Глава 17. Я понимаю, мой дорогой! Я сама не могу поверить в это

 

Я понимаю, мой дорогой! Я сама не могу поверить в это. Скоро!

 

Стоя перед Себастьяном в день их венчания, Лия не могла не думать о своей первой свадьбе. Прошло чуть больше двух лет с того дня, когда она вот так же стояла перед алтарем церкви Святого Михаила и клялась в любви и верности своему мужу, пока смерть не разлучит их.

Лия подняла глаза на Себастьяна. Держа ее руки в своих руках, он с задумчивым видом следил за священником. Он вспоминал свою свадьбу с Анджелой? Как странно, ведь она когда-то верила, что она и Йен доживут вместе до старости, будут иметь детей, а потом и внуков. И вот она стоит здесь, хотя не прошло и трех лет, и выходит замуж за лучшего друга Йена. За человека, которого, пожалуй, знает лучше, чем знала Йена в то время.

На нем элегантный темно-серый сюртук и брюки, черный жилет отливает серебром, его шелковый галстук, как всегда, черный. Волосы зачесаны назад, что придает его взгляду еще большую выразительность.

Нет, нельзя сказать, что он так же красив, как Йен, или обладает его обаянием, но по какой-то необъяснимой причине она ощущала непривычную дрожь волнения, когда он держал ее руки в своих руках. И хотя она, как никто, знала, что он не лгал ей и не распинался в своих чувствах, Себастьян, безусловно, вызывал доверие к своей персоне. Возможно, позже она пожалеет об этом, но сейчас это дарило удивительное ощущение: смотреть на мужчину, чье кольцо она вскоре будет носить на пальце, и понимать, что он заслуживает ее уважения.

Священник начал произносить слова клятвы, и Себастьян не сводил с нее глаз, его выражение было загадочным. И она тоже не могла отвести от него глаз. Она столь скоро решилась на новое замужество, что сейчас все происходящее казалось абсолютно нереальным.

Затем настала ее очередь повторять слова клятвы, и все, о чем она могла думать, глядя в глаза Себастьяна, что он хочет ее. Внезапно дрожь ушла, и приятное тепло превратилось в жар, который объял ее всю. Она чувствовала, как ее пальцы дрожат от желания вытащить руки из его жесткой хватки. Может быть, он почувствовал это, потому что еще крепче сжал ее руки, удерживая ее на месте.

Ее голос дрожал.

— Я беру тебя, Себастьян Эдвард Томас Мейдингер... в мужья...

Окончание клятвы она произнесла почти шепотом. Он сжал ее пальцы, и она опустила глаза. Какие большие у него руки, она никогда не замечала этого прежде. В темно-серых перчатках, они полностью закрывали ее ладони и казались вдвое больше, чем ее. Кончики его пальцев касались ее запястий.

Лия глубоко вздохнула и повторила слова клятвы. Они обменялись кольцами, священник объявил их мужем и женой. Себастьян наклонился к ней, и она напряглась, хотя они предварительно обсуждали этот момент, говорили, как им следует вести себя, чтобы убедить публику, что у них действительно был настоящий роман. Но как она ни старалась подготовиться к этому моменту, сейчас стало ясно, что у нее ничего не выйдет.

Она закрыла глаза и ждала, когда его губы прикоснутся к ее губам. И это случилось, его губы были твердыми и теплыми. А поцелуй слишком быстрый. Ее взгляд скользнул по его лицу, но он тут же повернулся к гостям, предлагая ей свою руку.

— Спасибо, — шепнула она, сомневаясь, что он услышал.

Или, возможно, сделал вид, что не слышит. Вместо ответа он повел ее по проходу к выходу из церкви, к карете, которая должна доставить их в его городской дом, где был накрыт праздничный завтрак. Он помог ей подняться в карету и занял место напротив, и она тут же почувствовала, что ей слишком тесно. Намного меньше места, чем казалось прежде. И тогда Лия отвернулась к окну.

 

Когда карета подъехала к дому, Себастьян посмотрел на Лию. Он не мог ничего поделать, но чувствовал себя подглядывающим, пока исподтишка изучал ее. Ему не верилось, что она стала его женой, это казалось нереальным.

