Если бы мы хотели оценить стоимость бизнеса, то в качестве единицы измерения использовали бы деньги. Мы бы стали вычислять долларовую стоимость актива и пассива, подсчитывать прибыли и убытки. Если что-то нельзя перевести в денежное выражение, это никак не может ни повысить, ни понизить стоимость фирмы. В данном случае — при оценке стоимости бизнеса — всеобщим эквивалентом являются именно деньги.
Человек, так же как и бизнес, зарабатывает прибыль и терпит убытки. Однако для человеческого существа деньги и другие внешние мерила успеха, такие как слава, богатство или власть, не являются всеобщим эквивалентом. Всеобщий эквивалент для человека — это счастье.
Деньги и слава вторичны по отношению к счастью и не обладают никакой самостоятельной ценностью. Единственная причина, по которой мы можем желать славы и денег, — это то, что их наличие или сама мысль об их наличии может принести нам положительные эмоции или придать нашей жизни какой-то смысл. Сами по себе богатство и слава не стоят ломаного гроша, и стремиться к ним не было бы ни малейшей причины, если бы они в некотором смысле не благоприятствовали нашему счастью. В том же самом смысле, в котором активы в бизнесе вторичны по отношению к деньгам, поскольку их стоимость оценена в долларах и центах, слава и материальное богатство в нашей жизни вторичны по отношению к счастью.
Из самой идеи о том, что всеобщим эквивалентом для нас является счастье, проистекают совершенно невероятные следствия. Возьмем крайний пример — если бы нам предложили на выбор миллион долларов или беседу с другом, нам бы следовало выбрать то, что принесло бы больше счастья. Если бы дружеская беседа доставила нам большее эмоциональное удовлетворение и значила для нас больше, чем миллион долларов, тогда мы были бы обязаны выбрать беседу. То есть если бы мы выбрали беседу, то получили бы более весомую прибыль в пересчете на всеобщий эквивалент.
Попытка сравнить, что в наших глазах имеет больший вес — беседа или деньги, — это все равно, что сравнивать яблоки с апельсинами. Но если мы попробуем перевести деньги, разговоры или, коль уж на то пошло, любую вещь на свете в валюту счастья — а для этого достаточно лишь прикинуть, сколько счастья нам может принести та или иная вещь, — у нас появится единое мерило, с помощью которого можно будет сравнивать явно несопоставимые между собой события и переживания.
Излишне говорить, что выбор между миллионом долларов и дружеской беседой — это не такое уж простое дело. Для того чтобы сделать разумный выбор, недостаточно сказать, что беседа с другом доставит нам больше удовольствия, и на одном лишь этом основании отказаться от миллиона долларов. Большая сумма денег обеспечит нам устойчивое финансовое положение на много лет вперед и в долгосрочной перспективе убережет нас от определенного рода отрицательных эмоций. Кроме того, миллион долларов развязал бы нам руки для решения задач, которые мы сами считаем важными. Однако если мы примем к рассмотрению весь контекст и придем к выводу, что именно беседа будет иметь для нас больше смысла и доставит нам больше наслаждения, тогда, конечно же, она будет для нас ценнее, чем миллион долларов. Как сказал когда-то психолог Карл Юнг, «самая малая из вещей, если в ней есть смысл, значит в жизни больше, чем самая великая из вещей, если в ней смысла нет».
Вообразите себе следующий сценарий. Пришелец с Венеры заходит в магазин и просит продать ему вещь, которая стоит тысячу долларов. Он предлагает владельцу магазина на выбор тысячу долларов или счет на сумму, которая на Венере эквивалентна миллиону земных долларов. Хозяину магазина отлично известно, что он никогда не долетит до Венеры и что венерианские деньги на Земле не стоят и ломаного гроша. Поэтому, если только эти деньги не дороги ему из каких-нибудь сентиментальных соображений, хозяину магазина следует выбрать тысячу земных долларов. Реальная ценность венерианской валюты равна той сумме, которую можно за нее получить в валюте, имеющей хождение на Земле.
