Начинается повесть о юношеских деяниях Кухулина. 1 страница

 

В родительском доме, что в Айрдиг на Маг Мупртемне, рос этот мальчик, и с детства наслушался он историй о юношах из Эмайн. Ибо вот как текли дни Конхобара с тех пор, как он стал королем. Лишь только поднявшись, решал он дела королевства и всякие споры, остаток же дня разделял на три части; сперва наблюдал он забавы н игры юнцов, затем принимался играть в браидуб и фндхелл, а уж под вечер, пока всех не охватывал сон, вкушал он напитки п яства под навевающую дремоту музыку. Хоть я п был изгнан оттуда,— молвил Фергус,—но клянусь, что в Ирландии и Шотландии не сыскать подобного Конхобару!

Рассказывали ребенку о забавах мальчиков и юношей из Эмайн, и однажды спросил он позволения отправиться туда на поле для игр.

— Не время идти,— отвечала мать,— покуда не будет с тобою отважнейших из отважных уладов или один из людей короля, чтоб заступиться за тебя и защитить от тамошних юношей.

— Не желаю я ждать так долго,— сказал пальчик,— расскажи мне лучше, где стоит Эмайн?

— Не близок путь к тем местам,— через Слпаб Фуайт, что между нами и Эмайн, лежит он,— молвила мать.

— Что ж, сам поищу я дорогу,— сказал мальчик.

Вскоре пустился он в путь, собрав все, что нужно для игр. Взял он свою бронзовую палицу для бросков и серебряный шар, свой маленький дротик для метания и детское копье с закаленным на огне острием и, чтобы скоротать путь, принялся играть с ними. Сперва ударом палицы далеко отбрасывал он серебряный шарик, а затем туда же бросал и саму палицу. Метал он свой дротик и копье, играя бросался за ними, поднимал палицу, шарик и дротик и успевал ухватить копье за древко, прежде чем втыкалось оно в землю.

Так добрался он до того поля в Эмайн, где собирались юноши. Было их там на зеленом лугу ровно трижды пятьдесят во главе с Фолломайном, сыном Конхобара. Встал мальчик на поле посреди юношей и поймал брошенный мяч между ног, не выше колена и не ниже лодыжки, да так крепко сжал его, что ни рывки, ни броски, ни удары юношей не приходились по мячу. Так и пронес он мяч от них до самой цели.

Разом уставились все на ребенка, дивясь и изумляясь. Ах так,— вскричал Фолломайн, сын Конхобара,— бросайтесь на него, ребята, и да настигнет его смерть от моей руки, ибо запрещает нам гейс принимать в игру юношу, пока не заручился он нашим заступничеством. Известно мне, что он сын знатного улада и пришла пора отучить их вступать в игру, не испросив вашей защиты и заступничества. Броситесь же все на него богатства, что молоты, наковальни да щипцы. А потому и просил он Конхобара не приводить с собой много гостей. Пообещал король исполнить его желание. Тогда пустился Кулан в обратный путь к дому готовить напитки и кушанья, а Конхобар остался в Эмайн до исхода дня, пока не пришло время всем расходиться. Затем облачился он в походное легкое платье и отправился проститься с юношами. Подошел он к площадке для игр и не мог надивиться на то, что увидел: трижды пятьдесят юношей было у одного ее края и лишь один у другого, но всех превосходил он в бросках и метании в цель. А когда принялись они метать шары в цель — как издавна играли на поле в Эмайн — и наступал их черед бросать мячи, а его защищаться, все сто пятьдесят мячей ловил он, ни одного не пропуская к цели; если же сам он бросал, а они защищались, не зная промаха попадал он. Потом состязались они, срывая друг с друга одежду, и со всех ста пятидесяти сдергивал мальчик их платье, а те не могли ухватить и заколки из его плаща. Трижды пятьдесят юношей побеждал он в борьбе, повергая их наземь, а они всею силой не могли одолеть его.

Посмотрел Конхобар па мальчика и молил:

— О мои воины, счастливы родные края этого мальчика, коли сумеет он в зрелости прославиться так же, как в детстве!

— Не годится говорить так,— воскликнул Фергус,— ибо с годами умножатся и его деяния.

