– Там у нас, – глухо сказал чех, – Сиротки и табориты уже точат клинки, уже готовят цепы. Уже смазывают оси телег. Вот-вот сюда нагрянут и отберут у вас все. Вы потеряете дворцы, вино, маркграфинь, власть и, наконец, ваши якобы столь ценные головы. Так будет. Я сказал бы, что, видимо, того хочет Бог, но не стану упоминать имени Его всуе. Поэтому скажу: с этим надо что-то делать. Противодействовать.
– Ручаюсь вам, святой отец Мартин…
– Да оставьте вы, – взорвался чех, – в покое мир со святым отцом, королем Зигмунтом и всеми князьями Империи, со всей этой верещащей европейской ярмаркой. С очередными легатами, регулярно расхищающими всякий раз заново собираемые на круцьяту деньги! О муки Господни! Вы требуете, чтобы мы ждали, пока наверху не придут к какому-либо согласию? А там ежедневно смерть смотрит в глаза!
– Нас, – проговорил Стенолаз, – вы не можете обвинить в бездействии, господин. Мы, как вы сами признали, действуем. Беззаветно молимся, наши молитвы бывают услышаны, грешников настигает кара. Но грешников много, да и новые постоянно прибывают. Мы просим вас не прекращать помощи.
– То есть вам нужны новые имена?
Ни епископ, ни Стенолаз не ответили. Чех же явно не ожидал ответа.
– Мы сделаем, – сказал он, – все, что в наших силах. Передадим списки гуситских сторонников и торгующих с гуситами купцов, приведем имена… чтобы вам было за кого молиться.
– А демон, – чеху и на этот раз никто не ответил, – демон, как обычно, ударит без промаха и неотвратно. Ох нужна была бы, нужна бы была такая акция и у нас…
– С этим, – жестко сказал Конрад, – сложнее. Уж кому-кому, как не вам, лучше знать, что у вас сам дьявол не в силах разобраться в хаосе фракций. И не угадаешь, кто кого и против кого держится и держится ли во вторник с теми же самыми, которых держался в понедельник. Папа Мартин и король Зигмунт хотят договориться с гуситами. С разумными. С такими, как вы, хотя бы. Думаете, мало было охотников покончить с Жижкой? Мы не дали согласия. Ликвидация определенных лиц грозила хаосом, полнейшей анархией. Ни король, ни папа не желают видеть подобное в Чехии.
– Болтайте об этом, – пренебрежительно фыркнул чех, – с легатом, с Орсини, а меня от подобной пустой болтовни увольте… И шевельните же немного, епископ, вашими якобы ценнейшими мозгами. Подумайте об общем интересе.
– Кого-то надо… прикончить? Вашего политического или личного врага? И что это за интерес?
– Я вам говорю, – чех и на сей раз не обратил внимания на насмешку, – что табориты и Сиротки поглядывают на Силезию жаждущим оком. Одни желают обращать, другие просто колошматить и грабить. Двинутся того и гляди, сорвутся с мечом и огнем. Мечтающий о христианском примирении папа Мартин будет за вас в далеком Ватикане молиться, жаждущий договоренности Люксембуржец будет в далекой Буде рвать и метать. Альбрехт Ракусский и епископ Оломунца облегченно вздохнут, поскольку свалилось все это не на них. А вас тем временем будут здесь обезглавливать, сжигать в бочках, насаживать на колья…
– Ладно, ладно. Успокойтесь. Все это у меня во Вроцлаве на картинах изображено в каждой церкви. Вы хотите, если я верно понимаю, убедить в том, что неожиданная смерть нескольких крупных таборитов убережет Силезию от нашествия? От апокалипсиса?
– Возможно, не спасет, но, во всяком случае, оттянет.
– Без обязательств и обещаний: о ком может идти речь? Кого потребовалось бы прикончить? То есть, простите lapsus linqua[356], кого упомянуть в поминальных молитвах?