Аналогичным образом реальная ценность миллиона долларов равна той сумме, которую можно за него получить во всеобщем эквиваленте. Подобно тому как в бизнесе всеобщим эквивалентом являются земные деньги и, следовательно, только деньги в бизнесе и принимаются в расчет, в человеческой жизни всеобщим эквивалентом является счастье, и, следовательно, ничто, кроме счастья, не имеет для нас ни малейшего значения. Решающим фактором нашего поведения должна быть забота о собственном счастье; ведь счастье — это цель, к которой ведут все остальные цели.
Богатство и счастье
Деньги сверх абсолютного минимума, необходимого для того, чтобы иметь кров и пищу (я не имею в виду черную икру и замок на взморье), являются не чем иным, как средством для достижения цели. И тем не менее мы частенько путаем средство и цель и жертвуем счастьем (целью) ради денег (средства).
Подобную глупость с особенной легкостью совершают в тех случаях, когда материальное благосостояние возводят в ранг конечной цели, как это частенько происходит в нашем обществе. Нельзя сказать, что накопление и производство материальных благ само по себе неправильно или плохо. Благодаря более высокому материальному достатку отдельные индивиды и общество в целом повышают свой уровень счастья. Если наше финансовое положение достаточно устойчиво, мы можем бросить работу, которую считаем бессмысленной, и перестать волноваться насчет уплаты по счетам. Но даже и в этом случае для нас важны не деньги сами по себе, а тот факт, что они могли бы принести нам много хорошего. Материальное благосостояние как таковое — в себе и само по себе — отнюдь не обязательно является для нас источником смысла или духовного богатства.
Исследования показали, что взаимосвязь между богатством и счастьем совсем не такая, как это представляется большинству из нас. Психолог Дэвид Майерс[39], проводивший широкомасштабные кросскультурные и когортные исследования по этому вопросу, обнаружил, что корреляция между уровнем материального достатка и счастьем очень низка, кроме случаев крайней бедности, когда не удовлетворялись даже минимальные потребности человека в пище, одежде и жилье. Более того, несмотря на то что за последние пятьдесят лет население во многих странах стало богаче, исследования не констатируют повышения уровня счастья, а зачастую этот уровень даже понижается.
Лауреат Нобелевской премии по экономике Дэниел Канеман[40]в последние годы переключился на разработку науки о счастье. В ходе обширных исследований, проводившихся Канеманом и его коллегами, не было обнаружено почти никаких аргументов в пользу того, что между богатством и положительными эмоциями существует хоть какая-то связь:
«Вера в то, что высоким доходам неизменно сопутствует хорошее настроение, широко распространена, но по большей части иллюзорна. Люди с доходом выше среднего относительно удовлетворены своей жизнью, но едва ли счастливее других, если попытаться отследить их жизнь минута за минутой, — они обычно сильнее напрягаются и реже занимаются тем, что доставляет им особенно большое удовольствие. Более того, создается впечатление, что размер дохода оказывает лишь преходящий и кратковременный эффект. Мы утверждаем, что люди преувеличивают тот вклад, который вносит материальный достаток в наше счастье, частично из-за того, что когда они оценивают свою собственную жизнь или жизнь других людей, то слишком зацикливаются на традиционных критериях успеха».
Как ни удивительно, некоторые люди, добившись материального благополучия, погружаются в еще большее уныние, чем в те времена, когда они лезли из кожи вон, чтобы разбогатеть. До тех пор пока человек продолжает участвовать в крысиных бегах, его греет надежда на то, что его труды обернутся будущим благом, вследствие чего отрицательные эмоции переносятся легче. Но стоит только человеку достичь своей цели и осознать тот факт, что материальный достаток не сделал его счастливее, — и его уже больше ничто не греет. Он переполнен нигилистическим чувством отчаяния и безнадежности, ведь надеяться ему больше не на что, и в его жизни больше нет места для прекрасных грез о будущем, в котором он будет счастлив.