— Подведите ко мне этого мальчика,—сказал Конхобар,— пусть пойдет он с нами разделить пиршество. Обратился к нему Конхобар, когда приблизился мальчик: Отправляйся со мною и насладись пиром, на который мы приглашены!

— Не могу я пойти,— отвечал ему мальчик.

— Отчего же? — спросил король.

— Оттого что не насытились еще юноши играми и схватками, а до той поры не оставлю я их,— ответил мальчик.

— Не будем мы медлить, о мальчик,— сказал Конхобар,—ибо воистину долгим было бы ожидание.

- Пускайтесь в дорогу,— отвечал ему тот,— я поспею за вами.

И сказал тогда Конхобар, что не догнать ему их, не зная пути.

— По следам воинов, лошадей и колесниц отправлюсь я,— молвил мальчик.

Недолго спустя пожаловал Конхобар в дом кузнеца Кулана. Принял Кулан короля, и никто не был обойден почестями согласно его рангу, занятию, праву, деяниям и благородству. Свежие циновки из тростника постелили гостям, и принялись они пить да веселиться.

— О король,— спросил тут Кулан Конхобара,— не назначал ли ты кому приехать вслед за тобой этой ночью?

— Воистину нет, отвечал Конхобар, ибо уже не помнил о мальчике, что отправился следом,—что же заботит тебя?

И поведал тогда Кулан о псе, что сторожил его дом, да таком огромном, что ни путник, ни случайный прохожий не решался появляться поблизости, если снимали собаку с цепи. Силой стократ превзошел он любую собаку п признавал одного кузнеца.

— Отпустите же пса, пусть стережет он округу,— сказал Конхобар.

Спустили пса с цепи и, быстро обежав окрестности, направился он к холму, где обычно лежал, сторожа дом, и улегся, положив морду на лапы. Воистину грубым, угрюмым, воинственным, диким, жестоким и бешеным был его облик!

Между тем юноши оставались в Эмайн, пока не пришло всем время расходиться. И отправился каждый из них к отчему дому, а кто и к приемным родителям. Мальчик же пустился по следам воинов и вскоре завидел жилище кузнеца Кулана. Коротая время и дороге, развлекался он играми. На зеленом лугу, близ самого дома далеко вперед забросил мальчик свои игрушки, оставив лишь шар, ц в тот самый миг учуял его нес ц всю округу огласил своим лаем. Не на пир зазывал пес ребенка, а жаждал его проглотить целиком, сквозь огромное горло, широкую грудь до желудка. Нечем было мальчику защищаться п тогда с такой силой метнул он свои шар прямо в открытую пасть собаки, что прошиб ее насквозь, выворотив кишки. Потом ухватил он ее за лапы и ударом о камень разорвал в клочья, устлавшие землю.

Меж тем услыхал Конхобар лай собаки и молвил:

- О воины, лучше б и вовсе не быть нам на том пиру!

- Отчего же? — воскликнули разом улады.

- Да ведь сгубил сейчас пес того мальчика, что решил идти следом за нами, сына моей сестры, Сетанта, сына Суалтайма.

Немедля вскочили улады и, хотя двери дома были отворены, все устремились в ноле за ограду. Прежде других подбежал Фергус к мальчику, поднял его на плечо и поднес к Конхобару. Кулан же, пойдя за другими, увидел останки собаки. Дрогнуло сердце в груди его, и, воротившись обратно, промолвил кузнец:

— Рад я приветствовать сына твоих отца и матери, хоть и не добрый случай привел тебя самого, о мальчик.

И спросил тогда Конхобар, что прогневало Кулана.

— Лучше бы вовсе не звать мне вас в дом да не потчевать питьем и кушаньями, ибо отныне добро мое ровно что пустошь, а припасы уж не пополнятся. Верного слуги лишили вы меня, что стерег стада и отары моего скота,— отвечал Кулан.

— Не печалься, о Кулан,— сказал тогда мальчик,— рассужу я это дело по справедливости.

— Что же решил ты, о мальчик? — спросил Конхобар.

