Как Вы считаете, есть ли в нашем обыкновенном предпринимателе средней руки какой-то «православный ген» и каково его влияние?

- Конечно, есть. Думаю, что это и есть все-таки уже упомянутая многомерность. Это понимание того, что человек не укладывается в свой футляр. И деньги – это лишь средство. Точнее – дар, который обжигает руки и совесть, требуя распорядиться собою «по людски», по совести.

 

Почему так активно современный российский бизнес вовлечен в православие: финансирует строительство храмов и т. д. Какова его потребность? Разобраться в себе?

- Может быть, самим людям, работающим в бизнесе, бывает просто интересно общаться с другими людьми, ну что ли немножко инопланетными, особеннос теми, которые как раз не видят в них бизнесменов-спонсоров. Я помню, как-то мне довелось сопровождать одного из газпромовских генералов в поездке в Псково-Печерский монастырь. По ходу дела общения наместник упомянул о том, что они переводят монастырь на газовое отопление. Но при этом не последовало и намека на вполне ожидаемое продолжение: мол, может, вы чем-то поможете, хотя он прекрасно понимал, с кем беседует. Идет дальше, показывает храмы... И сам этот «генерал» потом сказал мне, что он заметил эту тактичность отца наместника. Я, говорит, это запомнил как раз потому, что это не было акцентировано, и лучше потом сам отдельно приеду и подниму вопрос о помощи. Так что и бизнесмену важно, чтобы в нем увидели «мена», а не «бизнес»; человека, а не его «дело».

 

Правомерно ли предъявлять к бизнесменам более высокие требования? Чем-то они отличаются от обычных людей?

- Они отличаются тем, что от них зависят другие люди. В церкви одни требования к монаху, другие – к игумену монастыря. Бывали случаи, когда хороший монах был плохим игуменом. Он о себе мог хорошо заботиться, но у него не было таланта наблюдать за другими людьми и вовремя направлять и пресекать искажения своей властью игумена. Так что управляющий в ответе за то, чем и как он управил.

 

В западных странах довольно полно было прослежено влияние различных ветвей протестантизма на хозяйственный дух и настрой предпринимательского сословия. Известный специалист по русскому народу Владимир Познер вынес вердикт, что во всех наших хозяйственных бедах виновато православие.

- Я несколько раз был на передачах Познера и могу свидетельствовать: это человек невысокого интеллектуального уровня. Он не в состоянии слышать своих собеседников. Когда он зачитывает заключительное слово (а он его именно зачитывает), оно никогда никак не связано с тем, что было сказано до этого участниками дискуссии. То есть это человек со вполне тоталитарным сознанием, неспособным меняться в зависимости от предъявляемых ему контраргументов, а, значит, с ненаучным мышлением. Он способен лишь озвучивать расхожие либеральные штампы. Вероятнее всего он только слышал о существовании книжки Макса Вебера о роли протестантизма в развитии экономики Запада, но вряд ли ее читал.

Да, многие слышали о знаменитой книге Вебера «Протестантская этика и дух капитализма», но немногие ее действительно читали. Я же обращу внимание на три тезиса этой книги.

Первый: капитализм при своем рождении и распространении, согласно Веберу, постоянно наталкивался на сопротивление людей традиционного склада мышления. Вебер приводит факты из истории Голландии 18 века, доказывающих, что действия по поощрению рабочих к более интенсивному труду путем введения более высоких расценок за более качественный и продуктивный труд не приводили к успеху. Рабочие работали еще меньше. Получив возможность зарабатывать больше за единицу времени, они предпочитали максимизировать свободное время при тех же доходах, а не доходы.

