лайнера, чтобы стать сопричастным чужой культуре.

''Время одинаково для всех'', – не задумываясь, скажет современный среднестатистический человек и недоуменно пожмет плечами, если Вы вдруг вознамеритесь утверждать, что оно, это самое время, имеет расовые различия.

Однако стоит лишь абстрагироваться от действительности, как два совершенно очевидных факта, лежащих на поверхности общественного сознания, поставят под сомнение тезис о якобы очевидном универсализме времени.

Во-первых, все народы Земли имеют совершенно различные представления о судьбе и, как следствие, разнообразные эсхатологические концепции в своей национальной мифологии. Во-вторых, основные человеческие расы имеют статистически различающееся время полового созревания, что со всей очевидностью отражено в законодательной практике народов, к этим расам принадлежащих. Время полового созревания является одной из важнейших биологических характеристик любого организма, по достижении которого кардинально меняется его поведение.

Если же проанализировать сам смысл слова ''время'' в различных языках, то его постулируемый средствами массовой информации универсализм вообще исчезает без следа. ''Этимологический словарь русского языка'' (М., 1959) А. Г. Преображенского показывает, что слово ''время'' первоначально звучало, как ''веремя'' и означало вращение, коловращение. Близкое по звучанию слово ''бремя'' означает тяжесть, откуда и берется просторечивая поговорка ''нести свое бремя''. Парадоксально, но факт: получается, что первоначальный смысл этого слова ''время'' становится понятным из словосочетания ''нести тяжесть своего времени''.

Такое умозаключение вовсе не выглядит искусственным, если мы обратимся к наиболее близким и древним языкам единого индоевропейского корня. В санскрите ''bharma'' также означает тяжесть, ношу, в зендском ''barэman'' с точностью передает тот же самый смысл.

Кроме того, русское слово ''время'' по звучанию сближается с индоевропейской основой ''wertmen'' и санскритским ''vartman'', что означает путь, колея, след колеса.

Однако в действительности в Индии слово, обозначающее время, никак не связано с ''vartman'', для этих целей в санскрите есть слово совсем другого корня ''kalah'', однако чрезвычайно близкое по звучанию с древнерусским ''коло'', означающим вращение, откуда и происходит слово ''коловрат'', служащее для обозначения символа древнерусской восьмилучевой свастики. Существует также общеславянская основа ''вертмя'', с исчезновением в которой буквы ''т'' первоначальный смысл слова ''время'' также означает вращение. В бретонском языке также существует слово ''vreman'', что означает ''теперь'', а ''время'' по-бретонски ''pred''.

Большинство лингвистов вследствие этого приходит к выводу, что в индоевропейских языках понятие времени изначально связывалось с определенным внешним проявлением некоего процесса. Мало того, в ходе эволюции это слово меняло род, как, например, древнеирландское ''re'' вначале было среднего, а затем стало женского рода.

Немецкое слово ''die zeit'' связывают с глаголом ''ziehen'' – ''тянуть''. По-русски мы говорим ''время тянется'', немцы вкладывают точно такой же смысл в фразу ''die zeit zieht sich''. Английское ''time'' происходит от староанглийского ''tima'', что сходно со старогерманским ''timon'' и также означает ''простирать'', ''протягивать''.

Латинский эквивалент этого слова – ''tempus'' иногда принято связывать или с глаголом ''tendo'' (тянуть) или с глаголом ''teneo'' (держаться, длиться). Многозначительна близость латинских слов ''tempus'' и ''templum'' (храм), ибо первоначально последнее означало священное пространство, которое этрусский жрец очерчивал в полдень.

