Благоприятные и неблагоприятные условия развития после развода

Часть третья. К ПСИХИЧЕСКОМУ РАЗВИТИЮ РЕБЕНКА ПОСЛЕ РАЗВОДА

В заголовках трех основных частей настоящей книги — переживание развода, развитие ребенка до и после развода — подчеркивается, что такое деление осуществляется по хронологии. Тем не менее анализ показал, что развод и пред-разводное состояние невозможно разделить. Для многих детей «развод» уже с рождения начинает «психический сценарий» переживаний развода в самом узком смысле слова и определяет его развитие уже задолго до окончательного развода родителей, включая нарушения, конфликты и истории их преодоления. Вместе с тем «развитие после развода» начинается непосредственно за разводом и охватывает период в год или полтора, который требует психических процессов, характерных для переживаний развода.

Описание этих, часто таких богатых конфликтами, месяцев после развода образует «пункт связи» между первыми двумя и третьей частью книги, и перед нами предстает не столько новый отрезок времени, сколько теоретически совсем иная перспектива. Если раньше речь шла о значении влияния развода в аспекте (частичной) потери одного из родителей или растворения семьи, то сейчас о значении влияния развода в аспекте совершившейся разлуки и реорганизации или совершенно новой организации семьи. Хорошим примером в смене перспективы служат послеразводные отношения ребенка с отцом, который теперь живет отдельно. До сих пор нас интересовали эти отношения с точки зрения разлуки, полной страданий потери объекта, и свершившегося события, после которого возможности ребенка в отношении триангулирования ограничиваются, а его отношения с матерью наполняются конфликтами (прежде всего агрессивными). Конечно, после развода не кончаются ни внешние, ни внутренние отношения с отцом. Даже когда ребенок долгое время его не видит, отец продолжает существовать для него (также и для матери) в качестве внутреннего объекта. Может быть, его психическая ценность и представление о нем в сознании ребенка и изменились, но в любом случае его образ продолжает существовать. Он своими действиями даже на расстоянии влияет на жизнь семьи, а также способствует формированию внешних условий, решающих — поможет ли ребенку время после развода в преодолении реактивно переживательных потрясений или оно превратится для него лишь в деструктурирую-щий кризис. Эти и подобные им вопросы хочу я затронуть в третьей части книги. В центре внимания — опять же значение и влияние, которые имеют эти события на ребенка и его душевное развитие. И я надеюсь; что дальнейшие значения дополнят уже приобретенное нами понимание переживаний развода ребенком. Прежде всего нам могут раскрыться дифференцированные перспективы, а именно, где и каким образом можно ограничить опасное развитие развода (лучше) использовать имеющиеся шансы.

БЛАГОПРИЯТНЫЕ И НЕБЛАГОПРИЯТНЫЕ УСЛОВИЯ РАЗВИТИЯ ПОСЛЕ РАЗВОДА

Обзор литературы

Когда речь идет о специфических условиях развития ребенка после развода родителей, возникают два взаимосвязанных вопроса, являющихся центральными в интересующей всех проблеме развода. Первый вопрос можно сформулировать следующим образом: что означает для ребенка и его развития тот факт, что он живет теперь в неполной семье, (обычно) только с одной взрослой персоной. И второй вопрос вращается вокруг значения и ценности отношений ребенка с не живущим теперь вместе родителем и вокруг различных форм, которые принимают эти отношения. Оба вопроса в последние годы составляют центральную тему в исследованиях, посвященных проблеме развода. Результаты подобных исследований ведут к единому и сегодня бесспорному представлению о том, как должны выглядеть констелляции отношений, если речь идет о сохранении всех возможных шансов для развития ребенка после развода. Это общее представление можно выразить одним предложением: шансы, ограничивающие или помогающие избежать негативного влияния развода на развитие личности ребенка, возрастают, если родителям удается создать такие условия, при которых ребенок имеет возможность продолжать интенсивные отношения с обоими родителями, т.е. и с тем из них (чаще всего отцом), который теперь не живет вместе с ним. Некоторые важные результаты, подтверждающие этот тезис, будут вкратце представлены в дальнейшем.

