Ты опять бездельничаешь, говорит Мазила. Бездельничаю я всегда, говорит Болтун. Сейчас мне за это только деньги не платят. А как же живешь, говорит Мазила. Кое-как, говорит Болтун. Переводы. Закрытые рецензии. "Соавторство" за половину гонорара без упоминания фамилии. Одному болвану докторскую диссертацию "отредактировал". Ты хорошо знаком с моим творчеством, говорит Мазила. Напиши от нечего делать что-нибудь по этому поводу. Чтобы писать об искусстве, надо хотя бы немного знать язык эстетики и искусствоведения, говорит Болтун. А я отношусь к нему с полным отвращением. Прекрасно, говорит Мазила. Теперь непрофессионалы пишут об искусстве интереснее профессионалов. Кроме того, говорит Болтун, для этого нужен какой-то талант. А я в принципе антилитературен. На литературные красоты мне наплевать, говорит Мазила. Пиши, что в голову придет. Не обязательно обо мне. Ладно, говорит Болтун, попробую.
ПСЕВДОНИМ
В полном соответствии с методами современной науки, писал Болтун, буду обозначать Мазилу для неузнаваемости термином ЭН. Чтобы легче было отличать обрывки моего сочинения об ЭН от прочих обрывков рукописи, буду выделять их звездочкой. Их можно не читать. Их можно было бы и не писать. Но я обещал ЭН это сделать, и как человек, по мнению начальства, неблагонадежный, привык свое слово держать. Как говорили наши предки, назвался груздем - полезай в кузовок. Правда, что такое груздь, теперь этого не знают даже в Министерстве даров природы. Один мой знакомый крупный лингвист сказал, что это, по всей вероятности, нарушитель порядка, так как слово "кузовок" есть явная трансформация слова "кутузка". Устрашившись такой ассоциации, я побежал домой и фразу о мудрости предков на всякий случай вычеркнул. Тем более намеки на предков не столь уж безобидны, как это кажется на первый взгляд. Предки предкам рознь.
Я
Одна монография об одном великом Ученом начинается с того, что автор долго и нудно рассказывает, когда и где он родился, когда заболел свинкой и каким чудом вылечился от поноса, кто была его бабка по матери, где служил его отец, при каких обстоятельствах он женился на его предполагаемой маме. Лишь где-то на сороковой странице автор пишет, что он познакомился со знаменитой работой Ученого, и она произвела на него сильное впечатление, поскольку мысли Ученого полностью совпадали с теми воззрениями на мир, которые у самого автора уже сложились к этому времени. Так что если я свое исследование творчества ЭН начну с описания своего "Я", то я не буду в этом оригинален. Тем более я в некотором роде есть типичный потребитель продуктов творчества ЭН, и мои разговоры о себе можно рассматривать как примитивный способ обобщения. А мою концепцию творчества ЭН можно рассматривать как потребительскую.
Итак, в соответствии с классической традицией сочинений о великих людях, я начинаю с описания того, что такое "Я". Я - человек, у которого во дворе под окнами год назад выкопали огромную яму и второй год никак не могут засыпать. Обещали к празднику. Праздник прошел. Обещали к другому. И этот прошел. Надо ждать следующего. Но мы к яме привыкли. И если ее на самом деле засыплют, то нам будет чего-то не хватать. Несколько раз в месяц во двор приезжает бульдозер, фырчит минут десять, затем ломается или заваливается в яму. Часа через два приезжает другой бульдозер побольше и с ним приходит человек десять всякого народу. Они садятся невдалеке от ямы. Курят. Потом уходят. К вечеру возвращаются навеселе. Большой бульдозер вытаскивает маленький из ямы, и все удаляются куда-то, оставив яму в еще более ужасном виде.
Пришла из магазина жена. Говорит, опять обсчитали. И оскорбили к тому же за это. Не жалко копеек. Противно, что все тебя за дурака считают. Я говорю, плюнь на это. Пора привыкнуть и считать все это нормой. Делай на это допуск. Написано, что килограмм того-то стоит три рубля, считай, что девятьсот грамм стоят три с полтиной. У тебя даже кое-что будет оставаться. Тебе что, говорит жена, тебя еще тогда выдрессировали. А я живой человек.
ДЫРКА В ЕВРОПУ
Через дырку в Европу из Ибанска стали усачиваться картины, рукописи, скульптуры, иконы, люди. Один тип ухитрился даже тещу протащить с собой случай беспрецедентный в мировой истории. Даже при Великом Царе, когда через границу ездили на волах со всеми чадами и домочадцами, с крупным рогатым скотом, свиньями, овцами и курами, ничего подобного замечено не было. Зарубежная пресса писала по этому поводу, что ибанцы молчат-молчат да вдруг выдадут что-нибудь такое, от чего весь мир содрогается.
Началось все это с сущего пустяка. Один полоумный аспирант, сочинивший бредовую диссертацию и отчаявшийся ее защитить из-за высказанных в ней смелых передовых идей, в припадке мании величия закинул рукопись во двор одного иностранного посольства. Экс-аспиранта забрали тут же. Из здания посольства вышел иностранец, брезгливо взял двумя пальцами рукопись впавшего в гениальность экс-аспиранта и выбросил обратно. Экс-аспиранта выпустили и силой всучили ему его рукопись, которую он упорно отказывался брать, настаивая на немедленном ее издании на Западе. Слух о событии молниеносно распространился в среде творческой интеллигенции, и она сделала из него далеко идущие выводы. Примеру экс-аспиранта последовал Кандидат. Кандидат написал вполне ортодоксальную книгу, но дерзнул в ней что-то высказать от своего имени, а не от имени основоположников, которые на эту тему не хотели и все равно не успели бы ничего высказать. Рукопись была принята к печати в ибанском ответственном издательстве. Но Кандидат боялся, что она все равно не пройдет (привычка, оставшаяся от времени Хозяина!), и отнес рукопись за границу (новые веяния режима Хряка!). После этого Кандидат сильно испугался, раскаялся и написал обоснованный донос на всех своих друзей, которые не удержали его от этого шага.
Самый решительный шаг в этом направлении сделал Клеветник. Отсидев много лет ни за что ни про что, он досконально изучил законы и заявил, что мы имеем право печатать что угодно и где угодно, лишь бы это не была государственная тайна и антиибанщина. Главное - ухитриться передать туда. Поймают - не пропустят, и только. Проскочишь - твоя удача. Клеветник скоро убедился в своей детской наивности и в мудрости своего деда, который как аксиому принимал формулу: "Закон что дышло, куда повернешь, туда и вышло". Но прогресс уже начался. И потребовались значительные усилия, чтобы его остановить и ликвидировать его нежелательные последствия.
О том, каких чудовищных размеров достигла пропускная способность дырки в Европу, свидетельствуют такие факты. Один подпольный художник-модернист протащил через нее картину площадью в десять раз больше, чем "Сикстинская Мадонна", а подпольный скульптор-экспрессионист протащил железочугунную скульптуру весом в десять тонн. Пока скульптора просвечивали рентгеном и таможенники лазили пальцем в его задний проход, скульптура стояла рядом и мешала входу-выходу. Наконец, старший начальник разбил об нее лоб и приказал ее немедленно убрать с дороги на Запад. Через час шедевр был в Европе.