Множество фактов указывает на сакральность категории времени. Китайский иероглиф ''ши'', обозначающий время, представляет собой вариант иероглифа ''сы'' и обозначает также ''храм''. Имя греческого Бога Хроноса в этом смысле говорит само за себя, так же как имя индийской Богини Кали, происходящее от упомянутого выше санскритского слова ''kalah''. Бог древних римлян Янус тоже обожествлял собою время, так же как древнеегипетский Тот. В эзотерической части зороастризма _ зерванизме – ''время'' Зерван объявлялось высшим началом. Древнегерманские Богини судьбы норны тоже служили олицетворением времени. Их имена Урд, Верданди и Скульд обозначают прошлое, настоящее и будущее. Они не просто ''тянут'' некие нити, они ткут пряжу судьбы. Характерно, что греческое ''хронос'' близко по звучанию слову ''хреон'' – судьба, необходимость.

Поразительно сходную картину мы можем наблюдать и в мифологии древних майя. Все обелиски и алтари в их культах воздвигались с целью увековечения периодов времени. А сами интервалы времени изображались в виде ноши, переносимой на спинах иерархических Богов-носильщиков, таким образом достигалась персонификация дней, месяцев и лет. Вычислив, какие именно Боги будут маршировать в данный день, жрецы майя могли определять их совместное влияние и тем самым предсказывать судьбу человечества.

Этим коротким экскурсом мы вовсе не хотим вторгаться в область точной лингвистики и культурологии, выясняя все нюансы. В свете заявленной темы нам будет достаточно сделать следующие выводы: представление о времени восходит к самым древним глубинным пластам человеческой психики, в связи с чем не случайна и его сакрализация. В каждой группе индоевропейских языков существует свое обозначение времени, единого термина нет. За пределами этой языковой группы картина еще разнообразнее.

Время всегда мыслилось не как универсальная, а именно как субъективная категория, иногда как процесс, который допускает вторжение в него человека. Время можно тянуть, простирать, нести на плечах, как судьбу. Время можно вершить, вот что самое важное. Именно под таким ракурсом и начиналось изучение проблемы времени в античной философии. Основатель милетской школы Фалес говорил, что ''мудрее всего время, ибо оно открывает все''. Его ученик Анаксимандр первым попытался сформулировать субстанциальную концепцию времени, а Парменид и Гераклит в своих воззрениях разделили его на прошлое, настоящее и будущее.

При всей очевидной для той эпохи революционности философии Платона, метафизическая суть его утверждений архетипична, ибо он высказывался о времени как об отрицании вечности. В своем ''Тимее'' он писал: ''...для начала должно разграничить вот такие две вещи: что есть вечное, не имеющее возникновения бытие, и что есть вечновозникающее, но никогда не сущее. То, что постигается с помощью размышления и объяснения, очевидно, и есть вечно тождественное бытие; а что подвластно мнению и неразумному ощущению, возникает и гибнет, но никогда не существует на самом деле''.

Далее Платон с присущей ему четкостью воспроизводит архитектуру своего мировоззрения: ''Итак, время возникло вместе с небом, дабы, одновременно рожденные, они и распались бы одновременно, если наступит для них распад; первообразом же для времени послужила вечная природа, чтобы оно уподобилось ей, насколько возможно''. В соответствии с его взглядами, Бог сотворил ''некое движущееся подобие вечности'' – вот квинтэссенция представлений о времени в платоновской философии.

Аристотель также внес ощутимый вклад в изучение проблемы времени. В своем известном сочинение ''Физика'' он высказал весьма глубокие мысли о природе вещей: ''...время есть мера движения и нахождения тела в этом состоянии.., для движения ''быть во времени'' значит измеряться временем и самому и его бытию...''

Но время может течь и не одинаково для всех, оно может разниться для тел, помещенных в него. На эту грандиозную мысль Аристотеля свершенно не обращали внимания материалисты различных эпох, выбирая из его сочинений лишь удобные им универсалистские идеи.'' Не надо думать, что находящееся во времени так же необходимо движется, как и все, находящееся в движении: ведь время не есть движение, а число движения, в числе же движения возможно быть и покоящемуся. Именно, покоится не всякое неподвижное, а то, что, будучи по природе способным к движению, лишено его...''

Наконец, номенклатурные материалисты старательно обходят базовое изречение Аристотеля из этой книги: ''Без души не может существовать время''.