Она была невероятно красива в свадебном платье: светло-серый переливающийся шелк напоминал блеск жемчуга. И хотя оно не было черным, как ее траурные платья, он хотел бы, чтобы она выбрала другой цвет. Например, голубой. Что-то более оптимистичное и радостное, что-то, что навсегда отделило бы ее от жизни с Йеном.

Платье подчеркивало достоинства ее стройной фигуры, ярды материи не могли скрыть соблазнительные формы. Лиф обтягивал грудь, оставляя лишь намек на нежную плоть, скрытую под шелком. И хотя он бы выбрал для нее другой цвет, нельзя было не отдать должное жемчужно-серому шелку, в котором она казалась совершенно неземным существом.

Когда ему в голову пришла мысль, что, видимо, она решила не замечать его во время дороги домой, она вдруг повернулась к нему и сказала:

— А вы не поцеловали меня.

Он приподнял бровь.

— Нет, поцеловал.

Ее щеки зарделись, но она выдержала его взгляд.

— Да, но не так, как мы договаривались. Я ожидала... большего.

На какой-то момент перед мысленным взором Себастьяна возникла совершенно нереальная картина: он подвинулся к ней и прижался губами к ее губам, точно так, как мечтал с тех пор, когда она приняла его предложение. Без его разрешения его глаза опустились на ее губы, и он почувствовал, как сердцу стало тесно в груди.

— Скажите, леди Райтсли, это приглашение?

Это мог бы быть соблазнительный момент, если бы не прозвучавшее название ее нового титула, которое внезапно поразило их обоих. Леди Райтсли. Имя, которое больше не принадлежало Анджеле, а теперь принадлежало Лие. На этот раз Себастьян первый отвел глаза, но слышал, как она повторила слово, произнесенное в церкви:

— Спасибо.

— Не делайте из меня негодяя, который не поцеловал вас, как мы планировали. Вы просто выглядели так, что вот-вот упадете в обморок, сделай я нечто подобное.

— Я не собиралась падать в обморок, — протестовала она, и сразу стала так похожа на ту Лию, которую он имел удовольствие узнать во время домашнего приема, что Себастьян не смог удержаться от улыбки.

И посмотрел на нее.

— Вы так побледнели, даже ваши губы. А ваши руки дрожали...

Она, словно желая защититься от него, дерзко вскинула подбородок:

— А вы разве не нервничали?

— Нет.

Только в разумных пределах. На самом деле он боялся, что она повернется и убежит из церкви. И так как ее руки дрожали, он посильнее сжал их.

Уголки ее рта опустились.

— Мне пришло в голову, что я забыла сосчитать ваши недостатки, прежде чем согласилась выйти за вас.

— Но сейчас уже поздно, леди Райтсли.

Он сказал это снова, специально, пробуя звук ее имени на своем языке. Почему-то это было... прекрасно.

Она смотрела на него пару секунд, затем опустила глаза на свои руки в перчатках, сжатые вместе на коленях.

— Что вы будете делать, если слухи о Йене и Анджеле не прекратятся и после того, как мы поженились?

— Они прекратятся. Я с трудом верю, что сплетники будут продолжать эту тему, когда мы столь радикально удовлетворили их любопытство.

— А если нет?

— Не знаю, — отрезал он и тут же пожалел о своем резком тоне. — Я не знаю, — снова сказал он, но уже помягче. — Думаю, мы проигнорируем их. Кроме того, нет доказательств, которые подтвердили бы, что у них были любовные отношения.

— Письма.

Себастьян покачал головой.

— У вас есть письма Анджелы, и хотя я искал в ее комнате письма Йена, но не нашел ни одного.

Лия какое-то время молчала, затем подняла глаза.

— Мы поедем в Гемпшир сразу после завтрака или переночуем в Лондоне и уедем утром?

Она задала слишком много вопросов. И помоги ему Бог, он не знал, какой ответ правильный.

— А как бы вам хотелось?

— Я... Но если мы останемся до утра в городе, я бы хотела быть уверена, что мне не придется провести ночь в комнате Анджелы.