– Богуслава из Швамберка, Яна Гвезду из Вицемилиц, гетмана градецкого Яна Чапека из Сана, оттуда же и Амброжа, бывшего приходского священника в церкви Святого Духа. Прокопа по прозвищу Голый. Бедржиха из Стражниц…
– Помедленнее, пожалуйста, – посоветовал Стенолаз. – Я записываю. Однако извольте, пан, сконцентрироваться на районе Градца-Кралове. Мы попросили предоставить перечень активных и радикальных гуситов из района Находа, Трутнова и Вимбурка.
– О! – воскликнул чех. – Вы что-то планируете?
– Тише, пожалуйста.
– Я хотел принести в Прагу радостную нов…
– А я говорю, потише, пожалуйста.
Чех замолчал в гибельный для Рейневана момент. Стремясь любой ценой увидеть лицо говорившего, он приподнялся на цыпочки и не устоял на скамье. Подгнившая ножка с треском переломилась, Рейневан шмякнулся на доски, дополнительно свалив прислоненные к стене хаты палки, жерди, вилы и грабли. Грохот слышен был, пожалуй, даже во Вроцлаве.
Он тут же вскочил и кинулся бежать. Слышал окрики стражи, к сожалению, не только позади себя. Впереди – тоже, причем как раз оттуда, куда намерен был убегать. Свернул между постройками. Когда из хаты выбежал Стенолаз, он не видел.
– Шпион! Шпииоон! За ним! Брать живьем! Жииивьем!
Дорогу преградил слуга, Рейневан повалил его, другому, схватившему его за плечо, врезал кулаком в нос. Сопровождаемый ругательствами и криками, перепрыгнул через изгородь, продрался сквозь подсолнухи, крапиву и лопухи. Спасительный лес был уже совсем рядом, увы, погоня сидела на шее, сбоку, из-за стога, тоже заходили кнехты, пытающиеся поймать его. Один уже совсем было его ухватил, как вдруг словно из-под земли вырос Шарлей и треснул его по голове большущим глиняным горшком. На остальных пошел Самсон Медок, вооруженный выломанной из ограды жердью. Держа двухсаженную слегу пред собой, гигант одним взмахом свалил с ног троих, двух следующих угостил так, что они рухнули словно колоды, утопая в лопухах, как в морской пучине. Самсон тряхнул жердью и зарычал, как лев, стоя в позе, можно бы сказать, своего знаменитого библейского тезки, угрожающего филистимлянам. Кнехты задержались на мгновение, но не больше – от грангии мчалось подкрепление. Самсон запустил в солдат своей жердью и ретировался вслед за Шарлеем и Рейневаном.
Они запрыгнули в седла, ударами пяток и криком заставив лошадей пойти в галоп. Промчались через буковину, подняв тучи листьев, прогалопировали сквозь рощицу, прикрывая лица от секущих ударов веток. Разбрызгали лужи на просеке, влетели в высокий лес.
– Не отставать! – крикнул, обернувшись, Шарлей. – Не отставать! Они гонятся за нами!
Факт. Гнались. Лес позади был полон звона копыт и крика. Рейневан оглянулся и увидел фигуры наездников. Он прижался к гриве, чтобы хлещущие ветки не сбросили с седла. К счастью, он уже вылетел из чащобы в редколесье и пустил коня в галоп. Сивка Шарлея мчался как ураган, отрываясь все больше. Рейневан заставил свою верховую мчаться быстрее. Это было очень рискованно, но остаться позади одному ему вовсе не улыбалось.
Он обернулся. Сердце замерло и опустилось вниз, на самое дно живота, когда он увидел, кто за ними гонится. Конники с полощущимися за спинами похожими на крылья призраков плащами. И услышал крик:
– Adsumus! Adsuuuuuumus!
Он гнал, что было сил в копытах. Конь Генрика Хакеборна неожиданно захрапел, сердце Рейневана съехало еще ниже. Он прижался лицом к гриве. Почувствовал, как конь прыгнул и не понукаемый, по собственной инициативе, перелетел то ли через яму, оставшуюся от вырванного с корнем дерева, то ли через ров.
– Adsuuuumus! – донеслось сзади. – Adsuuuumus!
– В яр! – крикнул мчавшийся первым Самсон. – В яр, Шарлей!
