Часть 1. Гайки, шестеренки 8 страница

— В любом случае, я иду с тобой.

От злости у меня даже потемнело в глазах. Подскочив к Алану, я прошипела:

— Ты думаешь, после прошлого раза я снова возьму тебя с собой? Если ты не заметил, меня есть кому сопровождать.

— Я тоже буду тебя сопровождать. Обещаю, — он улыбнулся, — я больше ничего не сделаю, чтобы тебя подставить. Я просто буду ходить за вами. Но мне очень хочется прогуляться.

Скай посмотрел на меня и подмигнул:

— Хватит вредничать, принцесса. От компании ещё никому хуже не было.

Я вздохнула:

— Ты просто ещё не знаешь, что это за компания.

Я прекрасно помнила, что несколько дней назад Алан, игнорируя мои запреты, зачем-то пошёл в город один. И то, что его не схватили полицейские или кто-нибудь похуже, было чудом. Больше я так рисковать не хотела. Но и запереть неугомонного изобретателя в вагоне я не могла. Пока не могла. И как бы я ни хотела провести это время наедине со Скаем, у меня оставался лишь один вариант…

— Ладно, — я вздохнула. — Пойдём. Только предупреждаю, если ты что-нибудь брякнешь или кому-нибудь попадёшься, или…

С гиканьем он нахлобучил свою помятую шляпу прямо поверх очков:

— Идём! — и первым пошёл вдоль железнодорожной колеи.

 

Инспектор

[Городской морг №2. 11:12]

— Что ты стоишь, Карл? — Рихард тяжело вздохнул и сделал приглашающий жест. — Заходи…

В морге было холодно, и слова вырвались изо рта облачком пара. Ларкрайт непроизвольно скривился: он прекрасно знал, что именно увидит. По крайней мере, догадывался. И всё же дошёл до комиссара и нерешительно остановился рядом.

Карл никогда не боялся мёртвых, а за годы своей работы даже привык к ним — слишком часто приходилось смотреть на трупы. Но вида мёртвых детей он не переносил. Просто не мог. Это было таким же противоестественным, как действующие в стране «антикрысиные» декреты. А особенно противоестественным для Ларкрайта было видеть незашитые разрезы на бледных телах — в тех местах, где находились внутренние органы. Раньше находились.

И тем не менее, всё то время, что патологоанатом водил их от ящика к ящику, показывая и объясняя, инспектор держался. Это нужно было для протокола, ведь дело о таинственных убийствах крысят повесили именно на их управление, что было вполне ожидаемо. И оставить наедине с трупами Рихарда инспектор не мог: он знал, что комиссар тоже боится… Боится увидеть в одном из ящиков кого-то знакомого…

Где сейчас была его дочь? Часто ли он думал об этом? Ларкрайт не знал. Но неосознанно внимательно смотрел на лицо Ланна и держался к нему поближе.

А патологоанатом, давно привыкший к своей работе, монотонно бубнил, переходя от одного детского тела к другому:

— Вырезаны обе почки и селезёнка…. Вырезана почка и печень… вырезано…

Так, будто такое случалось каждый день. Карлу хотелось зажать уши.

— О, а вот это интересный случай… вырезано сердце.

Инспектор взглянул на девочку-подростка, чем-то похожую на Вэрди. К счастью, это всё же была не она, но от одного вида застывшего лица Ларкрайта затошнило. Комиссар Ланн наклонился над телом и начал рассматривать разрезы. Некоторое время он делал это молча, но как только патологоанатом отошёл, прошептал Карлу:

— Это его рука. Я узнаю то, как сделан надрез. Гляди, Карл.

Перебарывая себя, инспектор оглядел незарубцевавшиеся края кожного покрова и выдохнул:

— Откуда вы знаете?

— Он делал операцию моей дочери. Вырезал аппендицит.

Произнеся это, Рихард отошёл. Карл ещё раз посмотрел на девочку и поспешно отвернулся.