— Коли отыщется в Ирландии щенок того же семени, что эта собака,— ответил тот,— обещаю растить его покуда не станет служить он как было н прежде. А до этой поры сам я как пес буду беречь его землю и скот.

— Лучше и не придумаешь, мальчик,— сказал на это Конхобар.

— Да и мне самому не решить бы вернее,— промолвил Катбад,— отчего бы теперь не носить тебе имя Кухулин?

— Нет,— ответил мальчик,— больше мне по душе мое старое имя, Сетанта, сын Суалтайма.

— Не говори так, о мальчик,— сказал Катбад,— ибо всякий в Ирландии и Шотландии прослышит про это имя и не сойдет оно с уст людей.

Согласился мальчик взять это имя, да так с тех пор и пристало оно к нему после расправы с псом кузнеца Кулана.

— И совершил он этот подвиг,— молвил Кормак,— убив кровожадного пса, с которым войска и отряды боялись стоять по соседству, на исходе шестого года жизни. Что ж удивляться, что мог он прийти сюда к броду, срубить этот шест и убить одного, двух, трех или четырех мужей ныне, когда к Похищению минуло ему семнадцать.

И сказал тогда Фиаху, сын Фар Аба:

- Спустя год вновь отличился тот мальчик!

— Чем же? — спросил Айлиль.

— В ту пору друид, что зовется Катбадом, обучал друидической мудрости восьмерых учеников к северо-востоку от Эмайн. Спросил один из них, дурные иль добрые знаки являлись Катбаду в тот день. И отвечал ему Катбад, что слава и доблесть будут уделом того юноши, который пример сегодня оружие, по скоротечны и кратки будут его дни на земле. Услышал эти слова Кухулпн, развлекавшийся играми к юго-западу от Эмайн, отбросил своп игрушки и направился прямо в спальню Конхобара.

— Да не оставит тебя всякое благо, о предводитель воинов,— сказал мальчик, как и пристало говорить испрашивающему милость.

— Чего ты желаешь, о мальчик? — спросил Конхобар.

— Желаю принять я оружие,— отвечал тот.

— Кто надоумил тебя, о мальчик? — снова спросил Конхобар.

— Друид Катбад,— молвил Кухулин.

— Дурного совета не даст он,— сказал Конхобар, и, препоясав Кухулина мечом, подал ему два копья да щит.

Взмахнул Кухулин оружием и затряс им в воздухе, так что разлетелось оно на мелкие кусочки. Два других копья, щит и меч дал ему Конхобар, но снова воздел Кухулин оружие, замахал и затряс им и как прежде разлетелось оно на мелкие кусочки. Было же у Конхобара в Эмайн четырнадцать пар боевого оружия, которым в положенный час наделял он юношей, не знавших потом поражения в битве, и все они вдребезги разлетелись в руках Кухулина.

— Вот уж воистину плохое оружие, о господин мой Конхобар,— сказал мальчик,— не по руке оно мне!

Вынес тогда Конхобар свой собственный меч, Щит и копья и подал Кухулину. Поднял оружие в воздух Кухулин, затряс, замахал им, так что острия меча и копий коснулись потолка, но на этот раз невредимым осталось оно.

— Вoт славное оружие,— сказал мальчик,— и вправду под стать мне. Хвала королю, что носит его! Хвала и земле, откуда он родом!

Между тем вошел к ним друид Катбад и молвил: — Уж не принять ли оружие задумал ты, о мальчик?

— Воистину так,— ответил Конхобар.

— Вот уж не желал бы я, чтобы сын твоей матери принял сегодня оружие,—молвил Катбад.

— Что ж так,—сказал Конхобар,—или не по твоему совету пришел он ко мне?

— Не бывало такого,— ответил Катбад.

— Ах так, лживый оборотень! — вскричал Конхобар,— уж не задумал ли ты провести меня?

— Не гневайся, господин мой Конхобар,— молвил мальчик,— воистину это он надоумил меня, ибо когда спросил его ученик о знамениях на нынешний день, отвечал Катбад, что доблесть и слава станут уделом того юноши, что примет сегодня оружие, по скоротечны и кратки будут его дни на земле.

— Правду сказал я,— воскликнул Катбад,— будешь велик ты п славен, но быстротечною жизнью отмечен!

