Формирование аккадской (вавилоно-ассирийской) клинописи из древнейшего рисуночного письма 5 страница

Это было в Ниппуре, где через два с половиной тысячелетия стали копать американцы!

Иезекииль увидел в «стране халдеев на реке Ховаре» четырех чудищ на сверкающем огнем небе. По его описанию «подобие лиц их — лице человека и лице льва с правой стороны... а с левой стороны — лице тельца... и лице орла» (Иезекииль, 1, 10).

Все эти звери встречались уже нам в Месопотамии как культовые животные и синкретические существа. Среди них были и орел, и лев, и быки с человеческими головами. Их значение уже известно. Теперь мы знаем, что Иезекииль говорил о божественных животных. Быки с большими крыльями или крылатые львы — это небесные существа, но, конечно, не ангелы, а различные священные животные лунного культа. Только позднее эти образы были использованы для обозначения звезд и, в конце концов, для обозначения предшественников зверей в знаках зодиака.

Давно, задолго до того как созвездиям были присвоены имена зверей, эти существа уже бытовали в культе и верованиях шумеров, потом вавилонян и ассирийцев, наконец, персов

и народов последующих эпох. Так легко и просто подтверждается библейская история — ключи к ней в Ниппуре, южнее Вавилона, в «Риме шумеров», на канале, который называли Ховар или Хевар.

Американцы нашли в Ниппуре также деловые документы большого торгового дома Марашу. В этих документах встречаются израильские имена — такие, как Нафанаэль, Аггей и другие. Это были имена покупателей крупной торговой фирмы Марашу, которая, очевидно, была основана детьми или внуками увезенных в Ниппур израильтян. Но Ниппур раскрыл также историю, которая по времени значительно древнее вавилонского пленения. Вероятно, речь в ней идет о том же самом канале, связанном с видениями Иезекииля.

В документах из Ниппура содержатся и древнейшие мифы о богах — миф о Энлиле и Нинлиле, который звучит примерно так:

Энлиль — юноша, Нинлиль — девушка. Мать предупреждала свою девственную дочь, чтобы та не купалась одна в канале Ниппура. Молодой человек мог бы силой овладеть ею. Нинлиль не послушалась матери и купалась в канале одна. И вот сюда пришел Энлиль. Он увидел прекрасную купающуюся деву, попытался ее обольстить, а когда это ему не удалось, изнасиловал ее.

Нинлиль забеременела и, когда пришло ее время, родила...луну. На пути в преисподнюю, куда она последовала за божественным отцом своего ребенка — Энлилем, девушка еще носила луну под своим сердцем. Но нарождающаяся луна, конечно, не могла уйти в преисподнюю, и поэтому ее отобрали у молодой женщины. Но в ее чреве зародилась вторая луна, ущербная, умирающая, чтобы сопровождать девственную мать в потусторонний мир.

Следовательно, корни священного гимна шумеров о сыне девственницы и различии между двумя лунами — новорожденной и умирающей — уходят в этот пространный и сложный миф, отражающий шумерские верования.

Этот миф объясняет также, почему на шумерских памятниках так часто изображаются два рогатых зверя: они символизируют то различие, которое шумеры видели между двумя серпами луны. Кстати, это были те же самые шумеры, в гимнах которых воспевалась луна как «священный небесный корабль» и «сверкающий бык».

Одним из главных культовых центров, которые знает сегодня шумерология, был Ур. Но Ур халдеев, город Авраама, все еще не был найден.

 

 

Библиотека в тростнике

В 1902 году немцы, работающие в Вавилоне, предприняли новую попытку найти в шумерском районе Южной Месопотамии место, обещающее им такой же успех, которого достигли англичане в Ниневии, открывшие библиотеку Ашшурбанапала, французы, обнаружившие архивы в Мари и Лагаше, и американцы в Ниппуре.

Из Берлина были срочно затребованы вспомогательные силы — молодые, энергичные археологи. После этого в Вавилоне состоялся «военный совет». Знаменитый профессор Фридрих Делич, критики которого все боялись, решил выделить из Вавилонской экспедиции группу, которая должна была попытать счастья в районе, полном еще не разгаданных тайн,— в Фара, южнее Вавилона и Ниппура, где работали американцы. Роберт Кольдевей и Вальтер Андре на время взяли на себя эту, очевидно, весьма нелегкую задачу.