«Предприниматель, повышая расценки, пытается заинтересовать рабочих в увеличении производительности их труда. Однако, тут возникают неожиданные трудности. В ряде случаев повышение расценок влечет за собой не рост, а снижение производительности труда, так как рабочие реагируют на повышение заработной платы уменьшением, а не увеличением дневной выработки… Увеличение заработка привлекало его меньше, чем облегчение работы: он не спрашивал: сколько я смогу заработать за день, увеличив до максимума производительность моего труда; вопрос ставился по иному: сколько мне надо работать для того, чтобы заработать те же 2,5 марки, которые я получал до сих пор и которые удовлетворяли мои традиционные потребности. Приведенный пример может служить иллюстрацией того строя мышления, который мы именуем «традиционализмом»: человек «по своей природе» не склонен зарабатывать деньги, все больше и больше денег, он хочет просто жить, жить так, как он привык, и зарабатывать столько, сколько необходимо для такой жизни. Повсюду, где современный капитализм пытался повысить «производительность» труда путем увеличения его интенсивности, он наталкивался на лейтмотив докапиталистического отношения к труду», и в итоге предприниматели порой предпочитали понуждать рабочих к более интенсивной работе путем снижения расценок…[9]

И это отнюдь не абсурдная реакция. Надо быть человеком совсем уж современного западного типа, чтобы считать, что главный аспект в жизни человека – это его доходы и работа. Средневековая культура гораздо больше дорожит праздником. Во многом культура средневековья – это культура праздника. Это как раз то, что очень нервировало большевиков: почему у православных так много праздников, колхозники мало работают в эти дни и т. д. Так что я очень хорошо понимаю этих рабочих 18 века, которые отказывались запрягаться в конвейерную упряжь, а больше дорожили своим личным и семейным временем.

Где распространялся капитализм в интересующую Вебера эпоху? – в христианских странах. Какая, значит, традиция воспитывала людей так, что они оказывали глухое сопротивление капитализации? Так породило христианство капитализм или скорее сопротивлялось ему?

Как удалось это сломать? Вебер показывает, что с духовными проходимцами, для которых деньги это все, не построить огромный западный мир. Для этого должны были появиться совсем другие люди: своеобразные аскеты и монахи ради карьеры, ради предпринимательского успеха.

Этих новых людей Вебер увидел в проповедниках кальвинизма и, отчасти, лютеранства. Своеобразие этих групп состояло в том, что они были фаталистами. По их вере - у человека нет свободы. У человека нет возможности выбрать свой жизненный путь и его вечный итог. Бог еще до создания мира решил, кого Он спасет, а кого отправит в погибель… И человек ничего не может сделать для измененич Божьего решения.

И если человек эту схему принимает, то, как жить дальше, не зная, кто ты? Как жить, пребывая в неизвестности о самом главном? Человек мучается: кто я - избранный или нет? И тут богословы говорят ему: Если ты идешь к спасению, значит, Господь тебя любит, а если Он тебя любит, то Он должен проявить Свое благорасположение к тебе еще в этой жизни, и это благорасположение будет заметно и для тебя, и для других; оно будет проявляться в твоем житейском преуспеянии. Любящий Отец будет всегда помогать тебе, а не твоему обреченному соседу. И поэтому если ты социально и карьерно успешен, значит, у тебя с Богом отношения добрые, ты - избран. А если разоряешься, значит, ты все-таки проклят Богом. И тогда таких людей пасторы отлучали от причастия, отлучали от своей церкви.

Соответственно, потребность в жизненном успехе и стяжании богатства обрела религиозную мотивацию, а наличие такой религиозной мотивации способствовало распространению «капиталистического духа»…

И даже если человек не был настолько фанатичен, на него влияло если не само богословие, то его социальные последствия: мир тогда был слишком мал, и если в моем городке меня отлучают от церковного собрания, это мгновенно становится известно всему городу, люди начинают меня сторониться, рушатся контакты и остатки бизнеса. Поэтому даже не очень нерелигиозные люди старались жить комильфо, в том числе соблюдать церковные установления. Так что кальвинистская модель действительно помогала религиозно мотивированному экономическому росту.

