Прогонка сквозь строй эскадры

Порку такого старика, как Ашант, большинство сухопутных читателей, вероятно, воспримет с отвращением. Но хотя в силу особых обстоятельств случай с ним вызвал в команде «Неверсинка» значительное возмущение, однако против самого наказания как такового они не восставали. Военные моряки настолько привыкли к тому, что люди на берегу сочли бы чрезмерными жестокостями, что с меньшими строгостями они почти примирились.

И здесь, хотя вопрос о наказаниях во флоте разбирался уже в предыдущих главах, хотя тема эта в высшей степени неприятна и весьма прискорбно, что приходится на ней останавливаться, и хотя мне приходится мучительно собираться с духом, прежде чем я смогу к ней приступить, — чувство долга понуждает меня заняться предметом, которого до сей поры я не касался. Я не хотел бы уподобиться человеку, который, видя, как бездомный бродяга погибает на обочине дороги, обращается к своему другу со словами: «Перейдем на другую сторону, я так страдаю от этого зрелища, что не в силах его выносить».

В нашем военно-морском мире существуют некоторые гнусности, остававшиеся безнаказанными именно в силу своей чрезмерности. Некоторые невежественные люди воздерживаются от окончательного устранения причины смертельной малярии из боязни временно увеличить сферу ее распространения [395]. Не будем входить в их число. Чем более отпугивающе и отвратительно зло, тем оно вредоносней. Итак, оставим наших жен и детей позади и смело подымемся на эту голгофу.

Много лет назад в английском, да, кажется, и в американском флоте существовало наказание, называемое килеванием. Термином этим матросы пользуются и поныне, когда хотят выразить страшную месть личному врагу. К этому наказанию прибегают еще во французском флоте, хотя несравненно реже, чем в прошлые времена. Заключается оно в том, что к двум нокам грота-рея крепятся тали и пропускаются под днищем корабля. К такой снасти с одного ее конца привязывается виновный. Его же товарищей заставляют поочередно поднимать и опускать его то с одного борта корабля, то с другого. То он обдирает себе кожу о подводную часть корпуса, то его вытаскивают оглушенного и задыхающегося и вздергивают на воздух.

Но, хотя варварская практика эта отменена в английском и американском флотах, в силе остается другое наказание, еще более жестокое, если это только мыслимо, чем килевание. Этот пережиток средневековья известен во флоте под названием прогонки сквозь строй эскадры. К наказанию этому может присудить лишь военно-полевой суд и только в случае вопиющего преступления. Оно никогда еще не применялось, насколько мне известно, при стоянке американской эскадры у себя на родине. Причина заключается, по всей вероятности, в том, что, как прекрасно известно офицерам, такое зрелище вызвало бы бунт в любом американском порту.

Согласно Статье XLI Свода законов военного времени, военно-полевой суд не имеет права присуждать виновного более чем к ста ударам плетьми «за любое преступление, если оно не карается смертной казнью». Но даже в последнем случае закон этот можно истолковать (а так его неоднократно и истолковывали) в качестве юридического оправдания присуждения преступника к более чем ста ударам. Собственно, им можно оправдать и целую тысячу. В самом деле, одно действие матроса может быть истолковано как десять различных нарушений закона, за каждое из которых он может быть присужден к ста ударам без перерыва. Из вышеизложенного явствует, что в случае преступления, караемого смертной казнью, виновный может быть засечен до смерти.

Но ни в Своде законов военного времени, ни в каких-либо указах Конгресса нельзя найти основания для той чрезвычайной жестокости, с которой приводится в исполнение наказание, когда виновный пропускается сквозь строй кораблей. Но, как и в ряде других примеров, случайные усугубления этого наказания могут быть косвенно покрыты другими пунктами Свода законов. Так, один из них разрешает начальству корабля в некоторых четко не определенных случаях наказывать виновных, «следуя обычаям, принятым в военном флоте».