Итак, субъективно-психологический подход в осмыслении проблемы времени налицо.

Величайший оптимист всех времен и народов, Эпикур также считал, что при измерении длительности ''должно руководиться непосредственным впечатлением, согласно с которым мы говорим о долгом или коротком времени, и исследовать это впечатление, прилагая его ко времени, как прилагаем его к другим предметам''.

Великий философ древности Тит Лукрецкий Кар, также почему-то записанный в материалисты, в своем главном сочинении ''О природе вещей'' вообще называет время ''каким-то особым видом случайного свойства''.

Субъективистский подход на основе дифференциации восприятия времени здесь звучит победным аккордом. Это уже расовая теория времени в чистом виде:

''Также и времени нет самого по себе, но предметы

Сами ведут к ощущению того, что в веках совершилось,

Что происходит теперь и что воспоследует позже''.

В этом отрывке достаточно заменить слово ''предметы'' на ''расы'', и его можно смело цитировать в любом учебнике по нейрофизиологии, исследующей в частности и проблемы специфичности восприятия времени у разных народов, скорость реакции, порог кожной чувствительности и многое другое, относящееся уже к области компетенции классической расологии.

Стоики великолепно развили идею циклического времени. Бесконечное само по себе, оно в их концепции выступало как вместилище периодически изменяющегося мира, который вновь и вновь возникает, проходит определенные стадии развития и гибнет в результате очередного вселенского пожара. Однако принципиально новых миров не возникает, все возвращается на круги своя с незначительными изменениями.

Расовые теоретики ХХ века уже на свой лад подтвердили эту мысль античных стоиков, показывая на многочисленных исторических примерах, что народы рождаются, расцветают, чахнут и исчезают в пучине времен, но расы живут вечно, находя свое историческое, культурное и политическое воплощение во все новых и новых формах при неизменном биологическом содержании.

Эпикур, будто современный эзотерик, объявлял время ''свойством свойств'', а представитель школы античного скептицизма Энесидем представлял время как функцию деятельности сознания. Две с лишним тысячи лет понадобится человечеству, чтобы экспериментально доказать эти простейшие истины. Неоплатоник Плотин вновь вернулся к озарениям ''Божественного Платона'', возгласив, что ''время есть жизнь души, пребывающей в переходном движении от одного жизненного проявления к другому''.

Но предсказанный мудрецами античный цикл развития философии закончился. Секст Эмпирик, явно пресытившись обилием изощренных концепций о природе времени, вообще отказал ему в праве на существование: ''Время – это ничто''.

''Блаженный'' Августин, ознаменовавший своим творчеством переход от античной философии к средневековой схоластике, буквально добил на излете традиционное архетипическое представление о времени. Цепь живительных превращений бытия разорвана, распятие и Воскрешение Христа объявлены исходной и абсолютной точкой истории, отныне время описывается линейно-поступательно. Ткать судьбу, вершить время, нести его тяжесть на своих плечах – человеку во всем этом отныне было отказано. Великая мистерия борьбы народов и рас объявлена завершенной, и все должно исчезнуть в горниле единого искупления. Поэтому и время теперь для всех объявлено единым и универсальным. Христианская высшая иерархия, будто государственная палата мер и весов, проводит всеобщую стандартизацию и унификацию времени: от сотворения мира до первого пришествия Христа и до второго. Инакомыслящих за покушение на новые эталоны ждут костры инквизиции.

Представители современных точных наук, а также некоторые любители эзотерической экзотики все чаще и чаще в наше декадентское время обращаются к трудам средневековых мистиков и алхимиков в поисках ''высших'' откровений.

Мы же в свою очередь должны подчеркнуть со всей ясностью, что для расовой теории, равно как и для проблемы изучения времени, это был совершенно пустой и бесполезный промежуток европейской истории. И причина здесь заключена совершенно объективная, ибо церковная теология до такой степени изуродовала догматикой инертное сознание средневекового человека, что понятие ''исторического процесса'' с большим опозданием появляется в европейской философии лишь на рубеже XVII_XVIII веков. Именно Исаак Ньютон, впервые осмыслив закон всемирного тяготения, сказал, что время является неотъемлемой частью пространства и представляет собой ''безграничное чувствилище Бога''.