Нетрудно заметить, что эта логика, хотя и была озвучена христианскими проповедниками, глубочайшим образом противоречит тому, что возвещало традиционное христианство. В православии всегда считалось, что Бог скорее с бедными, чем с богатыми. Христос – там, где боль, а не там, где шумный успех. «У Христа – у креста», - гласит русская поговорка. И ей вторит цветаевская строчка: «Значит – Бог в мои двери – раз дом сгорел…». И если на «теологии процветания» действительно лежит часть вины за дух стяжательства, охвативший западный мир, то не стоит вину за это извращение христианства перекладывать на само христианство. По крайней мере Православие не принимало участия в этом процессе.

И еще одно замечание по поводу книги Вебера. Автор сам отмечает, что описанный им материал весьма локален: он ограничен и в социальном пространстве, и во времени: «Люди, преисполненные «капиталистического духа», теперь (книга написана в 1905 году – А.К.) если не враждебны, то совершенно безразличны по отношению к церкви»[10]. Кроме того, работать эта модель могла лишь в условиях тоталитарной религиозности, когда церковная община контролирует всю жизнь человека. А от такого типа религиозности западный мир сам ушел в 19 веке.

Далеко не все протестанты принмиали такую богословскую схему. Тем более ее не было у католиков и православных.

А у православных тоже были очень интересные опыты бурного коммерческого успеха. Это и греческое купечество, в том числе, например, и современная очень влиятельная греческая православная диаспора в США. Это и староверы, где никакой идеологии, подобной протестантской не было, там был совершенно другой механизм. В начале 17 века Петр ввел обязательный налог со староверов, полагая, что крестьянин ради лишней копейки пойдет к никонианскому попу, но вышло все совершенно иначе. Дело в том, что люди до этого жили по принципу «и нашим, и вашим». В душе, может быть, они и лелеяли любовь к старым обрядам и книгам, но большинству было не до решающего разрыва и конфликта. И при случае, какой храм попадется, в такой и шли. Но жесткий императорский указ заставил делать выбор. Для определенного рода людей это означало некий вызов их состоятельности - как мужика, как просто трудяги, который может тащить на себе семью, хозяйство и т. д. Это что же, значит, я совесть свою потеряю за две копейки? Да нет, я уж напрягусь и эти две копейки еще дам. Эта мотивация привела в итоге к появлению очень крепкого староверческого и купечества, и кулачества.

Про коммерческие успехи армян, которые никаким боком к протестантизму не принадлежат, а гораздо ближе к православным традициям, можно и не говорить. Итак, во-первых, мы видим, что экономический рост далеко не всегда был мотивирован так, как это описывает Макс Вебер. Во-вторых, сами эти мотивы давно уже на западе не действуют (о чем и сам Вебер писал в 1905 году), а экономическое развитие общества идет... И только в сознании наших познеров все западные бизнесмены как будто бы мыслят моделями, которые описал Вебер.

И, наконец, тот, кто оценивает религию по критериям рыночной эффективности, заслуживает просто жалости: такой человек живет в столь удушающе-одномерном мире, что сердце просто требует послать ему гуманитарную помощь в виде Евангелия. С тем же успехлом можно оценивать национальную литературу по успехам национальной футбольной сборной.