МОЙ ХУДОЖНИК
ЭН говорил, ты только начни, а там из тебя попрет... Судя по всему я уже начал. И кажется, пора вспомнить о том, ради чего состоялось это начало. ЭН - мой художник, в том смысле, что все сделанное им - это обо мне. О моей жизни. Не о социальной жизни - такой жизни у меня нет или она настолько ничтожна, что ее почти нет. Она так мала, что вообще не может быть предметом внимания крупного художника. Это о той жизни, которая прошла в моей голове и не оставила никакого зримого следа в окружающем мире. В этой воображаемой жизни я сделал много. Я решил сложнейшие проблемы бытия, причем - наилучшим образом. Прочитал курс лекций для широкой понимающей аудитории. Основал интересный журнал. Повысил уровень сельского хозяйства. Сокрушил полчища хапуг и паразитов. Устроил выставку ЭН. Я даже яму под окнами засыпал. Когда ЭН рисует или лепит, мне кажется, что он наблюдает происходящее в моей голове. Чтобы понять суть его творчества, надо сначала описать социальный тип тех людей, которые могли бы сказать, что ЭН - "мой художник". Остальное потом всплывет само собой. Но такой социальный тип еще не сложился как осознавшее себя массовое явление. Людей, которые потенциально способны принять ЭН, как своего художника, пока не так уж много. Еще меньше таких, которые уже сделали это с глубокой искренностью и верой. Я наблюдал сотни людей, восхищавшихся работами ЭН. Но лишь немногие из них узнавали в них что-то свое и срастались с ними органически. Я понимаю, что надо различать чисто эстетическое отношение к произведениям искусства и их активное жизненное переживание, подобно тому как надо различать восхищение живописными лохмотьями нищего и сострадание к его несчастьям. Об эстетической красоте работ ЭН говорят много. Она теперь почти очевидна. О их жизненной силе я не слышал ничего. Об этом молчат даже друзья. Я не утверждаю, что произведения ЭН изображают духовную жизнь людей определенного социального типа. Это было бы просто глупостью. Я утверждаю лишь то, что в наши дни лишь люди этого социального типа вырабатывают в себе потенциальную способность получать от произведений ЭН интеллектуальное (а не чисто эстетическое!) удовлетворение подобное тому, какое получает искренне верующий и тонко чувствующий человек от хорошей обедни.
ИНТЕРВЬЮ
Если рукопись, картину, скульптуру, икону, тещу и прочие материальные предметы опытный таможенник в принципе может обнаружить под двойным дном чемодана или в сувенирной "Матрешке", то остановить поток слов, устремляющихся на мировую арену из Ибанска в виде интервью, уж не стало никакой возможности. Ибанцы до того привыкли к интервью, что даже со знакомыми стали общаться через иностранных журналистов и иностранное радио. Произвели, допустим, у ибанца А обыск. И правильно сделали, не храни дома и не передавай другим книгу, не дозволенную к печати. Вместо того, чтобы ходить по знакомым и всем рассказывать, что с ним стряслось (а умолчать о таком деле никак нельзя!), А собирает иностранных журналистов, и на другой день весь мир (в том числе - и знакомые А), знает об этом выдающемся событии. Или, допустим, ибанец В захотел съездить за границу (ишь, чего захотел!), а его не выпустили. И не сказали, почему. Опять-таки кличет В иностранных журналистов, и на другой день весь мир только и говорит о том, что В не выпустили за границу. Причем, говорит с таким видом, будто заграница без В уже жить никак не может. Слово "интервью" стало привычным. Один персональный пенсионер в поисках общественной уборной обратился к прохожим с просьбой дать ему интервью на эту тему. Прохожие шарахнулись в стороны. Подоспевшие на помощь дружинники забрали пенсионера. Хотя тот поклялся, что он не интеллигент, и в доказательство предъявил засиженный мухами и клопами диплом Наивысшей Академии Ликвидации Полнейшей Безграмотности, ему не поверили.
БЫТ
Что так долго, спрашивает меня жена. Очередь, говорю я. Тебе опять два яйца битых подсунули, говорит она. В магазины тебя пускать нельзя. У тебя на физиономии написано, что тебя надо обманывать. Мир висит на волоске от войны, говорю я, а ты - про битые яйца! Плевать на войну, говорит она. Заставить бы их побегать по магазинам и поторчать в очередях, они бы живо... Я представил себе картину. ООН. В очередь за маслом и яйцами стоят Киссинджер, Садат, Помпиду и прочие. Голда Меир их обсчитывает. Черчилль лезет без очереди, уверяя, что он опаздывает на работу и что дома у него грудной младенец плачет. Кстати, говорит жена, ты собирался поговорить с Г насчет сына. Не забывай, в этом году детям интеллигентов прямо из десятилетки без связей путь в институты практически закрыт. А если в институт не поступит, в армию заберут. Не беда, говорю я, пусть послужит. Я не против армии, говорит жена. Но почему для Их детей нет проблемы института? Чем наш сын виноват, что ты не рабочий и не крестьянин? Позвонил НК. Ты знаешь, говорит, какая ужасная неприятность случилась со мной вчера! Зашел я в сортир. И прицепилась ко мне какая-то старушенция. Если бы ты послушал, как она на меня кричала! На всю площадь кричала что-то про молодежь, про бороду и даже про тлетворное влияние... Это я-то молодежь! Молодежь, говорю, понятие не возрастное, а социальное. Пока ты не заведуешь никем и ничем, ты молодежь. И твоя незначительность написана на твоей роже. Представляешь, говорит, милицию звала, свистела! Может быть, она права, спрашиваю я. Может быть, ты на самом деле неправильно помочился? Может быть, говорит он. Там, знаешь, такая грязь. Я подошел на минимальное безопасное расстояние. Протокол не составили, спрашиваю я. Ну, слава богу. На работу не сообщат, успокойся. Я понимаю, говорит он, что пустяки все это. А работать не могу. Кстати, НМ все-таки уезжает.
НЕМНОГО ИСТОРИИ
Я позвонил НМ. Очень жаль, говорю, что уезжаешь. Что поделаешь, сказал он. Ты же все понимаешь. Желаю тебе удачи, сказал я. Я тебя никогда не забуду. Я тебя тоже не забуду, сказал он. Главное, я не чувствую, что делаю ошибку. Надеюсь, встретимся еще когда-нибудь, Отъезд НМ для меня некоторая потеря, хотя виделись мы очень редко. Познакомились мы лет двадцать назад. НМ тогда только что вышел из заключения. Просидел десять лет за стихи. Познакомил нас КК, мой хороший друг, очень симпатичный человек, сейчас известный специалист по эстетике. НМ читал стихи, написанные в лагере. Начиналось время, когда философы переставали ссылаться на Хозяина. Перед встречей я был на Ученом совете, на котором обсуждалась докторская диссертация с критикой Хозяина. Я тогда выступил и сказал, что мертвого льва может лягнуть даже осел, что автор диссертации при жизни Хозяина ползал перед ним в прахе и лизал следы его сапог. Один мой старый знакомый сказал мне по этому поводу, что я недобитый культист. Этот знакомый знал, что я еще в юности выступал против Хозяина. Этот знакомый во время войны служил в заградотряде, а студентом громил космополитов, менделистов и вообще всех, кого положено было громить. Теперь он становился таким прогрессивным и левым, что мне с моим чуть ли не прирожденным антикультизмом делать уже было нечего. Он был одним из многих. Стихи НМ теряли смысл. ЭН тогда уже сделал решительные и необратимые шаги в направлении к теперешнему большому художнику. Я дружил с ним уже несколько лет и был абсолютно уверен в том, что он состоится. В той ситуации, которая складывалась тогда во всех социально значимых сферах нашей жизни, четко обозначились два лагеря. Один лагерь составляли мракобесы и реакционеры. К этому лагерю себя не причислял никто. Другой лагерь составляли все те, кто был против мракобесов и реакционеров и стремился к демократии, либерализму, прогрессу. К этому лагерю причисляли себя все остальные. Они делились на молодых и старых. Молодые про себя считали старых мракобесами, а старые про себя считали молодых смутьянами, подверженными влиянию Запада. Вслух старались выражаться несколько иначе. Началась обыденная борьба за должности, премии, оклады, степени, звания, заграничные командировки и прочие блага. И были еще единицы, которые с самого начала понимали: надо уйти от всего этого в сторону, заняться своим делом, требующим труда, времени и способностей, и через это свое частное дело выходить в какой-то иной разрез бытия. ЭН был одним из них. Не знаю, было у него это продуманным актом или интуицией незаурядного человека. Я склоняюсь к последнему, ибо ясность в понимании социальной ситуации пришла позднее. Но факт остается фактом. Если начинается паническая сутолока, надо уходить в сторону и искать свою дорогу, которая не заведет в тупик. ЭН это и сделал. Здесь не было продуманного расчета. Все получилось само собой. Его просто вытолкнули в оригинальность. Что здесь было решающим? Может быть ощущение огромной жизненной силы и почти болезненная жажда труда. Известный художник Г, с которым я тогда также был хорошо знаком, неоднократно говорил, что ЭН ухитрился, устроился, урвал. Я готов с этим согласиться. ЭН действительно ухитрился в том же смысле, в каком Шаляпин ухитрился петь басом, а Бетховен сочинять необычную по тем временам музыку. КК пошел вместе со всеми, среди молодых, но поближе к старым. И потому все эти двадцать лет он чувствовал себя крайне неуверенно. НМ как-то оказался ни при чем. Я позвонил КК. НМ уезжает, говорю. Надо попрощаться Я болен, ответил он. Ехать не надо, говорю я. Там сейчас суматоха, не до нас. Позвони. КК не позвонил. Мне искренне жаль его. И вообще грустно. От юности не остается почти никакого следа.
