Купец один в совсем недавни дни
Жил в городе французском Сен‑Дени.
Он был богат, и потому считали
Все умником его и почитали.
Жена его была собой красива,
Общительна и весела на диво.
А этакую женщину одеть
Дороже много, чем вздыхать и млеть
И нежно преклоняться перед ней;
Мелькнут, как тени на пустой стене,
Подарки, восхищенья, взгляды, вздохи,
А утром на столе одни лишь крохи:
И за веселье вечно платит муж;
Он кормит, одевает нас [119]к тому ж,
И хорошо, когда за честь считает
Нас ублажать; наряды покупает,
Устраивает пышные пиры, ‑
Когда ж он беден, иль от той игры
Устал порядком, или скуповат он
И почитает лишнею затратой
Нам на уборы денежки мотать, ‑
Тогда другой нас должен содержать
Иль в долг давать, что иногда опасно.
Купец был щедр, жена его прекрасна,
В их пышный дом толпой стекались гости
Равно как белой, так и черной кости.
И среди них – прошу к нему вниманья ‑
Монах бывал: когда – для назиданья,
Когда – и просто время провести.
Был от роду монах лет тридцати,
Собой красив, учен, неглуп, неробок;
Детьми они росли с купцом бок о бок
Да и родились в городе одном.
И вот в воспоминание о том
Монах купца считал как бы кузеном,
А тот был рад, в своем тщеславье тленном,
Иметь в родстве духовное лицо.
Он провожал монаха на крыльцо,
Встречал его, как дорогого брата,
И говорил, что все, чем сам богат он,
Мог почитать кузен как бы своим.
А братец Жан твердил, что деньги дым.
Он в дом подарки приносил им часто
И развлекал гостей порой ненастной
Рассказом, притчею у камелька.
Была ко всем щедра его рука.
Не забывал он наделить подарком
Не только друга иль жену, – кухарку,
Поденщика, любого из гостей
Не забывал он в щедрости своей.
И каждому, согласно гостя званью,
Свое преподносил он назиданье.
Как птицы наступления зари,
Его все ждали. Хватит говорить
О нем, пожалуй. Как‑то раз собрался
Купец тот в Брюгге, где намеревался
Товаров закупить, и, как обычно,
Слугу в Париж отправил, чтоб тот лично
Звал гостем в дом к нему кузена Жана.
Другие гости не были им званы:
С кузеном и с женой купец втроем
Хотел побыть пред длительным путем.
А брата Жана отпускал без страха
Аббат повсюду: был среди монахов
Всех осторожнее и всех хитрей
Наш братец Жан. Гроза монастырей,
Он собирал для ордена доходы
Иль выяснял причину недорода.
Он в Сен‑Дени приехал утром рано.
Встречали с радостью милорда Жана,
Любезного кузена и дружка.
Привез монах два полных бурдюка
(Один с мальвазией, другой с вернейским [120])
И дичи к ним, – монах был компанейский.
И на два дня пошел тут пир горой.
На третье утро, хмель стряхнувши свой,
Чем свет, весь в предвкушении дороги,
Купец затеял подводить итоги,
Подсчитывать доходы, и расход,
И барыши за весь минувший год.
Вот разложил он на большой конторке
Счета, и книги, и мешочков горки
С дукатами, с разменным серебром, ‑
И столько он скопил своим трудом,
Что, запершись, чтоб счету не мешали,
Он все считал, когда уже все встали,
А все была наличность неясна.
Брат Жан меж тем, поднявшись ото сна,
В пустом саду рассеянно бродил
И втихомолку утреню твердил.
Спустилась в сад хозяина супруга
И, повстречав учителя и друга,
С ним поздоровалась, речь завела.
Воспитанница‑девочка была
С ней вместе, но, ее послушна воле,
Немой игрушкою была, не боле.
«Кузен и друг, – она спросила Жана, ‑
Почто вам вздумалось вставать так рано?»
«Пяти часов достаточно для сна, ‑
Он отвечал, – и голова ясна.
Лишь немощью расслабленные люди
Или мужья, пусть их господь рассудит,
Как заяц, что залег в своей норе,
Валяются еще о той поре,
Когда высоко солнце поднялось.
Но что бледна ты, дочь моя? Пришлось
Тебе, как видно, ночью потрудиться,
Пред тем как утром с мужем распроститься.
И не спала ты и пяти часов?»
Сам засмеялся он от этих слов,
Побагровев от мысли озорной.
Она же покачала головой.
«Нет, нет, кузен, клянусь предвечным богом,
Мне спальня ныне кажется острогом,
И нет во Франции жены другой,
Которая б той тягостной игрой
С тоскою горшей ночью занималась.
