Итак, Бог дает нам самую простую и в тоже время самую возвышенную форму жертвоприношения Ему: вкушение хлеба и вина, освященных молитвой, в память об Иисусе, становится и праздничной трапезой с Богом, и воспоминанием об установлении кровного родства людей со своим Создателем и друг с другом.
А теперь во Христе Иисусе
вы, бывшие некогда далеко,
стали близки Кровию Христовою.
...Итак, вы уже не чужие и не пришельцы,
но сограждане святым и свои Богу...
(Еф. 2: 13, 19)
Для чуда соединения людей со Христом и друг с другом главным становится вера в слова Иисуса, доверие к ним: "Верую, Господи, и исповедую..." Без этого ничего не произойдет:
И не совершил там многих чудес
по неверию их.
(Мф. 13: 58)
Помню, в одном приходе была не старая еще женщина, регулярно водившая внучку в храм и довольно часто ее причащавшая (не реже раза в месяц). Когда я спрашивал ее о семейных делах, она постоянно сокрушалась: "Вот все ругаюсь на них, - никак не хотят в церковь идти! Вот и ругаюсь, ругаюсь!" - "Ну уж ругаться-то не стоит, - успокаивал я ее, - наоборот, следует показать себя более терпеливой, помогать молодым, это скорее расположит их к вере, чем упреки". - "Верно, - соглашалась она, - да вот никак не могу удержаться. Спасибо еще, что внучку дают причащать. И то уже стала упираться - не пойду да не пойду! Я уж ее уговариваю - вот причастишься, Божия Матерь тебе конфеточек даст! Вот только так и справляюсь". Никаких других аргументов для ребенка в пользу причащения у этой ревностной женщины не было. Не было здесь ни наставления девочки в вере, ни чего-либо другого, что помогло бы ребенку понять, что происходит в церкви и ради чего люди туда все-таки ходят. Лет через пять девочка стала ходить с бабушкой все реже и реже, а сейчас ее не видно вообще. Теперь бабушка водит другого внука - младшего братишку подросшей девочки. Не думаю, чтобы результат здесь оказался бы иным, так как случай, подобный рассказанному, далеко не единственный. Ходят внучата с бабушкой лет до 13, а потом начинают жить теми же интересами, что и их сверстники, никогда в храме не бывшие. Само причастие без наставления в вере, без собственной веры, очевидно, "не работает".
Справедливости ради следует заметить, что наставление детей в отношении подлинного смысла причащения, особенно в его традиционном варианте, дело чрезвычайно трудное, если вообще не невозможное. В самом деле, ведь язык не повернется сказать 5- или даже 10-летнему ребенку, что он будет есть настоящее тело и пить настоящую кровь распятого Иисуса. А что говорить вместо этого? Вот и рождаются на ходу эвфемизмы: "Ну, открой ротик, дяденька тебе ннаку даст!" Или "Ну, покушай лекарствочка, оно сладенькое!" Или "Ну, попей сладенькой водички!" и т. п. и т. д.
Вообще положение детей в храме больше всего напоминает их положение в компании взрослых где-нибудь в гостях. Хорошо, если ребенок еще достаточно спокойный и сдержанный. В противном случае он всем мешает, каждый невольно думает, что было бы лучше, если бы его и не приводили, а ему самому безумно скучно, жарко и вообще невыносимо долго. Просто удивительно, что за тысячу лет Православия на Руси не возникло никаких особых форм служения, рассчитанных на детей. Баптизм, например, насчитывает в России всего лишь сто лет, а между тем там давно имеются специальные молодежные и детские служения, не говоря уже о том, что принятию крещения предшествует несколько месяцев обучения основам веры. И дело здесь опять же не в том, что наша Церковь была "не свободна". Баптисты находились у нас в точно в таких же условиях. А в Православии и до революции точно так же не было никаких специальных детских служении. Даже в Американской Православной Церкви, где, казалось бы, никаких препятствий для нововведений (кроме внутрицерковных) не существует, один из энтузиастов воспитания детей в православной вере в целях облегчения участия их в богослужениях всего-навсего предлагает мальчикам петь запричастны, а девочкам поправлять свечи во время службы (!). По воспоминаниям моих собственных детей, последнее - прекрасное средство для того, чтобы скоротать время, но никак не для того, чтобы молиться.