Шарлей, хоть и не уменьшил скорости, все же заметил ложбинку – яр, holweg[357], впадину, тропинку в котловине. Моментально направил туда коня, сивка заржал, скользя по покрывающему склон ковру листьев. Самсон и Рейневан последовали за ним. Скрылись в лощине, но хода не замедлили, не стали сдерживать коней. Мчались напропалую по приглушающему стук копыт мху. Конь Генрика Хакеборна снова захрапел, громче, несколько раз подряд. Конь Самсона тоже храпел, грудь покрылась пеной, хлопья так и сыпались с него. Сивка же Шарлея не подавал никаких признаков усталости.
Крутая лощина вывела их на полянку, за полянкой раскинулся орешник, густой, что твои лесные дебри. Они продрались сквозь чащу и вновь въехали в высокорослый бор, позволяющий пустить коней галопом. Кони храпели все сильнее.
Спустя какое-то время Самсон придержал коня и отстал. Рейневан понял, что должен сделать то же. Шарлей обернулся, придержал сивку.
– Похоже… – с трудом произнес он, сравнявшись с ними. – Похоже, оторвались… Во что же ты, язви тебя, снова нас впутал, Рейневан?
– Я?
– А кто же еще-то?! Я видел тех наездников. Видел, как ты корчился от страха, заметив их. Кто это? Почему они орали: «Мы здесь»?
– Не знаю, клянусь…
– Что толку в твоих клятвах! Ладно, кем бы они ни были, нам удалось…
– Еще не удалось, – изменившимся голосом сказал Самсон Медок. – Опасность еще не миновала. Внимание! Внимание!
– Что!
– Что-то приближается.
– Я ничего не слышу.
– И все-таки. Что-то скверное. Что-то очень скверное. Шарлей развернул коня, стоя на стременах вглядывался и напрягал слух. Рейневан же, наоборот, съежился в седле. Новые нотки в голосе Самсона заставили его насторожиться. Конь Генрика Хакеборна захрапел, затопал. Самсон крикнул. Рейневан взвизгнул.
И тут неведомо откуда, неведомо как с мрачного неба посыпались нетопыри.
Это, конечно, не были обыкновенные летучие мыши, хотя и были они лишь немногим крупнее обычных, самое большее – раза в два, но у них были неестественно большие головы, огромные уши. Глаза будто раскаленные угольки и ощерившиеся пасти, забитые белыми клыками. И было их множество, целая туча, рой. Их узкие крылья будто ятаганы со свистом рассекали воздух.
Рейневан словно сумасшедший размахивал руками, отбиваясь от яростно нападавших бестий, исходя криком от ужаса и отвращения, срывал с себя цеплявшихся за шею, грызущих руки. Болезненно кусавших уши. Рядом Шарлей не целясь рубил вокруг себя саблей, густо прыскала черная нетопыриная кровь. На голове Шарлея сидели четыре, Рейневан видел, как по лбу и щекам демерита ползут змейки крови. Самсон боролся молча, давил ползающих по нему существ, хватая их горстями по нескольку штук сразу. Лошади безумствовали, рвались, визжали, дико ржали.
Сабля Шарлея свистнула у самой головы Рейневана, клинок прошел по волосам, смел с них большую, жирную и исключительно наглую тварь.
– Вперед! – рявкнул демерит. – Надо бежать, здесь оставаться нельзя!
Рейневан погнал коня, как-то тоже сразу поняв: это не были обычные летучие мыши, это были существа, призванные чарами, а значит, насланные преследователями, и эти преследователи вот-вот появятся. Они рванули галопом, коней подгонять не приходилось, паникующие животные забыли об усталости и мчались так, словно их преследовали волки. Нетопыри не отставали, наскакивали, валились на них непрерывно, защищаться на полном скаку было трудно. Удавалось это только Шарлею, который рубил саблей так, словно родился и всю свою юность провел в Татарии.