Некоторые авторы утверждают, что большинство детей — и по прошествии нескольких лет после развода — продолжают испытывать постоянную тоску по отцу, который не живет больше дома, или неодолимое желание, чтобы семья вновь воссоединилась (СНОСКА: Напр., Kalter/PickaiVLesowitz, 1894; Wallerstein/Kelly, 1980;Wille, 1985). Складывается такое впечатление, что даже часть симптоматики детей перед разводом и после него преследует (подсознательно) цель отвлечь родителей от их обоюдных проблем, чтобы те объединились на почве общей заботы о ребенке (СНОСКА: Bernhardt, 1986, «Psychoanalytic inferences», 1983). Можно предположить, что желание вновь жить одной семьей тем менее мучительно для детей, чем больше они ощущают, что не живущий вместе отец не потерян, и чем больше удовлетворения приносят интенсивные отношения с ним (СНОСКА: Наоборот, заключение Баллоффа/Вальтера, казалось бы, говорит о том, что в результате интенсивности отношений с отцом (не живущим вместе) или кооперации обоих родителей после развода у ребенка усиливаются желания нового воссоединения, что авторы оценивают как обременительный фактор. Они указывают во всяком случае на то, что присутствие или отсутствие детских желаний нового воссоединения возбуждается только сведениями, полученными от родителей. В наших обследованиях {детей) удалось установить, что родители в большинстве случаев фактически не знают о существовании таких желаний (или знать не хотят?), из чего можно заключить, что сведения, получаемые от родителей, недостаточно основательны. Предполагается, что кооперирующие родители просто лучше информированы о подобных желаниях детей или меньше сопротивляются им. Из этого можно сделать вывод, что желания нового воссоединения часто остаются подсознательными. Что же касается обременения, то я думаю, что здесь не столько речь о том, лелеют ли дети желание нового воссоединения или нет, сколько о том, какую душевную ценность имеют эти желания или насколько мучительно был пережит развод родителей. Вполне возможно, что на протяжении всей детской жизни развод родителей — повод к большим переживаниям и не обязательно, что по этой причине происходят большие нарушения в развитии).

Несмотря на то что число «неполных» семей с годами возрастает и, согласно статистике, это явление выглядит уже как вариант нормальных социальных обстоятельств, в общественном сознании они воспринимаются в качестве феномена «обочины» общества, как (невезучее) отклонение от нормы. Это характерно также и для школьной жизни. Постоянно произносимые учителями или воспитательницами детских садов слова: «Отца нет...» раскрывают стигматизирующий характер подобных «предметных» описаний школьника. И в учебниках едва ли можно встретить примеры из жизни семей, живущих без отца или без матери. Итак, не удивительно, что дети разводов испытывают чувство большего стыда перед посторонними (например, перед учителями), что у них нет «настоящей» семьи (СНОСКА: Kalter/Pickar/Lesowitz,1894/. В общем такое чувство стыда возникает не только из-за дискриминации, пришедшей «извне». Многие одинокие матери испытывают чувство, что они сами «не в порядке» и передают это чувство детям). К чувству боли и обиды по поводу того, что ребенок брошен одним из родителей, у него еще прибавляется чувство, что с ним «что-то не в порядке». Каждый раз в моей терапевтической работе с детьми разводов я замечаю, какое нарцисстическое облегчение испытывает ребенок, если на вопросы, касающиеся развода, он может ответить: «Но я вижу папу очень часто и мы разговариваем с ним по телефону почти каждый день».

