Современные ученики и их родители

 

Из книги Ирины Млодик «Школа и как в ней выжить: взгляд гуманистического психолога»

 

Кем был ученик в советской школе? По большей части – собственностью государства, давшего ему возможность кроме бесплатного образования получить еще и идеологическое воспитание, сделавшего из него человека, максимально удобного и приспособленного под нужды общества. Школа считала своим долгом быть архитектором и прорабом в процессе формирования детской души. Педагоги без всякого злого умысла, а по велению партии ковали будущих граждан по общегосударственному типовому проекту. К счастью, были и Учителя, которые понимали, что дети могут разобраться в устройстве мира без идеологической направляющей: у них есть родители, собственная мудрость и человеческое, а не идеологическое, участие их школьных наставников.

 

Что изменилось? Сейчас, к счастью, даже государственная школа в значительно меньшей мере исполняет государственный заказ. Частная школа в вопросах образования и воспитания вообще может позволить себе опираться только на собственные представления и ценности, если они разделяются родителями ее учеников.

 

В этой главе я попыталась разобраться, кем именно для школы являются ученики и их родители. Что важно знать, и как лучше организовать максимально полезное и удовлетворяющее всех взаимодействие.

 

 

Образование и воспитание

 

Образование – вещь превосходная,

но хорошо бы иногда помнить, что ничему из того,

что следовало бы знать, научить нельзя.

Неизвестный автор

 

Кто же такой ученик? Ответ не так прост, как может показаться, поскольку если опросить директоров и учителей разных школ, вариантов будет множество. В учебно-центрированной школе ученик в большей мере объект получения знаний, который должен «на выходе» продемонстрировать высокий уровень образования, выраженный в школьных отметках или баллах единого государственного экзамена.

 

В родительско-центрированной школе ученик – это объект выполняемой услуги, заказчиком которой является родитель. И в зависимости от фокуса заказа (уровень образования, физическое здоровье, воспитание определенных нравственных норм, религиозная направленность) ученик получает то или иное направление влияния.

 

В личностно-центрированной школе ученик может быть тем самым клиентом – субъектом, который задает формат и специфику необходимых ему услуг. Для одного такая школа будет местом получения нужного ему образования, для другого – местом личностного роста, островком свободы или дружеского участия мудрых взрослых, для третьего – школой жизни, отношений, поисков себя и собственных талантов. Поскольку личностно-центрированная школа имеет дело с учеником как с субъектом, она в значительной степени направлена на выявление и удовлетворение индивидуальных потребностей учеников в своем росте, образовании и развитии.

 

Кто же решает, что именно должен получить ученик, проведя 10-11 лет своей жизни в школе? По большей части теперь такой выбор совершает родитель, когда принимает решение, в идеале – осознанное, в какую школу отправить своего ребенка. Сегодня у него, в отличие от прежних времен, появилась какая-то альтернатива. Но выбор этот не так прост: кому-то трудно разобраться в том, что именно он хотел бы от школы для своего ребенка, кому-то сложно с первого взгляда определить, какой на самом деле является данная школа, кого-то ограничивают финансы, кого-то пугают расстояния. Большинство родителей все же пользуются «сарафанным радио», ориентируются на престиж или действуют по принципу «так будет проще для всех» и отдают ребенка в школу во дворе, вообще не думая о высоких материях.

 

Те родители, которые все же размышляют, что может дать школа их ребенку, часто обеспокоены тем, как именно повлияет школьная жизнь на его личность. В те времена, когда школа была собственником государства, мало кто из родителей вставал на сторону своего ребенка в случае возникновения конфликтов. Кто-то боялся и не смел, кому-то даже в голову не приходило подвергнуть сомнению правоту такой фигуры, как учитель. Тем самым ребенок часто вместо поддержки в сложной ситуации получал весьма жесткий отпор и чуть ли не отвержение всей системы в лице учителя, завуча, директора и пристыженного родителя, который немедленно присоединялся к системе.

 

В результате ребенок оставался в полном одиночестве, а это не лучший способ, чтобы разобраться в произошедшем. Чаще всего он просто чувствовал себя униженным, отверженным, плохим, что отнюдь, вопреки ожиданиям родителей и школы, не помогало ему измениться и стать «хорошим». А раз этого не происходило, то школа и родители, объединяясь в борьбе (против кого – против собственного ребенка!), усиливали напор критики и наказаний. В какой-то момент к ним приходила здравая мысль – поговорить «по душам» с непослушным чадом, но доверие раненого ребенка к взрослому миру, способному его защитить, уже, как правило, было навсегда утрачено.