Ведь только один переход туда был связан со значительными трудностями. В страшную жару (была середина июля 1902 года) они были вынуждены преодолеть последний отрезок пути через обширное, переполненное змеями и паразитами, заросшее тростником пространство болот Афеджа. Это им удалось лишь при помощи тростниковых лодок местных жителей, обмазанных битумом. «Это действительно нецивилизованный край»,— вздыхал Вальтер Андре.

Жители болот ютились в тростниковых домиках, которые еще шумеры пять тысяч лет назад считали устаревшими. Даже почтенный шейх деревни Фара жил в таком «тростниковом дворце».

Будучи знакомы с опытом американцев в Ниппуре, немцы предусмотрительно появлялись в деревнях вооруженными до зубов. Они не хотели, чтобы недоверчивые и недоброжелательные жители этого тростникового края, которым гости могли не понравиться, обратили их в бегство. Ведь здесь, в полных опасностей, заболоченных джунглях, это было бы равносильно смерти. Таким образом, немецкая экспедиция в Фара была больше похожа на военный поход, чем на мирную исследовательскую экспедицию ученых. Все участники экспедиции постоянно носили с собой оружие и были готовы к неожиданному нападению из какой-нибудь засады.

Однако все шло гораздо лучше, чем можно было предполагать. Ученые попробовали завоевать доверие деревенской общины Фара при помощи добрых слов и денег. Особое внимание было уделено шейху деревни. Исходя из девиза, что маленькие подарки поддерживают дружбу, все члены экспедиции проявляли в обращении с ним чрезвычайную вежливость, достойную испанского гранда или английского герцога. Ибо для них было очень важно найти людей для работы на раскопках, которую в тростниках могли выдержать далеко не все.

При этом с поразительной быстротой выяснилось, что люди из тростников Фара знают цену деньгам и хорошо умеют оценивать свой труд. Особенно шейх деревни, хозяин тростникового дворца, который выторговал себе особую плату за каждого нанятого рабочего. Он остался доволен и Аллахом и немцами. Чем больше немцы требовали от него рабочей силы — а они так и делали,— тем больше росли доходы шейха.

Но как это обычно бывает в тростниковых джунглях, что раскинулись между Евфратом и Тигром, бахвальство хорошо зарабатывающих людей из Фара нарушило покой соседних деревень. В одно прекрасное утро около 300 вооруженных пиками болотных людей с мрачными лицами подступили к лагерю экспедиции. Они энергично требовали того, что в условиях их происхождения, обычаев и воспитания им никогда раньше и не снилось,— они требовали работы.

С этих пор немцы вынуждены были терять много времени на долгие переговоры, чтобы все жители тростникового края оставались по возможности в хорошем настроении.

Правда, сама мысль о том, что предки этих болотных людей могли здесь, в Фара, оставить библиотеку, представлялась абсурдной даже самым большим оптимистам экспедиции. Надежды найти здесь библиотеку, казалось, были порождением ада, навеянной нависшей над Фара буквально адской жарой, дьявольским наваждением — ничем другим.

Но случилось невероятное: немцы нашли клинописные таблицы. Вначале нашли лишь отдельные таблички, потом появились целые серии с древними текстами шумерской клинописи и, наконец, целый клад. Этот клад оказался настолько большим, что можно было говорить о нем как о целой библиотеке.

Немцы сияли от счастья! Наконец-то! С радостью и удовлетворением встретил Берлин весть об этом открытии и потребовал срочной отправки всех клинописных таблиц через Басру в Германию. Чтобы в какой-то степени облегчить напряженный труд экспедиции в условиях болотистого климата Фара, ученые стали сменять друг друга. Вместо Вальтера Андре руководство исследованиями в Фара взял на себя Арнольд Нельдеке. Особые трудности археологам доставляли обеспечение сохранности и транспортировка клинописных таблиц. Ведь почти все таблицы с письменами не были обожженными и грозили рассыпаться на глазах. Надо было обращаться с ними осторожнее, чем с сырыми яйцами.