Одним из важнейших аргументов в пользу продолжения интенсивных отношений с отцом является то, что в отношениях ребенка с матерью появляется чувство легкости и в связи с этим развивается чувство собственной полноценности (СНОСКА: Kalter/Pickar/Lesowitz, 1984; Leahy, 1984). Для многих детей развод означает (частично объективно, частично субъективно) заметную потерю власти. Невозможность найти укрытие у другого родителя делает его еще более зависимым от того из родителей, с кем он живет. К этому прибавляется ощущение неудачливости и чувство беспомощности в борьбе с конфликтами лояльности (см. ниже). Разочарования, печаль и ощущение безвластия развивают у детей после развода чувство собственной неполноценности. Напротив, дети, которые после развода поддерживают хорошие отношения с отцами, приобретают большое чувство собственного достоинства (СНОСКА: Leahy, 1984), в то время как дети, отцы которых о них не заботятся, чувствуют себя никому не нужными, обиженными (СНОСКА: Kalter/Pickar/Lesowitz, 1984) и отстают от своих сверстников в развитии чувства собственного достоинства и социальной зрелости (СНОСКА: Wallerstein/Kelly, 1980. Doust, 1983; Leahy, 1984.). Дети разводов, сохраняющие хорошие отношения с отцами, проявляют меньше симптомов и лучше приспосабливаются к новой жизненной итуации (СНОСКА: Я, во всяком случае, опять указываю на ограниченное выражение видимых симптомов или приспособление поведения). К тому же, если речь зашла о «хороших» и «интенсивных» отношениях с отсутствующим родителем, следует обратить внимание на то, что здесь дело не только в количественное (внешних) контактов. Хорошие (внутренние) отношения возможны только тогда, когда ребенок чувствует себя внутренне свободным для таких отношений. А для этого необходимо, чтобы родители продолжали поддерживать также отношения друг с другом.

Если это не получается, а, наоборот, отец и мать пытаются втянуть детей в обоюдные разногласия, каждый, преследуя свои интересы, то дети попадают в тяжелый конфликт лояльности. Такие родители говорят о бывшем супруге только в пренебрежительных тонах, ребенку предлагается ожидание лояльного союзничества, ему отказывается в общении с отсутствующим родителем, или это общение обесценивается, часто родители пытаются использовать детей в качестве сыщиков, расспрашивая их о бывшем супруге или, наоборот, запрещая рассказывать те или иные вещи. Для ребенка такое поведение создает почти неразрешимую дилемму. С одной стороны, он любит, как и прежде, обоих родителей, с другой — он вынужден опасаться, что не оправдав их ожиданий, может потерять любовь одного из родителей (СНОСКА: Bernhardt, 1986; Doust, 1983; «Psychoanalytic inferences», 1983).

Большой и дифференцированной работой по этой комплексной теме является единственное в своем роде долгосрочное исследование под руководством Юдифи Валлер-штейн (СНОСКА: Wallerstein/Kelly, 1980; Wallerstein/Blakeslee, 1989), охватывающее отрезок времени в пятнадцать лет. Она подчеркивает, что продолжение агрессивных разногласий между родителями порождает у детей не только мучительный конфликт лояльности, но и (чаще всего подсознательное) чувство, что они нежеланны и представляют собой, в известной степени, несчастный случай истории, являясь детьми не любви, а ненависти. Эти дети в силу процессов идентификации испытывают большие трудности по отношению к своей персоне, они не любят себя и не видят смысла в своей жизни (СНОСКА: Чувству желанности ребенка придается большое значение и в книге «Jenseits des Kinderwohls» (Goldstein/A. Freud/Solnit, 1973), вышедшей в свет при сотрудничестве с Анной Фрейд. В книге отмечен большой интерес к семейно-правовым решениям. Так, авторы в вопросе семейно-правовых решений руководствуются в первую очередь двумя критериями: кто из родителей в состоянии, прежде всего психологически, воспринимать родительские функции в непрерывно продолжающихся отношениях (как минимум частично), и какое решение в первую очередь открывает ребенку возможность и в дальнейшем чувствовать себя желанным).