Мёртвые тела крысят начали находить ещё полторы недели назад — вскоре после погрома на базе Речных. В большинстве своём трупы были сброшены в реку, но некоторые обнаруживались в подвалах — хорошо сохранившиеся в холоде, но уже частично поглоданные бездомными кошками и собаками. В газетах говорили о маньяке, той же версии придерживалось и непосредственное начальство Ланна. И только они двое знали: да, маньяк есть, но… сумасшедший ли он? Едва ли.

Комиссар уже говорил с патологоанатомом. И судя по недовольному лицу Рихарда, ни к чему хорошему двое мужчин не пришли.

— Я не могу сказать вам того, чего не знаю. Да, это был хирургический нож, и, вероятнее всего, все операции делали профессионалы. Один ли это был человек? Не знаю.

— Края всех ран одинаковы, неужели вы не видите?

Выцветшие глаза патологоанатома блеснули за стёклами очков:

— Вижу, герр Ланн. Но если вдруг вы не знаете, врачей, в общем-то, учат оперировать по одинаковой методике. Так же, как вас, полицейских, учат стрелять.

Карл прекрасно знал, каких трудов Рихарду стоило взять себя в руки. И всё же тот справился и негромко ответил:

— Что ж, благодарю. Если что-либо узнаете, обязательно свяжитесь со мной. Пойдём, Карл.

Ларкрайт был рад отойти от последнего холодильного ящика, где лежала девочка, похожая на Вэрди Варденгу. Только с вырезанным сердцем…

В небе сгущались серые тучи, мелкий колючий снег падал на мостовые и кружился в воздухе. К городу подступала зима, и это чувствовалось очень остро. Она пришла поздно и поторопилась занять свои привычные территории — чтобы все забыли об её опоздании.

На улице Рихард закурил, а Карл, совершенно обессиленный, опустился на корточки возле стены и прикрыл глаза. Он сейчас ненавидел себя за эту слабость, свинцом разливающуюся по телу. К слабости добавлялось и чувство вины — за то, что они не спасли детей. А мысль, что едва ли на этом эксперименты Леонгарда закончатся, мучила его больше всего.

— Не раскисай, — резкий голос выдернул Карла из размышлений. — Не дама.

Инспектор посмотрел на Ланна — тот стоял напротив и выдыхал через нос едкий сигаретный дым. Ларкрайт отвёл глаза. Он знал, что выглядит сейчас довольно жалко, так, как не должен позволять себе выглядеть помощник главного комиссара Городского Надзорного Управления. Вообще не должен позволять себе человек, который хочет работать с Рихардом. Рихард ненавидит слабых.

— Да, комиссар, — глухо отозвался он. — Я в порядке. Что мы будем делать?

Ланн молчал, продолжая внимательно его рассматривать. Как будто прикидывая — сломается или нет. Карл всегда чувствовал себя неуютно, но ответ у него был один: не сломается. Только бы снова выпрямиться. И неожиданно Рихард протянул ему свою широкую ладонь:

— Вставай, нужно ехать. Там разберёмся.

Инспектор робко взялся за руку комиссара, и тут же его рывком подняли с земли. Он слегка покачнулся, и Ланн удержал его за плечи — в нос ударил привычный запах сигарет и алкоголя.

— Пошли.

Когда они уже ехали в машине к Управлению, Ларкрайт спросил:

— Может, всё-таки рассказать об этом Вильгельму Байерсу?

Рихард, не отрывая взгляда от дороги, покачал головой:

— Он не сможет арестовать Леонгарда. Слишком к нему расположены в правительстве.

— Свайтенбах? — уточнил Карл и увидел, как Ланн помрачнел ещё больше:

— И Свайтенбах тоже. И если ты спросишь ещё раз, что мы собираемся делать, то у меня только один ответ — ловить на живца.

Карл в недоумении посмотрел на него и потёр лоб:

— Слишком…

— Рискованно? — Ланн вздохнул. — Да, знаю. А теперь учти ещё кое-что. Даже если нам удастся поймать Котов, даже если они попытаются свалить всё на Леонгарда, поверь мне, он легко открестится от их слов. Сделает вид, что даже их не знает. Не думаю, что он заключил с ними какой-нибудь трудовой договор или что-то в таком духе… — нервная усмешка искривила губы.