Весь последний месяц, как только она приняла его предложение, он провел в приготовлениях к свадьбе. Ему пришлось набраться смелости и наконец войти в комнату Анджелы, он искал письма Йена, разбирал ее вещи, думая, что, возможно, когда-нибудь Генри захочет иметь что-то на память. Он приказал горничным упаковать все ее вещи и поступить с ними так, как они считают правильным. Комната преобразилась, стены были вновь покрашены, куплена новая мебель, и окна держали открытыми до тех пор, пока не выветрился запах лаванды и ванили.

— Не волнуйтесь, — сказал он Лие. — Я заранее подумал об этом, так что вы займете одну из других комнат. Это большая спальня для гостей.

— О, спасибо. Это очень предусмотрительно с вашей стороны.

Себастьян улыбнулся:

— Так что вы понимаете, некоторые мои достоинства уравновешивают мои недостатки.

Подняв голову, Лия ответила ему улыбкой:

— Тогда, милорд, остается проследить за остальными.

Карета вскоре подъехала к дому, и они вошли в холл, где уже ожидали гости — все те люди, которые шептались о предполагаемом романе, а теперь собрались, чтобы отметить их бракосочетание.

Себастьян не мог не понимать, что слухи сразу не прекратятся. Многие из гостей посылали им льстивые взгляды в течение завтрака, возможно, делясь друг с другом своими оригинальными подозрениями. Но все было так, как он ожидал и как положено быть.

Он старался все время быть рядом с Лией. Хотя он не прикасался к ней, но то и дело наклонялся к ней и шептал что-то ей на ухо. Он намеренно говорил такие вещи, которые заставляли ее краснеть, понимая, что его предложения могут никогда не найти ответа. Она смотрела на него исподлобья и качала головой, и эти укоризненные взгляды доставляли ему истинное удовольствие. Ее глаза сверкали ярче, а смех пытался замаскировать смущение. Когда ее мать и сестра подошли с поздравлениями, она еще больше покраснела. К тому времени как завтрак закончился, Себастьян был уверен — большинство гостей поверили, что новая супружеская пара пребывает в любви. Или, по крайней мере, в вожделении.

Когда гости разошлись спустя четыре часа, лорд и леди Эллиот подошли, чтобы попрощаться. Они были последними из гостей. Леди Эллиот удовлетворенно улыбалась.

— Лорд Райтсли, леди Райтсли.

— Как мы счастливы, что вы пришли к нам на свадьбу, — тепло проговорила Лия.

Себастьян взглянул на нее, но выражение ее лица казалось искренним.

— О, как же иначе? Я не могла пропустить это событие. — Леди Эллиот сделала паузу, чтобы взглянуть на своего мужа. — Хотя уже совсем скоро начинается сезон охоты на лис.

Она обняла Лию, и, хотя говорила шепотом, Себастьян мог слышать каждое слово.

— Вы помните, как на том домашнем приеме, когда дамы стреляли из лука, я спросила вас, не воображаете ли вы своей мишенью лорда Райтсли?

Лия кивнула, Себастьян приподнял бровь.

— Я вижу, что была права, — засмеялась леди Эллиот, быстро метнув взгляд на Себастьяна. — Страсть и злость всегда рядом. Не так ли, милорд? — спросила она мужа, беря его под руку.

Себастьян проследил за взглядом мужчины, устремленным на тарелку с куском яблочного торта.

Лорд Эллиот заговорил, отрываясь от своих грез:

— Нет, моя дорогая, совсем не так. Гнев и страсть — прекрасные вещи.

Леди Эллиот одарила Себастьяна и Лию многозначительным взглядом и с обожанием улыбнулась мужу.

— Пойдемте, мой дорогой, и оставим новобрачных наслаждаться обществом друг друга.

Когда они покинули банкетный зал, Себастьян повернулся к Лие:

— Значит, я был той самой мишенью?

Она пожала плечами:

— Порой мне казалось, что это лучший способ использовать вас.

— Интересно... Может быть, мне следует позволить вам проводить побольше времени с Генри, когда мы приедем в Гемпшир.

На ее губах появилась шаловливая улыбка, прежде чем она отвернулась.

— Куда вы?

— Наверх, — сказала она. — Я хочу провести остаток дня за чтением.

— Но библиотека внизу в холле, — сказал он ей.

— Я привезла книги с собой.