Или вот другое воспоминание из церковной жизни русских православных за рубежом (во Франции). Летом устраивались русские христианские лагеря для детей. Помимо всего, что обычно проводится в детских лагерях, там были еще обязательные воскресные литургии в специальной большой палатке, где был установлен иконостас, переносной алтарь и прочее, необходимое для службы. Нередко в жаркие дни в палатке была такая духота, что некоторые дети не выдерживали и падали в обморок. Их, естественно, выносили на свежий воздух. Оставшиеся ребята покрепче с завистью смотрели на своих уже "отмучившихся" товарищей. Что мешало устроителям лагеря отступить от сложившегося веками ритуала и поискать какую-то другую форму совместной молитвы для детей?
Одной из форм таких детских служении могли бы стать небольшие инсценировки на евангельские или церковно-исторические темы с непременным участием самих детей. Опыт таких инсценировок, проводившихся по домам еще в 70-х годах в среде московской верующей интеллигенции, совершенно замечателен. Тексты были краткими, простыми - большей частью песни. Слова и музыка сочинялись взрослыми. Впрочем, слова некоторых песен сочинили даже сами дети. И исполнителями были дети. В простых, проникновенных словах передавалась не только суть вспоминаемого события, но содержалась и определенная духовная ориентация: в мире немало зла и неправды, но Бог силен победить все это, и свет, зажегшийся некогда в Вифлееме, спустя века продолжает светить миллионам верующих в Иисуса. Инсценировка заканчивалась пением тропаря ближайшего праздника и вызывала большое воодушевление у детей. Сейчас многие из них стали уж взрослыми, но слова и мелодии до сих пор живы в сознании, напоминая о ярком духовном событии детства. Такого рода инсценировки могли бы соединяться со свободной молитвой как взрослых, так и самих детей. Разнообразие форм, тем, при неизменно высокой требовательности к качеству, могло бы стать замечательным средством духовного возрастания детей в верующих семьях, облегчило бы для них со временем сознательное участие во "взрослых" 175 богослужениях.
Где и когда проводить такого рода детские служения - определяется не конкретными условиями. Важно самое главное - осознание того, что такие служения так же необходимы для детей, как детские книги, спектакли, фильмы, радиопередачи, оперы, песни и т. п. Лишите наших детей всего этого в сфере светской культуры. Оставьте лишь то, что предназначено для взрослых. Сама мысль об этом кажется дикой и нелепой. Но, как ни странно, положение, очевидно нелепое в сфере светской, веками сохраняется в сфере церковной.
Начиная с 1990 года в религиозном воспитании детей также стало многое меняться. В некоторых храмах Москвы и в других городах стали работать воскресные школы. Желающих водить детей по воскресеньям на занятия по Закону Божьему в каждом приходе нашлось предостаточно. Занятия эти включали в себя не только изучение Священной истории Ветхого и Нового Заветов, но также знакомство с богослужением, пение, рисование, беседы на нравственные темы и многое другое, что можно было придумать при наших пока скромных возможностях. Отрадно, что во всем этом принимали участие и миряне - прихожане данного храма. Сейчас главное - расширение наших возможностей. Везде трудности с помещениями, нехватка священников, способных проводить эти занятия, почти полное отсутствие необходимых пособий: учебников, диафильмов, слайдов и другого иллюстративного материала. Тем не менее "учебный год" завершился неплохо. Во многих школах в конце мая прошли праздничные вечера, детям приготовили подарки. Словом, опыт первого года таких школ показал, что дело это чрезвычайно нужное и важное. Именно такого рода работа из людей, просто посещающих регулярно тот или иной храм, способна создать приход - общину верующих православных христиан, которые будут жить общими задачами, проблемами, помогать друг другу в нашем общем пути за Христом.