ЮНОСТЬ
Мокрый снег с дождем. Начало ноября. В траншее штрафного батальона по колена грязь. И никакого спасения от пронизывающего насквозь мокрого ледяного ветра. Нельзя лечь. Нельзя сесть. И даже есть уже не хочется. Состояние окаменелости. И ожидания неизбежности. И больше ничего. Никакой мысли. Никаких воспоминаний. Никаких желаний.
Люби меня, детка пока я на воле.
Пока я на воле, я твой,
уныло скулит Паникер.
Судьба нас разлучит, не свидимся боле.
Тобой завладеет другой.
Заткнись, кричит Лейтенант. Давай что-нибудь повеселее.
Нашел тебя я босую, беззубу, безволосую
И целый день в порядок приводил,
нехотя затянул Паникер. Взвод очнулся и скорее по привычке, чем от избытка оптимизма подхватил:
А ты мне изменила,
Другого полюбила.
Зачем же ты мне шарики крутила.
Ха-ха!
Отставить балаган, кричит Старшина. Выходи строиться! Плохо, ой как плохо в траншее. Но там, наверху, еще хуже. Тут хоть есть стены. Там нет стен. Шевелись, кричит Старшина. За каким... они нас вытащили, говорит Паникер. Не видишь, говорит Уклонист, указывая на Академика. Лекцию читать будут. Пошли они к... матери со своей лекцией, говорит Жлоб. Отставить разговорчики, кричит Старшина. Станови-и-и-и-и-и-сь!!
АБСУРД
Мокрый снег с дождем. Пьяные парни требуют прикурить и мешают идти прямо и непрерывно. Пытаюсь придумать что-нибудь для ЭН. Выдумывать правду - тяжелый труд. А видимая жизнь непригодна для фразы. Все бесформенно до исчезновения. Все прямолинейно и угловато до тошноты. Ухватишься за что-то вроде бы важное и надежное - видишь, что это пустяк или нечто, не имеющее даже названия. И нескончаемая слякоть слов, которыми нечего называть в реальности. Рисунки ЭН воспринимаются как злободневный памфлет. Потрепанный интеллигент с модной бородкой и грошовым жалованьем, выслушивающий нотацию уборщицы в общественной уборной... уборщицы с интеллектом государственного деятеля... и титанические фигуры в работах ЭН... какая тут связь? Абсурд! Да, абсурд. Но абсурд реальности, а не вымысла. Ведь потянуло же НК именно к ЭН, а не в иное место. Когда мои знакомые просят меня рассказать, что изображено на рисунках ЭН, я теряюсь и несу какую-то чепуху. О музыке, которую надо учиться слушать, и о пиве, к которому надо привыкать. Ссылка на музыку остается незамеченной. Ссылка на пиво убеждает. Когда сам ЭН начинает пояснять свои работы посетителям мастерской, я ухожу, чтобы не видеть физиономий слушателей.
НАШИ ДРУЗЬЯ
Вот смотри, говорит ЭН, две монографии. Выпустили их официальные издательства. По идее они меня не должны на пушечный выстрел подпускать. А в обеих монографиях приводятся мои работы. КК и ММ - наши друзья. По идее они должны помогать мне всеми доступными средствами. А на деле? КК принимает меры к тому, чтобы в его журнале, упаси бог, не напечатали что-нибудь обо мне. Наше здание официально признано лучшим с точки зрения сочетания архитектуры и скульптуры. Его даже на премию выдвинули. Правда, без меня. А КК на полжурнала дает материал о второстепенном здании такого же рода в Т. Полгода ММ уговаривал меня написать статью в его журнал. Я бросил дела, написал. И что? Прошло два года. Про статью думать забыли. Рукопись, и то потеряли. Что происходит? БП, забежавший на минуту занять у ЭН полсотни, делает туманные намеки насчет установок. Это вздор, говорю я. Установки результат, а не причина. Даже хозяйские установки были лишь оформлением и завершением чаяний широких народных масс, а не вымыслами злодея. Что происходит? Ничего особенного. Идет до ужаса нормальная жизнь, и наши друзья поступают как обычные нормальные люди. Они защищаются от последствий твоего существования, и только. В отношении к тебе реализуется настолько четко выраженный социальный штамп, что происходящее кажется совершенно неправдоподобным. Мы привыкли к тому, что социальные законы прокладывают себе дорогу через множество случайностей как более или менее заметные тенденции. А тут никаких тенденций и случайностей, прямо в лоб. Это-то и вызывает недоумение. На эту тему мы разговариваем не первый раз. И я говорю не для того, чтобы просветить ЭН, а для того, чтобы самому высказаться и очистить душу. Конечно, КК мог напечатать материал об ЭН, а ММ мог напечатать его статью. Они обязаны были это сделать хотя бы как личные друзья, не говоря уже о принадлежности их к некоей духовной общности, к которой они причисляют и ЭН, т.е. и как духовные собратья. Они могли это сделать и как должностные лица без всякого служебного риска для себя. Но не сделали. Не сделали по доброй воле, а не по принуждению. Не хотели сделать, хотя для внешнего оправдания предполагаются некие происки реакционеров и запреты высших властей. Запреты, повторяю, бывают. Но высшие инстанции в таких случаях обычно санкционируют лишь желание коллег и друзей помешать человеку стать более значительной личностью, чем это допускается соображениями их социального спокойствия. Именно коллеги и друзья есть самая высшая инстанция для творческой личности. Они суть реальная их цензура и предержащая власть. Почему наши друзья не захотели сделать для ЭН ничего такого, что способствовало бы укреплению его социальной позиций? Потому что, на самом деле, ситуация не такова, будто они вместе с ЭН противостоят как светлые силы неким темным силам, а такова, что они противостоят ему в качестве полномочных представителей этих темных сил. ЭН послужил невольным индикатором этого их фактического социального статуса. Понять это у них ума хватило. Не хватило мужества признать истинное положение вещей. К тому же ЭН своими масштабами катастрофически сократил и без того не очень-то большие размеры их как общественно значимых личностей. Я говорю о КК и ММ как о типичных представителях целой общественной прослойки. Поэтому ЭН стал как бы личным врагом целой группы людей, работающих в самых различных областях культуры. Если бы было возможно, они изъяли бы его из своего прошлого. Но они не в силах это сделать. В свое время проглядели. А бессилие вызывает злобу. Реакционерам (темным силам) ЭН не помеха. Они с ним соотносятся совсем в ином плане, не имеющем отношения к творчеству как таковому. В случае надобности они могут даже защитить его от светлых сил. Они не пустят его очень далеко, задержат на грани полупризнания и полузажима. Причем сделают это руками друзей и коллег. Наши друзья - типичные представители той прослойки нашего общества, в которой должен жить и работать ЭН. Эта прослойка не имеет устойчивого названия, что соответствует ее реальной неустойчивости и бесформенности. В нее на то или иное время попадают деятели науки и искусства, поставленные в своей служебной среде в привилегированное или исключительное положение в следующем смысле: более высокая образованность, известность и успех, возможность безнаказанно высказываться по острым проблемам и событиям, знакомство и причастность к западному образу жизни и западной культуре, связи с культурными организациями и возможность активно функционировать в них, причастность к высшим властям. 8 некотором роде это - наша интеллектуальная элита. По многим параметрам положение этой прослойки двойственно, В своей узкопрофессиональной и служебной сфере они явление исключительное. Сопоставляя себя с прочими лицами этой сферы, они создают о себе представление как о выдающихся личностях (мания гениальности, скажем так). Но в обществе в целом они суть элементы массового явления в ином разрезе этого общества. Их исключительность с этой точки зрения есть лишь результат разделения труда. Она оказывается иллюзорной. В качестве представителей массы людей такого рода они, как правило, обычны и заурядны. Отсюда комплекс неполноценности и стремление обрести более прочные социальные основания. Представители этой прослойки стремятся иметь все мыслимые в наших условиях блага - бытовой комфорт, степени, звания, чины, ордена, премии, заграничные поездки, высокие оклады и гонорары и прочее. Вместе с тем они хотят выглядеть несправедливо обиженными, обойденными, затираемыми. Они и чувствуют себя таковыми, ибо перед их глазами постоянно маячат менее образованные и менее способные сослуживцы, достигшие более высокого социального положения и значительно больших материальных благ. Один мой знакомый, который недавно вернулся из США и которого почему-то не выпустили в Англию, как-то при встрече в течение часа поносил наши порядки в таком стиле, что я почувствовал себя отсталым консерватором. В Англию он все же через некоторое время поехал. Они стремятся быть вполне благонадежными в глазах начальства. Они способны делать все, что нужно для начальства, и делать лучше, чем их предшественники-реакционеры. Но при этом они хотят выглядеть оппозиционерами и даже гонимыми. Они даже свою способность делать пакости лучше реакционеров преподносят как признак прогрессивности и гражданского мужества. Здесь имеет место двойственность не в смысле наличия в них двух равносильных начал, а в смысле несоответствия формы мимикрии ее социальной сущности. По сути они обычные стяжатели, карьеристы, осведомители, исполнители. По форме они бескорыстные несправедливо обиженные искатели истины, справедливости и красоты. Для начальства они не секрет. Они секрет лишь для самих себя. Для таких людей появление по-настоящему значительных личностей вроде ЭН весьма нежелательно, ибо последние отбирают у них все атрибуты творчества и оставляют им только их социальную функцию.