Большое значение для доброты отношений с тем из родителей, с которым ребенок живет, имеют функциональные отношения с отсутствующим родителем. О власти матери и отсутствии возможности побега к отцу во время конфликтов мы уже говорили. К тому же многие дети обвиняют мать в том, что она отняла у них отца. Матери, которые проявляют слабость и беспомощность, представляют собой проблематичный объект идентификации. Они вынуждают детей чувствовать отсутствие материнской защищенности и тем самым препятствуют проявлению агрессивных возбуждений, индуцируя чувство вины («мама и так бедная, поэтому я не имею права еще и...»). Отсутствие объекта порождает также его идеализацию. Многие «воскресные» и «отпускные» отцы кажутся детям всезащищающими принцами, в то время как мать репрезентует собой отказы повседневности и поэтому подвергается нападкам, противопоставляется отцу и (также) становится предметом ненависти. Идеализированные отцы исходя из этого осложняют мальчикам их реалистическую самооценку, создание реалистического «Я-идеала», а девочкам — создание реалистического представления о мужчинах. Существуют также обратные феномены: в материнской семье мужчины подвергаются такой дискриминации и критике, что половая идентификация мальчика и интерес девочки к противоположному полу сильно страдают. Исходя из этого, Валлерштейн указывает на большое значение примера, который представляет собой отец (не только для «мужской») ориентации в мире, но и для квалифицированного представления о профессиях, для построения длительных отношений и формирования жизненных целей (СНОСКА: Ср. к этому также Fthenakis, 1985 и Fthenakis/Wiesel/Kunze, 1982).

Особой проблемой детей развода (или их родителей) Валлерштейн считает, наконец, процесс освобождения молодых людей во время пубертата и адолесцентного периода. Даже при обычных семейных отношениях это время является по причине конфликтности самым трудным испытанием в жизни. Если возникает особенно тесная и исключительная связь с одним из родителей (особенно с матерью), шаг этот — в процессе самоутверждения со сверстниками и (в сравнении) с посторонними взрослыми — особенно труден (СНОСКА: Проблемы пубертатного освобождения невольно напоминают о значении «третьего объекта» для процесса индивидуализации в первые годы жизни (ср. гл. 5)). Эта трудность усугубляется тем, что многие подростки считают, что они не имеют права оставить мать одну, т.е. совершить то, что уже совершил отец по отношению к матери. Только ценой больших усилий они освобождаются от этого чувства, развивая в себе массивное чувство вины или агрессивно его отражая, почти идентифицируя себя со (злым) отцом, умаляя мать для того, чтобы суметь ее покинуть. Другим это не удается и они остаются «приклеенными» к дому, но за счет повышенной амбивалентности, распространяющейся далеко за норму отношений «мать —ребенок» (СНОСКА: Ср. также Stierlins (1974) «Untersuchung iiber den Zusammenhang zwischen bestimmten (sehr engen) «Beziehungsmodi» und Problemen der Jugendlichen im ProzeB der pubertaren / adoleszenten Ablosung»). Познания, полученные в ходе исследования, привели Валлерштейн к обобщенному заключению о поведении и действиях, к которым должны стремиться родители, чтобы развод принес ребенку как можно меньше вреда. Вот важнейшие из них:

Родители, несмотря на разрыв супружеских отношений, должны попытаться скооперироваться и дальше в качестве родителей. К этому относится прежде всего сохранение непрерывных отношений детей с обоими родителями.

Родители должны стремиться как можно быстрее отойти от своих личных страданий и интенсивных переживаний и в кратчайший срок вернуться к своей родительской ответственности. Это означает, что прежде всего они должны научиться отличать свои собственные потребности от потребностей детей. Родители должны быть в состоянии извиниться перед детьми за развод» и вселить им уверенность, что с настоящего момента они будут все предпринимать для того, чтобы детям было хорошо.

К тому же родители должны приложить все усилия, чтобы ребенок почувствовал, что его продолжающаяся любовь к обоим родителям остается в полном порядке. Родитель, не живущий теперь вместе, должен как можно скорее начать встречаться с ребенком, вопросы посещений должны обсуждаться с детьми и их желания учитываться.

