Настроенный против» ребенок

Ирритация после посещения и отказ от посещений приводят многих родителей не только в состояние беспомощности и растерянности. Почти всегда они видят в этих проблемах, которые создают им дети, непосредственный результат целенаправленно негативного влияния другого родителя.

Они не в состоянии по-иному объяснить возникшую неуверенность и прежде всего агрессивность ребенка, как только тем, что бывшая жена или бывший муж настраивают его против. Им не приходит в голову мысль о том, что констелляция отношений после развода создает для ребенка повышенные трудности приспособления, приносит боль по поводу все изменившего развода, и поэтому чувства и аффекты, сопровождающие эти проблемы — и как раз такого агрессивного порядка, — могут продолжаться еще долгое время. Объяснение дает, вероятно, то обстоятельство, что родители слишком мало знают о комплексной динамике детских переживаний развода. Это так, но это, вероятнее всего, только половина правды. Наконец, создается впечатление, что в подобного рода подозрениях содержится результат неправильного понимания, в чем частично замешаны и сами дети. Так, четырехлетний Якоб, который на протяжении трех-четырех дней после посещения отца игнорировал все замечания, распоряжения и запреты матери, бросил ей однажды, рыдая: «Ты — совсем злая, потому что ты отослала папу прочь!» Результатом оказался шлепок, который мать в полной беспомощности отпустила ребенку, одевая того перед выходом из дома в детский сад. Когда оцепеневшая мать спросила: «Кто это сказал?» — Якоб ответил: «Папа, бабушка, и все это говорят!» и побежал прочь. После этого мать обратилась ко мне, чтобы получить подтверждение тому, что регулярные посещения отца дурно влияют на ребенка.

Кто имеет дело с детьми, тот знает, как часто они приписывают другим постыдные и опасные мысли и облекают их в слова третьей персоны. Вопрос матери: («Кто это сказал?») показался ребенку в тот момент очень удачным и он смог таким образом переложить ответственность за свою ярость на другого, что между прочим придало особый вес его упреку. И тут мы должны себя спросить, почему мать задала этот вопрос. Почему она не спросила: «Ты все еще так сильно переживаешь, что папа не живет с нами больше?» или: «Ты веришь, что только я не хотела больше с ним жить?» или совсем просто: «Иди сюда, я знаю, что ты несчастлив, но все образуется!», или еще лучше: «Иди сюда, расскажи, чем именно ты так обеспокоен!» Такими словами она могла бы снять у ребенка боль, сигнализировать ему свое понимание и предложить поговорить по поводу происходящего в нем самом. Но мать Якоба спросила: «Кто это сказал?» Этот вопрос содержит: «Ты не можешь сам верить в это, я тебе ничего не сделала!» и «Это должен быть какой-то клеветник, который использует тебя, чтобы нанести вред мне, и кто это может быть, если не твой отец и его семья!» Конечно, может быть, отец действительно сделал это или подобное замечание, например, для того чтобы защитить себя перед упреком, почему он ушел. Но примечательно, что мать не допускает возможности, что ее сын и в действительности сам может упрекнуть ее по поводу развода. Примечательно и то, что при всех вероятных возможностях реакции на упрек Якоба особенно привлекательной оказалась возможность поймать отца с поличным. В психоаналитически-педагогической практике мне постоянно приходится сталкиваться с фактом, как часто многие матери и отцы подсознательно как бы только ждут доказательства возможного настраивания детей против них со стороны разведенного супруга, что они, не задумываясь над тем, что речь может идти о самозащите ребенка или о (обычном) переплетении фантазии и реальности, тут же стремятся защитить свою версию о клевете и настраивании ребенка, как если бы они хотели, чтобы так оно и было. В беседах вскоре выясняется, что настраивание является не только (мучительной) проблемой, но и выполняет для этих родителей некоторые позитивные функции. Так, мать Якоба призналась, что столь великодушно принятое судом решение о посещениях с самого начала было для нее невыносимым, и она от этого очень страдала (СНОСКА: О причинах, почему дни посещений для опекающих родителей являются столь мучительными, я буду еще говорить (напр. гл. 9.4)). Теперь же в ее руках находится «педагогический аргумент», при помощи которого она, может быть, добьется ограничения посещений отца. В другом случае отец решил не мириться с тем, что воспитание его дочери было доверено матери. Точно так же, как и мать Якоба, он только ждал случая, когда сможет воспользоваться отрицательным влиянием матери на ребенка. Как только девочка начала бросать ему упреки по поводу его новой подруги, такое «влияние» было найдено: ребенок, должно быть, настроен против него матерью.

На этом примере и на примере Якоба мы замечаем дальнейшую функцию подобных обвинений: они помогают родителям снять с себя ответственность за ирритацию, смену настроений и агрессивность ребенка. Теория настраивания раскрывается с этой стороны как часть общей тенденции многих родителей отрицать боль и проблемы, которые приносит развод детям. Если я говорю о теории настраивания, то я не считаю, что этого никогда не бывает, что отец умышленно перед детьми не бывает пренебрежителен к матери, не обвиняет ее и наоборот. Конечно, это бывает, но, скорее, как исключение, чем как правило. И конечно, подобные замечания обременительны для детей и родители таким образом вселяют в них неуверенность и ввергают их в конфликт лояльности. Но только в редких случаях в этом бывает замешан только один из родителей. (Так, мать Якоба рассказывала мне, как «предметно» она беседует с мальчиком: «Ты еще поймешь, что люди не всегда говорят правду». Или, когда однажды Якоб утверждал, что папа любит его больше, чем мама: «Твой папа, мое дитя, вообще никого по-настоящему не любит, он только так думает». Ей не пришла в голову мысль, что она точно так же дисквалифицирует отца, как тот ее, в чем она его и обвиняла.) Вместе с тем пренебрежение и обвинения подобного рода не являются единственными или важнейшими причинами послеразводных проблем детей, как и агрессивно-отклоняющие реакции по поводу посещений.