— С превеликой охотой остался бы я на земле всего день да ночь, лишь бы молва о моих деяниях пережила меня,— сказал Кухулин.

— Что ж, юноша, тогда поднимись на колесницу, ибо и это добрый знак для тебя.

Поднялся мальчик на колесницу, но лишь начал трясти ее и раскачивать, как разлетелась она на мелкие кусочки. В щепки разнес он вторую ц третью, да и все семнадцать колесниц, что держал Конхобар в Эмайн для утех юношей, и ни одна не устояла перед ним.

— Нехороши эти колесницы, о господин мой Конхобар,—сказал мальчик,—ни одна мне не в пору.

Кликнул тогда Конхобар Ибара, сына Риангабара и, лишь тот отозвался, велел ему запрячь королевских лошадей в его собственную колесницу. Возница привел лошадей и запряг в колесницу, а мальчик взошел на нее и принялся раскачивать, но невредимой осталась колесница.

— Вот добрая колесница,— молвил Кухулин,— воистину под стать мне!

— Теперь же, о мальчик,— сказал тогда Ибар,— пора пустить лошадей на пастбище.

— Не время еще,— отвечал тот,— поезжай-ка лучше кругом Эмайн, чтобы мог отличиться я в ратной удали в тот день, когда принял оружие. Трижды объехали они Эмайн и вновь попросил его Ибар распрячь лошадей.

— Не время еще,— отозвался мальчик,— поезжай вперед, дабы пожелали мне удачи юноши в день, когда принял я оружие.

Направились они прямо к полю, где были в то время юноши.

— Уж не принял ли ты оружие? — воскликнули все, завидев Кухулина.

— Воистину это так! — ответил Кухулин.

— Тогда пусть дарует оно торжество и победу, да первым омоется кровью в бою,— сказали юноши,— жаль лишь, что поспешил ты, оставляя наши забавы и вправду под стать мне.

— Не бывать нам в разлуке,— ответил ям мальчик,— но все же по доброму знаку я принял сегодня оружие.

Тут вновь обратился к Кухулину Ибар и попросил отпустить лошадей, но прежним был ответ мальчика.

— Скажи-ка мне лучше,— спросил он,— в какие края ведет та большая дорога, подле которой стоим мы?

— Что тебе до нее? — молвил Ибар,— кажется мне, что уж больно назойлив ты, мальчик.

— Надобно мне разузнать про большие дороги, что идут через наши края. Куда ж ведет эта?

— К самому Ат на Форайре у Слиаб Фуайт,— ответил Ибар.

— Знаю,— сказал ему Ибар, денно и нощно стоит там в дозоре один из славнейших уладов, дабы самому сразиться за весь Улад, если задумает недруг пойти на уладов войною. А случись кому из мудрецов и филидов оставить наш край без достойной награды, дело его поднести им сокровищ и разных подарков во славу всей нашей страны. Тем же из них, кто идет ко двору Конхобара, будет в пути он защитой до самого ложа владыки, где прежде всех прочих по праву должны быть пропеты их песни и сказы,

— Кто же сегодня стоит там на страже? — спросил мальчик.

— Знаю и это,— сказал ему Ибар,— ныне на страже у брода бесстрашный п победоносный Копал Кернах, сын Амаргена, первейший воин Ирландии.

Пускайся же в путь и вези меня к броду, о юноша,—повелел Кухулин, и вскоре очутились они у брода, где стоял Конал.

— Уж не принял ли ты оружие, мальчик? — спросил тот.

— Воистину так! — ответил Ибар.

— Тогда пусть дарует оно торжество и победы, да первым омоется кровью в бою,— сказал Конал,— но все же не рано ль тебе приниматься за дело, ведь если придет сюда кто-то просящий защиты, за всех уладов станешь ты поручителем и по твоему зову будут подниматься благородные воины.

— Что же ты делаешь тут, о господин мой Конал? — спросил мальчик.

— Стою я в дозоре на страже границы, о мальчик,— ответил Конал.

— Отправляйся теперь же домой, о господин мой Конал,— сказал Кухулин,— и разреши мне остаться в дозоре на страже границы.