 

Что же воспитывала такая школа при непосредственном участии родителей? Неуверенность в себе, слепое послушание, боязнь сделать ошибку, невозможность быть собой, недоверие к взрослым.

 

Она была примерной девочкой. Очень старалась. Возможно, потому что боялась отцовского гнева, а может, вообще ей не приходило в голову нарушать кем-то заведенные правила. Она привыкла учиться в меру своих средних сил, жить в соответствии с родительскими ожиданиями, не задумываясь о них и не подвергая сомнению. Никто не учил ее принимать решения, отстаивать собственную точку зрения, ибо никто не считал необходимостью иметь таковую одиннадцатилетнему ребенку. В своем 5 «А» классе она также ничем не выделялась, многие учителя, ей казалось, даже не помнили ее имени.

 

И вот в один из зимних дней, когда третья четверть уже катилась к закату, но до заветных весенних каникул оставались еще долгие три недели, ее класс решил сбежать с урока физкультуры. Сбежать надо было всем, во-первых, потому что уже страшно надоело учиться, а во-вторых, лидеры класса считали необходимым досадить «физручке» за ее вредность, несправедливость в отношении физически слабых учеников и постоянные унизительные высказывания в их адрес. Решение нужно было принять в считанные минуты,и это ее спасло, иначе она вконец измучилась бы, взвешивая все «за» и «против». Она одинаково боялась оказаться нарушительницей школьных правил и пойти против всего класса. Ведь у нее не было ни собственной позиции по этому вопросу, ни решимости ее отстаивать. Она считала, что и уйти со всеми – это правильно, и остаться на уроке – тоже правильно. Цейтнот и всеобщая мобилизация из школьной раздевалки на улицу сделали свое дело: она, как и все, сбежала с урока.

 

Это не принесло ей никакого удовольствия. Она не знала, куда себя девать, побродила по улицам, пока не замерзла, а потом поплелась домой на край города. Ее мучила тревога, но в глубине души она надеялась, что все останется в тайне, и родители ни о чем не узнают. Надеялась зря. Вечерний звонок учительницы известил ее отца о том, что его дочь отъявленная прогульщица, заслуживающая самого строгого наказания. Ее жалкие попытки оправдаться, объяснить, что сбежала не только она, а весь класс, были прерваны его гневной речью. Отец, выгнал ее из дома и сказал не возвращаться до тех пор, пока она не найдет пострадавшую учительницу и не извинится перед ней: «Мне не нужна дочь, которая заставляет меня краснеть!»

 

Сначала она по-настоящему испугалась. Сбылись все ее страхи – она не только оказалась плохой, ее выгнали из-за того, что она плохая. Но потом какая-то внутренняя решимость и ощущение несправедливости происходящего придали ей сил, она быстро оделась и гордо вышла на улицу.

 

Зимний вечер уже загнал уставших после работы людей по домам, и ей ничего не оставалось, как брести, пиная жесткие февральские сугробы, по темному опустевшему городу. Школа далеко, дорога длинная, и чем дальше она уходила от дома, тем больше в ней закипала злость на весь этот взрослый мир: на отца, учительницу, школу. Злость не только помогала ей не бояться темноты и пустоты улиц, но и двигала ее вперед. Ближе к школе она уже почти бежала, все время поскальзываясь на обледенелых дорожках. Ни на что не надеясь, она подошла к физкультурному залу и приоткрыла дверь: учительница была там, занималась гимнастикой со старшеклассниками.

 

Девочка долго стояла в темном коридоре, глядя сквозь узкую щелочку на освещенный зал и постепенно согреваясь. В какой-то момент она поняла, что ни за что не будет извиняться перед этой учительницей. Не будет, потому что совершенно не чувствует себя виноватой, к тому же, она не сделала ничего ужасного, за что ее стоило бы так ругать и выгонять из дома.

 

Вернувшись домой, она в первый раз осознанно, даже с некоторым удовольствием и вызовом соврала отцу: «Я извинилась перед ней, как ты хотел». В тот вечер, как никогда прежде, она чувствовала себя такой незащищенной, одинокой и такой… правой.