СВЕТСКАЯ ЖИЗНЬ
Моя жизнь проходит в основном в мастерской, говорит Мазила. Читать нечего. По телевизору одну скуку гонят. Или хоккей. Или речи. Пошли как-то в кино, так потом два дня плевались. С коллегами говорить не о чем. Если исключить чисто деловые общения и посетителей (это работа), то уже много лет я регулярно общаюсь лишь с двумя-тремя людьми. Разговоры с ними составляют почти всю мою духовную жизнь. А другой светской жизни просто нет. Тебе повезло, говорит Неврастеник. К тебе люди ходят.
ДЕТИ
Дети - это, братцы, сопли,
Диспепсия, коклюш, вопли.
Ночь без сна. В тревоге дни.
Неприятности одни.
(Из "Баллады")
Жлоб вынул из рванья, отдаленно напоминающего портмоне, маленькую фотографию маленькой девочки и показал Интеллигенту. Гляди, сказал он, правда, хороша? Фотография пошла по рукам. У нас в семье, сказал Пораженец, было одиннадцать детей. Жили впроголодь. В грязи. В рванье. Вы бы посмотрели, в чем я ушел в армию! А здорово жили! Весело. Я был единственным ребенком в семье, говорит Уклонист. Было значительно труднее, конечно, чем Пораженцу. Чистая комната. Регулярная жратва. Какие котлетки делала мама! Но все же было неплохо. У меня нет детей, говорит Интеллигент. И не будет. Я ни о чем не жалею. Я даже горжусь чуть-чуть тем, что помочился в сапог этому подонку Старшине. Хотя бы одну социальную акцию совершил в жизни! Многие ли могут похвастаться даже этим? Единственное, о чем я сейчас жалею, нет у меня сына. Лучше, дочки! Лучше, сына и дочки! В детях все-таки есть что то и положительное. Мой отец говорил, что дети в наше время - единственное стоящее дело. Дети - единственное, что без всяких условий привязывает человека к роду человеческому. Дети - вечная и абсолютная основа нравственности. Относись к каждому человеку как к ребенку - вот вам вся премудрость жития. Остальное обман. Я не понимал отца. И сейчас не понимаю. Но хотел бы понять и думать так же. А я, сказал Паникер, смотрю на это дело иначе. Помните, нас гоняли разгружать вагоны? Так пока вы там топтались, я успел разыскать какую-то девчонку, жениться и заделать ребенка. Так что если меня шлепнут, то я избавлюсь от верных алиментов. Хоть какая-то выгода будет.
СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
Эту историю мне рассказал очевидец. Как-то в либеральные времена собрались деятели культуры. Преобладали молодые и талантливые. Обсуждались всяческие проблемы, в том числе - отношения академиков и молодых. Уговорили выступить ЭН. Тот нарисовал огромный зад и сказал следующее. Крепко взявшись за руки вокруг этой жопы стоят академики и лижут ее. За это она дает им деньги, чины, машины, ордена, дачи. Сзади напирает огромная толпа молодых. Академики кричат, что молодые рвутся кусать ее, и бьют молодых ногами. Бедная, бедная жопа! Она не знает того, что молодые не собираются ее кусать. Они рвутся ее лизать. Но лизать более квалифицированно и за меньшую плату. Коллеги со временем забыли этот блестящий социологический анализ ситуации, хотя обиделись на ЭН очень сильно. Но они никогда не забудут и не простят ему того, что он делает в своей мастерской. Один художник, посмотрев последний альбом ЭН, именно так и сказал. Чего же ты хочешь? Делать такие потрясающие вещи и рассчитывать на благожелательство! Нет, тебе этого они не простят! Кто "они"? Огромная армия художников и вообще лиц, причастных к искусству. Этот художник подвел случай ЭН под общий социальный закон.
НЕВЫЕЗДНЫЕ ЛИЦА
Мы с женой собирались поехать в Б по частному приглашению, говорит Неврастеник. Но нам даже в этом отказали. Чуть свет поехал в соответствующее учреждение, которое наш общий знакомый Сотрудник в шутку окрестил Отделом отказов в визе и неразрешений на выезд, и записался на прием к начальнику узнать, почему отказали. Проторчал полдня только для того, чтобы узнать, что причину отказа мне сообщить не могут. Причем, в течение года нас никуда не выпустят. Нас, конечно, не выпустят и потом, но - по всей вероятности. А этот год - наверняка. Я был уверен в том, что нас не выпустят. Я к этому давно привык. Моя жена даже карту мира завела, на которой черными крестиками отмечает места, в которые я приглашался, но не был выпущен. Карту она назвала картой международных несвязей. Я, сказал Мазила" получил приглашение в Ж. Собирать документы - дело хлопотное. Может, не стоит, все равно не пустят. Конечно, не пустят, сказал Неврастеник, но документы все равно оформляй. Это действие. И отказ - действие. Даром это им не пройдет все равно. Странно, говорит Мазила, все наши друзья регулярно выезжают за границу. И ни у кого это не вызывает особых эмоций. А когда я прошлый раз получил отказ и возмутился этим, знаешь, какая была реакция? Ишь, мол, чего захотел! За границу ему, видите ли, надо! А ведь мне-то как раз и надо. У меня же профессия такая! Я тут встретил одного старого знакомого, сказал Неврастеник. Ты бы посмотрел, как он хохотал, когда я ему рассказал о том, что нас не выпустили в Б. Вы, говорит, тут зажрались (это мы-то зажрались!). Я, говорит, из одной дыры в другую три года не могу перебраться, а вы тут про Париж, Рим, Лондон толкуете. Представь себе, если бы мы съездили в Б, он воспринял бы это как должное.
В чем дело? Очень просто, сказал Болтун. Если ты съездил, ты имеешь на то социальную привилегию. Это норма. Ты тем самым рангом выше его, Если тебя не пустили, ты в том же социальном ранге, что и он. А раз ты хочешь поехать, ты хочешь выделиться из его среды, т.е. сделать что-то нечестное и с его точки зрения.
