Управление Сибирью в XVII в.

• Центральные и местные органы власти
• Система воеводского управления
• "Лихоимства" сибирских воевод
• Роль мирских организаций населения и действия властей
• Социальные конфликты в Сибири XVII в.
• Отношения с аборигенами

Центральные и местные органы власти.
Налаживание системы государственного управления Сибирью происходило уже в первые десятилетия после похода Ермака. Изначально вопросами о судьбе новых земель занимался Посольский приказ, но уже при Борисе Годунове присоединенными районами Сибири стал ведать Казанский дворец, наряду с Поволжьем и Уралом. В 1637 г. из него выделилось особое центральное учреждение - Сибирский приказ. Он обладал всей полнотой власти в отношении сибирских земель: в его ведении находились тамошняя администрация, военные силы, внешнеполитические контакты с соседями, сибирская казна, дела хозяйственного освоения края и т. д. Во главе этого приказа стоял судья, назначавшийся из представителей московской знати, князей и бояр, а делопроизводством заведовали дьяки и подьячие. Подчинялся Сибирский приказ Боярской думе и непосредственно царю.
По мере расширения русских владений в Сибири, ее территория стала делиться в административном отношении на несколько разрядов, объединявших в своих границах какую-то часть сибирских городов с их уездами. Изначально Сибирь была разделена на два разряда: Тобольский и Томский, к которым в 1639 г. прибавился Ленский (Якутский), а в 1677 г. - Енисейский разряд. Для управления разрядными и уездными городами из Москвы назначались воеводы, причем, как правило, парами. Один из них считался "старшим", "первым" воеводой, а другой - "вторым", воеводским "товарищем". При воеводах действовала приказная изба, штат которой составляли несколько дьяков и подьячих, переводчик, сторож и палач. Разумеется, воеводы в делах повседневного управления постоянно опирались на верхушку местных служилых людей, казачьих и стрелецких голов и атаманов. Если же между ними происходили конфликты, то воевода, как правило, оказывался в изоляции, не располагая достаточным количеством своих сторонников для борьбы с взбунтовавшимся войском.
Административным центром, столицей всей Сибири уже с конца XVI в. считался Тобольск, поэтому тамошний воевода считался первым среди всех сибирских воевод. С 1621 г. Тобольск стал и церковным центром Сибири, ибо там разместилась кафедра сибирского митрополита (впоследствии - архиепископа). Компетенция тобольских воевод включала в себя как общее управление Сибирью, так и контроль за деятельностью подведомственных им других воевод. Прежде всего, тобольский воевода являлся главнокомандующим сибирскими военными силами. На нем лежала забота о военной безопасности страны. В связи с этой военно-организационной ролью находились и обязанности по снабжению гарнизонов сибирских городов всем необходимым. Через руки тобольских воевод проходили денежные суммы и товары, присылаемые на жалование служилым людям, в Тобольске всегда существовали склады хлеба, предназначенного для распределения между городами, где не было своих запасов. Отсюда - повышенный интерес тобольских воевод к освоению новых земель и развитию земледелия на уже колонизуемых территориях. Речь идет, прежде всего, о расширении десятинной пашни. Московское правительство также придавало большое значение этой стороне деятельности тобольских воевод.

Система воеводского управления.
Одной из важнейших задач русской администрации в Сибири был сбор ясака, так что в функции тобольских воевод входили надзор за порядком этого сбора и регламентация приема "мягкой рухляди". Вся отправляемая в Москву пушнина проходила через Тобольск: здесь ее пересматривали и оценивали. Кроме того, они имели право регулировать торговлю в подведомственных им регионах, а также должны были наблюдать за ссыльными и устраивать их на новых местах, вершить суд и поддерживать правопорядок. Наконец, они осуществляли контроль за деятельностью администрации в других городах. В Тобольск ежегодно направлялись из всех городов приходно-расходные сметы и отчеты по их исполнению, именные окладные книги и т. д. Каждый недовольный действиями местного воеводы мог обратиться с "изветом" (т. е. доносом) в Тобольск, после чего тобольские воеводы могли санкционировать сыск и производство следствия. Правда, в большинстве случаев воеводы отдельных уездов действовали, по существу, самостоятельно, но в случае масштабных конфликтов с населением подчиненных им городов вынуждены были, как правило, уступая приказу из Тобольска, оставить свой пост. В качестве исключения можно привести лишь несколько конфликтов тобольских воевод с верхотурскими. Положение Верхотурья на границе с европейской частью страны создавало этому городу исключительное значение в торговом и административном отношении, позволяя держаться до известной степени независимо.