Рейневана же, как опять стало ясно, неудачи преследовали хуже, чем Иону. Нетопыри кусали всех троих, но именно Рейневану один вцепился в волосы на лбу так, что совершенно заслонил глаза. Уродцы атаковали всех трех лошадей, но только Рейневанову коню один впился прямо в ухо. Конь рванулся, дико заржал, затряс опущенной головой, дернулся, подкинул круп с такой силой, что ослепший Рейневан вылетел из седла, как снаряд из катапульты. Освободившийся от груза конь сумасшедшим галопом кинулся в лес, к счастью, Самсон успел ухватить его за поводья и остановить. Шарлей же спрыгнул с лошади и, подняв саблю, ворвался в можжевельник, где над барахтающимся в высокой траве Рейневаном нетопыри кружили будто сарацины над поверженным на землю паладином. Выкрикивая чудовищные ругательства, демерит хлестал саблей так, что во все стороны брызгала кровь. Рядом Самсон, сидя в седле, дрался одной рукой – другой держал вырывающихся коней. Совершить такое мог только Самсон.
Рейневан был первым, заметившим, что в бой вступили новые силы. Возможно, это случилось потому, что, стоя на четвереньках и уткнув нос в траву, он пытался выбраться из боя. И видел, как трава вдруг стелется по земле. Словно поваленная вихрем. Он приподнял голову и шагах в двадцати от себя увидел мужчину, почти старика. Но прямо-таки гиганта с горящими глазами и львиной гривой млечно-белых волос. Старец держал посох, странный, сучковатый, фантастически выкрученный, истинный змей, застывший в пароксизме мучений.
– Пади! – громовым голос крикнул старец. – Не поднимайся!
Рейневан распластался по земле. Почувствовал, как странный вихрь свистит у него над головой. Услышал приглушенное ругательство Шарлея. И неожиданный, всеохватывающий, пронзительный писк до того нападавших на них в полном молчании нетопырей. Писк утих, оборвался так же неожиданно, как и возник, Рейневан услышал и почувствовал, как кругом что-то падает градом, ударяясь о почву глухо, как зрелые яблоки. Он чувствовал также на волосах и спине словно сухой дождь. Оглянулся. Кругом куда ни глянь валялись мертвые нетопыри, а сверху, с ветвей деревьев, не переставая сыпался плотный поток насекомых – жуков, паучков, гусениц, личинок и ночных бабочек.
– Matavermis[358], – вздохнул он. – Это был Matavermis…
– Ну, ну, – сказал старик. – Знает! Молодой, но опытный. Вставай. Уже можно.
Старик, теперь это уже стало видно, вовсе не был стариком. Юношей он, правда, тоже не был, а седина его волос – Рейневан дал бы голову на отсечение – была не старческой, это был альбинизм – столь часто встречающийся у магов. Да и гигантский рост тоже был иллюзией – результатом магии. Опирающийся на посох беловолосый человек был высок, но отнюдь не сверхъестественно. Подошел Шарлей, без всякого интереса пиная валяющихся в траве мертвых нетопырей. Подошел Самсон Медок с лошадьми. Седоволосый несколько минут внимательно рассматривал их – Самсона особенно серьезно.
– Трое. Любопытно. Искали-то мы двоих.
Откуда взялось множественное число, Рейневан узнал прежде, чем успел спросить. Задуднили копыта, на поляне стало тесно от храпящих лошадей.
– Приветствую, – воскликнул, не слезая с седла, Ноткер фон Вейрах. – Однако встретились. Вот ведь везение.
– Везение, – повторил с такой же усмешкой в голосе Буко фон Кроссиг, слегка напирая на демерита конем. – Тем более что совсем не там, где было условлено. Совсем в другом месте!
– А ты не держишь слова, господин Шарлей, – добавил, поднимая хундсгугель, Тассило де Тресков. – Не выполняешь договора. А сие наказуемо.
– И, вижу, не миновала его кара, – фыркнул Куно Виттрам. – Клянусь дубинкой святого Григория Чудотворца! Только гляньте, как ему кто-то ушки понадгрыз.
– Надо отсюда убираться. – Седоволосый прервал разыгравшуюся на глазах у изумленного Рейневана сцену. – Погоня приближается. Конные идут по пятам.