Себастьян наблюдал, как она шла по коридору и затем свернула к лестнице, понимая, что она хотела безотлагательно продемонстрировать свою независимость. И он вздохнул, потому что сейчас хотел одного — чтобы она осталась и продолжила беседовать с ним.

 

Лия пыталась сосредоточиться на чтении. Но каждый раз, стоило ей начать новое предложение, мысль о тех неприличных словах, какие Себастьян шептал ей на ухо за завтраком, возвращалась, и она видела лишь разрозненные буквы, которые не желали складываться в слова. Текст казался набором черных линий и точек, воспоминание о приглушенном голосе Себастьяна было куда реальнее, словно он и сейчас был здесь, в этой комнате, рядом с ней.

Она решила вздремнуть. Уговорила себя, что ей хочется спать, по крайней мере тогда она избежит новой встречи с ним. Но как только она легла на диван, она начала вспоминать его слова о том, как он хотел бы уложить ее на постель, как стал бы раздевать ее, накрыл ее атласными простынями и как бы наслаждался, чувствуя ее движения под собой.

И хотя она понимала, что он говорил такие вещи, чтобы убедить гостей в истинности их союза, ее сердце ускоряло свой бег, и, вскочив с дивана, Лия бросилась к окну. Прижала ладони к холодному стеклу, затем уперлась в него лбом, щеками... Постепенно ее пылающая жаром кожа начала остывать.

Кто этот мужчина, за которого она вышла замуж? Когда она думала о нем как о графе, он бросил вызов ее ожиданиям и предстал перед ней совсем другим, не рафинированным мужчиной, а жаждущим страсти, которую она хотела похоронить. Да, она знала, что ее влечет к нему. Он не скрывал, что хочет ее. Но думать, будто он обладает такой властью над ней, что может сказать всего несколько слов, и она будет изнемогать от желания? А затем, еще недавно избегавшая его из-за страха, сама повернется к нему и захочет...

Снова взяв книгу, Лия уселась на кушетку перед камином. Она попыталась читать вслух, чтобы лучше сконцентрироваться на словах.

Сегодня их первая брачная ночь.

Хотя она знала, что никакого общения не будет, она не могла не думать о Себастьяне, который лежит в постели всего в нескольких шагах от нее. А он? Думает ли он о ней? Рисует ли в своем воображении все те вещи, о которых шептал ей на ухо?

Да, он хотел ее...

Ни одно слово, которое шептал ей на ухо Йен, не обладало такой силой, как слова Себастьяна.

Лия зажала страницу между пальцами, наблюдая, как она дрожит, и резко перевернула ее. Одна вещь несомненна: она не должна показывать ему, как сильно действуют на нее его слова. Если он продолжит говорить с ней в той же манере, она не сможет поручиться за себя.

 

Себастьян смирился с тем фактом, что будет ужинать один. Он не видел Лию весь день, и она не пришла в гостиную до того, как еда будет подана, чтобы он мог сопроводить ее к столу.

Он сидел за столом в одиночестве точно так же, как в печальные дни после смерти Анджелы. Лакей поставил перед ним супницу. Себастьян взял ложку, даже не поинтересовавшись, какой сегодня суп. Горячий, и хорошо. Это все, что имело значение.

Но тут дверь столовой распахнулась, и вошла Лия.

— Примите мои извинения за опоздание, — выдохнула она, улыбнувшись дворецкому, который предупредительно отодвинул для нее стул.

Себастьян смотрел, не произнося ни слова. Нет, на ней не было черного или даже свадебного серого платья, в котором она была утром в церкви. Вместо этого на ней было темно-голубое вечернее платье. Наконец-то свобода от Йена! Наконец-то она его!

— Вы прощены, — сказал он и поднес к губам очередную ложку супа. — Это из вашего нового гардероба?

— Да.

Далее она замолчала, приступив к супу, и Себастьян старался не пронести ложку мимо рта, в то время как исподтишка наблюдал за ней.

— Оно вам нравится? — спросила она минутой позже. — Должна заметить, я чувствовала себя странно, надевая что-то иное, нежели черное... Знаете, я почти испытывала чувство вины. Может быть, мне следовало подождать подольше, тогда я могла бы по-настоящему войти в роль вдовы?

— Оно красивое, — сказал он, желая сказать больше, ненавидя то, что что-то невысказанное стоит между ними, хотя теперь они больше, чем друг Йена и жена Йена.