В 1645 г. на Верхотурье начался конфликт между городским "миром" и воеводой М. Ф. Стрешневым, спровоцированный массовыми злоупотреблениями последнего. Когда известия об этом достигли Москвы, там как раз собирался на воеводство в Тобольск боярин И. И. Салтыков, и судья Сибирского приказа кн. Н. И. Одоевский счел целесообразным поручить ему при проезде через Верхотурье произвести следствие по этим делам. В апреле 1646 г. Салтыков действительно прибыл на Верхотурье и собрал множество сведений, обличающих воеводу, но отстранить его от власти не смог: Стрешнев объявил, что не признает полномочий боярина, оскорблял его, называя вором, и т. д. Поскольку в распоряжении Салтыкова не было реальной военной силы, на которую можно было бы опереться, ему пришлось отправиться дальше ни с чем. Впрочем, эти оскорбления верхотурскому воеводе не сошли с рук, и в конце того же 1646 г. присланные Салтыковым, уже официально вступившим в свою должность, из Тобольска люди выпроводили Стрешнева с Верхотурья в Москву для продолжения следствия в Сибирском приказе. В этом случае Тобольску все же удалось подтвердить свою гегемонию, чего, однако, не произошло 20 лет спустя, при новом конфликте воевод: тобольского П. И. Годунова и верхотурского И. Я. Колтовского в 1667-1669 гг.
Конфликт между ними начался, кажется, с того, что на верхотурской таможенной заставе была конфискована и отослана в Москву партия пушнины, принадлежавшей Годунову, которую он пытался вывезти для продажи. После этого Годунов начал активно вмешиваться в дела Верхотурского уезда: обращался к городскому гарнизону, писал памяти тамошним приказчикам по поводу хлебных сборов в обход воеводы Колтовского, а последнего в адресованных ему отписках "лаял" "глупым и плутом" и пр. Не добившись добровольной сдачи власти воеводой, Годунов стал действовать решительно, отправляя отряды тобольских служилых людей в слободы Верхотурского уезда, чтобы перевести их под свою юрисдикцию и приписать к Тобольскому уезду. Сохранилась отписка верхотурского приказчика С. Будакова о "наезде" на вверенную ему слободу 15 тобольских служилых людей во главе с драгунским поручиком М. Выходцовым, изгнавших его оттуда. А вскоре до Москвы добралась жалоба самого воеводы, просившего об охране от "наглости" Годунова, приславшего на Верхотурье "вора и угодника своего - стрелецкого сотника Володьку Клепикова", который стоит под городом со своим отрядом и ждет случая, чтобы захватить Колтовского и отправить его в Тобольск. Однако Годуновым были недовольны и многие жители Тобольска, что привело в 1668 г. к открытому бунту против воеводы, и довести до конца свои планы подчинения других сибирских городов последний так и не успел. В сентябре 1669 г. из Москвы в Тобольск прибыл сыщик А. П. Акинфов, отстранивший Годунова от власти, и в 1670 г. воевода покинул Сибирь. Можно говорить о том, что в этом случае Верхотурью удалось отстоять свое особое положение, однако причиной этого явилось поведение самого тобольского воеводы, явно зарвавшегося и превысившего свои полномочия.

"Лихоимства" сибирских воевод.