Глиняные таблички крайне осторожно извлекали из сырой земли, потом их сушили, чистили, фотографировали и располагали в определенном порядке. Упаковывали их по группам, обжигая глиняный слой, покрывавший ящик. Отдельные таблички обжечь на месте было невозможно: это приходилось делать уже в Берлине.

На все это уходило много времени. Прошло более 8 месяцев, прежде чем немцы смогли покинуть Фара и вернуться в Вавилон. Но потребовались еще десятки лет, пока удалось опубликовать результаты их работ.

Только в 1922—1923 годах вышло в свет сообщение Антона Деймеля, из которого следовало, что в Фара нашли три различных клада клинописных табличек. Во-первых, собрание текстов хозяйственного содержания, позже опубликованное как «Хозяйственные тексты из Фара». Во-вторых, «школьные тексты». Это были глиняные таблички, подобные школьным тетрадям нашей молодежи. На них увековечены попытки шумерских учеников научиться писать. Выходит, что в Фара несколько тысяч лет назад существовала школа обучения письму [15].

Но наибольший интерес для лингвистики представлял третий клад, при помощи которого удалось издать «Список архаических клинописных знаков».

Наконец из таблиц стало известно и имя древнего города, который был расположен на том месте, где сегодня живут болотные люди из Фара,— Шуруппак.

Имя города — Шуруппак — подняло на ноги всю археологию. Это же было название того города, где жил вавилонский Ной и где ему был дан божественный наказ построить ковчег!

Клинописная табличка из Ниневии, которая была обнаружена и опубликована Джорджем Смитом, гласит: «Ты, человек из Шуруппака, построй себе корабль, брось свое имущество и спасай свою жизнь! Возьми с собой на корабль немного семян всего живущего!..».

Этого вавилонского или шумерского Ноя звали Ут-Напиштим, а доброго бога, который дал ему наказ построить корабль-ковчег, чтобы спастись от всемирного потопа,— Эа.

Значит, это произошло в Фара, где когда-то находился Шуруппак! Там, где сегодня тянутся заросшие тростником болота, бог говорил с Ут-Напиштимом и велел ему построить ковчег. Ут-Напиштим сошел на землю не на Кавказе, у горы Арарат, как об этом написано в Библии, а, по вавилоно-шумерскому варианту, у горы Нисир, восточнее Тигра. Археологи из всех стран совершили паломничество в Фара-Шуруппак. С Библией в руках осматривали они молчаливые болота, заросшие тростником, но оттуда нельзя было получить никакого ответа.

Не принес ли Авраам легенду о всемирном потопе в Ханаан? Он же должен был слышать ее в своем родном городе Уре. Но ни Ур, ни Урук все еще не были открыты.

 

УРУК, ГОРОД ДЕВСТВЕННИЦЫ

 

Властительницу вечера Инанну, великую, девственницу Инанну восхвалю. По вечерам она является странной звездой, наполняя священное небо своим светом.

Из шумерского гимна богине Венере

 

Буря, вызванная разгневанным Энлилем, буря, уничтожившая страну, накрыла Ур словно платком, окутала его словно саваном... О отец Нанна, этот город превратился в развалины!

Из скорбной песни Ура

 

 

На середине пути между Вавилоном и «Страной моря» у Персидского залива в безводной пустыне лежит район холмов, который в 1850 году, в бурное время развития археологических исследований на Востоке, разведывал еще англичанин Лофтус. Этот район назвали «Варка», по имени ближайшего селения. В свое время Лофтус расчистил в Варка стену и нашел немного клинописных табличек. Однако этот район не показался Лофтусу особенно интересным, и он вскоре покинул негостеприимную страну. С того времени Варка, удаленная от шума деловой жизни, таившая память о своем великом прошлом, была погружена в дрему. Разве только арабы — грабители кладов — время от времени тревожили ее покой. Но все-таки и Варка не забыли.

В 1912 году Берлин поручил Вавилонской экспедиции провести пробные раскопки в Варка. Сначала Кольдевей направил туда двух наиболее способных своих сотрудников — Юлиуса Иордана и Конрада Прейсера. В течение целого года, вплоть до начала первой мировой войны, немцы работали в Варка. Они обнаружили развалины огромного храма Бит Реш, но в первое время не нашли там никаких стоящих упоминания вещей, которыми можно было бы порадовать директоров музеев. И снова Кольдевея упрекали в том, что он своими методами раскопок срывал планы Берлина, рассчитывавшего на значительные памятники из Варка.