— Я… — Ларкрайт замялся, — не хочу, чтобы пострадал ещё кто-то.

Рихард по-прежнему не поворачивал головы, а вопрос был задан сквозь зубы:

— Что тебе эти дети, Карл?

— Вы ещё скажите — одним больше, одним меньше. Перестаньте, комиссар. Я ведь знаю, что вы…

Тут он осёкся, понимая, что позволил себе лишнее. Ланн медленно повернулся к нему, смерил взглядом и снова стал смотреть на дорогу:

— Договаривай.

Ларкрайт упрямо сжал кулаки и тихо продолжил:

— Что они вам не безразличны и вам их жаль.

Он ожидал чего угодно, вплоть до удара. Рихард не любил откровенных разговоров, и Ларкрайт прекрасно это знал. Но комиссар просто опустил голову и сказал:

— Иногда мне жаль, что ты мой помощник. Ты слишком хорошо видишь, несмотря на свои... — резким жестом он стянул с носа инспектора очки, — стекляшки.

Карл помолчал немного, потом глухо произнёс:

— Они хорошие. Умные. И озлоблены лишь потому, что иначе они бы не выжили.

— Я знаю. Я переловил их за четырнадцать лет больше, чем обычных воров. Но вот… — и снова взгляд на секунду обжёг Ларкрайта: — откуда знаешь ты? Так славно с ними ладишь?

Инспектор почувствовал, как сердце пропустило удар. Если только Рихард узнает, что Вэрди была у него в доме… Ему не жить. Сглотнув, Карл ответил:

— Пока я был журналистом, я…

— Понятно.

По тону Ларкрайт понял, что тему лучше оставить. И, подтверждая это, комиссар произнёс:

— Он не остановится. Ему понадобятся новые… — губы опять скривились, — образцы. Я знаю лишь несколько «логов» и думал о том, чтобы выставить там охрану. Правда, как выставить посты, не посвящая людей в то, что именно они должны защищать…

— Почему не посвящать?

— Потому, — хмыкнул Ланн, — что далеко не все считают как ты… — помедлив немного, он добавил: — и как я. Если ты забыл, троих наших эти дети убили. Думаешь, много будет желающих? И наверняка найдётся кто-то, кто напишет Свайтенбаху записку вполне определённого содержания. А после этой записки нас вышвырнут из полиции. В лучшем случае — живыми. Скажи, кому из нашего Управления ты доверяешь?

Ему некого было назвать. Он молчал.

— Именно. — Ланн припарковал автомобиль и бросил взгляд на здание. — Поэтому мы замолчим, как только переступим порог кабинета.

Он вышел на улицу, и Карл последовал за ним. Настроение у инспектора было ужасное — после такого плана, а вернее, его отсутствия, оно не улучшилось. Тревога за Вэрди возрастала с каждым днём, и сейчас он уже жалел о том, что не привязал к руке девочки свой собственный мобильный, чтобы иметь возможность хотя бы иногда ей звонить.

Об этом он и думал, когда Ланн неожиданно придержал его и, сделав шаг, подмигнул:

— Ладно, выше нос. Можешь не сомневаться, что если я что-то пообещал Гертруде, я это сделаю. Вперёд.

 

Летчик

[Старый Город. 13:29]

Вэрди махнула мне рукой и указала на маленькую выкрашенную в белый цвет дверь с надписью «Обмен валюты».

— Хватит пялиться.

Я действительно не мог перестать рассматривать окружающее пространство, и не без восхищения. Принцесса сказала мне название города и ещё сказала, что когда-то он был очень красивым. Об этом действительно многое напоминало: и причудливый рисунок брусчатки на мостовой, и обшарпанные, но по-прежнему притягивающие взгляд колонны, и статуи на фасадах домов, и изгибы улиц. Город казался древним, и чтобы окончательно в этом убедиться, достаточно было хотя бы мельком взглянуть на огромный собор, возвышавшийся в центре и видимый издалека.