Владимир Мау, некогда бывший идеологом гайдаровской реформы, сегодня вполне справедливо говорит «веберовцам»: «Объяснение экономических пороков православной традицией (в противовес, скажем, протестантской), по сути своей безнравственно, поскольку перекладывает на Церковь и православие пороки людей, человеческую ограниченность, неготовность к эффективной работе. Ни в одном тексте Библии нельзя найти оправдания неэффективности и лени… Человек несет личную ответственность за результаты своей деятельности. Ответственность не может быть переложена ни на государство, ни тем более на Православную Церковь. Между тем, достаточно распространенным является подход, который может быть охарактеризован как "приватизация достижений и национализация провалов". То есть ситуация, когда человек считает, что его успехи (прежде всего экономические, деловые) являются результатом его усилий, а возможные потери объясняются или неэффективностью власти, которая не может обеспечить порядок, или, того хуже, Православной традицией. Такого рода подходы близки, наверное, к греху лжесвидетельства… Вот как писал один итальянский путешественник об Англии конца XV столетия: "Крестьяне здесь так ленивы и медлительны, что они не утруждают себя сеять больше зерна, чем это необходимо для их собственного пропитания. Они предпочитают даже не обрабатывать землю, а оставляют ее под пастбища, на которых пасется огромное количество овец". Итальянские государства тогда были самыми развитыми в Европе, а Англия, только выходящая из "войны роз", - одним из самых бедных. Словом, консультант из развитой страны предлагает вполне естественную с точки зрения его опыта оценку ситуации. Мол, крестьяне недостаточно трудолюбивы, трудовая этика хромает. А главное, структура производства сугубо неэффективна: гораздо выгоднее сеять зерно, чем пасти овец. Казалось бы, исходя из "мирового опыта", надо разработать стратегический план замещения овцеводства хлебопашеством. Но ведь сейчас, с высоты прошедших веков, мы знаем: именно то, что итальянский путешественник считал источником застоя, позднее оказалось главным фактором начала небывалого роста, начала промышленной революции и превращения Великобритании в ведущую мировую державу. Кстати, нелишне обратить внимание, что очень похожие слова подчас можно слышать применительно к россиянам, причем здесь несклонность к производительному труду объясняют "православными традициями". Как видим, православие здесь совершенно не при чем.»[11].

 

- В последние десятилетия в протестантских странах активно идет поиск и разработка этических систем для бизнеса с опорой на христианские принципы. Является ли православный взгляд на деловую этику каким-то особенным, и не настало ли время нашим богословам и специалистам по управлению приняться за разработку национальной системы деловой этики? Некоторое время назад была даже принята этическая концепция православного предпринимателя…

- Я не участвую в таких обсуждениях и считаю, что это не более чем бумажная суета. Насколько я себе представляю реальную жизнь прицерковленных бизнесменов, вряд ли какие-то бумажки смогут стать для них нормативными. Такое в их жизни многообразие нюансов, ситуаций, что все их учесть нельзя.

Нередко приходится слышать: батюшка, я хочу все по закону, по совести делать. Но если я буду честно показывать все свои прибыли, доходы и расходы, то это, скорее всего, верный путь к разорению. Конкуренты этого делать не будут, их «полусерая» продукция будет дешевле, значит, они победят на рынке. Кроме того, огромную часть расходов показать в налоговой нельзя. Например, всевозможные но неизбежные взятки всем нашим замечательным инстанциям и крышам - начиная от откровенных угловников и кончая теми, кто якобы борется с оными.

Я, помню, расспрашивал как-то хозяина одного придорожного ресторанчика, и он говорил мне, что едва ли не пятая часть идет на бесплатное обслуживание – это так называемая административная рента. Показать это в расходах нельзя. Получается, что если ты все по-честному указываешь, ты оказываешься неконкурентоспособен (или даже преступен).

И все же главное здесь – мотив: ради чего делается то или иное «отступление», ради чего делается «оптимизация» финансовой отчетности..

Одно дело, если человек идет на такое лукавство для того, чтобы заработать побольше для себя. «Оптимизация» станет грехом, если руководитель идет на лукавство ради того, чтобы достроить третий этаж на своей вилле.

Но мотив может быть иным: «Если я разорюсь, то многие люди, которые мне доверились, которым я дал работу, останутся без среджств к существованию». Ладно, если в кафешке сменится хозяин – работников ресторана это может не затронуть. Но ведь есть более серьезные вещи, в которые вложены авторские ноу-хау. И такой бизнес без своего основателя умрет. И где тогда окажутся сотрудники?