Отдаленность от столицы и связанное с этим отсутствие контроля "сверху", сосредоточение в руках воевод всей полноты власти, клановая система, принятая при административных назначениях - все это приводило к распространению на сибирской земле массовых злоупотреблений ("лихоимств"). Здешние воеводы обязывали местное население приносить им дары ("поминки"), брали взятки или даже занимались откровенным грабежом, присваивали жалование, предназначенное служилым людям, активно разворачивали винокурение и торговлю. Особое распространение получило казнокрадство и подмена пушнины, когда воеводы вместо собранных в ясак дорогих соболей отправляли в "государеву казну" своих, гораздо худшего качества. Таким путем многие сколачивали в Сибири целые состояния: так, якутские воеводы М. С. Ладыженский и И. Ф. Голенищев-Кутузов вывозили с собой более 20 тыс. соболей каждый. А приказчик Братского острога енисейский сын боярский И. Похабов открыто заявлял: "После меня хоть трава не расти". Некоторые воеводы даже начинали, как тогда выражались, "государиться", т. е. отстаивать свое право на безграничную власть. Томский воевода кн. О. И. Щербатов задавал вопрос: "Я де здесь не Москва ли?" А первый якутский воевода П. Головин утверждал: "Правда моя в Сибири, что солнце на небесах сияет!". По примеру своих начальников в лихоимство пускались дьяки, подьячие, служилые люди - все, кто обладал хоть какой-нибудь властью.
Правда, заботясь о собственном кармане, сибирские управители не забывали и о своих официальных обязанностях: "искать великому государю прибыли". Показателем успешности их действий является то, что за сто лет была покорена почти вся Сибирь, налажено хозяйственное освоение огромного края; удалось не только закрепить все эти территории за Россией, но и успешно организовать оборону ее границ. Но главное - довольно эффективным средством для противодействия зарвавшимся воеводам выступали мирские организации населения Сибири. В этом, кстати, одна из отличительных особенностей сибирской истории в сравнении с положением дел в колониях европейских держав: наибольшему угнетению в Сибири подвергались отнюдь не аборигены, а ее русское население, которое, имея статус "колонизаторов", теоретически должно было стоять намного выше "инородцев". Однако антирусских выступлений сибирских народов мы можем насчитать не так уж много, зато социальных конфликтов и восстаний с участием русского населения в Сибири на протяжении XVII в. случилось огромное количество.

Роль мирских организаций населения и действия властей.
Наиболее распространенной формой протеста была посылка в Сибирский приказ на имя царя коллективных челобитных с жалобами на произвол местных властей. Такие челобитные составлялись на мирских сходках и подписывались всеми членами общины или войска. Из Москвы для расследования изложенных жалоб отправлялись специальные сыщики, которые должны были установить, имело ли место на самом деле превышение воеводами или другими лицами своих полномочий, что можно квалифицировать как должностное преступление. Если состав преступления был налицо, то Москва, как правило, снимала с должностей проштрафившихся воевод или приказчиков, поэтому до открытого бунта дело доходило не часто. Но уж если доходило, то за оружие брались не только служилые люди, но и крестьяне с горожанами. В ходе вооруженных восстаний миры "отказывали" воеводам от власти и брали управление в свои руки, создавая для этого свой выборный орган - земскую избу. Даже в случае прибытия из Москвы новых воевод, восставшие соглашались передать им власть не раньше, чем получали гарантии того, что будет проведено расследование деятельности их обидчиков, а их выступление будет признано оправданным и обоснованным, дабы не попасть в разряд государственных преступников, покусившихся на верховную власть (ведь воевода являлся фактически представителем царя во вверенном ему городе и уезде). Иногда подобные конфликты могли тянуться в течение нескольких лет.
Первое серьезное восстание случилось в 1626 г. в Енисейске. Тамошний воевода А. Л. Ошанин вызвал недовольство служилых, промышленников и крестьян своими военными распоряжениями, незаконной торговлей пушниной, прямым грабежом и другими насилиями. Поэтому когда весной он отправил отряд во главе с казачьим атаманом В. Алексеевым в поход на тунгусского князца Тасея, казаки, выйдя из города, перестали подчиняться воеводе. Участники выступления договорились о единстве действий, а по возвращении отказали воеводе от власти, "приходили с шумом и ево лаяли, и за бороду драли, и хотели убить". Когда же воевода попытался без уплаты таможенной пошлины забрать на свой двор пушнину, незаконно приобретенную его агентами, казаки во главе с атаманом задержали их силой. Явившись на двор к воеводе, они объявили о нарушении им царских указов, после чего дело дошло до рукопашной, перешедшей затем в настоящее сражение с применением огнестрельного оружия обеими сторонами. Захватив острог, казаки блокировали воеводский двор и выставили на дорогах заставы. При посредничестве местного священника удалось договориться о прекращении военных действий при условии: не сообщать о происшедшем по инстанциям, которое, впрочем, тут же было нарушено обеими сторонами.