— Нет, мальчик,— возразил Конал,— не достанет у тебя сил сразиться с доблестным мужем.

— Тогда я отправлюсь па юг к Фертас Лоха Эхтранд поглядеть, не окрасятся ль нынче же руки мои кровью врага пли друга.

И сказал Конал, что пойдет вместе с ним, чтоб не остался Кухулин один в порубежной земле. Воспротивился этому мальчик, но Конал стоял на своем, ибо вовеки не простили бы ему улады, если б отпустил он мальчика одного к границе.

Вскоре взнуздали лошадей Конала и запрягли их в колесницу. Пустился в путь Конал охранять мальчика. По лишь поравнялись они и поехали бон и бок, рассудил Кухулии, что помешает ему Копал отличиться каким-нибудь славным деянием, коли представится случай. Подобрал он тогда с земли камень величиной с кулак и метнул в колесницу Копала, да попав в ярмо, перебил его надвое, так что свалялся Копал на землю и повредил кость в плече.

— В чем дело, мальчик? — воскликнул Конал.

— Это я кинул камень,— отвечал Кухулин,— поглядеть, как далеко зашвырну я его, да прямо ли в цель, и могу ль показать себя храбрым бойцом.

— Будь проклят твой камень и ты вместе с ним,— вскричал Конал. — Пусть нынче ж отрубят враги твою голову, не сделаю я теперь и шага, чтобы защитить тебя.

— О том и просил я,— сказал ему мальчик,— ибо гейс запрещает уладам трогаться в путь, если плоха колесница.

Тогда воротился Копал обратно на север к Ат на Форайре, а мальчик направился к югу, в сторону Фертас Лоха Эхтранд и очутился там еще до исхода дня.

— Дозволь сказать тебе, мальчик,— молвил тут Ибар,— самое время сейчас воротиться в Эмайн, ибо верно уж всех обнесли там по справедливости едой п напитками; когда б не случилось тебе оказаться в Эмайн, место твое меж колен короля, мне же сидеть средь гонцов п певцов королевских. Давно уж пора мне идти да потеснить их.

Повелел Кухулпн запрягать лошадей и поднялся на колесницу.

— Скажи-ка мне, Ибар,— молвил он,— какой это холм перед нами?

— То Слиаб Модуйрн,—ответил Ибар.

— А что за белый каирн у него на вершине?

— То Белый Каирн Слиаб Модуйрн,— ответил Ибар.

— Славный каирн,— молвил Кухулин.

— И верно, славный!

— Идем же, приблизимся к нему!

— Сдается мне, что уж больно ты назойлив,— воскликнул Ибар,— в первый раз я поехал с тобою, но уж коль доберусь до Эмайн, то окажется он и последним!

Но все же взошли они на вершину холма, промолвил Кухулин:

— Расскажи-ка мне, Ибар, о крае уладов, что виден отсюда, ибо неведомы мне владения короля Конхобара.

Тогда поведал ему юноша об Уладе, что расстилался вокруг. Поведал ему о взгорьях, холмах и долинах, полях, крепостях и о прочих местах достославных.

— Скажи мне, о Ибар, какая равнина лежит там на юге, полная тайных убежищ, узких долин и затерянных мест?

— Эта равнина Маг Брег,— ответил Ибар.

— Поведай мне о крепостях и о прочих местах достославных на этой равнине,— попросил Кухулин.

Поведал ему юноша о Таре и Тальтиу, Клетаx и Кногба, Бруг Менк ин Ок и Дун мак Кехтаин Скене.

— Не те ли это сыновья Нехта, что бахвалились, будто на свете осталось не больше уладов, чем тех, что они погубили? — спросил мальчик.

— Те самые,— ответил Ибар.

— Поезжай вперед к крепости сыновей Hexта,— сказал Кухулин.

— Горе сказавшему это, безумные слышу я речи! —воскликнул Ибар,— Вот уж не я буду тем, кто поедет туда!

— И все ж ты поедешь, живым или мертвым,— промолвил Кухулин.

— Живым я отправлюсь на юг, но знаю уж, что бездыханным останусь в крепости сыновей Нехта.