Хоть никому я в том не признавалась,
Но не мила мне жизнь моя; не раз
С собой покончить я в слезах клялась
Иль убежать от страха пред расплатой,
Столь чувствую себя я виноватой».
Прислушавшись с великим интересом
К ее словам, он так сказал ей с весом:
«О дочь моя, храни тебя Христос,
Не помышляй отнюдь обитель слез
Покинуть ты, но не стыдись открыться;
Совет благой, быть может, пригодится.
О дочь моя, свою открой мне душу,
И тайны я до гроба не нарушу.
Я в том тебе Евангельем клянусь!»
«И вам, милорд, я в том же поручусь;
Пусть мне грозят жестокие мученья,
Не выдам слова я из поученья.
То сделаю не из родства по крови,
А лишь из преданности и любови».
Поклявшись так, они облобызались,
И языки у них поразвязались.
«Не место здесь, брат дорогой, не время
С плеч скидывать напастей тяжких бремя,
А то бы я вам много рассказала
О тех мучениях, что испытала
С тех пор, как замужем (хоть вам и брат
Злодей негодный, что на мне женат…)».
«Нет, дочь моя. Клянусь святым Мартином,
Не брат он мне, а лишь духовным сыном
Приходится, хоть братом называю.
А в доме вашем часто я бываю
Лишь ради вас, которую люблю,
Которую всечасно я хвалю.
Скорей поведайте мне ваше горе,
А то проснется муж и выйдет вскоре».
«Любимый мой, – она в ответ, – брат милый,
Таить в себе страданья нету силы.
Меня постиг, невинную, злой рок:
Мой муж ко мне небрежен и жесток.
Не по душе мне, позабыв обеты,
Супружеские выдавать секреты.
Но нет супруга скаредней его;
Во всем он видит только баловство.
О муже, знаю, надо бы с почтеньем
Мне говорить, но больше нет терпенья,
И вам, кузен, я не стыжусь сказать:
Постыла с мужем, холодна кровать.
Быть может, добр и честен он, бедняга,
Но вы же знаете, он просто скряга.
А от подруг слыхала я не раз ‑
Шесть качеств в муже дороги для нас:
Умен он должен быть в веденье дел,
Богат, и щедр, и смел в любой беде,
К жене доверчив и в постели страстен.
А мне господь послал одни напасти.
Вы знаете, вокруг все говорят:
Богат ваш муж, но мне на мой наряд
И сотни франков негде наскрести,
А если я, господь меня прости,
Не расплачусь на этой же неделе,
Меня ославит лавочник, бездельник.
Сказать о том супругу не могу.
Скорей простит он злейшему врагу,
Чем для меня порастрясет карман.
Ссудите же, любезный братец Жан,
Мне эту сотню, и, клянусь, должницей
Я щедрой буду, отплачу сторицей.
Коль обману, бог покарай мне лоно
И накажи суровей Ганелона». [121]
Монах в ответ: «Прекрасная миледи,
Хоть ваш кузен и не богат, а беден,
Но так жалеет он и любит вас,
Что лишь уедет муж, как он тотчас
Вам облегчит несносную заботу
И сотню франков даст вам за работу».
И тут монах ее проворно сгреб
И стал лобзать в уста, в глаза и лоб.
«Теперь, – сказал он, – с миром в дом грядите.
Обед скорей готовить прикажите.
Ведь полдень скоро на моих часах,
И я от голода совсем зачах».
«К столу накроют, братец, ровно к сроку».
И прочь взвилась вертлявою сорокой,
Чтобы стряпух своих поторопить
И братцу Жану мигом угодить.
Потом и к мужу в двери постучалась.
«Кто там?» – он ей, она же отозвалась:
«Да я, мой друг. Не будет ли поститься?
Давно пора в столовую спуститься,
Из печи завтрак поварами вынут,
И на столе все кушанья застынут.
Тебя корыстью дьявол обольстил.
Что ж, мало, что ли, денег накопил?
Крутить устали поварята вертел,
И нас извел ты всех до полусмерти.
Не стыдно ль? Голодом моришь ты гостя.
Скорей мешки свои и книги брось ты,
И, сотворив молитву, за столом
Мы день последний вместе проведем».
«Жена, – сказал купец, – тебе ль понять
Наш трудный промысел? Ведь торговать
Из десяти один едва сумеет
С господней помощью; и то созреет
К торговле дар лишь к пожилым летам.
Вот я иной раз дураку продам
И то, чего, по правде, не имею;
Доверие внушаю ротозею
И до могилы сохраняю тайну
О капитале, что скопил случайно
Иль промотал; когда же приключится
В делах рискованных мне оступиться, ‑
На поклонение к святым мощам
Отправлюсь я, чтобы на время там
От глаз злорадных скрыться в тишине.