Но Кольдевей тогда не мог еще знать, что первая мировая война сорвет его рассчитанный на длительное время план раскопок. Лишь через 14 лет немцы вернулись в Варка с более молодыми силами. Только в 1927—1928 годах, когда они начали свои новые раскопки, удачно организовав совместную работу археологов с группой видных ассириологов, холмы Варка раскрыли погребенные в них сокровища.

Много изменилось за это время.

Прежде всего, была построена Багдадская железная дорога, которая доставила археологов к местам раскопок намного быстрее, чем, если бы они ехали туда на машинах. Больше не нужно было копать целый год без перерыва, экономя время и продовольствие. Пребывание в пустыне и в болотах все больше и больше ограничивалось зимним временем, когда легче переносить местный климат. Летом, наняв для охраны раскопок местных сторожей, участники экспедиции уезжали на родину. Там они подводили итоги и подготавливали публикации своих исследований.

 

 

Жизнь археолога

«Это далеко не простое дело,— говорил Вильгельм Кениг, временный сотрудник немецкой экспедиции в Варка,— начать раскопки в Ираке. Прежде всего, надо получить разрешение от управления, ведающего древностями этой страны. Когда такое разрешение будет получено, следует вступить в переговоры с правительством об обеспечении безопасности экспедиции. Опасения этого рода имеют под собой реальную почву. Арабские шейхи соответствующих областей посылают много рабочих к местам раскопок, где у них появляется редкая возможность заработать хорошие деньги. Часть заработка рабочих вожди удерживают в свою пользу, что больше всего и побуждает их проявлять исключительную заинтересованность в заключении договора на раскопочные работы. Кроме того, эти же шейхи направляют еще и вооруженных сторожей в определенном соответствии с числом ими же поставляемых рабочих. Только такими испытанными способами обеспечивали европейцы, проживающие в пустыне в течение долгих месяцев, свою личную безопасность».

Потом надо было разбить лагерь экспедиции: жилые помещения, склады для хранения находок, темные комнаты для фотолаборатории, кухню, помещение для прислуги и сторожей, гаража и бани (бани для дюжины европейцев, которые по нескольку раз в день ощущают острую потребность смыть с себя пыль и пот).

Затем строили хижины из тростника для арабских рабочих, их жен и детей. Наконец, узкоколейку, предназначенную для вывоза земли в отдаленные от раскопок места, чтобы был свободен путь к пунктам, которые, может быть, через год или через десять лет будут раскапываться.

Когда все довольно сносно устроено, начинается долгая жизнь в безрадостном окружении, которое не скрашивает ни одна европейская женщина. Поэтому американцы и французы нередко привозили с собой жен. Правда, с условием, что дамы принимают посильное участие в работах экспедиции, которое, кстати, отнимало у них столько времени, что даже окружающий их унылый мир, с его паразитами, неизбежной грязью да даже и опасностями, уже, казалось, не противоречил их женской природе. Американские мудрецы настолько загружали их работой, что возникающие обычно от скуки желания подавлялись в них в самом зародыше.

У немцев дело обстояло иначе. Кольдевей высказался против какого-либо участия женщин в работах экспедиции. Даже после первой мировой войны, когда Кольдевей уехал из Месопотамии, экспедиция в Варка, в которой числились уже более 10 европейцев, продолжала следовать его принципам. Единственная женщина, дипломированный архитектор и инженер, тесно связанная с экспедицией, сидела в Берлине, на расстоянии 4000 километров от Варка, если лететь туда самолетом. Но без ласковой, заботливой руки женщины в Варка еще можно было жить, без воды же жить было нельзя. И воду приходилось возить изо дня в день за пять километров из колодцев, сберегая при этом каждую каплю.