Для расследования из Тобольска был прислан сын боярский Б. Аршинский с отрядом служилых людей. Крестьяне и ясачные тунгусы показали, что воевода незаконно заставлял их перевозить товары своих агентов - торговых людей, а промышленники обвиняли воеводу в освобождении этих последних от податей. Вообще, все слои населения Енисейска продемонстрировали глубокую убежденность в правоте своего выступления, поскольку воевода нарушал "государев интерес", а его действия приводили к урону в деле сбора ясака. В итоге воеводу Ошанина из Енисейска убрали, но и группа енисейских казаков во главе со своим атаманом угодила в тюрьму. Видимо, в Москве надеялись таким способом предотвратить дальнейшие выступления, однако чиновникам Сибирского приказа вскоре пришлось убедиться в своей ошибке.

Социальные конфликты в Сибири XVII в.
В середине века последовал целый ряд однотипных выступлений. Крупнейшим из них стало восстание в Томске в 1648-1649 гг. Бывший первым воеводой в Томске кн. О. И. Щербатов восстановил против себя буквально все население города и уезда. Он вознамерился увеличить в полтора-два раза площадь десятинной пашни, организовал собственный пушной промысел и вознамерился стать монополистом, введя для томичей полный запрет на промысловую деятельность и наживаясь на взятках за возможность обойти этот запрет, холопил остяков и татар, грабил казну и служилых людей, выдавая им только половину их окладов жалования, и т. д. Пока его сторонники держали под контролем жителей города и гарнизон крепости, можно было ничего не опасаться, но в начале 1648 г. среди томской верхушки произошел раскол: воевода оказался недостаточно гибким, чтобы поделиться выгодами от своих бандитских операций с более широким кругом управителей и служилых. Поэтому в апреле в городе вспыхнуло восстание, в результате чего кн. Щербатов оказался под арестом, а второй воевода И. Н. Бунаков примкнул к участникам выступления. Признали власть восставших и большинство чиновников приказной избы, продолжая свою работу. Но всеми делами в городе фактически управляли "мирские советники", проводившие в жизнь решения, принимавшиеся на "воровских казачьих кругах". Они исправно выполняли задачи государственного управления: несли военную службу, организовывали сбор ясака и налогов.
Москва, со своей стороны, также не стремилась к репрессиям. В Томск продолжало поступать денежное и хлебное жалование для служилых, была исполнена просьба воеводы Бунакова о присылке в город дополнительного вооружения - ручных пищалей и пороха. Правда, в царской грамоте приказывалось немедленно освободить арестованного воеводу и вернуть ему власть, на что томичи пойти никак не могли, даже с учетом обещания вскоре сменить обоих воевод и назначить розыск. Поэтому когда в августе 1649 г. в город прибыл новый воевода М. П. Волынский, он быстро убедился в невозможности полностью лишить "мирских советников" их влияния. Проведение следствия было поручено приехавшим из Тобольска письменному голове и подьячему, а приступить к нему они смогли лишь в 1651 г. Расследование тянулось еще два года, и в 1653 г. был, наконец, вынесен приговор: 31 чел. был наказан кнутом, из них 11 с семьями переведены с сохранением чинов на службу в Якутск, где многие затем сделали, кстати говоря, успешную карьеру. Таким образом, и здесь восставшие легко отделались, поскольку отстранение от власти воеводы рассматривалось, по тогдашним законам, как покушение на царскую власть, и наказания за это полагались суровые.
Но самый мощный социальный взрыв произошел в самом конце XVII в. в Восточной Сибири. Здесь восставшие в ряде случаев требовали полного упразднения воеводской власти. Началось все с Красноярска, где в мае 1695 г. войско, раздраженное действиями воеводы А. И. Башковского, задерживавшего выплаты жалования, захватившего меха, присланные казакам из Москвы за успешный поход на киргизов, и отнявшего у них захваченных тогда пленников, отказало ему во власти, арестовало его и создало свой орган управления в составе восьми выборных "судеек". В Сибирском приказе не нашли ничего лучше, как послать сюда брата арестованного воеводы М. И. Башковского. Он был осажден в крепости и провел там 10 мес. Когда же в августе 1696 г. в Красноярск прибыл на воеводство С. И. Дурново, ему тоже не удалось подчинить себе город - казаки чуть было не утопили его в Енисее. Лишь в 1698 г. город удалось утихомирить, прислав сюда на воеводство пользовавшегося доверием жителей П. С. Мусина-Пушкина.