Кроме того, средства, высвободившиеся таким образом, можно вложить в производство, обеспечить лучшие условия труда, быта работников и т.д. – в этом случае это тоже будет терпимой хитростью.

И все же я не могу себе представить, чтобы в каком-нибудь официальном церковном документе было бы прописано: ну, ладно, в таких случаях так и быть, можешь дать взятку. То, что может быть сказано где-то в частной беседе, в официальном документе не может быть сказано. А раз так, кто же будет этому документу опять же верить? Поэтому здесь необходима индивидуальная личностная диагностика – в чем мотивы поступков этого человека? Здесь, конечно, сказывается именно русская традиция: у нас человек важнее бумаги. Впрочем, и риск тут тоже наш традиционный: из формулы «суббота для человека» можно сделать вывод «суббота для меня, родного», а надо бы делать иной вывод: «суббота – для него, ближнего».

Так что еще одну вертикаль должен найти в себе человек: иерархию ценностей. Нельзя ограничиваться лишь опознаванием добра и зла. Когда «крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха, что такое хорошо, а что такое плохо» - для крохи это был нормальный вопрос, а для взрослого человека – нет. Взрослый человек должен уметь отличать еще и оттенки. Это хорошо, а это лучше. Это плохо, а вот это хуже. Иногда бывает нужно совершить малый грех, чтобы избежать греха большего. Иногда надо пожертвовать одним добром ради достижения добра большего.

 

Православие – это не только и даже не столько этическая система, сколько мистическое учение и практика. Насколько эта - его главная часть – может быть применена к хозяйственной жизни?

- Православие – это умение «право славить» Бога. Лев Толстой однажды сказал: если ты беседуешь с раздражающим тебя человеком, сначала посчитай в уме от 1 до 10, а потом отвечай. Этот совет уместен в устах психотерапевта, но неуместен в устах человека, который считает себя христианским учителем. Христианин бы сказал так: помолись прежде ответа. Если идешь на встречу с человеком, помолись об этом человеке. Во время беседы с человеком, даже если это подчиненный, помолись о нем. Помолись о нем, прежде чем сорваться с цепи. Ведь молитва - это прежде всего пожелание блага тому, о ком ты молишься, это предельное напряжение доброй воли.

В советские времена как раз считалось, что нормальный управляющий - это обкладывающий всех матом истеричный комиссар. Но хороший управляющий – это, прежде всего, взвешенный человек. Создание радостного и спокойного климата у себя внутри и твоих сотрудников – это следствие доброкачественно проделанной религиозной работы.

 

Сейчас в сфере корпоративного управления очень активно обсуждается концепция, т.н. «корпоративной религии», которая идет на смену концепту «корпоративной культуры». Она предполагает развитие в рамках отдельной компании своей системы мировоззренческих догматов, символики, ритуалов, создание своего пантеона. Получается, что в мире будет столько же религий, сколько и компаний, да еще сотни сект и тысячи гуру. Что со всем этим делать?

- Пример «корпоративной религии» - это синтоизм и даосизм. С одной стороны, это не столько религии, сколько системы государственной и социальной этики. Но когда-то они были тесно связаны с религией и соприкасаются с ней до сих пор. Католические миссионеры 18 века в Китае пробовали своим коллегам в Ватикане пояснить, что когда китаец или японец падает ниц перед статуей императора – это все-таки не религиозный, а гражданский культ. И китайцам или японцам, принявшим христианство можно разрешить участвовать в такого рода культе. Но Ватикан с этим не согласился. С точки зрения религиоведения, возможно, Ватикан совершил ошибку, слишком перенеся европейские представления о том, где поведение светское, а где религиозное. И все же граница светского и религиозного в этих традициях – и по сю пору предмет дискуссий в религиоведческой, миссиологической, востоковедческой литературе.