Много примеров того, как чрезвычайно успешные люди впадали в депрессию и искали забвения в алкоголе и наркотиках. Как ни парадоксально, но то, что они «добились в жизни всего», на самом деле сделало их еще несчастнее, чем прежде; ведь какими бы несчастными они ни были до того, как их мечта воплотилась в жизнь, их почти всегда поддерживала вера в то, что они будут счастливы, когда достигнут цели. И вот они достигли того, к чему так долго стремились, — и вдруг выясняется, что «рай», о котором они так страстно мечтали, не существует в природе. Лишившись иллюзии, которой живет большинство людей, будто материальное благополучие и высокий общественный статус могут стать залогом вечного счастья, они задаются мучительным вопросом: «А дальше что?» Как только они начинают сознавать, что никакие усилия и жертвы с их стороны не принесли им счастья, они погружаются в пучину отчаяния. Они впадают в нигилизм и смиряются с фактом, что ни одна вещь на свете не может сделать их счастливыми. В попытке выбраться из этого состояния перманентного уныния они зачастую прибегают к альтернативным средствам, которые разрушают их жизнь.
Итак, если материальные блага не приносят счастья, откуда эта одержимость ими? Почему быть богатыми для нас зачастую важнее, чем обрести смысл жизни? Почему нам удобнее принимать решения на основе материалистических соображений, а не того, что нам подсказывает сердце и душа?
С точки зрения эволюционного подхода вполне может статься, что наше нынешнее поведение детерминировано событиями далекого прошлого. Когда мы были охотниками и собирателями, способность к накоплению материальных благ — и прежде всего пищи — зачастую становилась решающим фактором, от которого зависело, сможем ли мы пережить очередную засуху или холодную зиму. Накопительство сделалось нашей второй натурой. Ныне даже те из нас, чье будущее в материальном отношении полностью обеспечено, продолжают копить и копить материальные блага в количествах, которые с лихвой превышают их потребности. Накопительство перестало быть средством выживания — оно превратилось в самоцель. Мы теперь копим уже не для того, чтобы жить, а живем для того, чтобы копить.
В процессе принятия решений и в своих суждениях мы также чаще всего слишком зацикливаемся на материальной стороне дела, вместо того чтобы прислушаться к собственным чувствам; причина в том, что измеримые вещи намного легче поддаются количественной и качественной оценке. Мы больше ценим то, что можно измерить (материальное богатство и престиж), чем то, что измерить нельзя (эмоции и смысл).
В нашем материалистическом мире мы поклоняемся всему материальному. Богачей боготворят за то, что у них есть материальная собственность, а стоимость имущества становится подходящим мерилом личных достоинств. В научной среде количество публикаций считается главным критерием для определения перспектив карьерного роста. Мы оцениваем, удачно ли прошел день или неделя, в зависимости от того, насколько продуктивно мы работали и много ли нам удалось сделать. Как пишет в своей книге «Дзэн и искусство зарабатывать на жизнь» Лоренс Г. Болдт[41], «общество нам постоянно внушает, что весомы только вещи и что в расчет нужно брать только то, что можно подсчитать». Денежную стоимость дома подсчитать можно, а вот наши чувства к нему — нет. «Гамлет» Шекспира может стоить в книжном магазине десять долларов, но что он значит для нас — этого ни измерить, ни подсчитать никак нельзя.
Не мешает ли вашему счастью вечная погоня за богатством и престижем? Если да, то каким образом это происходит?
Духовное банкротство
Чем старательнее мы копим материальные блага, тем ближе мы к банкротству в плане удовлетворенности жизнью. Подобно тому как банкротится бизнес, может обанкротиться и человек. Чтобы оставаться на плаву, бизнес должен давать прибыль; то есть доходы должны превышать расходы.
В наших размышлениях о жизни было бы полезно представить себе все хорошее, что с нами случается, в виде доходов, а все плохое — в виде расходов. Если хорошего в нашей жизни больше, чем плохого, мы получаем доход во всеобщем эквиваленте. А затяжную депрессию можно рассматривать как своего рода духовное банкротство — продолжительность и интенсивность плохого (убытки) сводит на нет все, что было хорошего (прибыль).