«Обменник» ютился в стареньком здании через четыре улицы от собора. Место было странно тихим для центра, но пока мы шли, я понял, что здесь почти везде так — людей мало, и большая часть из них даже не открывает окон. Угнетающее место, более чем просто угнетающее.

Алан понуро брёл чуть впереди меня. Услышав голос Вэрди, он бросил:

— Я подожду здесь. Там внутри не повернёшься.

Принцесса тут же нахмурила брови:

— Только попробуй отойти куда-нибудь. И немедленно надень перчатки, не хватало ещё, чтобы кто-нибудь увидел татуировку!

Мальчик упрямо насупился и просто спрятал руку в карман. Вэрди подступила к нему ближе:

— Ал, ты меня слышал?

— Никто не увидит, — буркнул он, прислоняясь к стене. — Лучше давайте быстрее, холодно.

Я почти услышал, как Вэрди заскрипела от злости зубами, и поспешно положил руку ей на плечо:

— Он в чём-то прав, принцесса, шевелись.

Прошипев: «Не называй меня так!», она потянула на себя дверь.

Внутри действительно оказалось тесно — примерно как в вагонном тамбуре. Единственное, что я здесь увидел, — застеклённое окошко в стене. Вэрди подтолкнула меня вперёд, и, вынув деньги, я подошёл. Пожилой сонный мужчина, сидевший по ту сторону, поднял на меня слезящиеся глаза:

— Могу я вам помочь, герр?

— Да, я хочу обменять деньги, — сказал я, положив в маленькое углубление пачку.

Мужчина смерил её взглядом — брови на секунду удивлённо приподнялись. Я ждал каких-нибудь вопросов, но, подумав секунд десять, мужчина безэмоциональным голосом попросил:

— Ваш паспорт, пожалуйста.

Я замер. Я даже не подумал заранее о том, какой паспорт давать. Поколебавшись немного, протянул американский. Когда мужчина открыл его, брови приподнялись ещё выше. Пролистав паспорт, он начал что-то сосредоточенно записывать в гудящий компьютер. Машина пикнула, и он прищурился, точно сверяясь с чем-то. Начиная нервничать, я спросил:

— Что вы делаете? Что-то не так?

На этот раз обращённый на меня взгляд был прохладным и как будто оценивающим:

— Вы не знали, герр Старк? Каждого приезжего мы заносим в нашу базу. Это простая, но обязательная формальность.

Вэрди толкнула меня в бок, и я поспешно улыбнулся:

— Да, я забыл об этом. Конечно, пожалуйста. Ваша машина сказала, что я шпион?

Мужчина рассмеялся:

— Нет, она не может мне ничего сказать. Подождите минутку.

Выдвинув какой-то ящик, он начал отсчитывать деньги. Я покосился на Вэрди — она стояла так, чтобы особенно не бросаться в глаза, и пониже надвинула шляпку.

Пока мы выходили, я чувствовал его взгляд. Брр…. Неприятный тип, хорошо, что он не полицейский. Иначе у нас могли быть крупные проблемы. Следующую пачку денег нужно будет менять очень осторожно.

— Ты дурак, — заявила Вэрди, как только мы оказались на улице. — Зачем дал ему американский паспорт? У тебя же был наш!

— Если бы я дал наш, возникли бы вопросы, откуда у меня столько иностранных денег, учитывая, что в обороте их нет, а выезжать за границу вам нельзя, — парировал я.

И сам удивился, с какой уверенностью произнёс это. Вэрди тоже взглянула удивлённо:

— Так говоришь, будто сто раз уже был за границей с иностранными деньгами.

Я пожал плечами:

— Может быть. Не помню.

Принцесса фыркнула и протянула руку ладонью вверх:

— Ладно, давай.

Я усмехнулся, останавливаясь:

— А что мне за это будет?

— Я не свяжу тебя и не ограблю. Давай.

Вздохнув, я отдал ей половину пачки, и она тут же спрятала её в карман, довольно улыбаясь:

— Заметь, ты сам мне это предложил.