 

Возникает отнюдь не праздный вопрос: какого именно влияния на наших детей мы как родители хотим и ожидаем от школы. Ведь это важно, что кроме знаний они вынесут из этой жизни, длиной в десять лет. А вынесут немало, потому что школа, которая ненаправленно занимается воспитанием своих учеников, транслирует детям огромное количество самых разных посланий, которым они следуют еще много лет после ее окончания.

 

Я, безусловно, ни в коем случае не призываю родителей постоянно вмешиваться в школьную жизнь, конфликтовать или «качать права». Я просто призываю осознать (и родителей, и школу), что и с какой целью транслируется ученикам, на каких ценностях и каким образом строится их воспитание, что они будут иметь в основании собственной личности по окончании средней ступени образования. А осознав, принять и в дальнейшем родителям с доверием относиться к выбранной школе, школе – к своим учителям, учителям – к собственным ученикам.

 

Некоторые школы так озабочены воспитанием, что иногда не отдают себе отчет в том, что могут нанести ребенку серьезный вред тем, что, по сути, отбирают воспитательную функцию у семьи. Конечно, нередко встречаются семьи, которые сами с радостью передоверяют свое чадо школе, а потом, в случае возникновения проблем, еще и предъявляют претензии педколлективу. Как правило, любой учитель понимает, насколько дисфункциональна такая семья, как несправедливы их обвинения, но все равно мучается и переживает.

 

Активное воспитание в школе – это пережиток нашего социалистического прошлого. Оно было неизбежным, исходя из идеологических функций школы, как социальной лаборатории государства. Сейчас, когда мы можем избежать политического и идеологического зомбирования детей, нам важно понять, что воспитание, как направленное воздействие, все же функция семьи. Потому что именно в семье ребенок родился и живет, в ней развивается, на ее ценности ему придется ориентироваться, ее ожиданиям соответствовать. Школа, которая активно вмешивается в воспитание, и чьи послания не соответствуют посланиям семьи, рискует пошатнуть всю систему семейных ценностей. Так есть ли необходимость школе и учителям брать на себя такую ответственность?

 

В настоящее время усиленное воспитание детей проповедуют только те школы, которые не доверяют ни ученикам, ни их семьям в вопросах поиска собственных нравственных оснований. Эта авторитарная позиция позволяет педколлективу повышать собственную значимость, присваивая только себе полномочия решать вопросы добра и зла, морали и безнравственности. А на каком основании? Чем учитель лучше родителя ребенка? Он, что, является непревзойденным образцом нравственности и высоких моральных качеств? Или, быть может, он лучше знает, что для малыша полезно и правильно? Вопрос риторический. Я убеждена, что, отнимая у родителя возможность самостоятельно воспитывать своего ребенка, авторитарная школа, конечно, подпитывает собственную грандиозность, но тем самым она инфантилизирует родителя, лишая ответственности, возложенной на него самой природой с первых минут жизни его дорогого малыша.

 

Школа, где воспитание не навязывается, где ученики могут выстраивать собственную личность, лишь ориентируясь на учительские модели, на принятые в школе законы и правила, выигрывает вдвойне. С одной стороны, она не берет на себя излишних полномочий, с другой, позволяет ученикам формировать свою индивидуальность, исходя из оснований, которые выберут они сами, которые, с большой долей вероятности, не будут противоречить ни их собственным ценностям, ни ценностям семейной системы. Такая школа, по словам одного очень мудрого учителя, не готовит детей к будущей жизни, она позволяет им жить прямо сейчас, в школе, каждый день, получая не череду надоевших нравоучений, а опыт принятых решений, совершенных и осознанных ошибок, побед и поражений. Школа, где процесс активной жизни не менее важен, чем процесс образования и воспитания, дает детям больше, чем просто школьные знания, она дает возможность получить бесценные уроки, которых нет ни в одном школьном расписании.

 

 

Сложный родитель

 

Родитель, пытающийся изменить своего ребенка,

не начиная с себя, не просто напрасно теряет время,

но очень жестоко рискует.

Владимир Леви

 

«Сложные родители» – не раз можно услышать такое определение от учителей. В рядах «сложных» оказывались как те, кто активно участвовал во всех школьных мероприятиях, так и те, кто ни разу не появлялся ни на одном школьном собрании, ни на одном детском концерте. Но чаще всего так называли, конечно, родителей «сложных» детей, особенно тех, кто не хотел или не мог помогать школе в этом трудном деле: обучении непростого ребенка.