СЕКРЕТЫ
Сегодня у нас очень важное собрание, сказал Неврастеник. Принимается решение. Приедет сам Помощник. Ого, сказал Журналист. Хотел бы я посмотреть, как это у вас все делается. Пойдемте, сказал Неврастеник. Но для этого надо разрешение, сказал Журналист. Не надо, сказал Неврастеник. На Вас никто не обратит внимания. А если Помощник узнает, что в зале иностранец, он расскажет даже то, что рассказывать ему не положено. У нас любят иностранцев и не любят держать в секрете наши секреты. Наши секреты предназначены для широкого распространения. Чем секретнее секрет, тем быстрее и шире он распространяется. Тут как-то приехал в отпуск мой старый приятель. Пошли в ресторан. После первой же рюмки он на весь ресторан стал рассказывать мне про расположение секретных ракетных площадок и новые типы ракет. Рядом с нами сидел иностранный шпион и зашифровывал донесение о наших ракетных площадках. Сведения о них он получил от фарцовщиков за бешеные деньги. Представляете, что это за сведения! Так он вызвал администратора ресторана и попросил, чтобы моему приятелю глотку заткнули, ибо он мешает ему сосредоточиться.
МЫ
Вот, видишь, сказал ЭН, я рисую. Какое влияние на это оказывает то, что кого-то куда-то не пустили и кто-то куда-то уехал? Никакого. Я работаю спонтанно, независимо от потока текущих событий. Пусть так, говорю я. Допустим, что ты свалился к нам из космоса, и все сделанное тобой не имеет никакой связи с нашей земной жизнью. Ну и что? Я же думаю о будущем: будет такая связь или нет? С кем? Насколько прочная? Что будет значить твое творчество в сознании тех, кто сделает тебя выразителем своей личности? И хочешь ты или нет, это "МЫ" придадим строго определенный смысл твоим работам. С годами нас будет больше. В конце концов, Мы тебя канонизируем. Такова участь всех больших художников, произведения которых имеют общественный резонанс. Так что смысл твоих работ лежит не в них самих, а в тех устойчивых и повторяющихся социальных феноменах, которые рождают определенный социальный тип людей или отдельные черты характера людей. Люди по отношению к социальным законам разделяются на два неравных множества. К одному из них принадлежит подавляющее большинство человечества. Представители этого множества совершают поступки обычно в полном соответствии с социальными законами, т.е. с исторически выработанными правилами социального поведения. К другому множеству принадлежит ничтожное меньшинство людей, совершающих жизненно важные поступки вопреки социальным законам. Очень немногие из них могут это делать систематически. И буквально единицы из них находят в себе силы выстоять в титанической борьбе с обществом. И только благодаря этому им иногда удается сделать великое дело на благо того самого общества, которое стремилось их уничтожить или низвести до уровня нормального социального типа. Это множество людей можно назвать противосоциальным. Принадлежность человека к этому множеству не связана с тем, выступает человек за данный политический строй или против него, разделяет данную идеологию или нет и т.д. ЭН - экземпляр людей такого типа. У него к тем обстоятельствам индивидуальной судьбы, которые вытолкнули его в число противосоциальных людей, присоединились особенности работы художника такого типа в наших условиях, превращающие борьбу художника за свою творческую индивидуальность в будничное занятие. Потому мне просто комичной показалась беседа ЭН с одним известным западным писателем. Последний несколько часов подряд, ссылаясь на факты из истории культуры, современные философские концепции и данные науки, уговаривал ЭН бороться за творческую индивидуальность. Надо было видеть выражение лица ЭН в это время! Впоследствии он рассказывал. Человек сидит в лагере уже лет десять. Он отвык от женщин и удовлетворяет свои потребности с мужчинами. В лагерь приезжает представитель всемирного общества гомосексуалистов и начинает убеждать его в том, что с точки зрения новейших достижений культуры, науки, философии и т.д. высшей формой сексуальных отношений для мужчины является сожительство с другим мужчиной. Знаешь, я битый час не мог взять в толк, что он мне говорит. А когда допер... Представляю, какая у меня стала идиотская физиономия!
РЕШЕНИЕ
Зал был набит сверх всякой меры. Участники совещания сидели по двое-трое на одном стуле, стояли на подоконниках, висели на люстрах с квазихрустальными подвесками, торчали из-за портретов, на которых были изображены трудно различимые красавцы Заведующие и Заместители с необычайно умными и честными, но на все готовыми физиономиями. Дышать было нечем. Выручала десятилетиями отработанная на бесчисленных собраниях привычка дышать сероводородом и демагогией. Журналист сразу же впал в состояние клинической смерти. У них кишка тонка, сказал Троглодит, кивнув с усмешкой на Журналиста. Тонка, сказал Претендент. И они пожали друг другу руки. Помощнику пришлось пробираться в президиум по головам. Поскользнувшись о чью-то лысину (по одним слухам - о лысину Мыслителя, по другим - о зад Претендента), он вывихнул шею, вследствие чего был вынужден зачитывать доклад, стоя к аудитории одновременно задом и передом. Собравшиеся поняли это как указание и сделали то же самое. Шансы Претендента из-за этого опять снизились. После доклада и прений, в которых заранее назначенные и предварительно проверенные и перепроверенные участники совещания выступили с заранее проверенными и перепроверенными восторженными речами, приняли резолюцию. В постановляющую часть резолюции в раздел конкретных предложений включили пункт: с целью дальнейшего повышения уровня взять укрепленный пункт Н. Троглодит заметил было, что силенок маловато. Но Претендент его тут же уличил. А штрафники на что, торжествующе сказал он и уехал в командировку в Италию. Шансы Претендента сразу повысились. Предложение взять штурмом Н было принято единогласно, затем его включили в Генеральный План. Младшие и старшие сотрудники включили эту тему в свои индивидуальные планы. На Дирекции запланировали отчет о ходе выполнения плана по взятию Н и привлечение внеинститутских авторов. И не взять Н стало уже никак нельзя. Но почему все-таки они решили взять именно Н, а не Д, спросил Журналист. А какое это имеет значение, сказал Неврастеник. Вы думаете, Д лучше? Пусть себе штурмуют что угодно. Лишь бы нас не трогали.
ОТКАЗ
Отказали, говорит Мазила. И не объяснили, почему. В чем дело? Не ломай голову, говорит Болтун. Причин можно навыдумывать сколько угодно. Но все это будет ошибочно. Смотри на свой случай не как на исключительный, а как на обычный, и не ошибешься. Поездка за границу у нас - не норма человеческого общения двадцатого века, а привилегия, которой удостаиваются лишь лица определенной категории. Это общеизвестно. Ты к этой категории не принадлежишь. Причины отказа не объясняют потому, что у них нет никаких правовых и моральных аргументов. Это тоже общеизвестно. Исключительность твоего случая состоит лишь в том, что он будет иметь мировой резонанс.
ИНТЕРВЬЮ
О том. что Мазиле отказали, скоро стало широко известно. Мастерскую заполнили иностранные журналисты. Пришлось давать интервью. Мазила в основном говорил о своих творческих замыслах. По поводу отказа он сказал, что причину отказа ему не объяснили. Почему? Очевидно, она не имеет разумного оправдания. А заодно решается еще одна проблема. Раз человеку отказано, и ему не объяснили почему, его охватывает тревога. Он должен сам придумать причину, беря на себя вымышленную вину. Отказывающая инстанция, освобожденная от функции объяснения, приобретает атрибут великой тайны и тем самым присваивает себе функции провидения. И человек трепещет. Эта мысль произвела на журналистов сильное впечатление. Неврастеник, услышавший на другой день интервью Мазилы по иностранному радио, сказал, что ОНИ ему этого не простят. А что ОНИ могут сделать, сказал Посетитель. Судя Мазилу,) ни сами предстают перед судом истории.
ЖРАТВА
Только завтрак навернем,
Как уже обеда ждем.
Проглотив обед, мы тут же
Ждем, когда наступит ужин.
Остальное - дребедень!
Так за днем проходит день.
(Из "Баллады")
Наши штатные дешевки
Чуть чего - бегут в столовку.
