Историческое изменение социокультурных норм детности (объяснить различия схем нормативных систем).

Говоря о движущих силах истории, следует признать, что в числе факторов социальных изменений не могут не быть потребности фун­кционирования института семьи. Многовековое сохранение расши­ренной, патриархальной и многодетной семьи, основанной на поли­гамном и моногамном браке, говорит об экзистенциальной важности семейной организации жизнедеятельности и семейной формы хозяй­ствования, семейной экономики.

Точно так же само сохранение человечества есть итог действия социальной организации, успешный результат социальной системы.

 

Поэтому история не просто демонстрирует адаптацию человека в этом мире, она представляет материал для анализа того, как и за счет чего достигался этот успех, ибо существование человеческого рода не просто изначальный и вечный факт жизни. Существование человечества может быть проблемой — в этом один из уроков XX в., деятельность самого социума таит в себе угрозу. Это может быть угроза ядерного уничтожения и экологического самоубийства, а так­же социальной дезорганизации из-за нравственной деградации по причине исторического краха семьи.

Исчезновение семейного образа жизни и замена его одиночно-нарциссическим ведет к плюрализму разновидностей социальной па­тологии. Нет научных данных, подтверждающих догму теории мо­дернизации о том, что "прогрессивное развитие" общества автома­тически ведет к "прогрессу личности" (отменяющему извечный конфликт между личностью и обществом), когда интересы личности оказываются одновременно интересами общества. Красивая иллюзия о росте "самосознания" личности не увеличивает экологическую, политическую, демографическую и любую другую "сознательность", расширяющую на основе свободы выбора зону личных решений, направленных на благо общества. Эмансипация личности от семьи и нуклеаризация самой семьи, разъединение семейных поколений, массовость малодетной семьи и ее несостоятельность в такой социа­лизации потомства, когда оно готово мотивироваться к действиям, отвечающим нуждам общества, потому, что оно прежде, в семье, мотивируется подчинять эгоцентрические интересы семейным, — все это привело в XX в. в промышленно развитых странах к устранению семейного влияния, посредничества семьи в противостоянии лично­сти и общества. Отсюда проистекает взаимная нереспонсивность, невосприимчивость к потребностям друг друга: личность отстраняет­ся от всего общественного как чуждого, как безлично-государствен­ного, а общество проваливается в пропасть тоталитаризма, принуж­дающего личность к всепоглощающему конформизму.

Дофамилистическая эпоха. Семья и фамилистическая культура возникают исторически, хотя отдельные парные семьи и зачатки фамилизма как системы ценностей, при которой жизнь и благополу­чие отдельных индивидов зависят от сплоченности и жизнедеятель­ности первичного микрокруга людей, связанных родственно-брачны­ми отношениями, наблюдаются на первоначальных этапах становле­ния человечества. В борьбе за существование человеческие племена создают социальную организацию, ориентированную на выживание рода, на функционирование родовых структур при смене поколений. Выживание индивидов было следствием адаптации рода к среде и

следствием успеха обучения индивида общепринятым формам жиз­ни, усвоения правил, проверенных опытом образцов поведения.

Приобщение потомства к адаптивным нормам жизнедеятельности посредством социализации, а не инстинктов отличает человеческие племена от популяций животных. Проводниками этой социализации оказывались старшие члены рода, а не кровные "родители". В усло­виях группового брака и разделения рода на экзогамные и эндогам­ные группы функция родительства распространялась на весь род-пле­мя, на старших представителей рода. Потребовалась длительная эво­люция для выделения и детализации социальных ролей матери и отца, других родственных уз. Важно подчеркнуть, что усилия трати­лись на противостояние высочайшей смертности индивидов и гибели родов. При этом удалось создать такую социальную организацию, которая органично соединяла в себе социальные нормы, регулирую­щие сохранение социального строя, порядка жизни, обеспечение су­ществования членов рода и поддержку высокой рождаемости, ком­пенсирующей все людские потери. Удивительно, но основные черты системы социальной регуляции рождаемости, нейтрализующей высо­кую смертность и обеспечивающей прирост населения, просущест­вовали тысячелетия, были восприняты как опоры фамилизма и со­хранились вплоть до XXI в. Интересно хотя бы кратко рассмотреть, как достигалась концентрация всей социальной жизни на продолже­нии рода.

Вся общественная организация прошлого была подчинена не толь­ко интересам обеспечения безопасности, но и интересам воспроиз­водства населения. Социальные нормы высокой рождаемости функ­ционировали прежде всего в форме табу на всякое предупреждение и прерывание беременности, т.е. в форме запрета на вмешательст­во в репродуктивный цикл — физиологическую последовательность наступления беременности и родов после сексуальных отношений (схема 4—1).