Наконец, родители должны предпринять все возможное, чтобы помочь детям пережить всю боль и тяжесть разлуки. Прежде всего дети должны быть вовремя и подробно проинформированы о предстоящих событиях, им должно быть позволено проявлять тревогу и эмоции. В основном приведенные здесь предложения Валлерштейн и других авторов совпадают с нашим мнением о важности «первой помощи» перед лицом спонтанных реакций детей на сообщение об окончательном разводе родителей.

Дополнительные замечания

Как видятся эти эмпирические заключения о развитии после развода в свете наших собственных исследований? Вначале надо заметить, что то большое значение, которое придается авторами продолжению отношений с обоими родителями, не должно было особенно удивить наших читательницу и читателя. Большинство заключений и теоретических размышлений о психодинамике острых переживаний развода, представленных мною, указывает именно на это направление. Да, в известном смысле анализ трудностей развития, с которыми детям приходится бороться в конфликтных семьях перед разводом, предупреждает о той, отмеченной длительной обоюдной ненавистью родителей и конфликтами лояльности детей констелляции отношений после развода, которую исследователи рассматривают как сомнительную для будущего положительного развития ребенка. Точно так же фаза переживания развода, которую мы описывали как послеразводный кризис, отмечена внезапной потерей отца и выпадением «третьего» объекта (триангулирования). Хотя мы уже говорили — в связи с нашим вниманием к «внутренним» процессам — в первую очередь об опасениях и фантазиях ребенка по поводу потери и разлуки. Но это, конечно, не безразлично, например, для ребенка, испытывающего страх перед потерей отца, перед вероятностью никогда больше его не увидеть, для чувства не быть больше им любимым или в будущем оказаться пол-сностью зависимым от матери, будет ли он видеть отца не-колько раз в неделю или на протяжении нескольких месяцев вообще с ним не увидится. Основываясь на наших предыдущих заключениях, можно с полным правом сказать, что продолжающаяся или как минимум в скором времени восстановленная кооперация между родителями, дающая ребенку возможность продолжить отношения с живущим отдельно родителем, помогает преодолевать переживания развода. И именно со следующих точек зрения.

Во-первых, таким образом меньше будут страхи детей перед потерей объекта, которые обычно направлены не только на того родителя, который не живет больше дома («если мама больше не любит папу, кто знает, как долго еще она будет любить меня...»); обида, что его бросили, тоже будет проходить и вместе с ней уменьшится оставшийся «нарцисстический рубец», поскольку чувство, что он любим, быстро восстановится; в результате может смягчиться столь частый страх «перед расплатой, порождаемый чувством вины; наконец, появится надежда, что ребенок сумеет, как можно скорее, заменить печаль большой долей уверенности. Во-вторых, если родительская кооперация и продолжающиеся отношения с обоими родителями сами по себе недостаточны для восстановления баланса в реактивно переживательном неравновесии, то тем не менее увеличивается шанс менее драматического протекания послеразводного кризиса у детей и таким образом процессы, деструктуризации удержатся в определенных рамках. Решающим в этом является уменьшение агрессивизации объектоотно-шения ребенка, что (при условии кооперирования) предположительно уменьшает психическое, социальное, экономическое и «педагогическое» давление, которое испытывает опекающий родитель. И, наконец, возможности ребенка, хотя бы частично, сохранить приобретенный модус триангулирования должны уменьшить меру (регрессивного) активирования старых страхов конфликтов, а также патогенных эффектов посттравматической обороны. Это структурное освобождение объектоотношения к воспитывающему родителю должно, в-третьих, позитивно повлиять на дальнейшее развитие ребенка, в процессе которого приобретенные в ходе переживаний развода невротические диспозиции не усилятся из-за последующих конфликтов объектоотношений. В-четвертых, можно предположить, что продолжающееся участие обоих родителей помешает фальшивому развитию половой идентификации. Это касается не только угрожающей фальшивой идентификации (с разнополым родителем) в ходе посттравматической обороны. Идентификации происходят также и в дальнейшем, и едва ли останется без последствий для мальчика тот факт, что он на протяжении долгих лет, ощущая отсутствие сильного мужского примера, как единственный «мужчина» в семье постоянно оказывается под давлением (сверх)властной матери/женщины или чувствует себя от нее зависимым. Точно так же не может остаться без последствий для женского самоутверждения девочки, если она вынуждена признать, что первое и важнейшее жизненное отношение к мужчине, к отцу, не состоялось и она покинута и забыта любимым мужчиной.