– Ну, разве я не говорил? – проворчал Буко фон Кроссиг. – Мы спасаем их, вытаскиваем ихние задницы из петли. Ладно, поехали. Господин Гуон? Это преследование…
– Не простое. – Седоволосый внимательно посмотрел на поднятого с земли за конец крыла нетопыря, потом перевел взгляд на Шарлея и Самсона. – Все это неспроста… Я понял по тому, как занемели пальцы… Ну, ну… Интересные вы люди, интересные. Можно сказать: покажи мне, кто за тобой гонится, и я скажу, кто ты. Иначе: мои преследователи свидетельствуют обо мне.
– Фу, преследователи! – воскликнул, заворачивая коня, Пашко Рымбаба. – Тоже мне преследователи. И пусть только подъедут, мы зададим им перцу.
– Не думаю, – ответил седоволосый, – чтобы все было так просто.
– Я тоже. – Буко присмотрелся к нетопырям. – Господин Гуон, можно вас попросить?
Названный Гуоном седоволосый вместо ответа махнул кривым посохом. С трав и папоротников тут же начал подниматься туман белый и плотный, как дым. И удивительно быстро полностью затянул лес.
– Старый чародей, – пробормотал Ноткер Вейрах. – Аж мурашки побежали…
– Э! – весело воскликнул Пашко. – По мне ничто не побежало.
– Людям, которые нас преследуют, – отважился проговорить Рейневан, – туман не помеха. Даже магический. Седоволосый обернулся. Взглянул ему в глаза.
– Знаю, – сказал он, – знаю, господин знаток. Потому-то этот дым не против людей, а против лошадей. И вообще поскорее выбирайтесь отсюда. Если лошади учуют вапор[359]– ошалеют.
– В путь, comitiva!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ,
в которой события принимают настолько криминальный оборот, что если б каноник Отто Беесс мог это предвидеть, то без всяких церемоний постриг бы Рейневана в монахи и запер в цистерцианской клаузуре, Рейневан же начинает подумывать, не была ли бы для него такая альтернатива менее болезненной
Углежогов и дягтярей из близлежащей деревни, направляющихся на рассвете к своему рабочему месту, потревожили доходящие оттуда звуки. Те, что потрусливей, сразу же взяли ноги в руки. За ними поспешили более рассудительные, справедливо решив, что сегодня из работы ничего не получится, угля не выжечь, смолы и дегтя не отогнать, да к тому же еще и по шеям можно будет отхватить. Лишь немногие смельчаки отважились подобраться к смолярне настолько, чтобы, осторожно выглянув из-за стволов, увидеть на поляне штук пятнадцать лошадей и столько же вооруженных людей, из которых часть была в полных пластинчатых латах. Углежоги увидели, что рыцари живо жестикулируют, услышали возбужденные голоса, крики, ругань. Последнее убедило углежогов в том, что им тут делать нечего, а надо бежать, пока возможно. Рыцари спорили, ругались, некоторые даже впали в ярость, а от таких рыцарей бедный крестьянин мог ожидать самого худшего, потому что на бедном крестьянине рыцари привыкли отыгрываться и восстанавливать нервы. Больше того, тому, кто попадет благородно урожденному под руку, они могли дать не только кулаком по морде, башмаком под зад или нагайкой по спине, но бывало, что благородный рыцарь хватался за меч, буздыган или топор.
Углежоги сбежали. И сообщили об увиденном в деревню. Поджигать деревни разозленным рыцарям тоже случалось.
На поляне углежогов шел яростный спор, разыгрался скандал. Буко фон Кроссиг так орал, что пугались даже удерживаемые оруженосцами кони. Пашко Рымбаба размахивал руками. Вольдан из Осин поносил кого-то, Куно Виттрам призывал в свидетели всех святых. Шарлей хранил относительное спокойствие. Ноткер фон Вейрах и Тассило де Тресков пытались унять разбушевавшихся вояк.
Беловолосый маг сидел неподалеку на пеньке и демонстрировал равнодушие.
Рейневан знал, в чем причина раздора. Он понял это еще в пути, когда они мчались по лесам, кружили по дубравам и буковинам, постоянно оглядываясь, не вынырнет ли из мрака погоня. Не появятся ли всадники в развевающихся плащах. Однако погони не было, и удалось поговорить. Тогда-то Рейневан узнал все от Самсона Медка. Узнал и, узнав, одурел.