Подобные нормы, по нашему мнению, логично называть нормами многодетности, так как при их функционировании число живорож­дений у отдельных женщин находилось в зависимости только от степени плодовитости (т.е. способности к зачатию и вынашиванию), и создавалась иллюзия цельности, соединенности брачно-сексуаль-ного поведения с репродуктивным на основе запрета абортов и контр­ацепции (нарушение табу могло караться смертью и, значит, проти­воречило потребности в индивидуальном самосохранении).

В ходе развития человеческого общества невозможность непосред­ственного воздействия на высокую смертность вызвала запрет на непосредственное вмешательство в репродуктивные события, предшествующие родам (хотя средства предупреждения и прерывания беременности были известны издревле).

В процессе исторического развития и усложнения социальной ор­ганизации запрет на контрацепцию оставался в силе из-за высокой смертности. В связи с запретом на сексуальные отношения в зависи­мости от сезонного цикла хозяйственных работ (производственные табу) из календарного года выпадала значительная часть времени, что делало излишним какое бы то ни было предупреждение и преры­вание беременности.

Следует подчеркнуть, что при низкой средней продолжительности жизни (20-25 лет) нормы детности были нацелены на полную реали­зацию репродуктивного периода в пожизненном браке. Отсюда тен­денция к раннему вовлечению в брачные отношения всех достигаю­щих половой зрелости и к продолжению деторождения вплоть до потери плодовитости. Отсюда и "сцепление воедино" (ради единой цели — многодетности) брачно-сексуального, репродуктивного и самосохранительного поведения личности.

Семья в доиндустриальную эру. Социальная организация, по­строенная на фундаменте системы норм многодетности, подтвердила свою эффективность тысячелетиями исторической практики. Меня­лись времена, конкретным историческим содержанием наполнялись социальные регуляторы поведения людей, в том числе связанного с воспроизводством населения. Семья-род или семья-община, основан­ные на групповом браке, по мере социальной дифференциации и обособления социальных институтов, прежде всего, государства ло­кализуются в хозяйственные объединения родственников, центром которых становится парный брак, парная семья.

Для возникновения семьи необходимо наличие экономики и соб­ственности, отношений власти и подчинения, укорененных в сложно-иерархизированной социальной структуре. В первобытных обще­ствах существуют производственно-потребительские отношения, но нет экономики как таковой. Только при появлении четкой социаль­ной стратификации, классово-групповой дифференциации в рамках "командно-распределительной" экономики начинает заявлять о себе потенциал парного брака. На ранних стадиях рабовладельческого строя за несколько столетий до новой эры возникает та социокуль­турная форма жизнедеятельности, которая именуется семьей. Ко­нечно, в связи с недостаточной исследованностью этого вопроса труд­но определить момент возникновения семьи, но важно знать, что ее происхождение обусловлено гармоническим сочетанием многообраз­ных функций, укрепляющих посредническую роль семьи на осно­ве автономного семейного домохозяйства, совместной социальной и производственной деятельности всех членов семьи, когда потреб­ность семейного объединения в исполнителях социально-семейных ролей и в работниках одновременно оказывается потребностью чле­нов семьи друг в друге, потребностью родителей в детях и детей — в родителях.

Обширная семья при рабовладельческом строе включала в себя не только парную семью с домочадцами, но и рабов, имущество, домаш­них животных. Она мало походила на патриархальную семью фео­дальной системы, относительно которой известно многое благодаря этнографическим данным.

Если мы обратимся к расширенной семье патриархального типа, то в ней производственно-хозяйственная деятельность сочеталась с воспитательно-профессиональной передачей знаний и навыков под­растающим поколениям, с укреплением моральных ценностей и ре­лигиозных традиций. Семья была полифункциональна, но ядром широкого круга выполняемых ею функций оставалось обеспечение воспроизводства населения. Патриархальная семья была источником

 

благополучия и здоровья, заботы о престарелых и детях, оплотом безопасности и социального контроля и т.д. В пределах имеющейся автономии семьи от прочих общественных институтов семейный об­раз жизни становился чуть ли не единственной формой бытия лично­сти (производство, обучение, отдых, игры и развлечения — все со­вершалось в семье). В значительной степени даже физически можно было уцелеть, лишь принадлежа к семейному клану. В этих услови­ях ориентация личности на семью определялась всем строем жизни, причем ценность семьи, благополучие семейного коллектива обус­ловливали и индивидуальное благополучие.

Подобная ориентация на семейно-родственный коллектив усили­вала мотивы многодетности, так как увеличение численности семьи прямо определяло ее благосостояние и могущество с точки зрения интересов семейного производства. Установки личности на многодет­ность в этих условиях укреплялись также благодаря авторитарной семейной структуре и обусловленности социального положения лич­ности в общине родительским статусом. Краткий период социализа­ции ребенка, участие детей в домашних делах, в производстве с ранних лет, поощряли потребность в многодетности, поскольку поль­за от детей явно перекрывала издержки.

