Она расплакалась, отчего и я почувствовала беспомощность перед ее слезами.

— Дорогая, ты можешь ночевать у меня после вечера, них смен. У меня в комнате только одна кровать, но зато он не сможет тебя бить.

— Но что скажет твоя мать?

— Она не будет против. Мать знает тебя и любит, как родную. Она будет счастлива приютить тебя, я уверена. И потом, ты поможешь нам немного с малышами.

Как и следовало ожидать, мать не раздумывая согласилась принять мою подругу. Я также поговорила с матерью Миа, и та, желая положить конец бесконечным домашним ссорам, дала согласие. Мои братья уже знали Миа и привязались к ней, как к родной сестре.

Я так хотела, чтобы никто не причинял вреда моей «крестнице», мой родственной душе.

* * *

Коллеги из «Хилтона» были единственными настоящими друзьями. В квартале, где я жила, девочки моего «возраста были либо уже замужем, либо готовились к свадьбе. Они разговаривали только о замужестве и, к моему большому удивлению, носили вуаль. Приглашая в гости, они никогда не упускали случая наставить меня на путь истинный, чтобы вынудить следовать всем догматическим предписаниям.

Карима, которую я за глаза называла королевой лицемерия, старалась больше других. Однажды, когда мы сидели на лестнице в ее саду, она принялась говорить о Боге.

— И как у тебя с Богом? — осмелилась спросить она.

— Думаю, мы с ним прекрасно понимаем друг друга, — просто ответила я.

— А знаешь ли ты, что носить вуаль — это лучший способ приблизиться к нему?

— Не думаю, что это так уж и обязательно. Гораздо важнее стараться не делать зла, говорить правду, уважать мнение других. И не быть лицемером. Вести себя прямо и честно и различать черное и белое.

— Вот взять, к примеру, меня… — настаивала на своем Карима.

Этот разговор серьезно действовал мне на нервы, поэтому я резко ее оборвала:

— Я смотрю на тебя, но у меня нет желания брать с тебя пример. Все прекрасно знают о твоих заигрываниях с Маликом. Весь квартал и даже я в курсе, как ты умеешь хранить свою целомудренность.

Она позеленела от страха.

— Да что ты такое говоришь!

— Послушай, я не собираюсь тебя осуждать. Просто не надо выдавать себя за человека, каким на самом деле ты не являешься. Чтобы приблизиться к Богу, надо иметь чистые помыслы.

— Ты рассказывала обо мне другим людям?

— Не я. Они мне рассказывали.

Вот такими были мои отношения с соседками. После этого разговора сверстницы из моего квартала стали сторониться меня. Без Каримы конечно же, дело не обошлось. Ну, тем лучше. Я не собиралась водить с ними компанию.

* * *

Благодаря моему жалованию, чаевым, а также небольшим махинациям (иногда при помощи некоторых официантов нам удавалось быстро прокрутить деньги от оплаченных клиентами счетов) наша семья смогла стабилизировать свое материальное положение. Не хочу сказать, что горжусь этим легким плутовством, но выбора не было. Сама жизнь заставляла нас поступать именно так.

Шли дни, малыши росли. Хусейн просто обожал играть с детьми. И хотя он был алжирцем, оказался прекрасным отцом. Всего лишь один раз за шалость он собрался отшлепать мальчишек и даже снял ремень. Когда он занес руку, я бросилась ему к нему, и удар достался мне. Остолбенев от удивления, Хусейн растерянно посмотрел на ремень.

— Смотри, сделаешь это еще раз, я дам сдачи, — предупредила я, но это было совершенно напрасно — он и сам сожалел о случившемся.

С двумя работающими взрослыми и с мечтами о лучшей жизни наша семья выжила, несмотря на угрозы. Основным блюдом был картофель. Мы жили без какой-то определенной цели. Просто для того чтобы жить. Один монотонный день походил на другой, и просвета не предвиделось. Однако так не могло продолжаться вечно. Однажды наш скучноватый, но все же спокойный уклад был нарушен.

* * *

Когда я работала по вечерам, служебный автобус довозил меня до дома после одиннадцати часов вечера. Я прекрасно знала, что это опасно, и вела себя очень осторожно по пути назад. Переодетые в военную форму террористы организовывали на улицах ложные блокпосты. Остановив на улице автомобиль или автобус, они требовали документы или даже открывали огонь, если им такое взбредет в голову.

Эти операции террористы проводили не только в темное время суток, но и днем. Днем, правда, реже. Как-то раз по новостям передавали, что террористы захватили свадебный кортеж и перестреляли всех гостей, ехавших на праздник. Водители стали опасаться. Когда кто-то замечал такой блокпост, он быстро разворачивался, чтобы предупредить тех, кто ехал следом. Так поступали все, и часто из-за паники на дорогах возникали пробки. Не в состоянии продвинуться ни вперед, ни назад, пассажиры прислушивались к приближающимся звукам выстрелов и готовились к смерти… Какой ужас! Часто террористы устраивали засады, чтобы похищать девушек. Они перехватывали машины и автобусы и вытаскивали из них приглянувшихся пассажирок. Остальных не трогали, если, конечно, те не пытались помешать им. Люди безучастно сидели, оставаясь немыми свидетелями происходящего. Нередко так поступали и родители, которые ничего не могли сделать, чтобы помешать похищению своего ребенка. Они слышали, как утихают душераздирающие крики тех, кого увозили в горы. Оставалось лишь покориться такой жестокой участи. Лично я предпочла бы умереть, чем закончить, как любая из подобных жертв. Стоило мне сесть в автобус, меня сразу охватывал страх — ведь каждая такая поездка могла стать последней. Но все равно я продолжала ходить на работу. Эмоционально это было мне необходимо. Моя работа в «Хилтоне» стала для меня своего рода убежищем от повседневности. И потом, когда ты молод, не очень отдаешь себе отчет в опасности до тех пор, пока не окажешься с ней лицом к лицу.

Именно так и случилось со мной однажды вечером по дороге домой. Я была единственной девушкой в автобусе, которая в тот день работала допоздна, поэтому рядом сидели несколько парней-поваров. Шофер включил радио на полную катушку, чтобы отвлечь нас от невеселых мыслей.

Мы ехали обычным маршрутом. На несколько километров дорога становилась ровной. Несмотря на тусклое освещение, видимость была хорошей. Наш автобус был единственным транспортным средством на шоссе. Внезапно, без предупреждения, водитель затормозил и выключил музыку. Все недовольно загудели.

— Засада, ребята, — сухо сообщил он.

Кровь застыла у меня в жилах. Наступила мертвая тишина. Кто-то, скорее всего шофер, произнес:

— Прячься, Нора!