Все в целом вселяет надежду на то, что при сохранении стабильного политического, общественного и внутрицерковного климата через несколько лет мы в нашей Церкви будем иметь новое поколение христиан, способных еще шире и глубже нести в народ веру Христову.
Богослужебный язык
"Братие, святяй и освящаемии от единого вси - еяже ради вины не стыдится братию нарицати их глаголя: Возвещу имя твое братии моей, посреде церкви воспою тя. И паки: аз буду надеяся нань. И паки: се аз и дети, яже ми дал есть Бог. Понеже убо дети приобщишася плоти и крови и той приискренне приобщися тех же, да смертию упразднит имущаго державу смерти, сиречь диавола..."
Лет двадцать назад во время спора о том, понятен или нет для верующих церковно-славянский язык, я предложил своей собеседнице, известной писательнице с блестящим филологическим образованием, отстаивающей традиционную точку зрения, сказать в двух словах, о чем идет речь в приведенном отрывке. Я прочел его наизусть, поскольку это апостольское чтение на водосвятном молебне, которое читается в храме ежедневно. Потом, по ее просьбе, дал и сам текст, который моя собеседница много раз старательно читала и перечитывала, пытаясь понять. Часа через два она сдалась, согласившись со мной, что непонимание многих мест богослужения проистекает не только из-за плохого чтения или пения, но и из-за самого языка. Заметьте, текст остался непонятным при многократном прочтении человеком высокой филологической культуры, крещенным в детстве и вообще нередко посещавшим храм. (Это была Надежда Яковлевна Мандельштам). Что же говорить о церковных бабушках? Спросите тех, кто каждый день ходит в храм, поет на клиросе, словом, слышит этот отрывок ежедневно, спросите любую из них, о чем здесь говорится. С абсолютной уверенностью можно сказать, что никто на этот вопрос не ответит. Более того, спросите любого батюшку или даже чтеца, читающего этот текст, о чем здесь речь. Ответа не получите. А ведь это Слово Божие, читаемое при благоговейном молчании всего храма, причем ежедневно!..
Характерно еще и другое: никто даже не полюбопытствует, о чем же здесь все-таки речь. А ведь для этого достаточно пpocтo взять русский текст Нового Завета и прочесть Послание к Евреям святого апостола Павла, вторую главу, стихи 12-18. Но это как-то никому не интересно. Ведь читаем за службой: "братие... освящаемии... от семени Аврамова… может и искушаемым помощи..." - чего же больше? Такое приблизительное, примерное, а часто просто неверное понимание не ощущается как явно недостаточное. Очень глубокая мысль, содержащаяся в этом отрывке из Послания апостола Павла к Евреям, о человеческой природе Христа, о Его соприродности нам, людям, благодаря которой для нас открывается путь к Богу, - эта мысль остается просто неуслышанной.
Все сказанное относится не только к указанному отрывку, но практически ко всем апостольским и ветхозаветным чтениям, очень важное содержание которых таким образом проходит мимо сознания молящихся. Как шутил один мой знакомый, из апостольского чтения ему было понятно всегда только первое слово: "Братие!.." Шутка грустная, но, увы, справедливая. Ведь если вдуматься, то просто не по себе становится - откуда в христианской Церкви такое пренебрежение к Слову Божьему, которое низводится буквально до уровня некоего обязательного заклинания, терпеливо и даже благоговейно, но без всякого понимания выслушиваемого верующими. Как еще иначе можно назвать чтение так называемых паремий, то есть отрывков из Ветхого Завета, читаемых в большие праздники на всенощной. Столь важная вещь, как ветхозаветные события, пророчества, имеющие целью подчеркнуть в праздничный день единство Божественного замысла и действия в Ветхом и Новом Заветах, остаются на уровне торжественного, но совершенно непонятного чтения, которое лишь растягивает время богослужения, да еще придает специфическую торжественность своей непонятностью. Но ведь Слово Божие всегда имело целью наставить людей, открывать им Бога, а не поражать их воображение совершенно непонятными словами.