— Конечно, ты же моя жена по нашей «легенде», — хмыкнул я.

Сморщив нос, она пнула бутылочный осколок.

— Знаешь, я очень жалею об этом.

Маленькая разбойница. Я усмехнулся и начал оглядываться в поисках…

— А где Алан?

Раздавшийся из-за угла вопль и сопровождавшее его рычание мотора заставило нас обоих подпрыгнуть и броситься вперёд. Вэрди сильно побледнела… и почему-то мне показалось, что она прекрасно знает, кого, кроме Ала, мы увидим за углом. А вот для меня огромный автомобиль на красных колёсах оказался полной неожиданностью. Как и вёрткая одноглазая девушка с хлыстом, тянущая упирающегося Алана за локоть. Теперь я вспомнил, что Принцесса говорила о Котах… Передо мной была сама Джина Кац.

— Эй ты! — рявкнул я, подступая к ней. — А ну отпустила его!

Рука рефлекторно потянулась в карман… но там не было ничего, кроме денег. Черт… видимо, раньше я носил какое-то оружие. И сейчас оно очень бы мне пригодилось.

Девушка замешкалась лишь на секунду, но этого было достаточно, чтобы Алан вырвался и бросился ко мне. Оба — и он, и Вэрди, — сейчас стояли за моей спиной, и, даже не оборачиваясь, я ощущал их страх. А Джина Кац внимательно смотрела на меня своим единственным глазом — смотрела зло, холодно и явно оценивающе. Наверняка от неё не укрылся тот жест, после которого я ощутил в кармане очень неприятную и такую несвоевременную пустоту. И, сделав верные выводы, она усмехнулась:

— Лучше отойди.

— Ты хочешь, чтоб я ещё что-нибудь сделал? — я вежливо приподнял бровь. — Почистил твои туфли?

Принцесса шумно выдохнула за спиной и сжала пальцами край моей куртки. Я, не двигаясь и не отводя взгляда, продолжил:

— На каком основании ты нападаешь на моего сына?

Теперь выдохнул Алан — удивлённо. Я усмехнулся, видя, что привёл в замешательство и Кошку. Но оно длилось недолго: рука взметнулась, и хлыст сухо щёлкнул в сантиметре от моего уха. Когда я не шевельнулся, на ее лице отразилась явная досада, а потом изумление. Но всё же девушка продолжила:

— После следующего удара станешь слепым на один глаз, можешь выбрать, на какой. Это не твои дети, это крысы. Отойди от них.

Не поворачивая головы, я окинул окружающее пространство взглядом. Ни одного человека… чёрт возьми. А пару секунд назад захлопнулось последнее окно в доме напротив. И я, чуть шире раскинув руки и посмотрев на девушку исподлобья, упрямо возразил:

— Мои.

— Тогда пусть снимут перчатки, — дёрнула плечом нападающая.

— Ты не «бык», чтобы приказывать, что нам делать, — огрызнулась из-за моей спины Вэрди.

Щурясь, Кошка сделала шаг в нашу сторону:

— А я тебя, кажется, видела с этим щенком из Управления. На этот раз он тебя не защитит, а у твоего нового дружка даже оружия нет.

Она не спешила — упивалась своим превосходством. А я понимал, что, в общем-то, у нас нет особого выбора. Может быть, если я попытаюсь драться, Вэрди и Алан успеют убежать, но если я правильно помню, что Вэрди говорила мне про Котов, то…

— Леон, мне надоело!— Джина Кац оглянулась на автомобиль. — Проломи ему череп.

Рослый парень в кожаной куртке выпрыгнул из салона, но тут же замер, глядя куда-то за мою спину. И его сестра тоже замерла. Я боялся обернуться — что-то подсказывало, что это мог быть простой отвлекающий ход, чтобы снести мне голову. И я лишь сжимал кулаки, напряженно выдыхая через нос и готовясь броситься на первого из Котов, кто сделает хотя бы одно движение в нашу сторону. Но тут тишину разрубил новый голос:

— Именем закона я приказываю фройляйн и герру Кац отойти. Иначе стреляю без предупреждения.