250 арабов и дюжина европейцев, работавших здесь, потребляли уйму воды. Если ее вовремя не доставляли, земля колебалась под ногами прыгающих и топающих арабов. «Их поднятые вверх руки,— писал Кениг,— держали не копья и ружья, как когда-то, а корзины, в которых они переносили землю, и куфьи (головные платки). Скандируя хором, они до изнеможения выкрикивали под обрывистый ритм хоза (военного танца) наскоро подобранную строфу следующего содержания: «Мы хотим пить, а беги жестоки!». Но и мы, «беги» (господа), испытывали постоянные затруднения с водой, как для фотографических работ, так и для питья. Вспышки дизентерии постоянно стояли на повестке дня; правда, это касалось только нас, европейцев, арабам эта вода не вредила. Но и шакалам эта вода, видимо, тоже нравилась. Как только заканчивались работы, они подбирались к большим чанам с водой, находившимся в зоне раскопок, и пили из них».

В свободные от работы вечера больные доверчиво шли лечиться к белым бегам. В Варка не было немецкого врача, но обладавший многосторонними талантами Вильгельм Кениг успешно лечил больных своими собственными методами. Иногда он давал лошадиные дозы лекарств, но их безропотно принимали. Полные доверия к немецкому лекарю арабы показывали ему свои ранения и переломы, воспаленные глаза, рассказывали о «кирпиче в животе».

И они отвечали благодарностью, эти потомки шумеров! «Хайа, хайа, бег!» — кричали они, предупреждая о появлении змеи. И она действительно лежала под камнями. Это обычно была рогатая гадюка — змея с черно-бело-красным узором на спине и с двумя маленькими «рожками черта» на голове — змея с рогами!

Да, тут приходит на память, что не только золотой телец или священная овечка обладают рогами, но черт тоже. Добро и зло проистекают из одного и того же источника. Но в каких случаях это добро, а в каких зло? И почему?

Бедуины ненавидят змей так, как никаких других животных. Они боятся их и всегда убивают с громким криком. Религиозный ужас?

Однако они не боялись быков из глины с большими рогами и черной змеиной полоской на спине, когда их извлекали из земли в Варка.

 

 

Город

Клинописные таблички и надписи из Варка засвидетельствовали имя погребенного города — Урук.

Библия называет его Эрех, упоминая сразу же после Вавилона (1 кн. Моисея, 10, 10). Еще древние греки знали об Эрехе, называя его Орхои; это было место, где находилась известная школа ученых. Потом это имя исчезло из истории.

В III веке нашей эры Урук был покинут своими жителями. Вторжение персидской династии Сасанидов принесло городу гибель. Городские строения были разрушены, и вся территория постепенно превращалась в группу жалких холмов щебня, из которых местами еще поднимались остатки стен.

Время, прошедшее от возведения первой городской стены и до бегства жителей из города, исчисляется приблизительно тремя тысячелетиями. В мире еще не было ни одного города, который просуществовал бы так долго. Даже Рим и Вавилон не могли в этом отношении соперничать с Уруком.

В середине III тысячелетия до нашей эры Урук был окружен двойными стенами, протянувшимися почти на 10 километров; там было 800 сторожевых башен, сооруженных приблизительно через каждые 10 метров. Лишь двое больших ворот, на севере и на юге, позволяли проникнуть в город.

Но не только в этом чудо Урука.

Оно заключалось больше в другом. Именно это «другое» объясняет, почему Урук в наше время стал местом паломничества археологов.

 

 

На пороге цивилизации

Продолжавшиеся вплоть до начала второй мировой войны раскопки, поддержанные немецкой научной общественностью, показали, что Урук был городом, где свершилось самое значительное событие в истории человеческой культуры. На земле Урука впервые обозначился порог, через который шагнул человек из тьмы веков дописьменного периода в историческую жизнь, уже озаренную светом письменности.

С появлением первого пиктографического письма[16] на Востоке началась эпоха, отраженная в поддающихся прочтению документах, то есть, по представлениям цивилизованного мира, первая историческая эпоха. Все, что было до этого времени и, следовательно, не нашло никакого отражения в письменности,— это еще не история, а предыстория, анонимная и безграмотная. Поэтому история, в сущности, начинается в четвертом слое раскопок Урука. Именно там лежали самые древние документы (понятие, которое, кстати, более подходит к глиняным таблицам, чем к рукописям на бумаге) из найденных до сего времени в Азии.