Типичный пример такого рода сложностей: более чем двусмысленный ритуал поклонения Вечному огню - 9 мая и 22 июня. Само словосочетание - «вечный огонь» - в христианской традиции имеет вполне однозначный смысл. Слово «поклонение» тоже имеет вполне религиозный смысл. Наверное, советские вожди не считали, что они приносят тайную жертву демону перед этим огнем, но все равно у христианина сердце сжимается, когда мы видим сцены, как наши иерархи идут на это поклонение... Так что в словочетании «корпоративная религия» менеджеры видят слово «корпорация», а для нас все же главным остается слово «религия». Значит, это не наш проект. Есть такого рода вещи, которым не надо придавать видимость религии, чтобы не напрягать совесть человека библейского воспитания, для которого есть единый Бог и есть такие вещи, которые только перед лицом Бога можно делать и такие слова, которые только Богу можно говорить.

 

- В последние десятилетия активно развивается довольно специфический бизнес на основе эксплуатации духовных потребностей человека в форме различных местных и глобальных религиозных сект, превратившихся в очень эффективные корпорации. Православная церковь тоже зарабатывает деньги в т.ч. в форме т.н. «пожертвований» на различные требы…

- Здесь важно понять логическую разорванность этой ситуации. Священник работает, освящает, молится. Это труд. Однако те деньги, которые после этого поступают в церковную казну - это все же не зарплата, и не плата за требы. Потому что сам священник верит в то, что полученный итог, «продукт» создаен не им, а - Богом, освящен Божьим Духом, а не его психической энергией. Священник был лишь соработником у Бога, сотворившего чудо. Главный же деятель остается невидим. Поэтому и священник не имеет права считать, что ему что-то за его работу должны. Если кто и сделал, то сделал Господь, а не ты. Ты лишь просил и озвучивал молитвы людей, находил нужные слова, ты - священнослужитель, служащий священному таинству, святыне, а не создатель ее.

Соответственно ответная жертва - это жертва Богу, а не священнику. По этой причине, во-первых, для священника очень вредно считать, что он зарабатывает. Воть только для себя я тут делаю исключение и себе я говорю, что я своими лекциями, статьями и книгами именно зарабатываю. Потому что если об этой своей работе я скажу как о Богослужении священника – мол, и «я служу», то это будет поводом к такому самомнению и к такой гордости, перед которыми (и уж тем паче вместе с которыми) я не устою…

Во-вторых, отсюда наши разногласия с налоговой инспекцией, которая считает, что у нас выстраиваются отношения по типу «продавец-покупатель». А в нашем понимании тут все сложнее – потому что в нашем мире присутствует некто Третий, тот актор (деятель), у Которого нет ИНН. Поэтому мы понимаем, что со стороны наша ситуация может выглядеть как «производство и дажа услуги». Но мы сами это переживаем совершенно иначе.

Поэтому если и оговаривается определенная сумма пожертвования – то это делается для того, чтобы избежать некоторой неловкости. Людям бывает легче на каком-то формальном уровне зафиксировать отношения. Я очень часто видел это сам и знаю от многих священников, когда священник говорит такому человеку, что у нас есть никакой таксы, сколько хотите, столько и пожертвуйте, то имено после этого у человека начинается чрезмерное перенапряжение чувств и мыслей: «батюшка, ну вы хоть намекните – ну сколько!!!». Вот чтобы хоть как-то упростить отношения человека с его собственной «жабой», ему и называется ориентировочная сумма пожертвования.

 

Вы являетесь скептиком в отношении способностей нашего народа в его нынешнем состоянии не только в эффективном освоении огромных пространств России, но и просто в их удержании. Откуда такой скепсис?

- Поводов для скепсиса достаточно. Все разговоры о нашей соборности оказались агитпропом: налицо полное отсутствие человеческой национальной солидарности. Нет даже кастовой сословности в сословии духовенства. Наблюдаешь со стороны уличную встречу двух священников: на лице у каждого скорее чувство неудобства. Проходят не приветствуя друг друга, подчеркнуто не замечая… Когда русские люди встречаются где-нибудь в парижском магазине - точно также: «мы с этими ничего общего не имеем!».