Вскоре приблизились они к крепости, и спрыгнул Кухулин с колесницы на поле. Вот что за поле лежало вокруг крепости — стоял на нем каменный столб, а вокруг пего обруч железный тянулся, обруч геройских деяний с письменами огама на деревянном креплении. Надпись гласила: Кто б ни явился на поле, если окажется воином, да воспретит ему гейсc удалиться, не сразившись в поединке. Прочитал мальчик надпись, обхватил двумя руками камень с обручем, опустил его в поток, и вода сомкнулась над ним.

— Уж лучше б стоял он на старом месте,— сказал возница,— ибо вижу, что обретешь ты па ноле то, чего ищешь — значения рока, погибели, смерти!

— Послушай-ка, Ибар,—сказал тогда мальчик,— постели мне в. колеснице подстилки и покрывала, я хотел бы немного поспать.

- Горе сказавшему это! — молвил возница, ибо в чужой стороне ты, а не на лужайке для игр.

Разложил Ибар подстилки да покрывала, и прямо на поле охватил мальчика сон. Меж тем появился на поле один из сыновей Нехта, Фойл, сын Нехта.

— Не распрягай лошадей, о возница,— сказал он.

— И не думаю,— ответил Ибар,— ремни и остромки еще у меня в руках.

— Чьи это лошади? — спросил Фойл.

— То лошади Конхобара, две пегоголовые — ответил возница.

— И вправду, признал я их,— молвил Фойл,— кто же привел их сюда, в приграничную землю?

— Мальчик, что принял оружие в наших краях и решил показать свою удаль в чужой стороне.

— Не знать бы ему торжества и победы! — воскликнул Фойл,— если б годами он вышел для схватки, лишь бездыханное тело увез бы ты в Эмайн.

— И вправду он мал, чтоб сражаться,— сказал Ибар,— не пристало и говорить ему об этом. Всего лишь семь лет он прожил от рождения доныне.

Меж тем приподнял мальчик лицо с земли, провел по нему рукой и залился румянцем с головы до ног.

— Готов я приняться за дело,— сказал он,— если и ты не отступишься, буду доволен!

— Будешь доволен, когда мы сойдемся у брода,— молвил Фойл,— вижу, явился сюда ты как трус безоружным; немедля бери оружие, ибо вовеки не наносил я ударов вознице, гонцу или безоружному.

Поспешил мальчик к своему оружию, но остановил его Ибар.

— Воистину следует тебе поостеречься этого человека, о мальчик,— сказал он.

— Отчего же? — спросил Кухулин.

— Перед тобою сам Фойл, сын Нехта. Не берет его ни острие, ни лезвие, ни какое иное оружие,— ответил Ибар.

— Не пристало тебе говорить так, о Ибар,— воскликнул мальчик,— в руку возьму я свой деил клисс, шар из чистого железа, что падет прямо на его щит, да на его лоб и вышибет столько мозгов, сколько весит он сам; как решето я проткну его, так что свет дня будет виден насквозь.

Вышел вперед Фойл, сын Нехта, и схватил тогда мальчик свой, да метнул его прямо в щит, да прямо в лоб Фонда, и вышиб шар столько мозгов, сколько весил он сам; как решето продырявлен был Фойл, так что свет дня сквозь затылок виднелся.

Меж тем вышел в поле второй сын Нехта, Туахал.

— Вижу, о мальчик, задумал хвалиться ты этой победой,—сказал он.

— Не пристало мне похваляться гибелью одного мужа,— ответил Кухулин.

— Да и не бывать тому нынче, ибо падешь ты от моей руки! — воскликнул Туахал.— Как трус ты пришел, подними же немедля оружие! Поспешил Кухулин к своему оружию, но остановил его Ибар.

— Надобно тебе поостеречься этого человека,— сказал он.

— Отчего же? — спросил мальчик.

— Сам Туахал, сын Нехта перед тобою. Коли не поразишь ты его с первого удара, первого броска и первого натиска, уж не сделаешь этого вовсе, столь искусно и ловко владеет он остриями своего оружия,— сказал Ибар.