Открытие в Уруке письменности еще не исчерпало загадок этого города — они только еще начинались.

Четвертый слой Урука не только раскрыл порог, переступив через который человек вошел в эпоху документов и печатей, но этот знаменательный переход к историческому времени принес с собою и доказательства того, что у человека той эпохи было уже сложившееся мировоззрение.

Потрясающее богатство символов — первое тому доказательство.

В восемнадцати достаточно четко отделенных друг от друга слоях — из них четвертый слой раскрыл следы появления письменности — предстало это богатство перед изумленными взорами современных исследователей.

Следует, правда, оговориться: Урук не был местом, где впервые была обнаружена письменность. Древнейшие следы ее открыты в Западной Европе. Там они запечатлены у входа в пещеру близ испанского местечка Пасьега. Эта пещера, видимо, служила не жильем, но была святилищем у людей ледникового периода, которые входили в нее лишь для совершения культовых церемоний. В пещере находился подобный алтарю камень и кремневый нож.

У входа в пещеру «надпись» — отпечаток пары ног и рисунок, изображающий корабль с загадочными надстройками.

В рисуночном письме всего мира ноги всегда обозначают понятие «идти», а своеобразный рисунок корабля указывал, вероятно, на культовое назначение пещеры. Может быть, здесь имелся в виду лунный серп. Современный ученый Фридрих Бен предполагал, что рисуночное письмо у входа в пещеру из Пасьега обозначает: «Вход воспрещен!»

Но самая значительная находка письменных знаков конца ледникового периода происходит из речного грота Мае д'Азиль во Франции. Речь идет о нескольких сотнях осколков кремня, на которых красной краской нарисованы какие-то знаки. Это были уже не картины, а настоящие «буквы».

От более позднего, каменного века также остались подобные знаки, которые часто попадались в постройках из крупных каменных блоков на территории Европы. Они так похожи на буквы ледникового периода, что можно было предположить существование между ними древнейшей связи. Большая часть таких знаков найдена в Бретани, на севере Франции, попадались они и в других местах Франции и на западе Германии. Правда, следы этой цепи письменных знаков, появлявшихся из тьмы ледникового периода, неожиданно обрывались. Словно какой-то колеблющийся огонь: то он вспыхивал, то гас, то вновь разгорался.

В Уруке у Персидского залива этот огонь вспыхнул на грани перехода от IV к III тысячелетию до н. э. и с тех пор больше уже не затухал. Но и это не все, что Урук дал научной археологии.

И то, что он дал еще, было не менее значительно.

 

 

Знаки бесписьменного времени

Знаки, выражающие духовную жизнь человека, уходят далеко за границы эпохи письменности — во тьму веков. И ре только в Уруке — всюду они восходят к доисторическому времени. Правда, это было даже не пиктографическое письмо и тем более не клинопись, а нечто совсем иное: это культовые изображения, религиозные знаки.

Такие знаки по большей части встречались в захоронениях доисторического периода. Они обнаруживаются как в положении трупа, так и в характере погребального инвентаря.

Если проследить историю этих символов — их назначение, их сочетания, вытеснение одних другими, их возникновение или исчезновение,— то вырисовывается своего рода документальная история человечества, начавшаяся задолго до появления письменности.

И без письменности можно прочитать захватывающие дух, волнующие страницы истории. Например, историю синкретических существ с рогами и крыльями, с орлиными или львиными лапами, с чешуей рыб или змей. Или историю золотого тельца, который превращается сначала в агнца, а потом в священную рыбу.

 

 

Символы из Урука

Перечислить все, что нашли во многих слоях-поселениях Урука дописьменного времени, почти не представляется возможным. Большинство находок указывает на определенно выраженные и взаимосвязанные представления и понятия. Например, была найдена фигурка лежащего барана из черного камня, на его спине укреплен кусочек серебра. Может быть, этот «барашек» ранее был предметом культа или его использовали как древко во время процессий. Среди других амулетов чаще всего встречаются рогатые животные. Были также найдены две соединенные между собой рыбы. Кроме того, попадались уже знакомые нам синкретические существа.