У нас нет ни одной народной программы помощи русским беженцам. Есть государственные механизмы, фонды (и их – позорно мало!), но проектов, рожденных совестным отзывом помочь своим, которых выгоняют откуда-нибудь из Туркменистана или Эстонии - нет абсолютно.

В России нет нормальной патриотической партии: наши прописные патриоты по большей части или троечники или марионетки. Когда наши правые идеологи начинают митинговать, то в их потугах столько насилия и над стилем русского языка и над логикой челвовеской мысли, что поневоле сожалеешь, что им еще при рождении не заклеили рот лейкопластырем. За 15 лет так и не удалось создать не крикливое, а нормальное здравое консервативное издание: с христианской традиционной системой ценностей, политических оценок и т. д. Нет аналогичного телеканала и нет такой партии. Эта дистрофия или атрофия механизмов общественной национальной самозащиты – вот это самое печальное.

Нам устами Маргарет Тэтчер вполне ясно пояснили, что Россия слишком сильно населена. В России должна быть добывающая промышленность, система транспорта и плюс элементарные органы правопорядка для того, чтобы обеспечивать беспроблемную транспортировку энергоресурсов. Поскольку это голос человека из мировой элиты, то ответить ему надо тоже голосом российских социальных элит. Поэтому, считаю, что предприниматели сделают огромное благо, если окажут все возможное давление на региональную и федеральную политику в области воспитания семейных ценностей.

Мир глобализации требует разрушить традиционные социальные скрепы: свобода от церкви, свобода от семьи, свобода от национальности, свобода от традиций, а значит, от связанности с родиной и своим народом и т. д. По определению Жака Аттали, цивилизация 21 века - это цивилизация кочевников; ей нужно максимально свободное перемещение финансовых и трудовых ресурсов в масштабах планеты. А для этого у людей, как трудовых ресурсов, не должно быть никакой иной идентичности, кроме профессиональной – ни религиозной, ни национальной, ни семейной, ни даже половой, по большому счету. Чтобы «Матрица» успешно имела тебя, у тебя должен быть универсальный разъем, в который можно было бы вставить нужный кабель.

Это идеал меня не вдохновляет, и потому я бы хотел, чтобы ресурсы регионального и федерального бизнеса были бы направлены против этой глобальной атомизации человечества. Кстати, тут понятен парадокс идущих процессов: атомизация на службе глобализации. Распад традиционных связей для загнания рабсилы в новую глобальную сеть. Иногда освобождение человека из-под одного контроля - это лишь шаг на пути к контролю со стороны более высокой инстанции. Крепостные могли отчуждаться от своих привычных феодалов ради гсодураевой кабалы. И при этом они порой оказывались еще более бесправными. Потому что свой Троекуров был крепостному более понятен и внятен, чем царь, до которого не докричишься череез его безликий аппарат, перед которым ты просто никто.

Наконец, еще один повод для скепсиса – это просто отсутствие фольклора. У нас нет песен, которые бы оплакивали гибель СССР. А ведь это скорее катастрофа не менее страшная, чем 1941 год… Нет анекдотов. Нет даже литературы об этой боли. Единственное исключение, пожалуй, это повесть Валентина Распутина «Мать Ивана, дочь Ивана».

 

 

Отношения Церкви не только с бизнесменами, но и с властью бывают сложными. С одной стороны - Церковь ищет у власти помощи в житейских делах, с другой - должна печаловаться о нуждах народа, паствы и обличать неправедные поступки вождей. Люди видят по телевизору как Патриарх обнимается и целуется с президентом. Бабушке, получающей пенсию в 700 рублей, это говорит только о том, что Святейший Патриарх как бы легитимизирует существующую социальную несправедливость..