Итак, психоаналитическое исследование переживаний развода дает дополнительные теоретические объяснения эмпирической очевидности важности новой организации отношений ребенка с обоими родителями после развода. Для того чтобы доказать всем, кто имеет отношение к проблеме, ее значимость, едва ли нужны приведенные аргументы. В последние годы мне пришлось убедиться в том, что вряд ли найдутся консультанты, эксперты или судьи по семейному праву, которые рассматривали бы развод как заключительный этап в отношениях родителей и регулирование вопроса посещений как периферическую проблему (которая затрагивала бы скорее интересы отца, а не необходимое условие для развития ребенка) (СНОСКА: Удручающее исключение составляет, к сожалению, большинство адвокатов, которое в делах разводов преследует расчет: «выигрыш-проигрыш» и заботится только о своих клиентах. Мне не раз приходилось видеть, как адвокаты старались отговорить своих клиентов от желания скооперироваться и найти пути к примирению, а наоборот, внушали им мужество к борьбе. Иногда дело доходит до своего рода опеки адвокатом одного или обоих супругов. Это, может быть, и приятно, но тогда тяжесть конфликта будет делегировать к другому супругу и сам конфликт будет объективирован, что называется, поднят на тот уровень, где имеются, наконец, ясные суждения по поводу: «прав-неправ» или «верно-неверно», что в свою очередь освобождает от противоречий и чувства вины. Естественно, что супруги платят за это лишением их родительской ответственности или же платят дети тем, что в судебном споре они теряют своих (ответственных) родителей). Так же считает большинство родителей. Из моего опыта следует, что большинство родителей в основном придерживается мнения, что для ребенка развода было бы неплохо и далее продолжать позитивные отношения с не живущим вместе родителем (СНОСКА: Этот опыт подтверждаемся недавно законченным эмпирическим исследованием по вопросу общего права на опеку (Balloff/Walter, 1989)).

Общественному мнению противостоит крайне противоположная практика разведенных семей. В Австрии 70% разведенных отцов, не связанных опекой, вообще не поддерживают отношений с детьми или поддерживают, но не регулярно (Imas, 1988). А Баллофф и Вальтер (1989) установили, что в 40% опрошенных разведенных семей в Берлине отношения с отцами окончательно прерваны. Думаю, что для таких разногласий между «теоретическими» взглядами и повседневной практикой разведенных родителей имеются два различных объяснения. Первое: данный феномен можно рассматривать как следствие распространенного морального дефицита у разведенных родителей и соответственно этому встречать его поднятым вверх указательным пальцем. Те, кто так поступает, в большинстве случаев видят безответственность родителей уже в самом разводе, который принципиально направлен против «благополучия детей», — позиция по многим причинам неверная (СНОСКА: Ср. с. 17 и далее). Часто морализирующая тенденция скрывается за предметными аргументами. Например, нормальные теоретические взгляды оборачиваются нормативными требованиями. Сознание того, как это было бы важно, чтобы родители смогли отделить свои супружеские конфликты от родительской ответственности, превращается в напоминание: «Не забывайте, что мужчина, который причинил вам столько страданий, все еще отец вашего ребенка и ребенок нуждается в нем!» Или предполагается, что едва родители поймут те трудности, которым подвергается ребенок из-за их разногласий, как они тут же смогут изменить свое поведение. Многие профессиональные консультанты, и не только из официальных инстанций, подвергаются искушению директивно решать проблемы послеразводного кризиса, поскольку они идентифицируют себя исключительно с детьми (СНОСКА: Таким же недостатком страдает и недавно вышедший в свет «Ratgeber fur Scheidungseltern» (Goldstein/Solnit, 1989), тем не менее базирующийся на хорошем знании материала и содержащий много важных рекомендаций). Валлерштейн также рекомендует родителям определенное поведение в интересах детей (см. выше), но она одновременно напоминает о том, что должно произойти перед тем, как родители смогут стать хорошими разведенными родителями: они должны закончить свой брак также и психически и они должны иметь возможность для печали (о партнере, о потерянных надеждах и иллюзиях) («работа развода»); они должны научиться владеть своими эмоциями (что без упомянутой «работы развода» едва ли возможно); и они должны найти вновь самих себя и обрести надежды на новую жизнь (Wallerstein/Blakeslee, 1988).