Здесь может иметь место и еще одно отрицательное следствие постоянного употребления малопонятного языка, а именно - привычка к приблизительному мышлению. Что-то понял, а что именно - объяснить трудно. А иногда оказывается, что понял совсем даже и неправильно Эта привычка приблизительного мышления формирует и определенный тип характера. Русская душевность своим истоком, быть может, имеет именно такой, в значительной мере душевный, характер нашего богослужения. Когда происходит что-то очень красивое, но не очень понятное. Впрочем, к пониманию никто не призывает и не обязывает. Так идет изо дня в день, из год в год, из века в век. Формируется народный характер, чувствующий и любящий красивое, но не приученный к точному пониманию и выражению происходящего - чтений из Священного Писания, наставлений священника, молитв и песнопений. Это могло переноситься и на обыденную жизнь. Не здесь ли формировался характер русского человека как не расположенного к точному продумыванию и додумыванию происходящего, точному выражению своих мыслей и желаний? Последнее, по наблюдениям специалистов, способствует импульсивному, взрывному поведению, поскольку человек не имеет адекватного способа выражения своих чувств и мыслей в сложных ситуациях.
Все это имеет принципиальное значение. То, что Бог, открывает Себя в Библии в той мере, в какой человек может. и должен о Нем знать, - оставаясь безусловно трансцендентным тварному миру, - в свою очередь раскрывает творческие силы человеческого разума. Бесконечно глубокому, но познаваемому смыслу Библии в жизни соответствует познаваемость бесконечно таинственного окружающего мира, который, как и Библия, перестает быть.неразрешимой загадкой, шифровкой, а становится даром Божиим, предназначенным для того,.чтобы человек пользовался им для своего блага Христианство есть религия личности Иисуса Христа, а не книги. Книга, Библия, раскрывает нам то, что хочет сказать о Себе Бог. Но Бог делает это через людей. Поэтому каждая страница Библии неизбежно содержит как божественный, так и человеческий элемент. Бог был Автором этой книги не в том смысле, что Он диктовал ее, а в том, что Он вдохновлял людей писать ее. Люди, которых Бог избирал в качестве "инструментов", действовали не как автоматы, а как живые личности. Поэтому в том, что они писали, неизбежно находят свое отражение их личные свойства, уровень культуры и знаний того времени, в котором они жили.
Христиане призваны не только слушать или читать Библию, а глубоко изучать ее: "Исследуйте писания", - говорит Иисус, - они свидетельствуют обо Мне!" Можно с уверенностью сказать, что именно наличие Библии как книги, которую человек призван изучать и исследовать, ориентировало европейцев на изучение и исследование окружающего мира, что в свою очередь привело к созданию современной научно-технической цивилизации. Последняя, несмотря на многочисленные нарекания, есть несомненное благо для человечества, так как только благодаря ей миллионы людей могут вести образ жизни, достойный человека, то есть иметь достаточно досуга для максимальной реализации себя как личности.
В противоположность христианству ислам, например, есть религия именно книги - Корана, в котором каждое слово воспринимается как продиктованное непосредственно Всевышним. Это "закрытый" для какого-либо исследования текст.
Говоря о церковно-славянском и русском языках, уместно упомянуть об одном из энтузиастов перевода Священного Писания на русский язык - архимандрите Макарии Глухареве (1792-1847). Он был монахом Глинской пустыни. Когда в России была организована миссия для христианизации народов Алтая, отец Макарии одним из первых вызвался работать в качестве миссионера. В труднейших условиях проповедовал он христианство среди местного языческого населения этих далеких краев. Перевел на местный язык Евангелия и важнейшие богослужебные тексты. Но, помимо этого, у отца Макария было еще одно заветное дело жизни. Везде возил он с собой Библию на древнееврейском языке, словари и еще несколько необходимых книг, постоянно работая над переводом Ветхого Завета на русский язык.