Уловка та всю жизнь служила мне.
Быть постоянно надо начеку,
Чтобы не стать подобным дураку,
Который добрый случай упускает
Или в капкан, разиня, попадает.
Я рано утром завтра отправляюсь
Во Фландрию, откуда постараюсь
Скорей вернуться. И до этих пор
Тебе вручаю дом мой, лавку, двор.
Их бережно храни и будь любезной
Со всеми; если ж человек полезный,
То привечай особенно его.
И если не впадешь ты в мотовство,
Не заживешь одна широко слишком,
То мной оставленного хватит с лишком;
Нарядов, пищи, денег на расход
И матерьяла для любых работ».
И с этим дверь каморки запирает.
Тем временем столы уж накрывают.
Молитву быстро за столом творят,
Обед нести скорей на стол велят,
И накормил купец монаха знатно,
И время провели они приятно.
К концу обеда вечер подошел.
Тут в сторону монах купца отвел
И молвил другу: «Значит, завтра в путь?
Не забывай в дороге помянуть
С молитвою святого Августина,
И здравы будут люди и скотина.
Будь осторожен, тать повсюду рыщет,
Будь осмотрителен в питье и пище,
Особенно при этакой жаре.
А коль с тобою приключится грех,
Ты знай, что здесь мы за тебя молиться
С кумою будем. Что ж, пора проститься.
Мне кажется, не надо тратить слов:
Да сохранит тебя святой покров.
А если нужно что, – и днем и ночью,
Всем рвением своим и всею мочью
Готов тебя во всем я замещать,
Добро твое всемерно защищать.
Но окажи и ты, кузен, услугу,
Как названому брату и как другу.
Ссуди мне сотню франков, – приобресть
Скотину некую; тут случай есть
Мне сторговать ее куда как сходно,
И если будет господу угодно
И торг свершу, то будет и твоей
Скотина та, со всей казной моей.
И денежки не задержу ни дня я,
Ведь сотня франков! Невидаль какая!
Все дело в том, чтоб их тотчас сыскать,
Товар в чужие руки не отдать.
Но только никому о том ни слова ‑
Не упустить бы случая такого.
Итак, прощай, кузен, за все mersi, [122]
А деньги незаметно принеси».
Купец достойный отвечал с охотой;
«Брат дорогой! Что приобрел работой
Иль сметкой я, ты все считай своим,
Ведь ты мне друг и давний побратим.
Не токмо что ничтожную услугу,
Которой просишь, – рад отдать я другу
Товар свой, золото – все, что захочешь.
Но знаешь, друг, когда весь день хлопочешь
Ты о делах, немудрено забыть
О дружеских услугах. Заплатить
Тот долг ничтожный сам уже ты вспомни
И золотом верни иль серебром мне.
Они в торговле нашей словно плуг;
Коль им пропашешь – станет полем луг
И золотой пшеницы принесет,
Ведь золото, – оно кредит дает».
И тотчас сотню франков он достал,
Чтоб передать монаху, и не знал
О займе том никто; так продолжали
Они беседу и попировали
До самой ночи. В полночь брата Жана
Все проводили. А поутру рано
В далекий путь отправился купец.
С ним рядом ехал дюжий молодец,
Его приказчик. В Брюгге добрались
Они в свой срок и рьяно занялись
Различными торговыми делами,
Покупками, продажами, счетами
И пересчетами своих долгов:
Нет времени у них для лишних слов ‑
Не то чтоб выпить иль повеселиться.
Но в Сен‑Дени хочу я воротиться.
А там, едва настало воскресенье,
Молебствует о здравье и спасенье
Душ путешествующих братец Жан.
И, как всегда, кузен к обеду зван.
Подбрил монах тонзуру и бородку.
Он пробует вино и тянет водку.
И в доме все монаху очень рады.
Хозяйка – ей мерещились наряды ‑
От щедрости его пришла в восторг.
Ну, словом, был свершен меж ними торг:
Что, мол, за сотню франков покачает
Монаха до утра, и не узнает
О том никто. Ударив по рукам
(Жена была ученей многих дам),
Свой уговор они осуществили:
Друг друга оба до утра будили.
Позавтракав и всех благословив,
Монах уехал, весел и учтив.
Ни в ком не заронило подозренья
Обычное кузена посещенье:
Сегодня здесь ночует, завтра там.
Но братец Жан пока не нужен нам.
И вскорости, лишь брюггский торг закрылся,
Купец домой с товаром воротился,
Попировал с женой денек‑другой
И снова собрался. Вишь, дорогой
Товар ему попался. Тысяч двадцать
Набрал он в долг, так надо отдуваться,
Купцам ломбардским денежки платить.