Но она больше не была женой Йена. Она его жена.

— Скажите мне, миледи, чем независимая замужняя женщина хотела бы заниматься в свободное время? У вас есть какие-то особые планы, которые вы хотели осуществить, когда мы прибудем в Гемпшир?

Она улыбнулась ему через стол:

— Я не знаю. Я думаю, это часть свободы — не знать, что готовит тебе будущее, но понимать, что перед тобой открыто много возможностей и тебе надо лишь воспользоваться этим.

— Например?

— Например, когда я была девочкой и жила с родителями, каждую минуту нашего времени планировала наша матушка, и так изо дня в день. Утренний туалет, завтрак, уроки — каждый день одно и то же, только чередовались предметы. Ленч, уроки музыки, пение, танцы, вязание, дневные визиты...

— Но после замужества все изменилось?

— Да, конечно, я думаю. И были внесены изменения... Но расписание моего дня до последней детали было таким укоренившимся, что, казалось, проще продолжить это. После того как я узнала об Анджеле, я даже расписала каждый вечер, включая...

Она замолчала и уставилась на тарелку с супом.

Себастьян крепче сжал ложку в руке, желваки на скулах заиграли. Видимо, это касается ее ночей с Йеном, только это она могла иметь в виду.

— Вы не должны рассказывать мне, если не хотите, но я рад слышать, что вы готовы сказать...

Она кивнула. Быстро взглянув на него, снова поднесла ложку ко рту.

— Что касается рутины, — продолжал Себастьян. — То это только то, что относится к Генри, причем только утром и вечером. Днем мы проводим время вместе.

— И что вы делаете? — поинтересовалась она.

Она казалась рассеянной, вопрос был задан больше из вежливости, чем из искреннего интереса. Но если ей это поможет быстрее освоиться в Гемпшире, то Себастьян готов рассказать все.

Он улыбнулся.

— Любим строить из кубиков. Устраиваем пикники и долгие прогулки. Он катается на своем пони...

— У него уже есть пони?

— Да, ему надо привыкать. Если он хочет ездить верхом, то ездит со мной.

— Он хорошо говорит?

Себастьян нахмурился, понимая, что в последний раз она видела Генри до катастрофы с каретой, когда в его словаре было немного слов, и большинство из них он плохо выговаривал.

— Несколько предложений, не слишком хорошо. Проще сказать, он знает, как получить то, что хочет.

— Вы балуете его, — сказала она с улыбкой.

— Возможно. — Себастьян отложил ложку. Пришел слуга и унес супницу. — Но мне трудно быть с ним строгим.

Он заставил себя оставаться спокойным, пока она изучала его. Интересно, что она видит, когда смотрит на него, — жестокого человека или склонного к сентиментальности?

Прошла пара минут, она тоже положила свою ложку и сказала:

— Я думаю, нам будет хорошо вместе. — И добавила: — Если, разумеется, вы сумеете выдержать наши приключения с Генри.

— Приключения?

— Ну да. У меня на этот счет уже есть планы.

— Я думал, вы говорили...

Она небрежно отмахнулась от него:

— Это касалось только меня. Я весь месяц думала, как сделать так, чтобы мне было хорошо с Генри.

Лия потянулась вперед, прижавшись грудью к столу, приоткрыла нежные округлости груди. Себастьян отвел глаза, затем не удержался и посмотрел, но потом снова отвел взгляд. Он дал сигнал дворецкому, и было принесено новое блюдо.

— Конечно, у меня нет братьев, — продолжала она, — поэтому мне потребуется помощь в некоторых вещах, но я всегда хотела научиться лазить по деревьям.

— Это слишком опасно.

Слова слетели с губ Себастьяна, прежде чем он успел обдумать ответ.

Она прищурилась:

— Мне кажется, мы договорились, что я могу делать то, что захочу.

Их первый вечер, и они уже начали спорить.

— Прежде всего, — сказал он, — Генри мой сын, и если он слишком мал, чтобы ездить на пони, то, разумеется, слишком мал, чтобы лазить по деревьям.

— Хорошо сказано, милорд. Но если я сама буду лазить по деревьям?