Одновременно произошли выступления в Нерчинске и в Братском остроге. А наиболее замечательным событием стал, конечно, поход казаков забайкальских острогов на Иркутск летом 1696 г. Взять город им не удалось, однако их действиями было спровоцировано отстранение от власти иркутского воеводы А. Т. Савелова уже в 1697 г. Прекрасно понимая, что усмирить восставших военной силой нет никакой возможности, Сибирский приказ вынужден был объявить о начале масштабного расследования общего положения дел во многих городах и острогах, поручив его думному дьяку Д. Л. Полянскому, который, впрочем, и сам скоро попал под суд за допущенные злоупотребления. Правительство молодого Петра I нашло в себе силы проявить достаточно гибкости и согласиться с правотой "бунтовщиков", обвинив местных воевод и приказчиков в том, что их действия привели к этим вооруженным выступлениям. Расследование их преступлений продолжалось вплоть до 1702 г., и по его итогам несколько сибирских воевод угодили в тюрьму с конфискацией имущества, других разжаловали и понизили в чине, отправив в казачью службу в Якутск, и т. д. Однако в дальнейшем были приняты все меры, чтобы не допустить повторения подобных событий.

Отношения с аборигенами.
Понятно, что с вхождением обширных сибирских территорий в состав Русского государства мало было лишь формально принять в подданство всех, кто населял эти земли, требовалось еще и включить аборигенов в социальную и политическую структуру Московского царства XVII в. Решению этой задачи во многом способствовало обложение сибирских народов ясаком (данью). Сначала размер ясака не был четко фиксированным, да и взимать его регулярно не удавалось: брали столько, сколько туземцы сами хотели отдать, или сколько можно было взять силой. Поэтому сбор ясака нередко сопровождался раздачей подарков - изделий из металла, тканей, хлеба, водки и т. д. Это можно квалифицировать даже как меновую торговлю, подобную тем способам, к которым широко прибегали западноевропейские колонизаторы на других континентах. Кроме того, русские обязательно стремились захватить представителей туземной знати, превратив их в заложников (аманатов), отвечавших своей головой за уплату ясака всеми их сородичами. Обычно брали по одному-два человека с каждой волости, и по истечении определенного срока прежних заложников обменивали на новых.
По мере укрепления русской власти в Сибири происходил переход к фиксированному ясаку, который из дани или формы меновой торговли превращался в разновидность государственного налога. Его обязаны были вносить в казну все взрослые мужчины, имена которых заносились в ясачные окладные книги. В XVII в. ясак взимался, в основном, пушниной; там же, где пушного зверя почти не было, в ясак брали рыбу, скот, оленьи шкуры, а впоследствии и деньги. Сбором ясака занимались специальные уполномоченные из числа служилых людей, но к концу века русские власти все чаще стремились передать это дело в руки родоплеменной верхушки, чтобы представители аборигенной знати сами доставляли собранное у своих соплеменников в русские города и остроги. Не в последнюю очередь это было связано с тем, что, хотя ясачные платежи и были меньше повинностей русских крестьян или посадских, но многочисленные злоупотребления ясачных сборщиков и стоявших над ними воевод наносили ущерб казне и озлобляли аборигенов. Происходить могло все, что угодно: от простого обмана и обсчета до вымогательств и открытого грабежа. Кроме того, в результате активной торгово-ростовщической деятельности купцов и промышленников аборигены оказывались в неоплатных долгах, лишались своих охотничьих угодий, вынуждены были продавать своих жен и детей в холопы.