Но наиболее интересна печать из Урука, на которой изображены два фантастических животных со змеиными шеями. Ноги у них, видимо, бычьи, головы походят на львиные. Скрещенные длинные хвосты окружали летящее животное — тоже синкретическое существо с головой собаки или льва. Змеиные шеи так переплелись, что образовали окружность, диск. Все это изображение в целом, очевидно, выражало определенную культовую идею. Весьма примечательно, что оно поразительно напоминает изображение на шиферной пластине египетского фараона Нармера времени основания государства на Ниле в начале III тысячелетия до н. э.

 

 

Лунные быки из Урука

В самых глубоких слоях Урука лежали разрисованные глиняные фигурки быков. Из более поздних слоев выясняется связь быка (или другого рогатого животного) с определенными религиозными представлениями. Именно там, в этих слоях, нашли скульптуру лежащего быка, изваянную из камня. На его теле, равномерно по всему туловищу, были выгравированы розетки с 8 листьями — знак Венеры-Инанны, шумерской богини, покровительницы Урука. Глаза покоящегося культового животного были, видимо, окрашены, а разрушенные рога и уши, скорее всего, были серебряными или золотыми. Тело быка насквозь просверлено. Наверное, его носили на древке во время процессий или прикрепляли к алтарю.

У культового сосуда из Урука того же времени — приблизительно середина III тысячелетия до н. э. — на нижней части изображены быки, а на горлышке — два льва. Иными словами: и бык и лев играли важную роль в культе Урука раннего времени, олицетворяя ущербную и полную луну.

И двумя тысячелетиями позже у львов на воротах Иштар в Вавилоне изображены бычьи рога на лбу.

В древней земле Урука (IV и VI слои) были обнаружены маленькие яйцеобразные предметы. Очевидно, это были амулеты. Они, вероятно, отражали распространенный и сейчас культ лунного яйца, которое приносит на пасху лунный заяц, когда светит полная луна.

На большей глубине, примерно в XIV слое, были найдены глиняные черепки, которыми засыпали мертвых, лежащих словно в глубоком сне. Еще и сегодня считается, что черепки приносят счастье, а в древности они обещали плодородие и новую жизнь.

В земле Урука нашли также фигуру уже известной нам обнаженной женщины, сидящей на корточках. Затылок этой глиняной фигурки пробит; очевидно, ее носили на шее, прикрепляя к ожерелью. С находкой этого амулета в Уруке обнаруживается культ богини Венеры, которая считалась девственницей и в то же время матерью всех людей.

 

 

Святыня Инанны

Зимой 1928—1929 годов немецкая экспедиция начала раскопки храма Е-аппа, святилища Инанны. Эта богиня считается шумерской предшественницей аккадской богини звезд Иштар, великой богини Вавилона, Ашшура, Мари и других многочисленных городов Ближнего Востока.

Храм Инанны в Уруке восходит к древнейшей дописьменной эпохе. Он построен в начале III тысячелетия до н. э. из ценных известковых камней еще более древнего, разрушенного святилища. Благодаря сложнейшей реконструкции, проведенной опытными немецкими архитекторами, удалось воссоздать облик неоднократно перестраивавшегося, обновлявшегося и украшавшегося святилища Инанны, стены и колонны которого были облицованы похожей на ковер мозаикой, составленной из маленьких красных, черных и белых глиняных штифтиков.

В конце концов, появилась владычица этого великолепного храма — Инанна, в длинной одежде, с украшениями на голове, с длинными ниспадающими волосами; одна рука ее милостиво поднята вверх. Перед ней лежит жрец, которому по древнейшему обычаю полагалось представать перед божеством без одежды.

Развалины Урука, вся его многотысячелетняя история говорят о постоянном почитании Инанны. Даже последние вавилонские цари воздвигали там постройки в честь этой богини. Вернее, в честь обеих богинь звезды Венеры, а именно: в честь Инанны — богини войны (утренней звезды) и в честь Наны — богини любви и материнства (вечерней звезды).

Обо всем этом Юлиус Иордан, который в течение многих лет руководил немецкой экспедицией в Варка, рассказал блестящему собранию профессоров, тайных советников и генеральных директоров, состоявшемуся в апреле 1929 года в связи со столетием Германского археологического института.