Предмет разговора мог выглядеть комично, если бы Себастьян не думал, что она могла бы сделать это просто для того, чтобы доказать, что не зависит от него. Даже если он попытается удержаться от того, чтобы отдавать приказы, он не мог представить такой род отношений, где муж не пытался бы удержать свою жену от опасной затеи.

— Ваши юбки большая помеха. Если они зацепятся за ветку...

— Как я сказала, мне нужна ваша помощь в некоторых вещах. И первое, что вы можете сделать, — это одолжить мне пару брюк.

Себастьян нервно постукивал пальцами по столу.

— Если я сделаю это, вы позволите мне составить вам компанию? Когда все же решитесь совершить это, а также и другие рискованные мероприятия?

— Но вы будете страдать в моей компании, милорд.

— Я уже страдаю, разве нет?

Она рассмеялась, и Себастьян подумал, что так или иначе, но он прошел тест. Это было, как прежде, на ее домашнем приеме, чем больше он думал, что понимает ее, тем больше понимал, что за каждой отгадкой скрывается новая тайна.

Он хотел спросить ее о вечернем расписании с Йеном, о чем она упоминала раньше, понять то тайное, что она так упорно старалась скрыть от него. Но вместо этого улыбнулся и попробовал подумать о другом, более легком предмете разговора. Но вскоре понял, что, кроме Йена, Анджелы и Генри, им, собственно, не о чем говорить, что у них, увы, мало общего. Его жена, которую он так хотел и чувствовал необходимость защитить, была для него все еще чужим человеком.

Лия подвинулась на стуле и осторожно отодвинула котлету на своей тарелке.

— Почему вы смотрите на меня так?

Его губы дрогнули, но попытка улыбнуться не могла скрыть огня в его взоре. Он все пытался разгадать Лию. Она могла бы сказать ему, что все просто и никакой загадки не существует. Все, чего она хотела, — это иметь шанс следовать своим желаниям, а они были почти ординарны.

— Я думаю, как вы будете выглядеть в брюках, — наконец сказал он.

— Наверное, как мальчишка, — отозвалась она.

Ну нет, его взгляд двинулся от ее лица к ее груди и потом снова назад.

— Я как-то сомневаюсь, что вы можете быть похожи на мальчишку.

Лия пыталась не покраснеть. Потянувшись вперед, она подняла бокал и сделала глоток хереса. Может быть, ей следует успокоиться, но что-то казалось неправильным, стоило ей подумать, что она должна будет оставаться в своей спальне весь вечер, словно она решила игнорировать его.

И если честно, то она испытывала любопытство, наблюдая за своим новым мужем, он испытывал схожие чувства. Это любопытство началось с его отношений с Генри. То, что он проводил много времени с ним, тогда как другие отцы передали бы Генри на попечение няни на целый день. Но, наблюдая за ним за столом, она также обнаружила, что стала замечать те вещи, которым раньше не придавала значения. Широкий размах плеч, мускулистая грудь, было почти непостижимо, как он сидит на своем стуле. Создавалось такое впечатление, как будто гигант уселся на стульчик гнома.

Лия выпила еще хереса, решив, что лучше смотреть в тарелку. И что делало ситуацию еще более неловкой, так это молчание, которое повисло над ними. Она никак не могла сообразить, о чем бы еще поговорить с ним после разговора о Генри. Очевидно, он тоже не знал, что сказать, и поэтому молчал. Наблюдая за ней, она полагала. Она не поднимала глаз, но могла чувствовать на себе его взгляд, отчего ее щеки покрылись румянцем.

Так никогда не было с Йеном. Он был разговорчивый, но не стремился доминировать в разговоре. Он делал замечания относительно погоды, последних светских событий, его собственных личных слабостей. Любое, лишь бы расположить собеседника. Он задавал вопросы, выбирал информацию, которую другой никогда бы не рассказал кому-то еще. Он заставлял любого чувствовать себя так, как будто он единственная персона в комнате, не важно, была ли там сотня других гостей или только слуга, ждавший указаний в сторонке.

Сначала Лия была благодарна Йену за эти разговоры, понимая, что ей удобнее слушать и наблюдать, чем самой принимать участие. И когда он концентрировался на ней, она ощущала себя самой красивой и желанной женщиной в мире. Хотя впоследствии она поняла, что все его обаяние направлено на достижение одной цели — снискать расположение другой персоны, заставить любого чувствовать благодарность по отношению к нему. Превыше всего Йен хотел нравиться.