(Из "Баллады")
Обед пропал. Прижавшись друг к другу, штрафники тряслись от озноба. Не спалось. Не бодрствовалось. Легко сказать, дешевки, говорит Уклонист. А кто из нас через это не прошел! Кто из нас сейчас не накинулся бы на любые объедки, лишь в них были калории! Был у меня такой случай, говорит Мерин. Был я дневальным по конюшне. В последнюю смену. Надо смену сдавать, а какая-то сволочь оголовье сперла. Сменщик не принимает. Пришлось ждать, забираться в соседний эскадрон и воровать недостающее оголовье. Все так делали. В полку вообще не один десяток оголовьев пропал, а. до бумагам и отчетам - все на месте. Сдаст один смену - у него потом сопрут. Потом - у этого. И так до тех пор, пока все не отчитаются. Так вот, сдал я смену. На ужин, конечно, опоздал. Пришел в столовую - и что вы думаете! Осталось штук тридцать мисок шрапнели. Каждая миска - на четверых. У меня аж голова закружилась. Тут пришел еще один опоздавший со смены. И мы с ним принялись за дело. Хотите верьте, хотите нет. Восемь мисок я навернул запросто. И еще наверно срубал бы. Да случайно взглянул на соседа. Тот слопал мисок пятнадцать. Гляжу - глаза у него закатились, каша прет даже из ушей. И он как-то странно стал сползать со стула. Я в ужасе хочу встать, и не могу. Каша распирает. Расстегнул все пуговицы. С трудом выбрался на улицу и, как в бреду, поплелся в казарму. Отлежался. А парень тот умер. Это что, говорит Паникер. Мы в первоначалке втроем однажды съели второй завтрак на целое звено. Приехал Особняк. Поклялся, что легко узнает, кто съел. Воры объелись, и обед съесть не смогут. Пришлось обед рубать, как ни в чем не бывало. Особняк был потрясен. Умолял признаться, обещал не наказывать. Ему хотелось посмотреть на таких выдающихся обжор. А мы кто? Мы обыкновенные рядовые голодающие. Конечно, не признались. У нас, говорит Пораженец, штурман эскадрильи козу завел. Симпатичная скотина была. Везде за нами бегала. Как-то пошли мы в самоволку. И она за нами увязалась. Отгоняли-отгоняли назад, не уходит. Тут-то и пришла в голову идея. Это был первый и, кажется, последний раз в моей жизни, когда я от пуза ел свежее жареное мясо. У нас, говорит Уклонист, на втором аэродроме под боком был фруктовый сад винкомбината. Мы там, конечно, паслись потихоньку. Начальство комбината сдуру обратилось к нашему начальству с просьбой помочь охранять сад. Наше начальство, имевшее кое-что от начальства комбината, согласилось, и нас стали посылать патрулировать сад. Что после этого началось! За неделю обглодали даже кору на деревьях. Начальство комбината взмолилось убрать патрули. А это не так-то просто. Пока дело ходило в округ и обратно, кончился сезон, и мы сами перестали ходить в сад, хотя нас чуть не до нового года еще назначали. Вот поднабрались витаминчиков! На всю жизнь хватит! Пришел связной. Сержант, Интеллигент, Мерин, Убийца, сказал он. К комбату. Пойдете за языком, сказал Комбат. Без языка не возвращаться!
О СВЕТСКОМ ЛИЦЕМЕРИИ
В свое время, говорит Мазила, я выиграл конкурс в Ю у крупных западных художников. Случай беспрецедентный. И что же? Приехал домой. Привез кучу отзывов. Сдал в Союз. Хочу отчитаться о поездке. Но никто слушать не хочет. А ведь отчитываться положено. И принято. У нас любой, съездивший просто так куда-нибудь, потом в десяти местах выступает. В газетах, разумеется, ни строчки. А выиграй этот конкурс кто другой, раззвонили бы на весь Ибанск. Ладно, бог с ними. Пусть это нормально. Но друзья и знакомые! Представьте, никто меня даже не поздравил. Не знали? Все прекрасно знали. И молчали. Как будто ничего не произошло. Или в лучшем случае издавали подленький смешок. Мол, в Ю, смешно, какой пустяк! В это же время БА съездил в П. Никакого конкурса не выиграл. Просто принял участие. И сделал хреновину. Так после этого у нас только и разговоров было о том, что БА сделал эту хреновину. Ко всему прочему, говорит Неврастеник, тут сказывается непроходимый провинциализм. Невоспитанность. Отсутствие светскости. Я все более укрепляюсь в мысли, что критическая литература недавнего прошлого, разоблачавшая лицемерие светского общества, сделала с этой точки зрения довольно гнусное дело. Она сочинялась по такому банальному принципу. Мол, человек в обществе ведет себя по отношению к другим людям прилично (улыбается; говорит, что рад видеть; поздравляет с удачей; сочувствует неудаче и т.п.), а про себя думает иначе (презирает этого человека, завидует ему, рад его неудаче, огорчен его удачей и т.п.). И в этом усматривалось лицемерие. Считалось, что дурные сами по себе люди в обществе притворяются хорошими. Но это не только и не всегда есть лицемерие. Это есть также результат воспитанности, которая есть одно из средств социальной самозащиты людей от самих себя. Способность людей держать себя в каких-то рамках, без чего невозможно нормальное общение. Без такой воспитанности жизнь превращается в кошмар. Без нее с людьми просто встречаться нельзя. О человеке нельзя говорить, будто есть некий скрытый истинный человек, который кем-то прикидывается в той или иной ситуации. В характеристику человека входит и то, что он есть дома, и то, что он есть на работе, и то, что он есть в обществе знакомых и друзей, и то, что он думает, и то, что он говорит. Только тут мало сказать, что отсутствует светская воспитанность, говорит Болтун. Тут следует сказать, что присутствует антисветская воспитанность. Игнорировать и принижать значительное и превозносить заурядное - это тип воспитанности, а не пустое место. Лицемерие за счет отрицания лицемерия есть лицемерие в квадрате,
ЯЗЫК
Идея рассматривать творчество ЭН как изобретение особого языка в наше время, рехнувшееся на моделях, формализации, системах, структурах и т.п., не удивительна. И совершенно бессодержательна, пока мы точно не установим, что значит рассматривать то или иное явление как язык. Когда я об этой идее сказал Неврастенику, то тот заявил, что он давно так думал. Только он, как выяснилось, языком называл даже чириканье воробьев, кошачьи концерты и собачьи свадьбы. Если какое-то образование рассматривается как язык, то приходится употреблять понятия "знак", "значение", "смысл", "алфавит" и т.п. Фотография предмета не есть знак этого предмета. Аналогично натуралистический рисунок. Знак не изображает, а обозначает. Отсутствие сходства знака с оригиналом или по крайней мере преднамеренное несходство есть условие, необходимое для того, чтобы некоторый предмет стал знаком. По виду слова, например, нельзя судить о том, как выглядит обозначаемый им предмет. Значение знака считается известным, если известно, что именно он обозначает. Превращение предмета в знак предполагает волевое решение людей. Смысл знака считается известным, если известно значение всех фигурирующих в нем простых знаков и известны правила композиции простых знаков в сложные. Эти правила композиции сами не являются знаками, они имеют основу в активной творческой природе человека. Значение сложных знаков устанавливается путем установления их смысла, т.е. предполагает какие-то языковые компоненты, не являющиеся знаками. Говоря об алфавите языка, надо различать языковые средства, которые сами знаками не являются, но из которых строятся знаки и простейшие языковые единицы, к которым применимы понятия значения и смысла, - смысловые единицы языка. Различие их отчетливо видно в различии азбуки и коренных слов обычных языков. Из сказанного должно быть ясно, что понятие смысла применимо не ко всякому произведению искусства. Например, нелепо говорить о смысле натуралистического портрета коровы или государственного деятеля, если даже он написан таким художником, как Художник. Нелепо говорить о смысле бесчисленного множества скульптур (на лошадях и пеших), украшающих площади Ибанска. Понятие смысла уместно здесь лишь тогда, когда произведение искусства приобретает некоторые свойства знаковости. Непохожесть того, что художник лепит или рисует, на какие-то реальные вещи (в том числе трансформация последних) является необходимым условием уместности разговоров о смысле произведения искусства. Одно из средств создания произведений искусств с признаками знаков - деформация и трансформация реальных вещей, например, элементов человеческого тела. При этом образуются сложные явления, которые лишь отчасти суть знаки. В них, с одной стороны, улавливается некоторое сходство с реальными вещами, т.е. сохраняется элемент изобразительности. А с другой стороны, они трансформируются так, что сходство в натуралистическом смысле разрушается. Комбинирование такого рода знаков позволяет образовывать знаковые конструкции, в целом не имеющие уже никакого реального аналога. В этих комбинациях окончательно исчезает элемент изобразительности, допускаемый в их отдельных элементах. Любопытно, что включение в такие комбинации вполне натуралистических элементов может быть сделано так, что они оказываются еще более далекими от реальности, чем самые невероятные трансформации реальных вещей. ЭН не изобрел никакой особой азбуки в изобразительном искусстве. Он изобрел другое. Он разработал целую систему особого рода смысловых единиц и правил их композиции в сложные образования - в особые смысловые фразы и тексты. Можно составить конечные списки смысловых единиц и правил их композиции. Работа эта трудная. Но со временем искусствоведы это сделают с исчерпывающей точностью. Смысловые единицы ЭН имеют видимую сторону и невидимый в них самих смысл. Как видимые явления это суть фрагменты рисунков, гравюр и скульптур. Они могут быть даже самостоятельными произведениями. Как имеющие смысл явления они суть знаки для обычных человеческих страстей, желаний, переживаний, - для возмущения, разочарования, гнева, надежды, восторга, прозрения, отупения и т.п. Причем эти значения не являются раз навсегда заданными. Они подвержены варьированию и изменениям. Они зависят от той или иной их комбинации, от субъективных состояний и особенностей зрителей и многих других параметров.