Кратко суммируем основные черты семейного образа жизни при феодализме.

Во-первых, "семья" и "экономика" были неразделимыми поня­тиями, производственные отношения существовали в форме семей­ных, демографических отношений, семейные проблемы были "продолжением" вопросов собственности и труда. Дети благодаря сущест­вовавшим культурным нормам возрастного старшинства рассматри­вались одновременно и как находящиеся на содержании, и как работ­ника. Взрослые в такой семье также были зависимы от своих детей, нуждаясь в их экономической поддержке в старости, и поэтому уде­ляли огромное внимание успешной передаче экономических ресурсов семья следующим поколениям. Подобная взаимосвязь, когда благо­получие каждого определяется благополучием всей семьи, и есть основа фамилизма — как характеристики образа жизни, основанного на "семьецентризме". Соответственно в такой, ориентированной на семью и домохозяйство системе жизнедеятельности социальные роли мужчин и женщин были строго дифференцированными и взаимно дополняли друг друга.

Во-вторых, доминантой общественной жизни была власть родства. Семьи были не только большими и сложными, объединяя в себе несколько поколений и боковых ветвей, но и связанными многочисленными родственными связями и отношениями свойства с большим числом других семей, с которыми они осуществляли "брачный" обмен.

В-третьих, преобладающей была крестьянская семья,чья жизнь, как и жизнь семьи дворянской, была неразрывно связана с землей. Земля была не только всеобщим базисом производства, но и основой, на которой держалась вся жизнь семьи. Определяющим в мотивации поведения семьи было ориентированное на детей использование зем­ли. Семья была способом "обращения капитала", движения земель­ных ресурсов от поколения к поколению.

В-четвертых, это предопределяло многие другие характеристики семьи и, в частности, то, что она была многодетной (и по социально-нормативной направленности и фактически).

Пятым отличительным свойством патриархальной семьи была мощная власть межпоколенных связей. Возраст был основным аген­том социального контроля, при котором старшие поколения, исполь­зуя свое право распоряжения ресурсами семьи, отстаивали и увели­чивали свой статус и власть.

Эти пять фундаментальных признаков — семейная экономика, власть родственных связей, нераздельная связь с землей, много­детность и приоритет старших поколений — обеспечивали семье устойчивость среди других социальных институтов.

Семья и индустриализация. Развитие капитализма вело к глу­боким переменам образа жизни населения, и не только постоян­но растущего городского, но и сельского. Прежняя роль семьи как посредника во взаимосвязи общества и личности, как основной про­изводственной и социальной ячейки общества, способной к поддер­жанию норм многодетности и развитию многообразных стимулов к рождению большого числа детей, стала приходить в упадок под влиянием индустриализации и промышленного производства, вытя­гивающего всех членов из лона семейного производства в сферу наемного труда. Переход ряда функций семьи к другим социаль­ным институтам превращает семью в хозяйственно-потребительскую ячейку, где каждый из ее членов вовлекается в такую деятельность, в которой семейные связи утрачивают свое прежнее значение по­средника.

Рождение большого количества детей постепенно теряет свое эко­номическое значение. Удлинение периода социализации детей и из­менение социальной роли ребенка усиливают экономическую за­висимость детей от родителей и ослабляют репродуктивную моти­вацию, прежде всего экономические и социальные мотивы многодет­ности.

Спонтанному ослаблению норм многодетности, редуцированию их до ее нижней границы (5 детей) и ниже содействует постепенное уменьшение детской смертности, сближающее число рожденных детей с числом доживающих до совершеннолетия. Последнее обсто­ятельство окончательно разрушает запрет на вмешательство в ре­продуктивный цикл. Улучшение санитарно-гигиенических условий жизни, успехи медицины и здравоохранения укрепляют здоровье личности, удлиняют срок жизни и непосредственно воздействуют на уменьшение смертности. А это означает, что самосохранение населе­ния в условиях контроля над смертностью непосредственно зависит от сокращения смертности и не нуждается в какой-либо подстраховке через высокую рождаемость.

Тем самым многодетность потеряла свою главную опору, а рождение детей, функционально никак не связанное с физическим самосохранением Я, теперь могло сокращаться беспредельно, точнее, до бездетности (схема 4—2).