Говоривший медленно поравнялся со мной, и я услышал принцессин возглас удивления. Похоже, она знала этого человека. А я смотрел на стянутые в низкий хвост светлые волосы, лицо со слегка заострёнными чертами и деловой костюм, так не подходящий к угрожающей уверенности, с которой незнакомец держал в каждой руке по пистолету. Окидывая мужчину взглядом, я невольно обратил внимание на странность — левая манжета рубашки была испачкана в крови, такое же пятно было и внизу правой брючины. Но я забыл об этом, как только незнакомец снова заговорил, не переставая целиться:

— А сейчас вы садитесь в машину и уезжаете.

Неужели испугается?

Она смотрела всё так же злобно, но на этот раз злоба была другая — не торжествующая, а бессильная. Я не совсем понимал, что заставило Котов остановиться. Почти наверняка странный парень с хвостом не смог бы застрелить их одновременно, да и комплекцией он уступал Леону. Но… они стояли неподвижно. И, будь они действительно котами, я наверняка увидел бы, как они шипят и выгибают спины — словно на них скалился большой белый волкодав. Они боялись, и вывод напрашивался сам собой: незнакомец был какой-нибудь важной шишкой — либо преступником, либо политиком. И вскоре моя догадка подтвердилась:

— Как скажешь, — процедила сквозь зубы Джина. — Я с тобой ещё за это поквитаюсь, если за меня это не сделают твои же приятели из Кабинета. Пойдём, Леон!

Развернувшись, они направились к автомобилю. Незнакомец не опустил пистолетов, пока за Котами не захлопнулась дверца. Мотор заревел; сорвавшись с места и сделав вираж, автомобиль исчез в широком переулке. Только тогда мужчина убрал оружие в кобуры, довольно нелепо смотрящиеся с деловым костюмом. А потом я услышал тихое чириканье, и вдруг из нагрудного кармана пиджака высунулся попугай.

— Что за… — начал было я. И вдруг почувствовал приступ разрывающей головной боли.

Иногда они случались со мной, и я не понимал, почему. Карвен, девочка, с которой дружила Принцесса, предположила, что причиной были мои воспоминания. Я не знал, может ли голова при амнезии болеть, если что-то или кто-то из прошлого оказывается рядом. Но кое-что я сейчас понимал вполне отчётливо: странного парня и его птицу я когда-то знал.

И оказался прав.

— Дети, с вами всё в поря… — он обернулся к нам и осёкся.

Взгляд моментально переметнулся с выглядывающих из-за моей спины Вэрди и Алана на меня. Кажется, незнакомец побледнел ещё сильнее. В несколько быстрых шагов он оказался рядом:

— Ник, это ты? Какого чёрта ты здесь делаешь?

Я молчал. Прежде чем ответить, пытался прочесть, что отражается на ухоженном лице. Кажется, радость и одновременно удивление. Но это было не всё, где-то глубоко-глубоко в светлых внимательных глазах таилось подозрение. Сглотнув, я медленно ответил:

— Извините, но… я вас не помню.

Белёсые брови удивлённо приподнялись:

— Ник, что с тобой? Это же я, Вилл! Вильгельм Байерс. Правительственная школа, до того, как твоя мать увезла тебя в Штаты!

Головная боль усилилась, я покачнулся и тут же почувствовал, как Вэрди поддержала меня, крепко вцепившись в мой локоть. Вскинув глаза на Байерса, она довольно резко заявила:

— Он головой ударился, отстаньте от него!

— Это правда, Ник?

И снова я почувствовал себя под прицелом: Байерс не сводил с меня взгляда. На этот раз я видел только искреннее беспокойство. Очень медленно я протянул ему руку и кивнул:

— Да. Но всё равно спасибо, что помогли.

Узловатые сухие пальцы порывисто сжали мою ладонь, и я улыбнулся:

— Надеюсь, я вас вспомню. Но, наверно, нам лучше будет сейчас уйти.