— Не пристало тебе говорить так, о Ибар,— воскликнул мальчик,— в руку возьму я копье Конхобара, могучее, ядом вспоенное. Падет оно на щит, что прикрывает его грудь, сердце пронзит и пройдет через ребра с другой стороны. То разбойничий будет бросок, а не натиск свободного мужа. Вовеки не оправиться ему от моего удара, где бы ни врачевали его да выхаживали.

Вышел вперед Туахал, сын Нехта, и метнул в него мальчик копье Конхобара, что упало на Щит у груди Туахала, сердце пронзило в груди и прошло через ребра с другой стороны. И отрубил Кухулин голову Туахала, прежде чем повалился тот наземь.

Меж тем вышел в поле самый младший из сыновей, Файндле, сын Нехта.

— Воистину безумцы сражавшиеся с тобой! — молвил Файндле.:

— Почему же? — спросил мальчик.

— Иди к воде, где нога твоя не достанет дна,— сказал на это Файндле и первым поспешил туда.

— Надобно тебе поостеречься его, о мальчик,— молвил Ибар.

— Отчего же,— спросил Кухулин.

— Сам Файндле, сын Нехта перед тобою,— ответил Ибар,— что над водой скользит, словно белка иль ласточка. В целом мире никто из пловцов не сравнился бы с ним!

— Не пристало тебе говорить так, о Ибар,— сказал Кухулин,— помнишь ли реку Калланд, что течет у нас в Эмайн? Так вот, когда сходятся юноши к ней поиграть и вода неспокойна, на каждой ладони несу одного я, да вдобавок еще и на каждом плече, сам не смочив и лодыжек!

Сошлись они посреди потока, и обхватил мальчик Файндле обеими руками, и держал пока не подступила ему вода к самой груди. Тут могучим ударом меча Конхобара снес он Файндле голову с плеч и, оставив тело волнам, взял ее с собой.

Затем направились они к крепости, разорили ее и предали огню, так что сравнялись жилища со внешней стеною, и тогда поворотили обратно к Слиаб Фуант, увозя с собой три головы сыновей Нехта.

Вдруг заметили они стадо диких оленей.

— Что там за звери, о Ибар,— спросил его мальчик,— ручные они или дикие?

— Воистину то дикие олени,— ответил Ибар,— стадо, что бродит в чащобах у Слиаб Фуайт.

— Подхлестни же кнутом лошадей,—.молвил мальчик,— чтоб смог я поймать одного-двух оленей.

Взмахнул кнутом возница, но не угнаться было за оленями раскормленным королевским лошадям. Спрыгнул тогда с колесницы Кухулин, ухватил двух быстроногих и сильных оленей и привязал их к оглоблям, ремням и веревкам колесницы.

Двинулись снова они к холму Эмайн, да только вскоре заметили стаю летящих над ними белых лебедей.

— Что там за птицы, о Ибар,— спросил тут Кухулин,— ручные они или вольные?

— Это воистину вольные птицы,— сказал ему Ибар,— стая, что к нам прилетает со скал, островов и утесов огромного моря кормиться в поля и долины Ирландии.

— Что будет лучше, о Ибар,— спросил его мальчик,— живыми или мертвыми взять их нам в Эмайн?

— Уж верно живыми,— ответил возница,— ибо не каждый поймает свободную птицу.

Кинул тут мальчик в них маленький камень и сбил восемь птиц, метнул большой камень, и пало на землю шестнадцать. Повелел Кухулин вознице принести к нему птиц, но отвечал Ибар, что сулит ему это несчастье.

— Отчего же? — спросил Кухулин.

— Слова мои сущая правда,— ответил Ибар,— ведь стоит мне только сойти с колесницы, как ее железные колеса раздавят меня, ибо сильна и могуча неудержимая поступь коней. Стоит лишь мне шевельнуться, как польются в меня оленьи рога, пронзят и проколют насквозь!

Что ж ты за воин, о Ибар,— сказал тут Кухулин,— или не знаешь, что лишь посмотрю на коней я, и не своротят они с прямого пути, лишь взгляну на оленей, как в страхе и ужасе опустят они головы, и без боязни сможешь ты перешагнуть через их рога.

Тогда привязал Ибар птиц к оглоблям, веревкам, ремням, бечевам колесницы.