Гердер первым ввел понятие причинности, Фихте развил весьма важные представления о детерминизме, а Гегель убедительно представил историю именно как процесс.

Иммануил Кант в своем блестящем сочинении ''Антропология'' уже во введении счел необходимым подчеркнуть: ''Понятие ''мировидения'' особенно применимо к познанию человека в его родовых признаках''.

Таким образом, Кант по сути первым в новейшее время под исторический процесс развития познания подвел расовую основу. Время различно для всех, и на эту мысль указывает его пассаж из ''Критики чистого разума'': ''Время не есть нечто такое, что существовало бы само по себе или было бы присуще вещам как объективное определение... Время следует считать действительным не как объект, а как способ представлять''. Наконец, Кант всегда говорил о ''субъективной реальности времени'' и подчеркивал, что ''изменяется не само время, а нечто, находящееся во времени''. Но что же находится во времени, как не различные человеческие расы, ''субъективно'' и каждая по-своему несущие его ''способ представления''.

За полторы сотни лет до первых открытий в области нейрохимии, нейрофизиологии, биофизики и теории информации он интуитивно понял, что в каждой биологической системе, к числу которых принадлежат и человеческие расы, время течет по-своему. Великий Кант героически отвоевал у полного средневекового забвения античный, в частности платоновский, идеал понятия времени?

Другой гений философии Анри Бергсон уже в конце XIX века со всей силой развил успех в данном направлении, ибо он также связывал время только с живой природой и отрицал его существование в неживой. В своей примечательной книге ''Время и свобода воли'' он свидетельствовал: ''Критика Чистого Разума покоится на постулате, что рассудок наш способен лишь к платонизированию, то есть к вливанию всякого возможного опыта в предсуществующие формы''. Легко понять, что ''предсуществующей формой'' в плане опыта является расовый архетип или ''родовой признак'', как его называл Кант. Именно поэтому понятно теперь, почему Платон утверждал, что знать – значит наполовину вспоминать. Вспоминать, опираясь на опыт своей расы.

В другой своей книге ''Длительность и одновременность'' Бергсон делает следующий характерный вывод в том же духе: ''Между временем и пространством существует только одно отличие: вдоль времени движется наше сознание''.

Но разные расы обладают разным сознанием, и это биохимический факт, который не сможет игнорировать ни один филантроп.

В контексте развития заявленной темы рассмотрим теперь взгляды французского философа и социолога рубежа XIX и ХХ веков Жана-Мари Гюйо, несправедливо, на наш взгляд, преданного забвению. Его новаторская книга ''Происхождение идеи времени'', написанная более ста лет назад, но актуальная и сегодня, при всей ясности и взвешенности повествования, тем не менее, и сейчас производит впечатление революционного, нонконформистского сочинения.

Гюйо, кроме всего прочего, был еще и высококлассным историком религии, что до сих пор придает всем его социальным и философским обобщениям глубину и оставляет впечатление непогрешимости расовой интуиции автора.

Свое сочинение он начал с анализа определения временных категорий в индоевропейских языках, которые ясно различают в глаголах настоящее, прошедшее и будущее, таким образом сам язык вовлекает нас в осмысление структуры времени и причинно-следственных связей. Закрепляя в нашем сознании тот или иной предмет, явление или образ, язык фиксирует их в строго определенной части времени, что само по себе указывает на эволюцию представлений о времени, ибо неразвитые языки способны указывать на движение и без его участия.

''Желая и действуя в направлении наших желаний, мы одновременно создаем и пространство, и время; мы живем, и мир или то, что мы называем этим именем, создается перед нашими глазами. Энергия воли в особенности производит устойчивость памяти''.