Если процент индивидуальных банкротств будет непрерывно расти, то в один прекрасный день наше общество может оказаться перед угрозой очередной великой депрессии — всеобщего банкротства. Аналогичным образом, если будет расти процент нервозности и депрессии, общество будет стремительно деградировать в направлении духовного банкротства, которое измеряется не в деньгах, а во всеобщем эквиваленте.
Таким образом, несмотря на колоссальный прогресс в науке и технике — как и во всем, что касается нашего материального благосостояния, — в духовном отношении мы будем откатываться все дальше и дальше назад.
К сожалению, никаких признаков улучшения ситуации пока не наблюдается. Примерно треть американских подростков страдает от депрессии. Исследования, проводившиеся в Соединенных Штатах, Европе, Австралии и Азии, указывают на то, что сегодняшние дети больше страдают от нервозности, беспокойства и депрессии, чем предыдущие поколения детей. Эта тенденция распространяется все шире, ломая этнические и социально-экономические барьеры.
Как отмечает в своей книге «Эмоциональный интеллект» Дэниел Гоулман[42], с начала двадцатого столетия во всем мире каждое следующее поколение людей было подвержено более высокому риску депрессии, чем поколение их родителей; а ведь депрессия — это не только печаль, но и парализующая апатия, уныние, жалость к себе и неодолимое чувство безнадежности. То, на что здесь в первую очередь указывает Гоулман, — это обострение в масштабах всего общества такой проблемы, как духовное банкротство. Неодолимое чувство безнадежности, а это и есть нигилизм, по описанию Гоулмана, возникает вследствие ощущения, что мы не в силах — будь то в масштабах отдельной личности или всей планеты — справиться с состоянием полнейшей духовной нищеты.
По Гоулману, «век нервозности» (так он метко охарактеризовал двадцатое столетие) теперь плавно перетекает в «век меланхолии». В своей книге «Человек в поисках смысла» Виктор Франкл утверждал, что «в двадцатом веке экзистенциальный вакуум стал широко распространенным явлением», и сокрушался по поводу того, что 25 % его студентов в Европе и 60 % в Америке ощущали себя в «экзистенциальном вакууме» — в состоянии «внутренней пустоты, глубокой опустошенности в сердце».
Сегодня ситуация намного хуже, чем была в 1950 году, когда Франкл написал свою книгу. Причины этого можно понять, проанализировав результаты относительно свежих опросов студентов, поступающих в американские колледжи. В 1968 году свежеиспеченным студентам колледжа задали вопрос, каковы их личные цели: 41 % опрошенных хотели заработать много денег, а 83 % — научиться философски относиться к жизни. В 1997 году общая раскладка совершенно изменилась: 75 % студентов ответили, что их цель — сделаться очень состоятельными в материальном отношении людьми, а 41 % новичков хотели научиться философски относиться к жизни. Чем больше людей воспринимают материальные блага как самоцель и вследствие этого ощущают себя несчастными, тем ближе все общество в целом подходит к состоянию духовного банкротства.
Духовное банкротство — это неизменный спутник самых тревожных социальных проблем, которые сегодня в наибольшей мере дестабилизируют общество, таких как наркомания, безудержное пьянство и религиозный фанатизм. Нетрудно понять, почему несчастный человек употребляет наркотики, — ведь они обеспечивают ему временное бегство от реальности его безрадостной жизни; или почему другой человек идет в рабство к харизматическому проповеднику, — ведь тот предлагает ему вечное счастье.
Счастье — это вовсе не роскошь, и для того чтобы зажить счастливо, не надо дожидаться, пока разрешатся все наши личные и общественные неурядицы. Чем больше будет у нас всеобщего эквивалента, тем выше будет качество жизни отдельных людей, а в результате наш мир станет лучшим и более безопасным местом для жизни.
Упражнения
