Организаторы жизни и полукульты

 

На очень простом и наиболее конкретном уровне почему бы не создать кадры профессиональных и сверхпрофессиональных «организаторов жизни»? Например, нам, возможно, нужно меньше психотерапевтов, которые, как моль, вгрызаются в ид и эго, и больше людей, которые могут нам помочь, хотя бы немного, наладить нашу каждодневную жизнь. Сегодня наиболее часто можно услышать фразы такого типа: «Неужели вы в это не верите», «Завтра я буду организовываться» или «Я собираюсь действовать».

И все же структурировать свою жизнь в сегодняшних условиях социальной и технологической сумятицы все труднее и труднее. Распад нормальных структур Второй волны, огромный выбор стилей жизни, планов и возможностей для образования — все, как мы видели, усугубляет трудности. Менее обеспеченным экономическое давление навязывает высокую структурированность. Для людей, принадлежащих к среднему классу, и особенно их детей верно обратное. Почему бы не признать этот факт?

Некоторые психиатры сегодня пытаются организовать нашу жизнь. Они говорят, что не следует лежать годами на кушетке, предлагают практическую помощь в поисках работы, подружки или друга, помогают составить бюджет, выбрать диету и т. д. Нам нужно много таких консультантов, помогающих структурировать жизнь людей. И не надо стыдиться обращаться к ним за помощью.

В области образования нужно начать обращать внимание на обычно игнорируемые вещи. Мы тратим часы на изучение, скажем, структуры правительства или строения амебы. Но сколько усилий затрачивается на изучение структуры каждодневной жизни — на что тратится время, расходуются деньги, куда обратиться за помощью в обществе, в котором все так сложно? Мы принимаем, как само собой разумеющееся, что молодые люди уже знают свою дорогу в нашей социальной структуре. В действительности большинство имеет самое смутное представление о том, как организован мир работы или бизнеса. Большинство студентов ничего не знает о структуре экономики своего города, о работе местного управленческого аппарата или куда обратиться с жалобой на торговца. Многие даже не понимают, как организованы их собственные школы, даже университеты, не говоря уже о том, как изменяются структуры под влиянием Третьей волны.

Нам необходимо также по–новому взглянуть на обеспечивающие структуру институты, включая культы. Разумное общество должно обеспечивать целый спектр институтов, от таких, которые имеют свободную форму, до жестко структурированных. Нам нужны открытые классные аудитории, а также традиционные школы. Необходимы и организации, принимающие членов по принципу «пришел — ушел», а также строгие монашеские ордены (светские и религиозные).

Сегодня слишком широка пропасть между тотальной структурированностью культов и кажущейся тотальной бесструктурностью каждодневной жизни.

Если мы отвергаем полное подчинение, требуемое многими культами, нам, видимо, следует поощрять формирование, если можно так сказать, «полукультов», лежащих где–то между бесструктурной свободой и жестко структурированной регламентацией. Можно поощрять религиозные организации, сторонников вегетарианства и другие секты или группировки к формированию общин, в которых умеренная или высокая степень структурированности предлагается тем, кто хочет жить таким образом. Деятельность этих полукультов надо лицензировать или контролировать, чтобы убедиться, что они не применяют физическое или психическое насилие, честно ведут свои дела, не занимаются вымогательством и тому подобными вещами. К этим полукультам могли бы присоединиться люди, нуждающиеся во внешней структурированности, на срок от шести месяцев до года, а затем, по желанию, покинуть их, не подвергаясь давлению или обвинениям.

Возможно, некоторые предпочтут жить в полукультовой общине в течение какого–то времени, затем вернуться во внешний мир, потом на время — снова в организацию и так далее, чередуя потребности в строгой структурированности и в свободе, предлагаемой обществом. Почему бы не предоставить людям такую возможность?

Подобные полукульты также предполагают потребность в светских организациях, находящихся между свободой гражданской жизни и армейской дисциплиной. Почему бы не организовать различные отряды гражданской службы в городах, в рамках школьных систем или даже частных компаний? Эти организации оказывали бы коммунальные услуги, нанимая на контрактной основе молодых людей, которые могут жить вместе, подчиняясь строгим дисциплинарным правилам и получая заработную плату по армейским расценкам. (Чтобы поднять оплату до принятой минимальной заработной платы, члены отряда могли бы получать дополнительные ваучеры, которыми можно оплатить университетское образование или практическое обучение.) «Отряд по охране окружающей среды», «отряд по уборке города», «отряд медицинской помощи» или «отряд помощи пожилым людям» — такие организации могли бы оказать большую помощь и сообществу, и индивидам.

Помимо оказания полезных услуг и обеспечения некоторой степени структурированности жизни, такие организации могли бы также привнести желаемый смысл в жизнь своих членов — не какая–то ложная мистическая или политическая теология, а понятный идеал служения сообществу.

Однако, помимо всех этих мер, нам понадобится интегрировать личностный смысл в более широкое, всеобъемлющее мировоззрение. Людям недостаточно понимать (или думать, что они понимают) свой маленький вклад в жизнь общества. Они также должны ощущать (хотя эти чувства не всегда можно выразить словами), каким образом они вписываются в более широкую систему понятий. С приближением Третьей волны нам потребуется сформулировать радикально новое, интегрирующее мировоззрение — последовательный синтез, а не просто отдельные идеи, связывающие все воедино.

Нет одного такого мировоззрения, которое могло бы охватить всю истину целиком. Только применяя многочисленные и временные определения, мы можем получить сформировавшуюся (хотя еще не завершенную) картину мира. Но признать эту аксиому — не то же самое, что сказать «жизнь бессмысленна». Даже если жизнь действительно бессмысленна с какой–то космической точки зрения, мы можем создать и часто создаем смысл, извлекая его из добропорядочных социальных связей и представляя себя частью более широкомасштабного действия — последовательного развития истории.

Таким образом, строя цивилизацию Третьей волны, мы должны преодолеть приступы одиночества. Нам также следует начать создание структуры порядка и цели в жизни. Ибо смысл, структура и общность — это взаимосвязанные условия построения будущего, в котором можно жить.

Осуществить эти цели нам поможет понимание того, что социальная изоляция, обезличивание, бесструктурность и ощущение бессмысленности, от которых в настоящее время страдает так много людей, — это, скорее, симптомы развала прошлого, а не знаки будущего.

Недостаточно, однако, изменить общество. Ибо по мере того, как мы создаем цивилизацию Третьей волны, решая наши каждодневные задачи, цивилизация Третьей волны, в свою очередь, будет формировать нас. Зарождается новая психосфера, которая основательно изменит наш характер. К этому вопросу — о личности будущего — мы и обратимся в следующей главе.

 

 

Глава 26

 

ЛИЧНОСТЬ БУДУЩЕГО

 

Когда новая цивилизация врывается в нашу каждодневную жизнь, мы спрашиваем себя: может, мы тоже устарели? Столько наших привычек, ценностей, установленных порядков и реакций ставится под сомнение, поэтому вряд ли удивительно, что иногда мы чувствуем себя, как люди прошлого, пережитки цивилизации Второй волны. Но если некоторые действительно анахронизмы, есть ли среди нас люди будущего — ожидаемые граждане, если можно так выразиться, грядущей цивилизации Третьей волны? Можно ли за окружающим нас упадком и дезинтеграцией разглядеть появляющиеся контуры личности будущего — пришествие, так сказать, «нового человека»?

Если да, то это не первый раз, когда на горизонте появляется un homme nouveau[565]. В своей великолепной работе Андре Реслер, директор Центра европейской культуры, пишет о предпринимавшихся попытках предсказать пришествие нового типа человека. В конце XVIII в. был, например, «американский Адам» — новый человек, появившийся в Северной Америке якобы без пороков и слабостей европейцев. В середине XX в. новый человек должен был появиться в гитлеровской Германии[566]. «Нацизм, — писал Герман Раушнинг, — это больше, чем религия; это желание создать сверхчеловека». Этот здоровый «ариец» должен быть частично крестьянином, частично воином, частично Богом. «Я видел нового человека, — признался однажды Гитлер Раушнингу — Он неустрашимый и жестокий. Я в страхе стоял перед ним».

Об образе нового человека (мало кто говорит о «новой женщине», разве что в качестве уточнения) мечтали также коммунисты. В Советском Союзе все еще говорят о формировании «социалистического человека». Наиболее пылко восторгался будущим человеком Троцкий: «Человек станет несравнимо сильнее, мудрее и более чувствительным. Его тело станет более гармоничным, движения — более ритмичными, голос — более мелодичным. Его жизнь станет яркой и волнующей. Средний человек достигнет уровня Аристотеля, Гете, Маркса».

Недавно, лет 10 или 20 тому назад, Франц Фанон провозгласил пришествие еще одного нового человека, человека с «новым сознанием». Для Че Гевары идеальный человек будущего должен иметь более богатую внутреннюю жизнь. Как видим, все образы отличаются друг от друга.

И все же Реслер убедительно показывает, что за большинством этих образов «нового человека» просматривается наш старый знакомый: Благородный Дикарь, мифическое создание, наделенное всеми качествами, которые цивилизация якобы испортила или стерла. Реслер справедливо ставит под сомнение эту романтизацию примитивного человека, напоминая нам, что режимы, которые сознательно пытались формировать «нового человека», обычно несли с собой тоталитарное опустошение.

Таким образом, было бы глупо провозглашать еще раз рождение «нового человека» (если только, с учетом открытий генной инженерии, мы не употребляем это выражение в пугающем, чисто биологическом смысле). Это понятие предполагает прототип, единую идеальную модель, которой пытается следовать вся цивилизация. А в обществе, быстро двигающемся к массовой дезинтеграции, вряд ли такое возможно.

Тем не менее было бы в равной степени глупо полагать, что фундаментально изменившиеся материальные условия жизни не затрагивают личность или, точнее, социальный характер. Изменяя глубинные структуры общества, мы также изменяем людей. Даже если кто–то верит в некую постоянную человеческую природу (это — общераспространенная точка зрения, которой я не придерживаюсь), общество все же вознаграждает и вырабатывает определенные черты характера и наказывает другие, что приводит к эволюционным изменениям некоторых черт характера человека.

Психоаналитик Эрих Фромм[567], который, вероятно, лучше всех написал о социальном характере, определяет его как «ту часть структуры характера, которая встречается у большинства членов группы». В любой культуре, говорит он, есть широко распространенные черты, из которых складывается социальный характер. В свою очередь социальный характер формирует людей таким образом, что «их поведение — это не вопрос сознательного решения относительно того, следовать или нет социальной модели, а желание поступить так, как им надлежит поступать, и в то же время удовлетворенность от того, что они поступают в соответствии с требованиями культуры»[568].

Таким образом, Третья волна не создает некоего идеального супермена, некую героическую разновидность, обитающую среди нас, а коренным образом изменяет черты характера, присущие всему обществу. Создается не новый человек, а новый социальный характер. Поэтому наша задача — искать не мифического «человека», а те черты характера, которые с наибольшей вероятностью будут цениться цивилизацией завтрашнего дня.

Эти черты характера возникают не только под влиянием внешнего давления на людей. Они порождаются напряжением, существующим между внутренними потребностями или желаниями многих индивидов и внешними потребностями или давлениями общества. Но, сформировавшись однажды, эти общие черты характера влияют на экономическое и социальное развитие общества.

Приход Второй волны, например, сопровождался распространением протестантской этики с ее акцентом на бережливость, упорный труд и отсрочку вознаграждения — черты, служившие каналами, по которым огромная энергия направлялась на выполнение задач экономического развития. Вторая волна также вызвала изменения в объективности — субъективности, индивидуализме, отношениях к власти и способности к абстрактному мышлению, сопереживанию и воображению.

Чтобы крестьяне смогли освоить механизмы и превратиться в производственную рабочую силу, они должны были научиться читать и писать. Им необходимо было дать образование, информировать и сформировать их. Они обязаны были понять, что можно жить по–другому. Поэтому была потребность в большом числе людей, способных представить себя в новой роли и окружении. Их надо было научить мыслить по–другому. Поэтому индустриализм должен был в какой–то степени демократизировать не только средства коммуникации и политику, но и воображение.

В результате таких психокультурных перемен изменились определенные черты характера — появился новый социальный характер. И сегодня мы опять оказались на грани такого же психокультурного переворота.

Стремительное удаление от оруэлловского униформизма Второй волны затрудняет какие–либо обобщения относительно зарождающейся психики. Здесь, даже больше, чем в других размышлениях о будущем, мы можем только делать предположения.

Тем не менее мы можем указать на важные перемены, которые, вероятно, будут влиять на психологическое развитие в обществе Третьей волны. И это подводит нас к весьма интересным вопросам, если не выводам. Ведь эти перемены затрагивают воспитание детей, образование, юность, работу и даже то, как формируется образ нашего «я». Невозможно изменить все это, не меняя весь социальный характер будущего.

 

Вырастая другими

 

Прежде всего ребенок завтрашнего дня, вероятно, будет расти в обществе, которое гораздо меньше сосредоточено на ребенке, чем наше.

«Поседение» или постарение населения во всех высокоразвитых странах предполагает, что общество уделяет больше внимания потребностям пожилых людей и, соответственно, меньше — молодым. Далее, по мере того как женщины продвигаются по службе и делают карьеру в рыночной экономике, их традиционная потребность тратить все свои силы на материнство уменьшается.

В период Второй волны миллионы родителей осуществляли собственные мечты в своих детях, так как они могли вполне резонно ожидать, что их дети достигнут больших успехов в социальной и экономической сферах, чем они сами. Эти мечты о продвижении наверх побуждали родителей сосредоточивать огромную психическую энергию на своих детях. Сегодня многие родители, принадлежащие к среднему классу, испытывают мучительное разочарование, когда их дети, живя в гораздо более сложном мире, движутся по социоэкономической лестнице вниз, а не вверх. Исчезает возможность состояться с помощью своих детей.

Вероятно, общество будущего не станет немедленно удовлетворять все потребности, желания ребенка и даже, возможно, интересоваться его психологическим развитием. Если так, доктора Споки будущего порекомендуют родителям создавать детям более структурированное и требовательное окружение и давать им меньше свободы.

Можно ожидать, что юношеский период не будет таким затянутым и болезненным процессом, как сегодня для многих. Миллионы детей воспитываются в семьях с одним родителем, где работающие матери (или отцы) измотаны неустойчивой экономикой. У этих детей меньше удовольствий и времени, чем у поколения детей–цветов 60–х годов.

Другие, позднее, будут, вероятно, воспитываться в семьях, работающих дома. Как и во многих семьях Второй волны, строящихся на бизнесе матери и отца, мы можем ожидать, что дети, живущие в завтрашнем, набитом электроникой доме будут непосредственно вовлекаться в семейные дела и с ранних лет приучаться к ответственности.

Подобные факты предполагают более короткие детство и юность, но в то же время более ответственные и продуктивные. Работая вместе со взрослыми, дети в таких семьях, наверное, будут в меньшей степени подвержены влиянию сверстников. Они смогут достичь больших успехов.

Во время перехода к новому обществу, там, где есть дефицит рабочих мест, профсоюзы Второй волны, несомненно, будут бороться за исключение молодых людей из рынка труда вне дома. Профсоюзы (и учителя, независимо от того, члены ли они профсоюзов или нет) будут лоббировать принятие законов о продлении сроков обязательного или частично обязательного школьного образования. В той степени, в какой им это удастся, миллионы молодых людей будут, помимо своей воли, удерживаться в удушающем заточении затянувшейся юности. Таким образом, мы можем стать свидетелями острого контраста между молодыми людьми из «электронных коттеджей», которые быстро выросли, поскольку рано начали работать и чувствовать ответственность, и теми, кто медленнее взрослеет в других условиях.

С течением времени следует ожидать, что образование тоже изменится. Многие дети станут учиться не в классной аудитории. Несмотря на давление профсоюзов, сократится, а не увеличится число лет обязательного школьного образования. Исчезнет строгая возрастная изоляция, молодые и старые будут общаться друг с другом. Образование, более разнообразное и тесно связанное с работой, будет продолжаться в течение всей жизни. А сама работа — будь то производство для рынка или для домашнего пользования, — вероятно, начнется раньше, чем это было у одного или двух последних поколений. В силу этих причин цивилизация Третьей волны может оказывать предпочтение совсем другим чертам характера у молодых, таким, как независимость от мнений сверстников, меньшая ориентация на потребление и меньшее гедонистическое зацикливание на самом себе.

Так это или нет, верно одно: взросление будет проходить по–другому. И в результате появятся другие личности.

 

Новый работник

 

По мере того как подросток взрослеет и выходит на трудовую арену, новые силы вступают в игру с его или ее личностью, поощряя одни черты и наказывая или карая другие.

В эпоху Второй волны работа на заводах и в учреждениях постоянно становилась более однообразной, специализированной и срочной, а работодатели предпочитали работников, которые были послушны, пунктуальны и готовы выполнять механическую работу. Соответствующие черты характера воспитывались в школах и поощрялись корпорациями.

С наступлением на наше общество Третьей волны работа становится все более разнообразной, менее фрагментированной, каждый выполняет более крупное, а не мелкое задание. Гибкий график и свободный темп заменяют прежнюю потребность в массовой синхронизации поведения. Работникам приходится справляться с более частыми переменами в их работе, а также со сбивающим с толку чередованием переводов персонала, изменений продукции и реорганизаций.

Таким образом, работодатели Третьей волны испытывают все возрастающую потребность в мужчинах и женщинах, которые принимают на себя ответственность, понимают, как их работа связана с работой других, которые могут справляться с более крупными заданиями и быстро адаптируются к изменившимся обстоятельствам и которые чувствуют настроение людей вокруг них.

Фирмы периода Второй волны часто увольняли сотрудников за бюрократическое поведение. Фирмы Третьей волны нуждаются в людях с меньшей запрограммированностью, более быстрых на подъем. Разница, говорит Дональд Коновер, генеральный менеджер Корпоративного образования для «Вестерн электрик», такая же, как между классическими музыкантами, которые играют каждую ноту, написанную в партитуре, и джазовыми, которые, решив, какую мелодию исполнять, подхватывают сигналы друг друга и свободно импровизируют[569].

Это сложные люди, индивидуалисты, гордящиеся тем, что не похожи на других. Такая индивидуализированная рабочая сила необходима промышленности Третьей волны.

По данным исследователя общественного мнения Дэниела Янкеловича, только 56% американских работников, главным образом более пожилые, еще сохраняют мотивацию традиционными стимулами. Они счастливы получать четкие указания по работе и понятные задания, не рассчитывают найти «смысл» в своей работе.

Напротив, уже 17% рабочей силы отражает новые ценности, возникающие в недрах Третьей волны. В основном молодые руководители среднего звена, они, как заявляет Янкелович, «жаждут большей ответственности и более живой работы с поручениями, достойными их таланта и квалификации». Наряду с финансовым вознаграждением они ищут в работе смысл.

Чтобы привлечь таких работников, наниматели начинают предлагать индивидуальные вознаграждения. Это объясняет, почему некоторые передовые компании (как TRW Inc., расположенная в Кливленде фирма с высокой технологией) предлагают сейчас работникам не фиксированный набор дополнительных льгот, а отпуска, медицинские льготы, пенсии и страхование по их выбору. Каждый работник может выбрать исходя из своих нужд[570].

Янкелович пишет: «Нет такого одного набора стимулов, которым можно мотивировать весь спектр рабочей силы». Более того, добавляет он, среди разнообразных вознаграждений за работу деньги больше не имеют такой мотивирующей силы, как раньше.

Никто не хочет сказать, что этим работникам не нужны деньги. Конечно, нужны. Но, достигнув опреде ленного уровня доходов, они начинают сильно отличаться в своих потребностях. Дополнительные денежные прибавки больше не оказывают такого влияния на поведение, как прежде. Когда Бэнк оф Америка в Сан–Франциско предложил помощнику вице–президента Ричарду Исли более высокую должность в отделении, находящемся лишь в 20 милях от этого города, Исли отказался. Он не хотел так далеко ездить на работу. Лет десять назад, когда в книге «Шок будущего» был впервые описан стресс при переезде в связи со сменой места работы, только примерно 10% работников отказывались переезжать вместе с предприятием. Это число возросло и сейчас составляет от трети до половины сотрудников, согласно данным Мерилл Линч Релокейшн Менеджмент, инк., даже когда эти переезды часто сопровождаются более крупными прибавками к зарплате[571]. «Раньше люди «брали под козырек» и стройными рядами отправлялись в Тимбукту, а теперь маятник определенно качнулся в сторону большего внимания к семье и образу жизни», — говорит вице–президент корпорации «Селаниз». Подобно корпорации Третьей волны, которая должна принимать во внимание не только прибыль, работник также имеет «многочисленные интересы».

В то же время наиболее укоренившиеся модели власти также меняются. В фирмах Второй волны у каждого работника один начальник. Споры среди сотрудников решает начальник. При новой форме организаций стиль совершенно иной. Работники имеют одновременно более одного руководителя. Разные по рангу и квалификации люди встречаются во временных, создаваемых для решения конкретного вопроса, группах. И по словам Дейвиса и Лоуренса, авторов стандартного текста на эту тему: «Разногласия... решаются без участия общего начальника... Подобная форма предполагает, что конфликт может быть здоровым... разные мнения ценятся, и люди выражают свою точку зрения даже когда знают, что другие могут не согласиться»[572].

Такая система наказывает работников, проявляющих слепое послушание. Она вознаграждает тех, кто возражает в разумных пределах. Работники, ищущие смысл, ставящие под сомнение авторитеты, желающие поступать по своему разумению или требующие, чтобы их работа была социально значимой, могут считаться смутьянами на предприятиях Второй волны. Но предприятия Третьей волны не смогут работать без них.

Таким образом, мы повсеместно видим едва различимое, но глубокое изменение черт личности, вознаграждаемых экономической системой, — изменение, которое формирует появляющийся социальный характер.