— Да, вот именно, у нас есть дела! — вмешалась Вэрди.

На лице девочки я видел явное недовольство. На улыбку Байерса она ответила взглядом исподлобья и дернула меня за руку:

— Пошли, Скай.

— Скай? — медленно повторил Вильгельм, гладя большим пальцем своего попугая. — Какое у тебя интересное новое имя, Ник. Но может, тебе стоит обратиться в больницу и попытаться восстановить память?

— Я не помню, как оказался в этой стране, — глухо ответил я. — И не уверен, что хочу, чтобы слишком много людей знало, что я здесь.

— Здраво, — Байерс нахмурился, будто задумавшись о чём-то. — Но что ты собираешься делать дальше?

— Пока я собираюсь проводить Принцессу в магазин, — пожал плечами я.

И неожиданно увидел улыбку:

— Хорошо, что ты их защищаешь, Ник… Скай. Пойдёмте, я вас подвезу.

Вэрди открыла рот, явно собираясь отказаться, но я поспешно кивнул:

— Спасибо. До ближайшего большого магазина, если вам…

— Тебе.

— … тебе не трудно.

Принцесса одарила меня очень сердитым взглядом, и Вильгельм Байерс явно заметил его. Снова улыбнулся и сказал:

— Не бойтесь. Я не разделяю взглядов большинства. И не буду надоедать вам своим присутствием слишком долго, только подвезу.

— Спасибо, — буркнула девочка, но её тут же перебил Алан:

— Вау!

Он смотрел на вылезшего из кармана Байерса попугая, точнее, на его странное механическое крыло. Мужчина осторожно взял птицу в ладони и первым направился к машине.

Когда мы все сели в белый «Фольксваген» — я вперёд, а Вэрди и Ал назад, — Вильгельм выпустил попугая, и тот тут же примостился изобретателю на плечо. Мальчик начал с восторгом рассматривать маленькие шестерёнки и металлические пластины, составлявшие каркас крыла. Вэрди, скрестив на груди руки, отвернулась к окну.

Байерс завёл мотор, и, едва мы тронулись, повернулся ко мне:

— Ты совсем ничего не помнишь? Как мы прогуливали занятия, как ты помогал мне сдать нормативы по стрельбе?

Я ненадолго задумался, потом мотнул головой:

— Я даже не помню, умел ли стрелять.

Он прищурился, глядя на дорогу. Вид у него был расстроенный. Помедлив, я заговорил сам:

— Я не знаю, поможет ли это, но… может, ты расскажешь мне… хм… историю моей жизни? Откуда я тебя знаю?..

Байерс глубоко задумался. Я понял, что он пытается решить, с чего начать. Наверно... я тоже встал бы в тупик, если бы человек, потерявший память, попросил пересказать его жизнь. И всё же он заговорил:

— Год 197*, специализированная школа, курируемая правительством. Твоя мать была дипломатом, мои родители — разведчиками. Мы проучились вместе до семнадцати лет, на седьмом курсе попали на стажировку в разведуправление.

— Значит, я был шпионом с юности? — с любопытством уточнил я. Надо же… значит, стрелять я, скорее всего, всё-таки и правда умею.

— В некотором роде, — кивнул Байерс. Попугай издал довольно громкое чириканье и, хлопая крыльями, перебрался ко мне на голову. — Не удивляйся. Он тебя очень любил.

— Что было потом?

— Твоя мать вышла замуж за американца и сбежала вместе с тобой из страны. Ты был счастлив.

В голосе зазвучала некоторая обида, но он подавил её. И всё же я испытал некоторые угрызения совести. Оказывается, я был скотиной…

— …А я остался. Но я тоже проработал недолго. Моих родителей ликвидировали, когда они… — на лицо легла тень. Руки дрогнули, но лишь по тому, что пальцы на руле сжались чуть судорожнее, я заметил это, — не справились. И мне пришлось тоже покинуть страну, меня выслали к тётке, и я стал обычным полицейским.

— О… — помявшись, я всё же робко сказал: — Мне очень жаль… а… кем стал я?

