Объектом теории воздействия являются когнитивные, психологические, социальные, языковые и другие механизмы, позволяющие влиять на сознание, на процесс принятия человеком тех или иных решений. Поскольку эти механизмы весьма разнообразны, то и сама теория воздействия оказывается по сути междисциплинарной, что выражается в отнесении этой проблематики к числу задач заведомо междисциплинарных научных направлений, оформившихся в последние десятилетия. Здесь имеются в виду прежде всего когнитивная наука, исследующая, среди прочего, присущие человеку способы мышления и, как следствие, способы интерпретации действительности. В какой-то мере в этом ряду может быть упомянут и искусственный интеллект — особенно те разработки в рамках ИИ, в которых создаются компьютерные модели политического мышления (см., например, [Абельсон 1987]). Кроме того, проблемы речевого воздействия в той или иной мере входят в сферу интересов социологии, психологии, философии, логики, юриспруденции, политологии, семиотики, теории рекламы, языкознания и, конечно, прикладной лингвистики, поскольку знания об устройстве языковой системы необходимы как для разработки технологий воздействия, так и для выявления случаев манипулирования сознанием.
Воздействие на сознание и процесс принятия решений тесно связаны с проблематикой категорий истины и лжи. Важно отметить, что категория лжи рассматривалась в логико-философской литературе прежде всего в аспекте истинности высказывания, понимаемой как соответствие
* В параграфе используются положения работ [Баранов, Паршин 1986; Баранов 1990; Баранов 2000].
действительности («корреспондентная» теория истинности). Иными словами, обсуждалось то, что можно было бы назвать «пропозициональным искажением истины». Между тем, обратившись к прагматике речевого общения, к реальным ситуациям воздействия, легко обнаружить, что в языковом манипулировании более интенсивно используются «непропозициональные» способы искажения истины, основанные на возможности вариативной интерпретации действительности средствами языка. Обычно в этих случаях говорят о «введении в заблуждение», «полуправде», «умолчании» (ср. противопоставление тотальной лжи и полулжи в [Вайнрих 1987]). Языковые механизмы вариативной интерпретации действительности определяются самой сущностью функционирования языка, преобразующего недискретное в дискретное. С помощью языка человек получает возможность осмыслять недискретную действительность, интерпретируя ее в дискретных терминах языковых категорий. Происходит и другой процесс (в каком-то смысле обратный процессу интерпретации) — недискретный многомерный мир смысла преобразуется в развернутую по временной оси дискретную последовательность языковых выражений. Сущность механизмов вариативной интерпретации действительности (языковых механизмов ВИД) обсуждается ниже.
Существование языковых механизмов воздействия на сознание, воспринимаемых, преимущественно, как средство непропозиционального искажения истины, на протяжении длительного времени отмечалось философами (занимавшимися проблемами этики и эстетики), писателями и публицистами, психологами и представителями так называемой «общей семантики». Одним из первых вопрос о влиянии языка на восприятие действительности и, соответственно, о ее альтернативных интерпретациях затронул Фр. Бэкон в «Новом Органоне» [Бэкон 1977], обсуждая процесс человеческого познания и сопутствующие ему заблуждения — «идолы» или «призраки». В их числе он упоминал «идолов площади» (idola fori), порождаемых в процессе речевого общения и, в частности, приводящих к отождествлению слова и вещи — «языковая угроза», интенсивно обсуждавшаяся впоследствии многими исследователями, в том числе Дж. Локком в «Опыте о человеческом разуме», где можно обнаружить элементы теории и типологии «злоупотребления словами» (abuse of words) [Локк 1960]. Локк выделял, в частности, внесение намеренной неясности в высказывание; использование слов для номинации того, что они не могут обозначать; использование выражений с широкой семантикой (идея, истина, народ и пр.); чрезмерную образность речи.
В теологии о способах искажения истины писал Аврелий Августин и его крупнейший интерпретатор Фома Аквинский, которые, впрочем, ориентировались не столько на языковые, сколько на морально-этические категории (типы лжи исчислялись по их последствиям для участников — вреду, пользе и т. п.).
Осмысление проблем использования языковых механизмов ВИД прослеживается в художественной литературе. Так, Н. В. Гоголь, передавая в своей поэме беседы Чичикова с помещиками относительно продажи мертвых душ, исключительное внимание обращает на процесс естественноязыковой аргументации. При этом им тонко подмечается тот факт, что Чичиков по-разному квалифицирует предмет купли-продажи, в одном случае называя его собственно мертвыми душами, а в другом, ориентируясь на иных адресатов с иными представлениями, уже определяет его как неживые, несуществующие, ревизорские души (окончившие жизненное поприще) и т. д. (см. более подробный разбор этого примера в конце параграфа). Языковые аспекты механизмов воздействия привлекали внимание писателей, особенно склонных к морализаторству. Здесь могут быть упомянуты Л. Н. Толстой, существенной чертой творческого метода которого было развенчание разнообразных символов и стереотипов, в том числе языковых — ср. его определение в «Войне и мире» знамен как «тряпок на палках», а также А. Бирс, автор знаменитого «Словаря сатаны», в котором «черное» определяется как «белое», «белое» как «черное» и т.д. Риторическая традиция в той или иной мере затрагивала практически все стороны речевого воздействия, сосредотачиваясь на изменении языковой формы речи в зависимости от типа аудитории, типа текста, условий ситуации общения [Античные риторики 1978].
Рационалистически-морализаторская англоязычная традиция (Фр. Бэкон, Дж. Локк, А. Бирс, Э. Херман, У. Лэмбдин), своеобразно преломилась в школе «общей семантики» А. Кожибского и его более или менее ортодоксальных последователей С. Чейза, С. И. Хаякавы и до некоторой степени А. Раппопорта. Оригинальность принципов «общей семантики» — тезисов о нетождественности слова и вещи, о неполноте описания действительности языковым выражением — очевидным образом относительна. Новую интерпретацию тезис о нетождественности слова и вещи приобрел в нейро-лингвистическом программировании (см. §3 главы 5). В рамках собственно языкознания механизмы ВИД стали обсуждаться сравнительно поздно. Так, не далее чем в 1972 г. Д. Болинджер в качестве президента Американского лингвистического общества обосновал важность профессионального лингвистического подхода к изучению искажения истины [Болинджер 1987]. Тем не менее, в советском языкознании уже Л. В. Щерба поставил задачу «показа тех лингвистических средств, посредством которых выражается... идейное содержание» [Щерба 1957, с. 97], а также указывал на важность исследования стерео-типизированной лексики, интенсивно используемой в целях воздействия на сознание [Щерба 1942].
Можно сделать вывод, что значительная часть вопросов, связанных с функционированием языковых механизмов воздействия на сознание, была поставлена достаточно давно. При этом степень изученности различных языковых механизмов ВИД неодинакова. Почти все исследователи, пишущие на эту тему, сосредотачиваются прежде всего на значении отдельных слов. На преобладание лексической семантики в области изучения механизмов ВИД обращал внимание Д. Болинджер в предисловии ккниге «Язык: заряженное оружие» [Bolinger 1980]. Исследования последнего десятилетия несколько изменили общую картину, однако преобладание лексико-ориентированных исследований сохраняется. Эти вопросы весьма актуальны и поныне, однако лишь в последнее время в рамках когнитивной науки, когнитивной лингвистики и лингвистической прагматики был разработан концептуальный аппарат, позволяющий вплотную подойти к изучению лингвистических аспектов феномена воздействия.