Снова поехали они вперед и приблизились к Эмаин. Тут завидела их Леборхам, дочь Ай и Адарк.

— Вижу одинокого воина на колеснице,— молвила она,— чей страшен воистину облик. Окровавленные головы своих врагов везет он в колеснице. Дивные с ним белоснежные птпцы и дикие неукротимые олени, которых сумел он связать, и стянуть, и скрутить. Коли немедля не встретим его, немало уладов падет от руки этого воина.

— Знаю о ком говоришь ты,— сказал Конхобар,— это сын моей сестры, что пошел в приграничные земли и пролил там кровь, да не насытился битвой. Никого не пощадит он в Эмайн, если его мы не встретим.

И вот что они замыслили: выслать навстречу Кухулину в ноле трижды пятьдесят обнаженных женщин во главе со Скандлах чтобы показали они ему твою наготу и срам. Вскоре вышли за ворота все юные девушки и показали мальчику свою наготу и срам. Скрыл от них мальчик свое лицо и оборотился к колеснице, дабы не видеть наготу женщин. Тогда отняли его от колесницы и погрузили в три чана с ледяной водой, чтоб погасить его гнев. Словно ореховая скорлупа разлетелись доски и обручи первого чана, во втором же вспенилась вода на несколько локтей в высоту, а воду из третьего чана стерпел бы не всякий. Изошел тут из мальчика гнев, и тогда облачили его в одежды. Вернулся к Кухулину его прежний облик и покраснел он с головы до пят. Семь пальцев было у него на каждой ноге, да семь на каждой руке. По семи зрачков было в его царственных очах и в каждом сверкало по семь драгоценных камней. Четыре ямочки было на каждой его щеке — голубая, пурпурная, зеленая и желтая. Пятьдесят прядей волос лежали между его ушами, все светло-желтые, словно верхушки берез или сияние на солнце заколок из бледного золота. Пышная копна волос на его голове, прекрасная и светлая, будто вылизанная коровой. На плечах его зеленый плащ и рубаха золотой нити. Усадили мальчика между колен Конхобара, и принялся король поглаживать его волосы.

— И совершил он этот подвиг, сокрушив мужей и героев, сгубивших две трети уладов, что оставались без отмщенья, пока не подрос Кухулин, на исходе седьмого года жизни. Что ж удивляться, что мог он прийти сюда к броду, да убить одного, двух, трех или четырех мужей ныне, когда к Похищению минуло ему семнадцать.

- Здесь кончается рассказ о юношеских деяниях Кухулина до поры Похищения. Зачин повести и описание дорог да пути войска из Круаху. Повесть сама впереди.

На другой день войска четырех великих королевств Ирландии двинулись на восток через гору Круйнд. Впереди ирландцев шел Кухулин и повстречал возницу Орлама, сына Айлиля и Медб, который вырезал из падуба оглобли для колесницы у Тамлахта Орлайм к северу от Дизерт Лохад.

— Послушай-ка, Лаэг,— промолвил Кухулин,— дерзко же ведут себя улады, если это и вправду они рубят лес рядом с войском ирландцев. Побудь здесь, а я разузнаю, кто там.

Направился Кухулин к лесу и встретил возницу.

— Что ты здесь делаешь, о юноша? — спросил он.

— Вырубаю из падуба оглобли для колесницы,—ответил юноша,—ибо вчера износились все наши в погоне за славным оленем, самим Кухулином. Во имя отваги твоей, помоги мне, о воин, пока не напал на меня знаменитый Кухулин!

—Выбирай же, о юноша, — молвил Кухулин,— хочешь ли сам собирать ты шесты иль обдирать с них кору?

— Лучше уж буду я собирал, шесты, — ответил тот, — это полегче.

Принялся тогда Кухулин очищать шесты, пропуская их между пальцами рук и ног, пока не становились они ровными и чистыми, гладкими и лощеными. Столь гладкими были шесты, что когда отбрасывал их Кухулин и муха б не yдержалась на них. Посмотрел на это
возница и молвил:

— Вижу, что недостойную работу поручил я тебе. Ответь же мне, кто ты, о воин?