ЯЗЫК
Брать языка - целая наука, говорит Убийца. Язык, например, должен быть самым информированным человеком в армии противника. Потому желательно взять начальника генерального штаба. И притом он должен быть таким, чтобы на его пропажу никто не обратил внимания. Потому желательно взять какого-нибудь сачка из хозвзвода. Как это совместить в одном лице? Очень просто: хватай первого подвернувшегося под руку. По этому принципу мы и действовали под К, говорит Сержант. Перешли линию фронта. Ночь темная, глаз выколи. Наткнулись на какого-то человека. Схватили. Кляп в рот. Сунули в мешок. И айда обратно. Одного своего потеряли где-то. Пришли в часть. Сняли мешок. И что же? Оказывается, свой парень. Из соседней дивизии. Тоже в разведку ходили. А они нашего тяпнули! Представляете, как их допрашивали!! Зачем им язык, говорит Мерин. И так же все ясно. Тут же все на виду. Попросили бы - я бы им за пять минут нарисовал, что и где. Кто ты такой, говорит Убийца. Тебе верить нельзя. Нельзя, говорит Мерин, так зачем же в разведку посылают. Это другое дело, говорит Убийца. Твое дело - взять языка. Верить будут языку, а не тебе. Почему, говорит Мерин. Потому, что он враг, говорит Убийца. Им без языка нельзя, говорит Сержант. Положено брать языка. С них спросят. Сержант мудр, говорит Интеллигент. Они играют по своим правилам. Играют за наш счет, говорит Мерин. Играют всегда за чужой счет, говорит Интеллигент. Вот что, братцы, говорит Сержант. Выхода у нас нет. Так что этого идиотского языка надо взять во что бы то ни стало. Авось кто-нибудь из нас и уцелеет.
ОСНОВЫ ОПТИМИЗМА
Вы слишком мрачно смотрите на жизнь, говорит Журналист. Правительства всегда и везде проводят политику кнута и пряника. Кнут вы получили. Теперь ждите пряник. Вы правы, говорит Неврастеник. Но Вы не учитываете одну нашу особенность. Вы предполагаете, что кнут и пряник достаются в одинаковой мере одним и тем же лицам. Но мы - вымышленные персонажи в вымышленной стране. У нас бьют одних, а пряник дают другим. Причем, когда дают пряник, первых опять бьют. Вы о нас, ибанцах, думаете так, будто мы все находимся в одинаковом положении и не вступаем между собою в свои внутриибанские отношения. А между тем почти все, с кем Вам приходится иметь дело и кто Вам жалуется на свою горькую судьбу, принадлежат именно к тем кругам, кто имеет пряники и держит кнут в своих руках.
ПОДЛИННОЕ ИСКУССТВО
А где критерии настоящего и ненастоящего искусства, спрашивает Ученый. Лично для меня тут проблемы нет, говорит Неврастеник. Вот, например, я зашел в мастерскую к Художнику. Смотрю и чувствую, что в принципе такое я научиться делать могу. Значит это - барахло. Теперь я в мастерской Мазилы. Смотрю и чувствую, что если я буду учиться даже сто лет, я никогда не смогу сделать такое. Аналогично в поэзии. Вот, пожалуйста, стихи Литератора в сегодняшней газете. Я такое могу сочинять километрами. Значит это дерьмо. Я всего Литератора мог бы придумать за полгода. А вот стихи О - никогда. Вы слишком высокого мнения о своих способностях, говорит Ученый. Наоборот, говорит Неврастеник. Я бездарен. Ну, хорошо, говорит Ученый. Попробуйте, сочините что-нибудь. Извольте, говорит Неврастеник. Если запнусь на минуту, засчитайте мне поражение.
УДАЧА
Мы, говорит Мерин, подползли вплотную. Вдруг как рванет! Я с Убийцей спрятался в воронку. Вылезли двое ихних. Зачем? А кто их знает. Мы одного пристукнули, и домой. Немного осталось, как Убийце прямо в жопу залепили, сволочи. Пришлось двоих переть. Теперь может судимость снимут, говорит Пораженец. В школу обратно отправят. Везет же людям! Не могу поверить, что Интеллигента нет, говорит Уклонист. Это несправедливо. Почему? Не могу объяснить. Сержант, Убийца - это справедливо. Война. А Интеллигент - это несправедливо. Послушайте, что я сейчас сочинил, говорит Паникер.
Нас под вечер командир к себе позвал.
Строго-настрого обоим наказал.
Душу вон, а чтобы целы вы пока,
Не являться без живого языка.
Что поделаешь. На то она война.
И не их, конечно, в деле том вина,
Раз положено, чтоб лучше наступать,
С языком им с духу на дух толковать.
Вот по полю мы во тьмущей тьме ползем.
Языка того по-матерну клянем.
Где ты, сукин сын, язык, е.... мать,
К утру ведено которого подать?
Но отмерен в жизни каждому удел.
И на мину мой напарник налетел.
А я жив, кажись. Я вроде цел пока.
Мне назад никак нельзя без языка.
Подползаю, Вижу - срать пошел один.
Ты-то, думаю, и нужен, господин.
Я за голу жопу хвать его рукой.
Не желаете ли рандеву со мной!
В общем утром на КП я приволок
Языка и от напарника кусок.
Язык малый оказался в доску свой.
Только сведений с него ни в зуб ногой.
Неплохо, говорит Мерин. Если выкинуть "е.... мать", в газете могут напечатать. Лучше наоборот, говорит Уклонист. Напечатать "е.... мать", а остальное выкинуть.