Разумеется, сибирские "инородцы" не собирались мириться с произволом и насилиями. Сопротивление аборигенов могло принимать различные формы: от подачи челобитных в Сибирских приказ и откочевки в другие места до расправ над ясачными сборщиками и открытых вооруженных выступлений. В 1658 г., например, не выдержав режима, установленного приказчиком Братского острога И. Похабовым, все бурятское население округи бежало через границу в Монголию. Нередко меняли места своего проживания тунгусы, якуты и юкагиры, благо на северо-востоке Сибири оставалось в XVII в. еще достаточно мест, куда русские не могли проникнуть. Однако выдержать полную изоляцию оказывалось затруднительно - быстро привыкая торговать с русскими и пользоваться их товарами, аборигены уже не могли обходиться без них. Иногда возмущение рядовых соплеменников направлялось против племенной знати и старейшин, которые, пользуясь своим положением, при взимании ясака обирали сородичей в свою пользу.
Наконец, ряд сибирских племен на протяжении XVII в. поднимали вооруженные восстания против русской власти. В первое десятилетие неоднократно восставали северные ханты, иногда по несколько месяцев осаждавшие г. Березов. Нередки были случаи убийства служилых людей и промышленников в первой половине столетия. В 60-70-х гг. тунгусские племена Северо-Восточной Сибири осаждали Охотский острог, а ненцы пытались захватить Обдорск и Мангазею. Однако ни одно из этих выступлений не достигало своей цели, прежде всего, из-за быстро начинавшихся межплеменных распрей, которыми искусно пользовались русские, а также в силу того, что племенная знать не всегда могла полностью контролировать действия своих сородичей и поэтому была заинтересована в нормализации отношений с русской властью, опасаясь потерять свои права и привилегии. Так что количество вооруженных выступлений аборигенов за весь XVII в. было относительно небольшим. Гораздо более напряженная обстановка складывалась на южных границах русских владений в Сибири, постоянно подвергавшихся налетам степных кочевников.
Столь благоприятная ситуация не в последнюю очередь была связана и с той политикой, которую вело в отношении сибирских аборигенов Русское государство. Хоть она и не всегда соблюдалась на практике, но те принципиальные установки, что лежали в ее основе, немало способствовали налаживанию мирного сосуществования. Малочисленность русских вооруженных сил в Сибири заставляла московское правительство и местные власти искать мирные пути взаимодействия с сибирскими племенами, заручаться их союзом и поддержкой. Иногда целые племена могли выступать союзниками русских в деле покорения "немирных иноземцев", в обмен на это получая право взимать с покоренных часть ясака в свою пользу. Представителей родоплеменной верхушки охотно принимали на государственную службу и зачисляли в служилые чины. Наконец, из аборигенов могли формировать целые подразделения в составе сибирских гарнизонов. Все это давало русской власти ту опору среди сибирских аборигенов, которая позволяла удерживать их в подданстве и не допускать среди них "шатости" и "измены".
Кроме того, облагая аборигенов ясаком, московское правительство старалось строго следить за правильностью порядка его сбора и не допускать никаких притеснений. Конечно, многие воеводы и ясачные сборщики занимались насилиями, вымогательствами и грабежами, но если об этом становилось известно в Тобольске или в Москве, то назначалось следствие, и виновники, как правило, несли наказание. Правительство неизменно стояло на защите земельных угодий аборигенов от посягательств со стороны русских поселенцев, их запрещалось кабалить за долги и превращать в холопов. Да и в случае восстаний русская администрация старалась, главным образом, не карать зачинщиков, а вернуть аборигенов в ясачный платеж. Поэтому даже бежавшие ясачные нередко возвращались обратно, получив полное прощение от властей.
Не менее важно подчеркнуть, что аборигены пользовались теми же правами, что и русские поселенцы, в частности, в судебных делах, а также имели возможность сохранять свой жизненный уклад и прежнее социальное устройство. Правительство не вмешивалось ни в родоплеменное устройство общин аборигенов, ни в их верования. Не было даже попыток насильственной христианизации сибирского населения, а племенные общины официально признавались низшим звеном аппарата государственного управления, подобно русским волостям. В сибирской истории нет примеров массового уничтожения аборигенов, русские поселенцы относились к ним как к равным себе. Немало усилий было приложено к тому, чтобы Сибирь могла сама себя поддерживать - русские власти заботились не только о выкачивании прибылей из приобретенных земель, но и об обеспечении там подходящих условий для жизни и ведения хозяйства. Словом, в XVII в. Сибирь сделалась составной частью Русского государства, а впереди был XVIII в. - "золотая эпоха" расцвета имперской государственности в России.