Снятие запрета с применения контрацепции и абортов привело к дальнейшей переоценке ценностей, к углублению диссонанса между

всеми элементами в прошлом сбалансированной системы социально­го поощрения высокой рождаемости. Возможность непосредственного вмешательства в репродуктивный цикл лишает смысла прежние ог­раничения на добрачные и сексуальные отношения в браке, на про­цедуру развода и т.д. Улучшение здоровья населения, увеличение физиологических границ репродуктивного периода жизни способст­вуют развалу старого "механизма" социального контроля над рожда­емостью. Однако не создаются какие-либо новые социальные стиму­лы к рождению нескольких детей, но какое-то время инерционное действие норм многодетности в изменившихся обстоятельствах про­должает обеспечивать высокую рождаемость.

Эволюционный процесс изменения структуры социально-норма­тивной регуляции детности, связанный с перемещением норм регу­лирования рождаемости на события репродуктивного цикла и с "рас­щеплением" ранее созданного единства всех основных видов демог­рафического поведения, не является сам по себе "плохим". Подобное изменение структуры регуляции репродуктивного процесса человека необратимо. Важно понять, что разгадка регуляционного механизма высокой рождаемости, просуществовавшего на протяжении всей ис­тории человечества вплоть до XXI в., таится в прежней "сцепленности" самосохранительного, брачного, сексуального и репродук­тивного поведения. Различные исторические эпохи в зависимости от особенностей общественно-экономических формаций накладыва­ли свой отпечаток лишь на специфику содержания мотивов много­детности, не затрагивая принципов социального контроля над соеди­ненностью всех типов демографического поведения.

Только на тех стадиях социально-экономического развития, где происходит дифференциация социальных институтов и института здравоохранения, и создается возможность целенаправленного сни­жения смертности, отпадает необходимость запрета на контрацеп­цию и, следовательно, начинается постепенное разрушение всего здания социальных норм детности.

Однако факторы, вызывающие снижение смертности, ведут к ос­лаблению той роли, которую выполняла семья по сочетанию интере­сов личности и общества. Такое ослабление посреднической роли семьи в разных странах мира происходит неравномерно в зависимо­сти от дробления и обособления социальных институтов, и потому снижение рождаемости (в пределах многодетности) может наблю­даться и в докапиталистических формациях. Но именно на стадии крупного капиталистического производства происходит устранение семейного производства как основного вида прежней "семейной эко­номики", опирающейся на многодетность.

 

В свою очередь это устранение развивает ценностные ориентации членов семьи на личные достижения во внесемейных сферах деятель­ности, что ведет к перевесу этих ориентации над ценностью укреп­ления домашнего очага, наличия нескольких детей в семье. Город­ской образ жизни закрепляет всей массой мелочей повседневности и быта обесценивание семьи и дома, т.е. ослабляет потребности лич­ности и семьи в нескольких детях. И поэтому нет ничего удивитель­ного в массовом распространении малодетности — разрушение систе­мы норм высокой рождаемости не сопровождалось созданием нового типа социальной деятельности — семейной политики, направленной на укрепление семьи с несколькими детьми.

Можно обобщить изменения семьи, происходящие в эпоху инду­стриализации и урбанизации, но с той оговоркой, что вопреки прогрессистской теории развития исторические достижения в технике и технологии не сопровождались непосредственно соответствующими изменениями семейных структур. Потребности самой семьи как ав­тономной системы активизируют семейную жизнедеятельность, вно­ся изменения в экономику, технологию, нравы, т.е. в образ жизни, социальные отношения. Поэтому некоторые социологи подчеркива­ют независимое влияние семьи на индустриализацию и доказывают, как, например, У. Гуд, что при любом анализе общественных транс­формаций семейные структуры должны учитываться как независи­мые переменные, ибо смена типов и моделей семьи не может быть предсказана исходя только из экономических и технологических данных.

Если считать специфическими (для существования семьи как та­ковой) семейными потребностями сохранение преемственности се­мейных поколений, сохранение единства родительства-супружества-родства, то было бы правильно проследить, как в ходе истории эти потребности (точнее, необходимость их реализации) ищут и нахо­дят те формы социального бытия, которые способствуют устойчиво­сти института семьи среди других институтов. Эти неспецифические функции семьи в сильнейшей степени обусловлены конкретными особенностями той или иной эпохи и могут идентифицироваться даже как атрибутивные для существования семьи. В доиндустриальные времена такова роль семейного производства, в индустриальную эру — роль наемного труда членов семьи в крупном производстве. К сожалению, недостаточно изучен вклад исторически сменяющих друг друга неспецифических функций семьи в укрепление — разру­шение единства семейных отношений.

Отсюда столь велика роль стереотипов семьи "прошлой" и "совре­менной" в оценке происходящих изменений. Поэтому в социологи-

ческом исследовании важно избегать стереотипных оценок, и наи­лучшим методом является констатация действительно имевших мес­то фактов о прошлых и текущих изменениях семьи.