Очевидно, этого не было в случае с Себастьяном... с ее новым мужем. Он любил участвовать в разговорах, но его никогда не смущало, когда вдруг повисало неожиданное молчание.

Лия подняла глаза и встретила его взгляд. По тому, как он смотрел на нее, ей казалось, не воспринимает ли он молчание как свое преимущество в отличие от Йена, которому было необходимо говорить. И даже при том, что он не говорил, его глаза повторяли то, что он уже сказал, страх и возбуждение в одно и то же время, без единого слова было ясно — он хочет ее.

Она не понимала этого, но и не могла отрицать. И хотя она пока верила, что он сдержит обещание, то есть не потребует от нее исполнения супружеских обязанностей, пока она сама не пригласит его в свою постель, как скоро его начнет раздражать это соглашение? Когда он станет злиться на нее? Лучше предвидеть это и еще раз оговорить условия, иначе он будет надеяться, что однажды она проявит слабость и придет к нему.

— Возможно ли, чтобы слуги оставили нас на время? — спросила она.

Он сделал жест, и вскоре они остались одни в столовой.

— У меня есть к вам просьба, милорд.

— Себастьян, — поправил он.

— Себастьян.

Хотя она уже называла его так, когда он еще не был ее мужем, сейчас это казалось чем-то неловким, почти экзотичным.

— Да?

— Себастьян, — повторила она, просто для того, чтобы еще раз произнести его имя. — Как я сказала, у меня есть просьба...

— Да? Продолжайте.

Он улыбнулся, словно был изумлен пустой тратой времени.

— Я хотела бы расширить уже принятые условия нашего брака, а именно: вы не будете смотреть на меня и говорить со мной так, как делали это сегодня... за завтраком. Это обезоруживает. Пугает. Оскорбляет, если хотите...

— Простите, если обидел вас, миледи.

Она открыла рот, пауза, затем закрыла.

— Нет, пожалуйста, — настаивал он. — Скажите все, что хотели сказать.

— Если вы просите, чтобы я называла вас Себастьян, то не могли бы вы называть меня Лией?

— Я не уверен, — последовал ответ. Хотя его тон был достаточно вежливый, но под ним скрывались эмоции, которые она не могла разгадать. — Мы женаты, хотя, кажется, вы намерены напоминать мне, что мы чужие. Не следует ли нам тогда обращаться друг к другу соответствующим образом?

— Все, что я прошу...

Он уперся руками в стол и поднялся.

— Я знаю, о чем вы просите, леди Райтсли, и уважаю вашу просьбу. Вы дали согласие на брак. Каждый из нас до конца исполнит принятое соглашение. Тем не менее, я хотел бы заранее попросить прощения, миледи. Я попытаюсь контролировать свои слова и то, как я смотрю на вас, но не знаю, смогу ли контролировать свои мысли. Вас обидело бы, если бы я признался, что вы постоянно фигурируете в моих фантазиях? Я представляю вас обнаженной, целую каждый дюйм вашего тела?

Лия встала, подняла подбородок, красные пятна выступили на ее щеках.

— Вы смеетесь надо мной?

— Нет, я не смеюсь над вами, — сказал он, и улыбка, полная горькой иронии, тронула его губы. — Я смеюсь над собой. Я любил свою жену, как никогда не любил никого. Она предала меня. И умерла. Я должен был задыхаться от ярости, проклинать ее имя, пребывать в печали, как в тот раз, когда вы впервые увидели меня. Вместо этого вы та, о ком я не могу не думать, вы постоянно в моих мечтах, и вам удалось стереть ее лицо из моей памяти. И по всем правилам мне следовало презирать вас не только за это, а также за ваше поведение, которое угрожает Генри. Но я женился на вас.

Он сделал паузу, Лия наблюдала, как он пытался прийти в себя, опустив руки и выпрямившись во весь рост. Он смотрел на нее с высоты своего роста, чуть прикрыв глаза.

— Я женился на вас, — повторил он сухим тоном.

Затем чуть-чуть поклонился, повернулся и вышел, оставив ее одну в комнате.