– Не понимаю… – сказал он, когда немного остыл. – Не понимаю, как вы могли пойти на такое!
– Ты хочешь сказать, – повернулся к нему Самсон, – что, если б дело коснулось кого-нибудь из нас, ты не попытался бы нас спасти? Даже по-дурному?
– Не хочу. Но я не понимаю, как…
– Собственно, – довольно резко перебил гигант, – я пытаюсь тебе объяснить как. Но ты постоянно мешаешь мне взрывами священного возмущения. Соблаговоли выслушать. Мы узнали, что тебя отвезут в замок Столец и там непременно укокошат. Черный фургон сборщика податей Шарлей приметил уже раньше. Поэтому когда неожиданно появился Ноткер Вейрах со своей комитивой, план нарисовался сам.
– Помочь напасть на колектора, участвовать в грабеже взамен за помощь в моем освобождении?
– Ну, ты прямо-таки словно присутствовал при этом. Именно так и договорились. А поскольку о мероприятии узнал, вероятно, из-за чьей-то болтливости, Буко Кроссиг, пришлось включить и его.
– Ну, вот и получили.
– Получили, – спокойно согласился Самсон.
Получили. Дискуссия на поляне углежогов становилась все более бурной, настолько бурной, что некоторым дискутантам слов оказалось недостаточно. Особенно ярко это было видно по Буко фон Кроссигу. Раубриттер подошел к Шарлею и схватил его обеими руками за куртку на груди.
– Еще раз… – прошипел он яростно, – если ты еще раз произнесешь слово «неактуально», то пожалеешь. Что плетешь, бродяга? Или думаешь, бездельник, мне больше делать нечего, как только мотаться по лесам? Я потерял время в надежде на добычу. Не говори, что зря. У меня руки чешутся…
– Потише, Буко, – примирительно бросил Ноткер фон Вейрах. – Зачем сразу скандалить. Можем договориться. А ты, господин Шарлей, поступил скверно, позволь тебе заметить. Был уговор, что вы станете за сборщиком следить до Зембиц и дадите нам знать, куда он поедет, где остановится. Мы ждали вас. Было бы общее дело. А вы что?
– В Зембицах, – Шарлей разгладил куртку, – когда я просил у вас помощи и когда за эту помощь платил выгодной вам информацией и предложением, что я услышал в ответ? Что вы, может быть, поможете, если вам, цитирую: захочется освобождать Рейнмара Хагенау. Но из добычи от нападения на сборщика я не получу ни ломаного шелёнга. Так, по-вашему, должно выглядеть общее дело?
– Вас интересовал друг. Его следовало освободить…
– И он свободен. Освободился сам, собственным уменьем. Поэтому, мне кажется, ясно, что ваша помощь мне уже не нужна.
Вейрах развел руками. Тассило де Тресков выругался. Вольдан из Осин, Буко Виттрам и Пашко Рымбаба принялись орать, стараясь перекричать один другого. Буко фон Кроссиг успокоил их резким жестом.
– Речь шла о нем, так? – сквозь стиснутые зубы спросил он, указывая на Рейневана. – Его мы должны были вытащить из Стольца? Его шкуру спасти? А теперь, когда он свободен, так мы тебе, господин Шарлей, уже не нужны, да? Договор нарушен, слово ветром сдуло? Слишком уж смело, господин Шарлей, слишком уж быстро! Потому что если тебе, господин Шарлей, шкура друга так дорога, коли ты так о ее целости печешься, то знай, я могу в момент эту целость порушить! И не трепись, будто договор ликвидирован, потому что-де твой дружок в безопасности. Потому что здесь, на этой поляне, в пределах досягаемости моей руки обоим вам чертовски далеко до безопасности.
– Спокойно, – поднял бровь Вейрах. – Притормози, Буко. А ты, господин Шарлей, скинь тон. Твой друг уже, к счастью, свободен? Радуйся. Мы тебе, говоришь, не нужны? Так ты нам, знай, еще меньше. Двигай отсюда, если тебе так хочется. Только сначала отблагодари за помощь. Потому что и дня не прошло, как мы вас спасли и ваши задницы, как кто-то мудро сказал, из петли вытащили. Потому что если б вас ночная погоня достала, то искусанными ушами дело наверняка бы не кончилось. Ты об этом забыл? Ха, правда, ты быстро забываешь. Ну что ж, скажи нам еще «на посошок», куда сборщик с возом поехал, по которой дороге с перепутья. И прощай, черт с тобой.