Один из этих обычаев заключается в следующем. После того как все матросы вызваны наверх, «чтобы присутствовать при экзекуции» на корабле (команде которого принадлежал виновный), прочитывают приговор военно-полевого суда, затем с обычными церемониями приводится в исполнение часть наказания. Для того чтобы оно ни в какой мере не утратило своей суровости от утомления исполнителя, после каждой дюжины плетей вызывается новый боцманмат.

Так как основной целью такого наказания является вселить ужас в зрителей, наибольшее количество ударов наносится на том корабле, где плавал провинившийся, для того чтобы видом его как можно сильнее устрашить экипажи других кораблей.

После того как первая часть экзекуции окончена, на виновного накидывают рубаху и сажают его на шлюпку, меж тем как все это время играют веселый марш, и отвозят на следующий корабль эскадры. Всю команду на этом корабле вызывают наверх и размещают по вантам, после чего боцманматы второго корабля наносят ему вторую порцию ударов. На наказуемого опять набрасывают его окровавленную рубашку; и так его прогоняют сквозь все корабли эскадры, пока он не получит все положенное ему количество ударов.

В других случаях на самой большой из судовых шлюпок — барказе — устанавливается платформа наподобие эшафота с двумя торчащими из нее алебардами, похожими на те, что применяются в английской армии. Они представляют собой два толстых стержня, поставленных вертикально. На платформе стоят лейтенант, врач, начальник полиции и исполнители со своими кошками. Барказ проходит по всей эскадре, останавливаясь у каждого корабля, и так до тех пор, пока не будут исчерпаны все присужденные удары.

В некоторых случаях врач вмешивался до окончания выполнения приговора, ссылаясь на то, что, если осужденному нанести все удары без перерыва, он немедленно умрет. Но вместо того, чтобы гуманно простить ему остающиеся удары, виновного укладывают в койку на десять-двенадцать дней, и лишь когда врач официально доложит, что он способен выдержать остальную часть наказания, оно приводится в исполнение. Меньше, чем на фунт мяса, Шейлок [396] не соглашается.

Сказать, что после такой прогонки сквозь строй спина осужденного иной раз бывает вздута как подушка, а в других случаях она кажется обгорелой, или то, что вы можете определить его путь по кровавым следам, которые он оставляет на фальшборте каждого корабля, — значит сказать лишь то, что многие моряки видели собственными глазами.

Несколько недель, а то и месяцев проходит, прежде чем такой матрос окажется в силах снова нести службу. Большую часть этого времени он лежит в лазарете, стеная дни и ночи напролет; и если только он не обладает шкурой и конституцией носорога, он уже никогда больше не будет тем, кем был раньше, и с подорванным на всю жизнь здоровьем сходит до времени в могилу. Были случаи, когда он умирал на другой день после наказания. Нет ничего удивительного, что англичанин Гренвилл [397], сам бывший когда-то военно-морским врачом, пишет в своем сочинении о России, что вынести даже варварский кнут не бóльшая пытка, чем военно-морские кошки о девяти хвостах.

Несколько лет назад на одном из кораблей США, стоявших вместе с другими судами американской эскадры в Неаполитанском заливе, возник пожар по соседству с крюйт-камерой. На корабле воцарилась паника. Повсюду кричали, что судно вот-вот взорвется. Один из матросов со страху бросился за борт. Наконец пожар был потушен, а матрос вытащен. Его судили военно-полевым судом, признали повинным в трусости и присудили к прогонке сквозь строй эскадры. Через некоторое время последняя направилась в Алжир, и в этой гавани, в которой некогда ютились пираты, приговор был приведен в исполнение — Неаполитанский залив, хоть и омывающий берег абсолютной монархии, был сочтен неподходящим для демонстрации американских военно-морских законов в действии.

В то время как «Неверсинк» плавал в Тихом океане, некий американский матрос, проголосовавший за избрание генерала Гаррисона [398] в президенты Соединенных Штатов, был также подвергнут прогонке сквозь строй эскадры.

LXXXIX