 

Но не всякий учитель понимал, что родитель, не сотрудничающий со школой, далеко не всегда является безответственным или асоциальным. Ведь родитель сложного или больного ребенка – это обычно несчастный человек, чувствующий свою беспомощность и вину от невозможности исправить положение, переживающий за будущее своего малыша. Но школа, особенно авторитарная школа, применяла привычные методы в работе с таким родителем, те же самые, что и в работе с учениками: за несоответствие своим законам и нормам, своим ожиданиям она критиковала, стыдила, обвиняла, ставила на вид, наказывала, исключала.

 

Неудивительно, что такие родители посещали школу без радости и надежды, и свои негативные чувства после родительских собраний передавали непосредственно собственному ребенку. А вызов родителей в школу, был не предложением к разговору и сотрудничеству, а карательной акцией, через родителей направленной на немедленное исправление ребенка, который и рад был бы исправиться, но при всем своем желании не мог, и совсем не потому, что он плохой или непослушный.

 

Конечно, проблемы ребенка в школе нередко напрямую связаны с ситуацией в его семье, и без желания и участия родителя бывает очень трудно помочь ему. Но если школе так нужен помощник и союзник, то зачем же навязывать родителю роль провинившегося ребенка, виноватого и безответственного, либо врага, агрессивного и нападающего? Только авторитарная система решает свои проблемы за счет наказания и понукания.

 

Школа, поддерживающая гуманистические идеи, воспринимающая любого ребенка, в том числе и сложного, как уникальную личность, способна и к родителю такого ребенка обращаться как к равному, способному откликнуться и сотрудничать. Такая школа будет стремиться решить проблему «сложного ребенка» вместе с родителем путем выбора режима, специальных занятий, обращения к специалистам: психологам, логопедам, врачам. Авторитарная школа только перекладывает ответственность на родителя, а нередко просто отказывается от сложных детей, исключая их и нанося тем самым и ребенку, и родителю дополнительную психологическую травму.

 

Важно также понимать, что родитель, к которому школа обращается за помощью и поддержкой, сам очень часто нуждается и в том, и в другом. Это не значит, что учитель помимо своих обучающих задач должен еще и родителя поддерживать. Но нужно отдавать себе отчет в том, что сам родитель, его образ жизни, особенности характера, стиль воспитания зачастую и являются причиной многих детских проблем. А это значит, что без посторонней помощи (чаще всего психолога) родителю будет трудно изменить ситуацию к лучшему. Иногда он просто не в силах увидеть, воспринять и признать долю своего участия в проблемах ребенка. Внутренние психологические механизмы защиты «помогают» ему находиться в неведении и искренне не замечать причины возникающих в собственной жизни трудностей. Надо отметить, что обвинение, обличение и критика заставляют его еще больше закрыться от травмирующей правды.

 

Сейчас школа в значительно большей мере открыта для диалога с родителями. Вероятно потому, что постепенно снимает с себя избыточную ответственность за воспитание, и начинает видеть союзника в том, кто точно не является врагом. К тому же различные вспомогательные службы уже активно помогают системе образования избавиться от ощущения беспомощности при решении проблем, которые часто бывают даже не в компетенции педагогов, а относятся к области знаний психологов, логопедов, врачей и иных специалистов.

 

Это, правда, не означает, что родители, тем более «сложные», всегда активно и радостно откликаются на подобную помощь. Многолетний опыт почти повсеместной некомпетентности приучил некоторых из них относиться с большим недоверием к услугам, направленным на сферу души. Российский родитель, еще недавно вместе с миллионами других таких же российских граждан, слушавший Кашпировского у экрана телевизора, ходивший к гадалкам и разнообразным целителям, сегодня предпочтет таблетку от «недуга» или иллюзию благополучия прямому и честному разговору о своих проблемах. И в чем-то он прав, ведь для того, чтобы доверить кому-то свои трудности и слабости, надо быть твердо уверенным в том, что никто за них тебя не осудит, не накричит, не растопчет и не выгонит оттуда, куда ты пришел с надеждой. Прежняя школа и иные социальные институты не давала родителям никаких оснований для такого рода доверия.

 

Возможно, пройдет еще не одно десятилетие (а может, и значительно меньше – все зависит от нас с вами), прежде чем новое поколение родителей будет считать психологов достойными доверия и способными реально помочь, учителей – уважаемыми партнерами в обучении и воспитании детей, школу – местом, где ребенок может радостно и с удовольствием прожить десять интереснейших лет, не зависимо от «сложности» своего характера.