В 1844 г. отец Макарий оставил миссионерское служение и был назначен настоятелем Волховского Троицкого монастыря. В этой должности он вскоре скончался. Когда тело отца Макария надо было положить в гроб, то у него не нашлось другой простыни, кроме узкой и короткой, на которой он лежал. Одели его в старое поношенное облачение, потому что лучшего у него не было.
Русский перевод Библии - плод его удивительного и настойчивого, несмотря на все препятствия и огорчения, труда - был.напечатан лишь спустя 12 лет после его смерти в "Православном обозрении" за 1860-1867 гг. При издании Св. Синодом Библии на русском языке этот перевод послужил одним из главных пособий.
При жизни отцу Макарию пришлось пережить немало горьких разочарований из-за предубеждения против русского перевода Библии, которое воцарилось в правительственных и высших церковных кругах с приходом Николая I. Перевод Священного Писания на русский разговорный язык рассматривался как недопустимая его профанация. Епископат не остановился даже перед совершением небывалого в истории аутодафе. Весь тираж русского перевода Пятикнижия - результат работы "Российского Библейского общества" в период с 1822 по 1825 г., - напечатанный в 1825 г. (несколько тысяч экземпляров), был арестован и сожжен на кирпичных заводах близ Петербурга.
Позже сам отец Макарий был едва не лишен сана за свою деятельность по переводу Библии на русский язык. Его спасли лишь исключительные миссионерские заслуги: лишение сана был заменено шестинедельной епитимией.
Будет полезно привести некоторые места из его обширной переписки с духовным и светским начальством. Особенно эти цитаты важны потому, что рассеивают заблуждение, будто раньше церковно-славянский язык был всем понятен.
Письмо из Бийска от 8 июня 1836 г.
обер-прокурору Св. Синода Нечаеву
с просьбой доложить государю (выдержки):
"Не поставляет ли препятствия для миллионов между россиянами к Божественному врачеству буква славянская. Не надлежит ли нам быть служителями Нового Завета, не буквы, но духа?"
"Славянское наречие сделалось у нас не только мертвым, но и для большей части народа невразумительным".
"Дух Святый, сошедший на божественных учеников и апостолов, не освятил ли все наречия человеков?"
Из прошения Государю в 1837 г.
"Ныне славянский язык сделался у нас мертвым; на нем никто не говорит у нас и не пишет; число людей, разумеющих его в.Священном Писании, мало перед миллионами неразумеющих, частью мало разумеющих, среди которых большое количество служителей Церкви" (разрядка моя. - А. Б.).
Понятно, что с тех пор положение могло измениться только к худшему. Даже для священнослужителей, большинство из которых и Евангелия, кроме как за службой, не читают, многие места остаются не просто непонятными, но понятыми прямо наоборот. Приведу пример, свидетелем которого был сам.
В одно из воскресений читалось Евангелие от Луки (8,5-15), где есть такие слова:
А упадшее при пути, это суть слушающие,
к которым потом приходит диавол и уносит слово
из сердца их, чтобы они не уверовали и не спаслись.
На церковно-славянском языке этот отрывок звучит так:
Потом же приходит диавол
и внемлет слово от сердца их,
да неверовавше спасутся.
И вот батюшка, говоря проповедь после литургии, так и говорил (да еще несколько раз повторил), держа в руках Евангелие на церковно-славянском и "разъясняя" его по-русски, что вот-де "эти люди не будут веровать, но спасутся" (!). Вскоре, поняв, что он говорит что-то не то, батюшка пустился в длительные и запутанные рассуждения, что это, дескать, диавол так обманывает, на самом же деле без веры спастись нельзя и т. п.
Дело здесь просто в том, что в греческом (а церковно-славянский текст - калька с греческого), как и в некоторых других языках, отрицание, стоящее перед двумя глаголами, относится к обоим, а не повторяется перед каждым из них, как в русском.