Далее Гюйо дает поистине потрясающий образ, как нельзя точнее отражающий возникновение архетипической расовой символики: ''Абстракция – это ложе времени, которое создается из его течения''. Он подчеркивает также, что с психологической точки зрения всякое воспоминание означает сознание чего-то такого, что человек уже не в силах изменить, хотя оно и является при этом его неотъемлемой частью. Так подчеркивается устойчивость расовой психики, которая, по мнению Гюйо, порождает специфическую оценку протяжения времени как ''результат внутренней оптики''. От филологического анализа эволюции идеи времени французский философ закономерно переходит к анализу эволюции биологической. Время – это результат борьбы за существование среди всех живых существ, ибо даже в нашей памяти ощущения и воспоминания непрестанно борются между собой, и выживают или более грубые и выносливые или эволюционно более приспособленные. В природе один вид всегда стремится подчинить другие, занимающие одну и ту же экологическую нишу. Точно так же в организационной структуре памяти одна черта вспоминаемого нами факта неизбежно стремится вытеснить и стереть другие, при этом время все сглаживает и идеализирует, выталкивая в жесткой конкурентной борьбе лишь самые живучие и глубокие черты вспоминаемого. Поэтому время антидемократично в своей принципиальной сути, ибо оно рождает в нас дух соревнования и конкуренции.

''Восприятие различий и сходства, первое условие идеи времени, имеет своим результатом понятие двойственности, а с помощью двойственности создается число. Идея числа первоначально есть ничто иное, как восприятие различий в сходствах''.

По нашему мнению, именно так в ходе естественной борьбы рас за существование и возникла впервые числовая магия, отражающая их генетический код. Астрономия Стоунхэнджа, пифагорейская числовая концепция, математическая мистика майя, наконец Каббала, номера ступеней и градусов масонов – все это точное и достоверное отражение генетического кода рас, создавших данные учения.

Время – это алгебра расы, которая заключена в ней на уровне генетической программы. ''Различия, сходство, число и степень или интенсивность; именно эти факторы лежат в основе идеи времени''.

В основе времени, как и в основе любой борьбы, лежит сознательный выбор активной позиции, поэтому Гюйо утверждает: ''Будущее есть то, к чему мы идем, а не то, что идет к нам''.

Время допускает работу с собой, когда, например, человек чувствует боль и реагирует на нее, чтобы удалить ее источник, то он уже начинает разрезать время на части. Не случайно в мировой статистике информация для оценки благосостояния народов берется по годам, предшествовавшим войнам, эпидемиям, революциям, глобальным катастрофам.

Время способно порождать и болезни сознания, причем даже целых народов, одной из них является ''ложная память''. ''Богоносность'', ''богоизбранность'', равно как ''богооставленность'' и склеротические потуги воспоминаний о ''грехопадении'' – наглядное тому подтверждение. Кстати, современные открытия в области нейрохимии и физиологической психологии доказали эти предположения. ''Синдром конца мира'', присущий многим ретивым предсказателям, мистикам и политикам, свидетельствует лишь о поражении теменных частей мозга и к подлинной эсхатологии не имеет никакого отношения.

В заключении своей замечательной книги Жан-Мари Гюйо делает вывод, который был подтвержден данными экспериментальной науки лишь десятилетия спустя:

''Все предыдущее приводит нас к заключению, что время есть не условие, а простой продукт сознания; время не входит в природу сознания, но является его результатом. Времени нет вне желаний и воспоминаний. По нашему мнению, время есть лишь одна из форм эволюции; вместо того, чтобы быть причиной последней, оно само из нее происходит. Действительно, время есть следствие перехода от однородного к разнородному; это дифференциация, вносимая во все. Жизнь и сознание предполагают разнообразие, а разнообразие порождает протяжение времени. Уничтожьте восприятие различий, и вы уничтожите время''.

Рассуждая в духе Гюйо и принимая во внимание достижения современных точных наук, мы можем сделать такой вывод, который по своей шокирующей простоте в его времена еще не был возможен.