Этим напоминанием обрисовывается уже другое начало. В различных формах морализирующего обхождения в родительских консультациях общее то, что они в своей основе обращаются к теоретической конструкции «родители», в которой личности последних редуцируются в простые понятия «мать» и «отец», как если бы речь шла о «педагогических существах», которые постоянно располагают внутренней свободой без противоречий применять в дело свои сознательные установки. Они забывают, что разведенные отцы и матери — тоже люди, со своими эмоциями, и их душевная жизнь не в последнюю очередь определяется также и подсознательными процессами. Это может привести к субъективному пониманию реальности, которое очень сильно отличается от понимания консультанта или мешает родителям сознательно внедрять в жизнь желаемое. Возьмем в качестве примера родителей, которые сознательно решили не перекладывать на плечи ребенка свои разногласия. Но втягивание ребенка в родительский конфликт совсем не обязательно должно принимать описанные выше формы, например, когда другой родитель открыто унижается, ребенок используется как шпион или хранитель тайн и т.д. Зачастую выглядит это так, что мать не в состоянии смириться с обстоятельством, что ребенок по-прежнему любит или даже предпочитает ей отца, причинившего ей, матери, так много горя, разочарований и обид. Ее подсознательное желание может быть легко направлено на то, чтобы ребенок разделил с нею отчуждение или она страдает от страха, что после супруга может потерять и ребенка. Эти желания и опасения при определенных обстоятельствах становятся подсознательными и действуют субтильно: ребенку в день посещения отца предлагается соблазнительное развлечение, от которого он вынужден «к сожалению» отказаться; между тем, возможно, отец неожиданно удовлетворяет запросы ребенка, которые мать удовлетворить не хочет или не может; некоторые матери и отцы встречают желание ребенка о воссоединении заверением: «Я бы с удовольствием... но мама (папа) не любит меня больше!»; или отец отвечает на жалобы ребенка по поводу того, что тот хотел бы почаще его видеть: «Я тоже, но мама этого не хочет!» Сцены прощания и слезы говорят ребенку, что своим присутствием у одного родителя он причиняет тяжелое страдание другому; или мать постоянно отмалчивается, когда ребенок говорит об отце и так далее. Все эти действия, относящиеся к повседневной жизни разведенных родителей, создают у ребенка впечатление, что в его продолжающейся любви к отцу или к матери и вместе с тем к самому себе что-то не в порядке, а также заставляют его опасаться играть любовью другого родителя, усиливают чувство ответственности за все и это еще больше отягощает его отчаяние и развивает чувство ненависти. Или подумаем о матери (с. 186 и далее), которая верит в то, что она должна защитить ребенка от отца. Что может сделать эта женщина с нашим напоминанием о том, что нельзя отнимать отца у ребенка? И как должен отец проявлять свою ответственность, если он видит, что ребенок от него отворачивается и каждый раз, когда он за ним приходит, прячется от него?

Второе объяснение разрыва между практикой разведенных семей и (в общем всеми разделяемыми) теоретическими взглядами состоит в том, что проблему эту следует рассматривать не как моральную, а как психологическую. Вопрос, на котором мне хочется в дальнейшем сконцентрироваться, звучит так: почему это не действует»? Какие наиболее часто возникающие проблемы ведут к тому, что отношения после развода не выглядят так, как этого хотелось бы большинству — родителям и детям, консультантам и судьям? И особенно: какие подсознательные процессы играют в этом роль?