Или вот другое место, которое легко может быть понято в смысле, противоположном оригиналу:
Если бы Я не пришел Аще бы не бых пришел
и не говорил им, то не имели и глаголам им, греха не быша
бы греха; а теперь не имеют имели: ныне же вины не имут
извинения во грехе своем о гресе своем.
(Ин. 15, 22)
Слово "вина" в церковно-славянском языке означает '"причина".
Есть замечательно мелодичное содержательное постовое песнопение: "Да исправится молитва моя..." Там в числе прочих есть весьма назидательные слова:
Не уклони сердце мое в словеса лукавствия:
непщевати вины о гресех...
Несмотря на то, что все это поется несколько раз и с большим чувством, никто не ответит вам на вопрос, что значит "непщевати вины о гресех". Или скажут, как сказал один батюшка: "Я вообще-то знал, но забыл". Хорошо еще если так, а не выдумывают того, чего нет. Для неискушенного читателя поясню: слова эти переводятся как "искать оправдания грехам".
Число подобных примеров и несуразностей можно умножать до бесконечности. Ясно одно - дело здесь не в апелляции к разуму, а в психологических особенностях человека. Непонятность языка (не абсолютная, конечно) легче создает настроение торжественности, таинственности. Отец Сергий Желудков справедливо писал: "Сколько несуразностей богослужебных текстов скрывается за священной непонятностью богослужебного языка". Однако привычность ритуала, звучания молитвословий так важны, что малейшее изменение здесь уже кажется ниспровержением основ веры. Мне, например, рассказывали про священника, настолько решительного противника малейшей русификации богослужебного языка, что он готов был даже уйти в подполье, если только введут русский язык вместо церковно-славянского.
Впрочем, люди очень быстро привыкают к здравым нововведениям. Например, в Ленинградской епархии, где при митрополите Никодиме много лет читали Апостол и Евангелие за богослужением по-русски, возврат к традиционному чтению вызвал недовольство. Даже посыпались жалобы, что вот-де "раньше" все было понятно, а теперь - нет.
В Православном Катехизисе, изданном Св. Синодом в 1902 г., мне довелось читать самому, что среди прочих "грехов" Католической Церкви есть и такой: богослужение в ней ведется на непонятном языке, а именно - латинском. При этом даже давалась ссылка на Священное Писание, обличающая подобное положение, которое, таким образом, можно считать не иначе как еретическим:
Но в церкви хочу
лучше пять слов сказать умом моим,
чтобы и других наставить,
нежели тьму слов на незнакомом языке.
(I Кор. 14: 19)
0днако Католическая Церковь уже в 1964 г. на II Ватиканском соборе разрешила и даже рекомендовала богослужение на тех языках, на которых говорят в данной местности. Так что выдвинутое против нее обвинение, скорее, может быть в наши дни отнесено к нашей Православной Церкви.
Кроме уже сказанного есть еще одна сфера жизни нашей Церкви, где упорная приверженность к церковно-славянскому языку также создает излишние трудности и не приводит к сколько-нибудь заметным положительным результатам. Речь идет о подготовке будущих священнослужителей в Духовных семинариях и академиях.
Дело в том, что при изучении таких предметов, как Катехизис, Догматическое богословие и некоторых других, предусмотрено заучивание наизусть довольно значительного количества цитат из Священного Писания. Это необходимо потому, что каждое богословское положение этих предметов должно опираться либо на текст Священного Писания, либо на решение Вселенского собора. Еженедельно бывает по два занятия, и на каждом "задают" по три-четыре цитаты из Священного Писания, которые следует заучить к следующему разу, причем на церковно-славянском языке. Можно быть как угодно хорошо философски и богословски образованным, но если не знать наизусть всех заданных текстов, причем именно на церковно-славянском языке, то нельзя рассчитывать даже на "тройку". Практически три четверти времени и сил при обучении в тех классах, где проходят эти предметы, уходит на зазубривание цитат, часто довольно значительных по объему.