- Да, все сложно. Но в этой сложности я хотел бы сначала обратить внимание на небольшую деталь. Ельцин наградил Патриарха Алексия всеми высшими орденами России, а Патриарх за все два ельцинских срока не наградил Бориса Николаевича никаким церковным орденом. Отсутствие действия тоже бывает серьезным действием. Я думаю, это показывает подлинное отношение Патриарха и Церкви к политике, которую проводил первый президент России.

В случае с Ельциным ситуация усугублялась еще тем, что Ельцин есть величина переменная и зависимая. Ельцин, который общался с Патриархом - это был один человек. Но Ельцин, который выслушивал советы Чубайса, был совершенно другой человек. Ельцин, при всей силе характера, человек легко управляемый. То есть тот, кто имел доступ к его уху, мог разворачивать его мнение на 180 градусов. Даже мне это удавалось. Поэтому я прекрасно понимаю, что когда Патриарх общался с Ельциным и касался вопросов социальной защиты, заботы о бедных, Борис Николаевич наверняка поддакивал: да, конечно, будем помогать. Потом приходил Чубайс и предлагал секвестировать бюджет за счет социальных расходов[12]. И Ельцин опять соглашался...

 

- Наблюдая воочию «сильных мира сего», Вы, по-видимому, смогли сделать определенные выводы. Насколько верующим человеком был, по-Вашему, первый президент России Борис Ельцин?

- О вере его я судить не могу, но был случай, после которого я потерял всяческое уважение к нему как к политику. Где-то за неделю до первых президентских выборов в 1991 году я увидел интервью Ельцина итальянскому ТВ. Журналист спрашивает: «Борис Николаевич, не кажется ли Вам, что Православие с его традициями аскетизма, монашества - это то, что мешает России войти в общество рыночных отношений?» Ельцин отвечает: «Это, конечно, сложность, но мы ее преодолеем». Второй вопрос: «Не кажется ли Вам, что Православие с его традицией соборности, т.е. коллективизма, является препятствием на пути к демократическому обществу, где ценится прежде всего индивидуум?» Ответ в том же стиле: «Трудность есть, но мы и ее осилим». Буквально через полчаса мне звонит Аркадий Мурашов – он тогда работал в команде Ельцина. «У Бориса Николаевича встреча с Патриархом назначена, и он интересуется, о чем ему с ним говорить? Можете что-нибудь предложить?» Я отвечаю: «Знаете, уже полчаса как могу…» На следующий день с утра еду в Белый дом, где пытаюсь объяснить Бурбулису, что неприлично, просто немыслимо ни в одной стране мира, чтобы кандидат в президенты обещал преодолеть «тяжкое наследие» исконной религии большинства своего народа. Это что, демонстрация известного принципа «правительство отказало народу в доверии»? Через три часа прибывает в Белый дом Патриарх, и я уже официально его сопровождаю. Входим к Ельцину, и тот встречает Патриарха такими словами: «Ваше Святейшество! Тут вот некоторые говорят, что Православие и демократия несовместимы, так вот знайте: я с ними решительно не согласен!..» После этого я за Ельцина больше[13] не голосовал.

Просто я тогда понял, что этот человек, ставший первым президентом России – не самодержец. Он слишком подвержен влияниям и советам. Самодержавна страна, которая сама решает свои вопросы, в которой нет управленцев, назначенных извне. И для этого не важно, кто управляет ею: царь, парламент или президент. Главное, что страна не становится зависимой от внешних сил. Самодержавие - антитеза не демократии и парламентаризму, а колониальной зависимости. Не самодержавна была Русь до 16 века: «Се яз, князь велики Борис Александрович Тфърьски взял есмь любовь такову с своим господином и дедом, великим князем Витовтом Литовьским и многих Руських земель господарем…»[14].СССР был самодержавной страной. Если бы Ельцина даже короновали на царство – самодержавия Россия при нем бы не получила. Он был управляемым человеком, и тот, кто получал «доступ к телу», переворачивал мнение главы государства в любую выгодную для себя сторону.