СТРАННОСТИ ОБЫЧНОГО
После интервью для меня сложилась странная ситуация, говорит Мазила. С одной стороны, дела пошли лучше, с другой, застопорились. По одному и тому же делу одни стали торопить, хотя им должно быть наплевать, а другие стали затягивать, причем - наиболее заинтересованные. Оживились старые стукачи, о которых я и думать забыл, а постоянно действующие стукачи-друзья, не вылезавшие из мастерской, все испарились. Ничего особенного и странного, говорит Неврастеник. По законам системы все, причастные к твоим делам и твоей персоне, должны отреагировать. Пока никто не знает, как. Обозначают готовность отреагировать так, как прикажут. Стараются пронюхать, какие будут установки. На всякий случай держат в запасе ту и другую возможность. Установки нет, ибо там тоже еще не знают, как быть. Начинается брожение, в результате которого что-то получится. Что именно - трудно предсказать конкретно. Это может быть нечто совершенно неожиданное для них самих. Во всяком случае, тут неотвратимо действуют правила, которые, в конце концов, и сделают свое дело. Во-первых, всякий, кто в этой ситуации может причинить тебе безнаказанно или с малым наказанием какое-либо зло, будет его причинять. Во-вторых, всякий, кто в этой ситуации может сделать Для тебя безнаказанно или с малым наказанием какое-либо добро, не будет его делать. В-третьих, твой поступок в принципе наказуем, и потому чем больше он тебе принесет блага сейчас, тем больше он принесет тебе зла потом. Наказание последует. Все дело лишь в его форме, мере и сроках. Не исключена возможность, что тебя накажут лаской. Выпустят за границу. Пропустят официальную работу. Дадут какое-нибудь почетное звание. А я и не против, говорит Мазила. Я не политик и не идеолог. Я художник. Конечно, говорит Неврастеник. Но дело в том, какой ты художник.
БАБЫ
Бабы - что! Кругом взгляни!
Только хлопоты одни.
Коль приспичило вот так,
Молча делай в свой кулак.
Чистоту свою блюди!
Сколько выгод - сам суди.
В грязь шинельку не стели.
Не прилипнут патрули.
Не подцепишь эту штучку.
Избежишь за это вздрючку.
Не настукают враги.
И целее сапоги.
Так дотянешь до седин.
Будешь честный семьянин.
(Из "Баллады")
После еды заговорили о бабах. Еда была скудной, и разговор приобрел не столько практический, сколько чисто теоретический характер. Вот скажи мне сейчас, что там в кустах лежит Венера Милосская, и делай с ней, что хочешь, говорит Паникер, я даже не шевельнусь. А за пайку хлеба я бы пожалуй остатки Сержанта и Интеллигента приволок. Такой жратвы, говорит Мерин, едва хватит на то, чтобы расстегнуть штаны. А уж об застегнуть и речи быть не может. Кому как, сказал Жлоб. Я бы сейчас пару штук запросто сделал. Все знали, что это не пустое бахвальство. Когда батальон был на переформировании в Д (вот житуха была!). Жлоб за ночь обходил все деревни в радиусе пятидесяти километров и трахал по двадцать штук попадавшихся по дороге баб. А утром, как ни в чем ни бывало, становился в строй. Обидно только, говорил он, что ни одну в рожу не видал и звать как, не знаю. Убьют - чей образ будет, стоять перед глазами, чье имя будут шептать уста? У нас в училище, говорит Пораженец, был курсантишка. По фамилии Членик. Малюсенький-малюсенький. Кто-то в шутку сказал что у Членика даже член больше, чем он сам. Слух об этом распространился по гарнизону, и Членик имел бешеный успех в среде офицерских жен. Хотя они его скоро дезавуировали, он успел приобрести мощный опыт и стал грозой гарнизонного начальства. Он подкупал (а зарабатывал он на этом деле здорово!) всех дежурных, дневальных, часовых и старшин и каждую ночь отправлялся в самоволку. Он даже Сотруднику ухитрялся подкидывать кое-что из того, что ему перепадало от его же собственной мегеры. Утром у себя над койкой на стенке палочки чертил. Большие - число баб, маленькие число раз. Если верить этой бухгалтерии - выдающийся талант был. И чем же закончилась его карьера, спросил Уклонист. Обычно, сказал Пораженец. Зависть. Подловили и за самоволку отправили в штрафной.
ВТОРИЧНЫЕ ПРОБЛЕМЫ
Я в твоей мастерской наблюдал всяких людей и всякие человеческие страсти, говорит Посетитель. Очень любопытные бывали случаи. Вот, например, проблема Шизофреник-Неврастеник. Первый относится к типу творцов, характеризуемых такой формулой: несмотря ни на что сделать дело, на которое они способны и которое их захватило. Неврастеник способный и умный человек. С какой-то точки зрения он, может быть, умнее Шизофреника. Но он относится к типу людей, характеризуемых такой формулой: они решаются, но никак не могут решиться начать делать дело, на которое они не способны, но относительно которого они думают, что они более способны, чем люди типа Шизофреника. Неврастеник есть имитация и отражение Шизофреника. Если нет первых, нет и вторых. Первые порождают вторых, но своим существованием обрекают их на бесплодие. Никто так не заинтересован в уничтожении Шизофреника, как Неврастеник. Но с уничтожением первого исчезает его отражение во втором. Второй этого не понимает. Он претендует на самостоятельное бытие. Проблема сальеризма, говорит Мазила. Нет, говорит Посетитель. Тут что-то иное. Возможно, проблема самоуничтожения творчества. Творческую личность образует не один индивид, а некоторое множество, по крайней мере, из двух (скорей всего - более двух) индивидов. Творческий индивид есть группа индивидов со своеобразным распределением функций. Моцарт и Сальери есть раздвоение единого в одном плане, Шизофреник и Неврастеник - другом. Мазила и Болтун - в третьем. С этой точки зрения ты немыслим без Болтуна. Болтун, в некотором роде, есть соавтор твоих работ. И даже я, если ты не возражаешь. Выдающаяся творческая личность есть лишь официальный представитель творческой группы-индивида. Выходит, говорит Мазила, что директор института, в котором сделано крупное открытие, по справедливости есть автор открытия. А почему бы нет, говорит Посетитель. Но между мною и таким директором есть же какая-то разница, говорит Мазила. Есть, говорит Посетитель. Эти лишь различные типы представительства творческой группы. Кошмар, говорит Мазила. Почему, кошмар, говорит Посетитель. Почему в таком случае ты не считаешь кошмаром законы тяготения? Но меня это не устраивает, говорит Мазила. И плевать мне на твои законы. Это другое дело, говорить Посетитель. Когда люди захотели наплевать на законы тяготения, они изобрели самолет.
МЕТОДЫ ПОРЯДОЧНЫХ ЛЮДЕЙ
Позвонил архитектор Ш, уговоривший в свое время Мазилу сделать барельеф на фасаде здания, которое он собирался строить. Привет, старик, сказал он. Вынужден тебя огорчить. Барельеф зарубили. Что? Нет! Это никак не связано с твоими фокусами. Они даже не знали, что барельеф должен был делать ты. Отменили независимо от авторства. Как вообще делишки? Я слышал, у тебя опять там выставка... Что это такое, спросил Мазила у Болтуна. Скорей всего начало, сказал Болтун. Возможно, он сам спровоцировал запрет барельефа. Возможно, сразу согласился. Возможно, не очень энергично отстаивал. Во всяком случае, теперь сотрудничество с тобой повредило бы его положению и карьере. Если ты выкрутишься, он не так уж много теряет. Тем более у него совесть чиста. Он хотел тебя привлечь. Ему не дали. Репутация порядочного человека сохранена. В глазах начальства он тоже безупречен. Но мы же с ним дружили двадцать лет, сказал Мазила.
ПЕДАГОГИКА
Два часа занимались строевой подготовкой. Отрабатывали обращение к начальству и приветствие старших по чину. Потом ворчали по поводу бессмысленности и бесчеловечности этих занятий. Лейтенант сказал, что эти занятия чисто педагогические цели преследуют. Педагогика - вещь серьезная, сказал Жлоб. У нас у одного курсанта рефлексы запаздывали. Инструктор (большой педагог) пошел на хитрость: стал все команды подавать раньше. И курсант вылетел самостоятельно, окончил школу и улетел на фронт. А чем он кончил, спросил Уклонист. Сбросил бомбы после того, как эскадрилья возвращалась уже домой, сказал Жлоб. Это что, говорит кто-то в темноте. У нас в первоначалке один курсант боялся без инструктора сажать самолет, хотя летал прилично. Инструктор решил тоже взять его на хитрость, отсоединить ручку управления в воздухе и выкинуть за борт. Курсант узнал об этом и захватил в кабину с собой запасную ручку. Л