— В последнем своём письме ты написал, что мать отдала тебя в колледж, где занимались разработкой ЭВМ. Наверно, она не хотела тобой рисковать.

Шпион, а потом программист? Определённо, у меня была насыщенная жизнь… но всё это не объясняло, как я оказался в падающем самолёте. И, покосившись украдкой на замолчавшего Байерса, я всё же полюбопытствовал:

— А… когда было моё последнее письмо?

— Двенадцать лет назад, — отрубил он.

— О… — снова произнёс я. — Прости. Наверно, у меня были причины.

— Я думаю, да, — он слегка улыбнулся, оглянувшись на Вэрди: — Судя по тому, в какой ситуации я застал тебя, сволочью ты всё-таки не стал.

— Я…

— Не извиняйся, — Байерс махнул рукой. — Я обязательно дам тебе в нос, когда ты всё вспомнишь. Но пока ты вполне можешь располагать мной… любая помощь, какая только тебе понадобится. Сейчас я начальник Управления по особо важным делам.

И он снова улыбнулся мне, сдув со лба несколько выбившихся из хвоста светлых прядей. Странно… но на этот раз я совершенно точно знал, даже почти помнил: я действительно видел уже эту улыбку и не раз. Этот человек был другом.

 

 

Комиссар

[Надзорноe Управлeниe. 18:11]

— Думаю, опознать будет невозможно, — протянул патологоанатом в трубку. — Всё как обычно. Изрублен в куски, голова отделена от тела, лицо изуродовано. Все признаки, по которым можно было бы хоть что-то определить, уничтожены. Как обычно, точен как часы.

Рихард лишь бессильно зарычал от злости, но, справившись с собой, ответил:

— Ладно… попытайтесь восстановить лицо по черепу, насколько это возможно.

Отключив телефон, комиссар потёр лоб. «Этого только не хватало. Какого дьявола Валет опять объявился именно теперь?» — подумал он.

Странный серийный убийца периодически мелькал в криминальных сводках вот уже на протяжении четырёх с половиной лет. Своё прозвище он получил за привычку оставлять на месте преступления всегда одну и ту же карту — червового валета. Почерк у маньяка не менялся: все трупы были расчленены, находили их как правило ближе к «речным» районам или за чертой города. Опознать жертв почти не удавалось. Лишь в предпоследнем трупе смогли угадать одного из секретарей президентской администрации — молодого человека, прибывшего в страну несколько лет назад и таинственно исчезнувшего по дороге с работы.

Валета пытались поймать, но не слишком рьяно: дело уже давно считали запущенным. Никто не знал ни как маньяк выходил на своих жертв, ни по какому принципу выбирал их. Да и жертв было не слишком много — за четыре года восемь человек, за одним исключением мужчины от тридцати и старше. Но карты, с каждой из которых насмешливо улыбался худощавый юноша с длинными рыжеватыми локонами, в ярком камзоле и с тонкой пикой, всё не давали Рихарду покоя. Казалось, Валет был какой-то роковой силой, которая существовала по своим законам, плевала на царящие в городе зверства и творила свои — кажущиеся блеклыми в сравнении с неутихающей враждой детей и взрослых.

— Мила! — рявкнул, высунувшись за дверь, Рихард. — Поднимай сводки пропавших без вести за последнюю неделю.

Дело Валета не было официально передано Рихарду, по сути оно «кочевало» из одного управления в другое. Но Ланн по возможности занимался им — почему-то оно казалось важным. Иногда он и сам не понимал, почему, ведь убийц в городе и так хватало.

Рыжая женщина немедленно развернулась к компьютеру и открыла общую базу. Рихард мельком глянул на Карла — тот отдавал указания патрульным. Двое молодых стажеров — оба из соседней республики — кивали, но на лицах их Ланн читал некоторое непонимание, смешанное со страхом. Конечно, они боялись Котов. И Ланн, в общем-то, не удивлялся этому. Он вышел из кабинета и, положив ладонь на плечо одного из молодых людей, сказал: