- Ситуация начала века - произвол чиновников и безгласность населения
- Ревизия М. М. Сперанского и ее результаты
- Принятие "Сибирского учреждения"
- Сибирь после реформ Сперанского: перспективы дальнейшего развития
Итак, положение Сибири в составе Российской империи к началу XIX в. казалось достаточно стабильным и спокойным. Реформы екатерининского царствования модернизировали структуру государственного управления, а дух "просвещения", казалось, должен был удерживать чиновников от неблаговидных поступков. Однако с приходом к власти императора Павла I, одержимого идеей подчинить всю сферу гражданского управления и общественной жизни военным законам, когда любое распоряжение вышестоящего начальника исполняется беспрекословно, ситуация в Сибири сразу же изменилась к худшему. Но главное - ту же страсть к переводу всей жизни страны на военный лад унаследовали и сыновья Павла, императоры Александр и Николай. И с этой точки зрения ближайшее будущее не сулило населению Сибири ничего хорошего, ибо уже в XVIII в. стало понятно, что люди, облеченные бесконтрольной властью, неизбежно начинают ею злоупотреблять.
Ситуация начала века - произвол чиновников и безгласность населения.
Питательной средой для общественных конфликтов становились возрастание влияния богатого купечества на жизнь сибирских городов и его активное желание принимать участие в делах государственного управления, наталкивавшиеся, однако, на непримиримое противодействие сибирского чиновничества, ни за что не желавшего отступаться от бесконтрольности и безнаказанности своих действий. В прямой связи с этой проблемой стоял и вопрос о статусе и составе военных гарнизонов сибирских городов, а также взаимоотношения с аборигенами. На все требования военных окончательно вывести из городов на пограничные линии последние отряды сибирских казаков генерал-губернаторы (сначала И. О. Селифонтов, затем И. Б. Пестель) неизменно отвечали отказом, мотивируя свою позицию тем, что "менее можно опасаться в Сибири внешнего неприятельского вторжения, нежели внутренних беспорядков". И эта позиция была вполне разумной, поскольку вряд ли можно было насчитать в Сибири много чиновников и управленцев, заслуживших своей деятельностью уважение населения. В частности, каждый третий чиновник Иркутской губернии успел побывать под судом или следствием по обвинениям в злоупотреблении властью, посягательстве на частное и казенное имущество, растратах, взяточничестве и вымогательстве и т. д.
Либеральные тенденции начала царствования Александра I, казалось, подавали надежду на искоренение зла. В 1803 г. сибирским генерал-губернатором назначается И. О. Селифонтов, перед этим расследовавший во главе комиссии Сената дела иркутского губернатора Б. Б. Леццано. Однако уже через несколько лет на самого Селифонтова поступили такие обвинения, что император вынужден был заменить его И. Б. Пестелем - отцом будущего декабриста полковника П. И. Пестеля. А тот, дабы не утруждать себя решением сложных проблем вверенной ему территории, предпочел остаться в Петербурге, передоверив все управление Сибирью гражданским губернаторам. Тут-то и началась самая мрачная эпоха сибирской истории, когда чиновники обрели полную безнаказанность за любые свои деяния. Как писал один из современников, "дух обогащения пронизал весь их состав. Для них ничего не существовало священного, кроме воли начальства, как бы эта воля ни противоречила общей пользе и даже постановлениям правительства… Это была туча саранчи, которая истребляла все достояние… Все думали, что не будет конца страданиям". Никто не был застрахован от произвола. В 1809 г. иркутский губернатор Н. И. Трескин без суда и следствия отправил на каторгу в Нерчинск городского голову, богатейшего купца М. В. Сибирякова, осмелившегося выступить против него.
Конечно, и сами выборные лица тоже были не без греха. О тех же купцах Сибиряковых (Михаиле и его брате Алексее) говорили, что они держат в своих руках весь Иркутск, а через него и всю Восточную Сибирь, заставляя трепетать обывателей. Впрочем, это вполне логично, если учесть, что люди, занимавшие выборные должности (например, городских голов) не имели перед глазами другого примера для подражания, кроме тех же чиновников, с которыми боролись. Но при этом они помнили и о том, что призваны защищать интересы общества, их выдвинувшего, и не случайно И. Б. Пестель, раздраженно характеризуя того же М. В. Сибирякова как человека, который "наиболее отличается во всех предприятиях, именем общества против делаемых со стороны правительства распоряжений… замечен в сильном стремлении к беспокойствам", вынужден был все же признать, что он также "имеет немалое влияние на общество, многие считают его в виде некоего их руководителя и защитника". Чиновников же сдерживать было некому.
Печально знаменит своими выходками был иркутский губернатор Н. И. Трескин, фактически установивший во вверенной ему губернии режим личной власти, подкрепляемой террором. По словам одного из современников, "был только Трескин, а законы были далеко-далеко!". Под стать руководству были и подчиненные. Наиболее одиозной фигурой был нижнеудинский земский исправник Ф. Лоскутов. В сопровождении казачьей охраны он разъезжал по деревням, устраивая за малейшие упущения в хозяйстве жестокие порки крестьянам. Он также присвоил себе монопольное право сбора ясака, за водку и табак получая буквально с каждого аборигена шкурки соболей ценой в 10-15 руб. В итоге стоимость его имущества превысила 100 тыс. руб. - и это у человека, занимавшего одну из низших должностей в аппарате управления, который даже не выслужил дворянства! Ничем не лучше были и остальные представители рядовой бюрократии. На всех дорогах были выставлены крепкие караулы, чтобы ни одна жалоба не просочилась на территорию Европейской России, а те, что прорывались по официальным каналам, благополучно клал под сукно генерал-губернатор Пестель, лично заверявший императора Александра, что в Сибири все благополучно. Но рано или поздно все это должно было закончиться.
Ревизия М. М. Сперанского и ее результаты.
Так и произошло, после того, как в 1818 г. один иркутский мещанин, бежав из Сибири в Китай, а оттуда через казахские степи пробравшийся-таки в европейскую часть страны, сумел достичь Петербурга и вручить самому императору послание, где подробно описывалась сложившаяся ситуация. Тут уж Александр вынужден был действовать решительно: в 1819 г. он отправил Пестеля в отставку, а в Сибирь с чрезвычайными полномочиями для расследования всех преступлений на месте отправил своего некогда ближайшего сотрудника, выдающегося государственного деятеля первой половины XIX в. М. М. Сперанского. Ему было дано право отстранять от должности любого из сибирских чиновников, до губернатора включительно, а для эффективности расследования были приняты все меры, чтобы слухи о грядущей поездке столичного ревизора преждевременно не достигли Сибири. Сперанский провел в Сибири три года, и по мере проведения ревизии вскрыл такую картину, что времена столетней давности (когда стало известно о преступлениях первого сибирского губернатора кн. Гагарина) по сравнению с ней показались просто сказкой. Беспредел, творившийся в Сибири, Сперанского так поразил, что, по его собственным словам, "за злоупотребления тобольских чиновников следовало всех оштрафовать, томских - отдать под суд, а красноярских - повесить". По итогам ревизии были отданы под суд оба сибирских губернатора и еще 48 чел., занимавших более-менее значимые должности. Почти 700 чиновников, по мнению ревизора, заслуживали тюремного заключения, но открывать против них уголовное преследование не решились - слишком устрашающе велика была цифра. Пришлось ограничиться отстранением от должности, штрафами и конфискациями имущества.
По мере проведения ревизии Сперанскому становилось ясно, что дело тут не в людях, а в сложившейся системе, в рамках которой честная служба была невозможна в принципе. Под Красноярском он узнал, что крестьяне хотели к его приезду подать просьбу о смещении с должности местного исправника, доведшего их до отчаяния, но потом, по здравом размышлении, решили, что новый может оказаться еще хуже, да вдобавок еще и "голодным" (т. е. не получившим еще своей доли преступных доходов). Сам ревизор прекрасно понимал, что лучших людей взять неоткуда, и откровенно признавался: "Порядок управления… остается тот же, исправлять его я не могу, люди остаются те же, переменить их некем". Все же, воспользовавшись своим назначением на должность сибирского генерал-губернатора, Сперанский разработал и провел в жизнь ряд реформ, улучшивших положение дел на "сибирской окраине" империи. В этом ему деятельно помогали лично им подобранные сотрудники, ближайшим из которых сделался будущий декабрист Г. С. Батеньков, инженер путей сообщения, тесно связанный с организованной в рамках Союза Благоденствия в Петербурге масонской ложей и сам ставший одним из основателей другой ложи, в Томске.
В результате деятельности специально созданного в Петербурге Сибирского комитета, в состав которого вошли сам Сперанский и подобранные им люди, на свет появился целый ряд законодательных актов: "Учреждение для управления Сибирских губерний", "Устав об управлении инородцев", "Устав о ссыльных и об этапах", "Устав о сибирских городовых казаках", "Положение и правила о вольном переселении казенных крестьян в Сибирь" и другие, более мелкие - всего 10 законов, составивших особое "Сибирское учреждение". Никогда еще в законодательной практике Российского государства одной из входивших в пределы его границ территории не уделялось такого внимания. И если научные экспедиции XVIII в. называют "вторым открытием Сибири", то деятельность Сперанского и его сотрудников можно уподобить своеобразной "революции сверху", затронувшей буквально все стороны жизни и деятельности как русского, так и аборигенного населения Сибири. Правда, далеко не все из задуманного удалось осуществить, но даже те меры, которые смогли провести в жизнь, заметно изменили всю сибирскую жизнь. Рассмотрим по порядку содержание каждого из перечисленных выше законов и результаты их воплощения.
Принятие "Сибирского учреждения".
Согласно "Учреждению для управления Сибирских губерний", вся территория Сибири была разделена на два генерал-губернаторства: Западно-Сибирское и Восточно-Сибирское с административными центрами в Тобольске (правда, менее чем через 20 лет столица переехала в Омск) и Иркутске. Эти административные образования подразделялись на более мелкие: г убернии и области, те, в свою очередь - на округа. Генерал-губернаторы, а также гражданские губернаторы, областные и окружные начальники по-прежнему имели широкие полномочия, касавшиеся буквально всех сфер жизнедеятельности - административной, экономической, судебной (а генерал-губернаторы - также и военной) и т. д. Однако при каждом из них теперь должен был действовать совет, в состав которого входили чиновники: представители министерств (внутренних дел, юстиции и финансов), а также делопроизводители, ведавшие "распорядительными", судебными и хозяйственными делами. Сперанский по этому поводу замечал: "Правильнее было бы составить такой совет из лиц, местному управлению посторонних. Но… составить его из дворянства или купечества невозможно, потому что там, в Сибири, нет дворянства и весьма мало купечества…".
Вполне понятно, что эффективной такая мера вряд ли могла быть. И действительно, представители исполнительной власти, от генерал-губернаторов до окружных начальников, стремясь к единовластию, постоянно конфликтовали с представителями министерств, стараясь не подпускать их к делам реального управления. Столкновения территориального и отраслевого, единоличного и коллегиального принципов управления становились непреодолимым препятствием на пути к законности и правопорядку. Правительство стремилось к унификации местного управления по тому же стандарту, что был принят для губерний Европейской России; Сперанский же подчеркивал, что для Сибири требуется своя организация управления, учитывающая всю специфику жизни этого громадного региона. Поэтому данную часть реформы управления вряд ли можно назвать успешной.
Гораздо более удачным получился "Устав об управлении инородцев". В нем впервые был применен на законодательном уровне дифференцированный подход к народам с различным уровнем хозяйственного и общественного развития. Согласно этому подходу, все "инородцы" (т. е. представители аборигенного населения Сибири) делились на три разряда: бродячих, кочевых и оседлых. Первые два уравнивались в налогах с государственными крестьянами, но сохраняли свои внутренние порядки в делах управления, оседлые же народы полностью приравнивались к государственным крестьянам. К этим последним относились татары, а также часть алтайцев, хантов и манси. Устав предусматривал постепенный переход бродячих и кочевых народов к оседлости, в результате чего они должны были сравняться в правах и обязанностях с русским населением.
Кроме того, "Устав…" закреплял за аборигенами находившиеся в их пользовании земли, определял порядок взимания налогов и податей, их размеры, допускал свободную торговлю с русским населением, наконец, предоставил сибирским народам право отдавать своих детей в государственные учебные заведения и даже открывать свои собственные училища, а также провозглашал полную веротерпимость - право исповедовать традиционную религию и выполнять соответствующие обряды. Ничего подобного не было в то время в законодательстве любой европейской колониальной державы и США.
Важное значение имел "Устав о ссыльных и об этапах", посредством которого постарались хоть как-то упорядочить и регламентировать механизм применения административной ссылки в качестве одной из мер наказания, предусмотренной законами империи. На всем маршруте движения ссыльных создавались особые этапы - места, где строились специальные тюремные помещения для ночевок и дневок ссыльных и каторжан. Всего путь следования партий арестантов в Сибирь был разбит на 61 этап. Был установлен порядок отправления и движения партий ссыльных, состав и функции сопровождавшей их стражи, местные власти обязаны были создавать ссыльным нормальные условия жизни, обеспечивать их питанием и одеждой, не вмешиваться в их трудовую и хозяйственную деятельность. Сперанский надеялся, что все эти меры позволят ссыльным превратиться в полноценных государственных крестьян, вносящих свой вклад в дело освоения сибирских земель.
Но почти все эти меры, к сожалению, остались нереализованными. Приток ссыльных был слишком велик, а средств для оказания им помощи, как всегда, не хватало. Специально созданные для них казенные поселения в Восточной Сибири отталкивали своей нищетой, мелочной регламентацией быта и придирками местной администрации. Ссыльных по-прежнему использовали для незаконных работ, средства, отпускавшиеся им, разворовывались чиновниками, конвойная стража творила произвол и т. д. А если учесть, что именно в XIX в. ссылка в Сибирь преступников, как политических, так и уголовных, достигла своего наивысшего расцвета, то нетрудно представить, как это сказывалось на жизни региона. При Николае I, например, в Сибирь угодили более 150 тыс. чел.! Жители Сибири, страдая от преступлений, совершавшихся беглыми ссыльными и каторжниками, не выдерживавшими навязанного им образа жизни, справедливо называли институт ссылки "язвой края".
"Устав о сибирских городовых казаках" завершал, в сущности, превращение казачьего сословия Сибири в полицейскую силу, предназначенную для охраны порядка внутри страны. Он распространялся на все еще сохранявшиеся в сибирских городах казачьи команды, не вошедшие в состав образованного в 1808 г. Сибирского линейного казачьего войска, несшего охрану южных границ Западной Сибири. Составители "Устава…" отказались от прежнего деления на команды, распределив входивших туда ранее казаков по 7 полкам общей численностью чуть более 4 тыс. чел. Часть казаков, проживавших в деревнях, перешли на положение станичных. Командование полком возлагалось на полкового атамана, которому подчинялись 5 или 6 сотников. За ними шли хорунжие, пятидесятники и урядники. Показательно, что начальствующий состав сибирских казачьих полков соотносился по "Табели о рангах" не с армейским офицерством, а с должностями гражданской администрации, чем лишний раз подчеркивалась подчиненность казаков последней. Главное управление Западной Сибири утверждало места дислокации находившихся в его ведении казачьих полков и определяло круг тех служб, которые они были обязаны нести.
Согласно "Уставу…", городовые казаки относились к составу губернской и окружной полиции. Этим статусом определялись и их служебные обязанности: несение караулов при важных гражданских или военных объектах; служба вестовыми и рассыльными при учреждениях и отдельных чиновниках; конвоирование ссыльных и каторжных, наблюдение за поддержанием порядка и (в случае необходимости - при беспорядках и бунтах) принятие для его восстановления всех мер, включая применение вооруженной силы. Для казаков вводились единое обмундирование, вооружение и амуниция. При Николае I проводится целый ряд мер, направленных на преобразование организационной структуры сибирского казачества, системы управления, порядка прохождения службы и т. д., по подобию регулярной армии.
Обязанности линейных казаков Сибири заключались в охране границ, содержании таможенной стражи и пресечении контрабанды, защите русских поселенцев, постепенно продвигавшихся в глубь степей. Из них также комплектовались местные жандармские отряды. Численность Сибирского войска постоянно росла, и к середине века составляла уже 12 тыс. строевых казаков. Фактически те же обязанности выполняли казаки Пограничного войска в Забайкалье, охранявшие границу с Китаем и надзиравшие за каторжниками и ссыльнопоселенцами Нерчинского горного округа. Официально оформляется порядок казачьего землевладения, согласно которому земли, отведенные казакам, считались государственной собственностью, отданной в бессрочное владение войску, внутри которого земля распределялась на паях путем жеребьевки. Поэтому генерал Гурко, в 1836 г. производивший ревизию Сибирского казачьего войска, имел все основания отмечать, что казаки получили регулярное устройство и "содержатся по строевой части на тех же почти правилах, какие существуют ныне в целой армии. Снабженные казенным довольствием, они более почитаться должны поселенными кавалерийскими полками, нежели казаками".
Наконец, в том же 1822 г. издаются "Положение и правила о вольном переселении казенных крестьян в Сибирь", снимавшие ранее существовавший запрет на переселения. Правда, не желая брать на себя расходы, правительство ограничилось лишь тем, что попыталось взять этот процесс под свой контроль путем узаконивания давно существовавшей практики. От крестьян требовалось получение увольнительного приговора от своей общины и приемного от той общины, куда они собирались переселяться. Затем следовало представить эти документы на рассмотрение официальных органов и дожидаться решения властей. Понятно, что мало кто из крестьян считал необходимым выполнять все формальности, так что уже в первые годы после издания "Положения…" Сибирь пополнилась значительным числом самовольных переселенцев. К началу 30-х гг. XIX в. было выявлено более тысячи таких людей. Властям пришлось молчаливо санкционировать уже состоявшиеся переселения, дабы не нарушать хозяйственную жизнь новоприбывших, но вместе с тем от всех соответствующих инстанций потребовали строго следить за соблюдением порядка и не допускать подобных вольностей впредь.
Сибирь после реформ Сперанского: перспективы дальнейшего развития.
Таким образом, "Сибирское учреждение" Сперанского и его единомышленников, будучи достаточно полно и последовательно проведено в жизнь, действительно могло бы в корне изменить судьбу Сибири, превратив эту огромную территорию из колонизуемой окраины, которой она оставалась на протяжении предыдущих двух веков, в полноценную территорию в составе Российской империи, мало чем отличавшуюся от европейской части страны. Однако случиться этому оказалось не суждено. Историки до сих пор не пришли к единому мнению о том, что послужило причиной такого исхода: невозможность проведения радикальных реформ в рамках государственного строя российского самодержавия, нехватка в достаточной степени квалифицированных управленческих кадров, специфика социальной структуры сибирского населения и его занятий или что-то еще. Несомненно одно - даже частичная реализация задуманных преобразований резко подчеркнула ущербное положение Сибири в составе Российской империи, когда вся восточная часть страны рассматривалась лишь как сырьевой придаток и место "исправления" преступников. В немалой степени способствовало этому все большее расширение сферы принудительного каторжного труда, а также бурное развитие в XIX в. добычи сибирского золота.
Отправной точкой сибирской эпопеи "золотой лихорадки" стал 1828 г., когда верхотурский купец А. Попов узнал о находке крестьянином Е. Лесным золота в Мариинской тайге. В следующем году он устроил там золотой прииск, сразу же давший небывалую добычу. Известие об этом породило неумеренный энтузиазм, и десятки поисковых партий направились вдоль сибирских рек. На протяжении 30-х гг. XIX в. были открыты золотые россыпи на Алтае, в Енисейской губернии, в Минусинском и Ачинском уездах. Потом были найдены залежи по р. Подкаменная Тунгуска, на севере, в Якутии и в бассейне р. Лены, и на востоке, в Забайкалье и в Амурской области. С 1840-х гг. Восточная Сибирь сделалась главным районом добычи золота, залежи которого казались поистине неисчерпаемыми. В результате Россия стала мировым лидером золотопромышленности, на ее долю приходилось почти 40 % мировой добычи. Только открытые в середине века прииски Калифорнии и Австралии смогли превзойти сибирские залежи по своим богатствам. Но вот принесло ли это пользу собственно Сибири?
С одной стороны, свободная добыча золота была разрешена правительством всем желающим еще в 1812 г. Поэтому с открытием золотых россыпей купцы и дворяне сразу же воспользовались предоставленным им правом, и развивалась сибирская золотопромышленность на основе именно частного капитала. На сибирском золоте делались головокружительные карьеры. Томский губернский прокурор Ф. А. Горохов, происходивший из обедневших дворян, сделался к 40-м гг. настоящим миллионером и самым влиятельным человеком в губернии. Понятно, что в погоне за прибылями золотопромышленники могли себе позволить обращаться с рабочими, как с каторжными, чему в немалой степени способствовало давнее применение принудительного труда на сибирских горных разработках еще в XVIII в. Применение исключительно ручного труда, чтобы не тратиться на механизацию, всего лишь пара выходных в месяц, полная бытовая неустроенность и скверная пища - все это давало современникам поводы для сопоставления приискового режима с крепостническим порядком. Как правило, мало кто выдерживал на такой работе больше трех лет. Зато сибирские чиновники стали буквально "ходить на задних лапках" перед богатейшими золотопромышленниками, исполняя все их желания. Так что вряд ли можно говорить о том, что золотые запасы стали благодеянием для Сибири - в отличие от империи, извлекавшей из их добычи громадную выгоду для казны.
Все эти проблемы, которые пытались решить, но далеко не всегда успешно, реформаторы 1820-х гг., способствовали пробуждению общественного сознания среди наиболее образованной части сибирского населения, представители которой все чаще стали задумываться о месте своего края в составе Российской империи и об особенностях его положения. И в этой связи мне хотелось бы назвать имя П. А. Словцова (1767-1843), не случайно прозванного "сибирским Карамзиным". Будучи директором училищ Иркутской губернии и инспектором народных училищ всей Сибири, он поставил вопрос об открытии здесь университета, консультировал своего друга юности М. М. Сперанского по тем или иным вопросам, добивался отмены ссылки в Сибирь преступников из Европейской России. Принадлежащее его перу "Историческое обозрение Сибири" стало вторым (после работы Г.-Ф. Миллера) научным трудом, посвященным уже не только сибирской истории, но и нынешнему положению региона. Словцов прямо ставил вопрос о прекращении дискриминационного отношения к своему краю со стороны правительства, говоря о том, что "Сибирь как страна заключала в себе золотое дно, но как часть государства представляла ничтожную и безгласную область". Впоследствии, кстати говоря, эти идеи легли в основу движения сибирских областников, на рубеже XIX-XX вв. выдвинувших требование о предоставлении сибирским территориям автономного статуса в составе империи.
Какие же можно подвести итоги всему сказанному? Наверное, глупо отрицать, что за два с лишним века Сибирь, бывшая ранее "землей незнаемой", включилась в ход мировой истории именно благодаря вхождению в состав Русского государства, которое само переживало нелегкую эволюцию: от Московского царства к Российской империи. Бесспорно и то, что русские колонисты кардинально изменили облик этих земель, принеся сюда хлебопашество и промышленное производство, строительство городов и развитие торговли, в том числе и международной. Об освоении же природных богатств Сибири и прибылях для государственной казны нечего и говорить. Но нельзя забывать и об изучении природы и истории всего этого огромного региона, равно как и культуры населявших его народов, с которыми русским поселенцам удалось выстроить более-менее гибкую систему взаимоотношений, что позволило избежать геноцида коренного населения, ставшего столь характерным явлением в колониальных владениях европейских держав эпохи нового времени. И все же нельзя не сожалеть о том, что вплоть до наших дней мало кто считает нужным уделять особое внимание собственным нуждам Сибири и ее населения, отнюдь не заслуживающего статуса людей "второго сорта" в своей стране. Поэтому те проблемы, которые стояли перед людьми XVIII-XIX вв., сохраняют свою актуальность и для нас сегодня.