Вообще говоря, выучивание наизусть наиболее существенных в вероучительном отношении текстов из Священного Писания - вещь чрезвычайно полезная и нужная. Эти знания могли бы быть использованы в проповедях, в беседах с людьми, наконец, как материал для собственных молитв и размышлений. Но беда вся в том, что в проповедях использовать эти тексты невозможно, так как большинство из них нуждается в переводе.на русский, чтобы быть понятными для слушателей. Говорить наизусть длинную цитату на церковно-славянском, а затем переводить ее на русский - громоздко, да и невозможно, непременно где-нибудь собьешься. Кроме того, перевод на русский при этом окажется просто пересказом: точность мысли, ради которой текст заучивается наизусть, будет утрачена. Тогда уж лучше сразу пересказывать своими словами. Но пересказу в семинарии как раз и не учили - достаточно было точь-в-точь произнести на церковнославянском.
В результате я не встречал ни одного священника, который использовал бы в своих проповедях цитаты, заучивание которых стоило в свое время стольких трудов. Год.или два они еще держатся в памяти, но затем, не будучи употребляемыми, исчезают бесследно. Остаются лишь воспоминания о том, как зимними вечерами ходил по семинарским коридорам, повторяя вполголоса тексты, время от времени подсматривая забытое в записной книжке.
Единственный большой текст, который я до сих пор помню, - 53-я глава из книги пророка Исаии, единственная, которую мы учили на русском, поскольку она предусматривалась не в курсе Катехизиса, а в курсе Ветхого Завета, преподаватель которого оказался более открытым к нововведениям и предложил выучить наизусть, но на выбор. Все предпочли учить по-русски.
Казалось бы, самое простое и легкое решение - учить все эти цитаты по-русски. И заучивать легче, и в проповеди можно использовать, а следовательно, и помнить их священнослужители будут всю жизнь. Но - нет! Против этого разумного и естественного решения восстают со всей силой снобизм и консерватизм "профессионалов" (главным образом преподавателей этих дисциплин): русский язык - язык "не церковный", не богослужебный; церковно-славянский перевод точнее (заметим, далеко не всегда), а, следовательно, заучивание на церковно-славянским более "научно" и т. п. и т. д. Велики и могущественны силы инерции, особенно инерции мысли.
В подтверждение того, что высказываемое здесь мнение о желательности перевода богослужебных текстов на русский язык не является ни еретическим, ни протестантским, можно сослаться на такой исключительной важности документ, каким являются "Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе". "Отзывы" были ответами на циркулярный указ от 27 июля 1905 г., который был разослан Св. Синодом и требовал описания сторон жизни Русской Церкви, нуждавшихся, по мнению епархиальных архиереев, в изменениях или реформе. "Отзывы" поступили в канцелярию Синода в декабре 1905 г.
В общем, никто не ожидал, что революционная или хоть реформистская мысль может исходить от епископов. Тем не менее в этом случае проявилось почти полное единодушие русских святителей в расположении к реформам. В частности, большинство выражало неудовлетворенность по поводу недоступности большей части литургических обрядов для их понимания массами верующих и выступало за дальнейшее приспособление церковно-славянского текста к разговорному русскому языку, а меньшинство стало на более радикальную точку зрения, предлагая полностью заменить церковно-славянский язык русским. Практически все епископы требовали мер, направленных на то, чтобы молящиеся могли более полно участвовать в богослужении.
В настоящее время в отношении богослужебного языка официально мало что изменилось. Впрочем, неофициально в некоторых храмах, причем не только в Москве, но, например, и на Украине, по крайней мере отрывки из апостольских чтений на литургии читаются по-русски, причем без каких-либо возражений со стороны епископов. Также при чтении Евангелия некоторые непонятные церковно-славянские слова и оборот заменяются русскими. Последнее, впрочем, предполагает в священнослужителе не только хорошее знание церковно-славянского языка, но и русского синодального перевода, чтобы во время чтения наизусть производить точную замену. Никаких обид и нареканий это пока не вызывает.