– За вашу ночную помощь. – Шарлей откашлялся, слегка поклонился, но не Буко и Вейраху, а сидящему на пне и равнодушно посматривавшему магу. – Благодарю за вашу ночную помощь. Отнюдь не желая напомнить, что едва неделя прошла с тех пор, как мы под Лутомью спасали задницы господ Рымбабы и Виттрама. Так что мы квиты. А куда поехал колектор, не знаю. К сожалению. Мы потеряли след позавчера после полудня. А поскольку незадолго до сумерек встретили Рейневана, постольку колектор перестал нас интересовать.
– Держите меня! – рявкнул Буко фон Кроссиг. – Держите меня, курва, нето я его пришибу! Нет, вы слышали? Он потерял след! Его колектор интересовать перестал! Его, курва, перестала интересовать тысяча гривен! Наша тысяча гривен!
– Какая там тысяча, – не подумав, бросил Рейневан. – Не было там никакой тысячи. А было… всего-то… пятьсот…
Тут же, сразу, он понял, какую сморозил глупость.
Буко фон Кроссиг так быстро выхватил меч, что скрежет клинка в ножнах, казалось, еще звучал, еще висел в воздухе, когда острие коснулось Рейневанова горла. Шарлей успел сделать только полшага, как тоже наткнулся грудью на мгновенно выхваченные клинки Вейраха и Трескова. Оружие остальных зашаховало и остановило Самсона. Куда девались, словно сдутые ветром, признаки фамильярной доброжелательности. Злые, прищуренные, жесткие глаза раубриттеров не оставляли сомнений в том, что они оружием воспользуются. И сделают это, ничуть не задумавшись.
Сидящий на пне седовласый маг вздохнул и покрутил головой. Однако мина у него была безразличная.
– Губертик, – бросил Буко фон Кроссиг одному из оруженосцев, – возьми ремень, сделай петлю и накинь на тот вон сук. Не шевелись, Хагенау.
– Не шевелись, Шарлей, – словно эхо повторил де Тресков.
Мечи остальных сильнее уперлись в грудь и шею Самсона.
– Итак. – Буко, не отводя оружия от горла Рейневана, приблизился. Глянул ему в лицо. – Итак, на возу колектора находится не тысяча, а пятьсот гривен. Ты это знаешь. А значит, знаешь, куда он поехал. У тебя, парень, простой выбор: либо ты знаешь, либо висишь.
Раубриттеры спешили, навязывали быстрый темп. Не жалели лошадей. Если только позволяла местность, гнали галопом. Гнали что было сил.
Вейрах и Рымбаба, кажется, знали район, вели по короткому пути.
Пришлось двигаться медленнее, так как дорога вела по сильно подмокшему мшанику в долине речки Будзувки, левого притока Нисы Клодской. Только тогда Шарлею, Самсону и Рейневану выпала оказия перекинуться несколькими словами.
– Без глупостей, – тихо предупредил Шарлей. – И не вздумайте сбежать. У тех двоих, что едут за нами, самострелы, и они не спускают с нас глаз. Лучше послушно ехать за ними…
– И принять, – язвительно докончил Рейневан, – участие в бандитском нападении? Да, Шарлей, далеко же завело меня знакомство с тобой. Я стал разбойником.
– Напоминаю, – вставил Самсон, – что мы делали это ради тебя. Спасая твою жизнь.
– Каноник Беесс, – добавил Шарлей, – приказал мне защищать тебя и оберегать…
– И сделать нарушителем закона?
– Именно из-за тебя, – резко ответил демерит, – мы оказались на Счиборовой Порубке, именно ты выдал Кроссигу место остановки сборщика. Причем выдал очень быстро. Ему даже не пришлось долго тебя трясти. Надо было держаться тверже, мужественно молчать. Теперь ты был бы вполне приличным висельником с чистой совестью. Сдается мне, ты бы лучше чувствовал себя в такой роли.