Вот и поехал денег он добыть
В Париж к родне столичной и друзьям,
А заодно пройтись по должникам.
И первым долгом он зашел к кузену, ‑
Не за деньгами, нет. В какую цену
Приятность дружбы с Жаном оценить?
Пришел он запросто его склонить
К пирушке братской, чтобы за стаканом
Всласть поболтать с дружком своим румяным,
Спросить, как он живет, и рассказать,
Как сам умеет ловко торговать
И брать взаймы не сотнями, а сразу
Держать на риск десяток тысяч мазу.
И как теперь, лишь денег бы достать,
А он сумеет куш большой сорвать.
Брат Жан ему: «Я радуюсь, мой милый,
Что в сей юдоли не напрасно силы
Свои расходуешь. Будь я богат,
Тебя ссудить всегда я был бы рад;
Ввек не забуду я, клянусь обедней,
Как ты помог по‑братски мне намедни.
Твою услугу так я оценил,
Что вскоре долг свой братский уплатил
Твоей жене, почтенной и прелестной;
И все монетой самой полновесной
И в доказательство, что было это,
Могу назвать известные приметы…
Но, знаешь, друг, я вечером едва ли
Свободен буду, нынче вызывали
Меня к аббату. Надо ехать с ним.
И как ни хочется побыть с моим
Названым братом, надо послушанье
Нести покорно. Словом, до свиданья.
Жене своей ты передай привет,
И здравы будьте оба много лет.
А я спешу, весь мой багаж уложен».
Был осмотрителен и осторожен
Купец почтенный. Он имел кредит,
И скоро был мешок его набит
Дублонами; ломбардцам отдал долг он,
Запасся на остаток денег шелком
И тотчас же отправился домой,
Чтоб поделиться радостью с женой.
Ведь выходило, по его расчетам,
Что заработал он дорожным потом
И хитростью тысчонку с лишним франков.
Тем временем жена, встав спозаранку,
Его до ночи у ворот ждала
И с радостью в объятья приняла.
И во всю ночь они не засыпали
И отдыха друг другу не давали.
А поутру, забыв про все заботы,
Проснулся он и снова поработал,
Уж не боясь, что тем ее разбудит.
Она взмолилась: «Ну довольно! Будет!»
И все тянулась муженька обнять.
Но тут ему взбрело на ум сказать:
«А знаешь ли, жена, ведь я обижен
(Нет, нет, подвинься‑ка сюда поближе).
Обижен тем, что ты мне не сказала,
Что без меня тут деньги получала.
С кузеном ты могла меня поссорить.
Его спросить я мог бы в разговоре
О сотне той, что он тебе отдал,
И в знак того залог какой‑то взял.
И недоволен братец Жан был крайне,
Когда при нем я говорил о займе ‑
Нет, не о сотне, не о тех деньгах,
А о своих коммерческих делах.
Так знаешь ли, дружок, уговоримся,
Когда мы впредь надолго разлучимся,
При возвращенье, чур, мне говорить,
Кто долг вернул, а то меня корить
Не стали бы, что дважды я стараюсь
Свой долг взимать. Пойми, что обижаюсь
Я на забывчивость твою, не боле,
А так, ты знаешь, я тобой доволен».
Жена купца ни капли не смутилась
И на монаха рьяно напустилась: «Ах, гадкий лгун!
Ах, выдумщик негодный,
Хоть говоришь, что он кузен мой сводный,
Он про какие там приметы врал? Ну да!
Он деньги, точно, мне давал,
И что‑то хрюкало монашье рыло.
Я полагала, то подарок было.
Ведь он всегда был гостем в нашем доме,
А всякий гость, когда он вежлив, скромен,
Чтобы хозяина не обделить,
Его жену стремится одарить.
И раз уже зашла об этом речь,
Вы честь мою обязаны беречь.
Есть должники намного своенравней,
Я ж долг супружеский плачу исправно.
А задолжаю – так поставьте в счет,
И заплачу сторицей в свой черед.
На деньги те я платьев заказала;
Купить их вам, конечно, подобало.
За скупость вас могла бы я бранить,
Меж тем меня вы смеете корить.
Тебе платить хочу я лишь в постели.
Ты только вспомни о покорном теле, ‑
Едва ль иной ты предпочтешь залог.
Ну, обними ж покрепче, муженек!»
Купец, увидев, что пропали франки,
Не затевал напрасной перебранки.
«Ну, что ж, жена, – промолвил кисло он.
На этот раз прощаю свой урон,
Но впредь веди себя ты осторожно,
А то и разориться этак можно».
Вот и конец. Хозяин, жребий кинь,
Кому теперь рассказывать. Аминь.