– Преступление – всегда пре…
Шарлей вздохнул, махнул рукой. Подогнал коня.
Над мшаником поднимался туман. Трясина прогибалась, чавкала под копытами. Квакали лягушки, трубили выпи, покрякивали дикие гуси. Беспокойно шумели и со шлепком поднимались на крыло утки и селезни. Что-то большое, вероятно, лось, продиралось в окружающем лесу.
– То, что сделал Шарлей, – сказал Самсон, – он сделал ради тебя. Ты оскорбляешь его своим поведением.
– Преступление… – откашлялся Рейневан, – всегда остается преступлением. Оправдать его не может ничто.
– Правда?
– Ничто. Нельзя…
– Знаешь что, Рейневан? – Самсон впервые проявил что-то вроде нетерпения. – Начинай играть в шахматы. Это тебе будет больше по душе. Тут черные, там белые, а все поля квадратные.
– Кто сказал, что в Стольце меня собирались прикончить? Кто это сказал?
– Ты удивишься. Юная дама в маске, плотно закутанная в плащ. Пришла к нам ночью на постоялый двор. В сопровождении вооруженных слуг. Ты удивлен?
– Нет.
Самсон не стал выспрашивать.
На Счиборовой Порубке не было никого. Ни живой души. Это было видно ясно и издалека. Раубриттеры сразу же отказались от намеченного заранее скрытного подхода, влетели на поляну с ходу, галопом, с грохотом, топотом и криками, которые всполошили лишь ворон, пиршествовавших вокруг обложенного камнями потухшего костра.
Отряд разъехался, шаря меж шалашей. Буко фон Кроссинг развернулся в седле и вперил в Рейневана грозный взгляд.
– Оставь, – упредил его Ноткер фон Вейрах. – Он не врал. Видно же, что здесь кто-то останавливался надолго.
– Здесь была телега, – подъехал Тассило де Тресков. – Вот следы колес.
– Трава изрыта подковами, – доложил Пашко Рымбаба. – Много коней было!
– Пепел в кострище еще теплый, – сообщил Губертик, оруженосец Буко, мужчина вопреки уменьшительному имени в солидных годах. – Кругом бараньи кости и куски репы.
– Опоздали, – угрюмо подвел итог Вольдан из Осин. – Колектор тут останавливался. И уехал. Поздно мы прибыли.
– Конечно, – буркнул фон Кроссиг, – если парень нас не обманул. А он мне не нравится, этот Хагенау. А? Кто за вами ночью гнался? Кто напустил нетопырей? Кто…
– Перестань, Буко, – снова прервал фон Вейрах. – Ты отклоняешься от темы. Давайте, comitiva, объезжайте поляну, ищите следы. Надо знать, что делать дальше.
Раубриттеры снова разъехались, часть спешилась и разбрелась по шалашам… К «поисковикам», к некоторому удивлению Рейневана, присоединился Шарлей. Беловолосый же маг, не обращая внимания на суматоху, раскинул кожух, уселся на него, достал из вьюков хлеб, стружки сушеного мяса и баклажку.
– А вы, господин Гуон, не сочтете ли нужным помочь нам?
Маг отхлебнул из баклажки, откусил хлеба.
– Не сочту.
Вейрах фыркнул, Буко выругался под нос. Подъехал Вольдан из Осин.
– Трудно что-нибудь понять по здешним следам, – опередил он вопрос. – Одно ясно – лошадей было множество.
– Это я уже слышал. – Буко снова измерил Рейневана злым взглядом. – Но подробности узнать хотелось бы. Так сколько же было с колектором народу? И кто? Я с тобой разговариваю, Хагенау.
– Сержант и пятеро вооруженных, – проговорил Рейневан. – А кроме них…
– Ну, слушаю! И смотри мне в глаза, когда я спрашиваю!
– Четверо Меньших Братьев… – Рейневан уже раньше решил не упоминать Тибальда Раабе, а подумав, распространил это решение и на Хартвига Штетенкорна и его некрасивую дочку. – И четыре паломника.
