Представляется целесообразным мысленно "вычертить" своего рода диаграмму важнейших событий истории и явлений культуры интересующего нас периода — с тем, чтобы представить себе их последовательность, параллелизм и, чаще всего, перекрещивание и взаимодействие. Начало этой воображаемой диаграммы — те моменты, когда эпоха Просвещения с ее событиями, идеями, художественной, интеллектуальной культурой, жизненными установками постепенно дополняется и сменяется "постпросветительским" периодом. Происходит это, скорее всего, в 60-70-е годы XVIII в.
В социально-экономическом развитии это были десятилетия стремительного цивилизационного прорыва в области техники (1769 г. — изобретение паровой машины низкого давления, 1767 г. — прядильной машины нового типа, знаменитой "прялки Дженни"), что в свою очередь дало толчок промышленной революции, особенно интенсивной в Англии и охватившей конец XVIII в. и все следующее столетие. Из политических событий 70-80-х годов особенно значительна война за независимость США. Во Франции также уже началось то "заражение умов" идеями свободы, равенства и братства, которое вскоре привело к Французской революции 1789-1793 гг., — несомненно, центральному событию эпохи, потрясшему и социальные устои, и умы, и сердца современников, событию противоречивому и неоднозначному. Его влияние на культуру и философию весьма существенно. И до сих пор вокруг оценки и понимания революции во Франции сталкиваются различные точки зрения. Что касается социального развития Европы в самом конце XVII - первых десятилетиях XIX в., то здесь прежде всего следует отметить постепенный откат революционных настроений, реставраторские тенденции и убежденность многих людей, например, в Германии, в необходимости осуществлять назревшие преобразования не через революции, а путем постепенных реформ. Главные события этой исторической эпохи известны: Наполеоновские войны, захватившие значительную часть Европы; оккупация французами Германии; нашествие войск Наполеона в Россию, их поражение в Отечественной войне 1812 г. и последующий крах наполеоновской империи; 1815-1830 гг. — падение Наполеона, начало общеевропейской "реставрации", уступившей место новому революционному подъему; 30-50-е годы — период социальных преобразований, недовольства и брожения, которые вылились в прокатившиеся по Европе революции 1848 г.
Для Франции это был весьма сложный и противоречивый период. В политике путь вел от временного консульства к утверждению (в результате плебесцита 2 августа 1802 г.) Наполеона Бонапарта пожизненным консулом, а потом (с 1804 г.) и императором Франции. Наполеоновская Франция вела завоевательные победоносные войны с Австрией, в ходе которой и баварская часть Германии оказалась в руках французов, и с Италией (1800); воевала она и с Англией (1800-1802). В эпоху империи войны велись с коалициями европейских государств. Вместе с тем они иногда объединялись с Наполеоном. Так, победа Наполеона при Аустерлице (2 декабря 1805 г.) привела к созданию коалиции Пруссии и России (1806-1807). Однако положение дел в Пруссии, в частности в прусской армии, было таково, что после объявления Пруссией войны Наполеону поражение германского государства было предопределено. "Наполеон дунул на Пруссию, и ее не стало", — писал впоследствии Генрих Гейне.
В битвах под Йеной и Ауэрштедтом (14 октября 1806 г.) Наполеон одержал убедительную победу. Кстати, в ночь битвы под Йеной Гегель, живший тогда в этом городе, лихорадочно дописывал последние страницы своей «Феноменологии духа», а на следующий день с восторгом в душе приветствовал Наполеона — для него то был "мировой дух верхом на коне", что было типично для многих немцев, надеявшихся на реформирование отсталой Германии хотя бы ценой иноземного нашествия. Эти надежды были не напрасны: в период французской оккупации и после нее в Германии были осуществлены кардинальные изменения и реформы, и самыми важными из них стали объединение страны и отмена крепостного права. Затем Наполеон с триумфом вступил в Берлин. Император наложил на побежденную Германию огромную контрибуцию; французские войска мародерствовали. Наполеон, мечтавший о всемирной монархии, уже рассматривал Пруссию и другие государства Германии как вассальную часть Франции. К 1807 г.
Италия, Германия, Австрия, Пруссия и Польша стали подвластными Наполеону. Своими военными успехами Наполеон тогда в немалой степени обязан был временному союзу с Россией (1807-1809). Когда в 1809 г. он развязал новую войну с Австрией, враги могущественного императора стали искать союза, ибо народы, подвластные Франции, начали пробуждаться к сопротивлению. Даже в раздробленной, униженной Германии появились национально-патриотические настроения. Выдающиеся деятели немецкой культуры (например, Фихте в знаменитых «Речах к немецкой нации») сумели эти настроения уловить и ярко выразить. Однако в это время Франция была как никогда сильна, а ее противники разобщены. Побежденную Австрию по Венскому миру разделили на части, подчинили Франции и ее сателлитам. Годы почти беспрерывных завоевательных войн Наполеона были вместе с тем и эпохой глубоких социальных преобразований во Франции. Главными их чертами были: 1) централизация Империи, создание сложной, жесткой, но и достаточно эффективной системы управления ею; 2) реформа законодательной и судебной систем, которая завершилась созданием «кодекса Наполеона», окончательно вотированного 21 марта 1804 г. и включавшего 2281 статью (с отменой значимости всех прежних законов); 3) широкомасштабная реформа народного образования, включая высшее образование (с нею было связано учреждение многих знаменитых теперь учебных заведений Франции); 4) государственный интерес к науке, что дало значительный толчок ее развитию во Франции, "революция" в области культуры (открытие публичных музеев и библиотек и т.д.).
Математика и естествознание лидировали в культуре Франции интересующего нас периода. В математике это было время выдающихся французских ученых Лагранжа, Монжа, Карно; в Германии реформатором математики стал К.-Ф. Гаусс (1777-1855), труды которого «Исследования по арифметике» (1801) и «Теория движения небесных тел» (1809) до сих пор считаются классическими. В небесной механике Лаплас создал свою гипотезу мироздания. Она изложена в шестнадцати книгах, объединенных в пять томов. Тома эти публиковались между 1799 и 1825 гг. Еще в 1796 г. Лаплас выпустил в свет сочинение «Изложение системы мира», где попытался представить на суд публики суть своего толкования небесной механики. В физике необходимо отметить открытия Гальвани и Вольта. В 1791 г. Гальвани, проведя свои знаменитые опыты над мышечными сокращениями лягушки, опубликовал труд «Об электрических силах мускульного движения». Гальвани утверждал, что ему удалось открыть "животное электричество". В Германии идеи Гальвани поддержал выдающийся ученый Александр фон Гумбольдт (1769-1859), который в основном стремился, опираясь на достижения естествознания и математики, создать всеобъемлющую научнофилософскую концепцию единого природного космоса, приводимого в движение внутренними силами. Впоследствии он создал фундаментальный пятитомный труд «Набросок физического описания мира». В частности, в опытах Гальвани А. фон Гумбольдт усматривал одну из возможностей научно доказать внутренние связи и взаимодействия живой и неживой природы. Натурфилософия Шеллинга также отражала влияние идей Гальвани и Вольта.
Политехническая школа в Париже "поставила" целую плеяду блестящих физиков, среди которых нам более известны Малюс, Гей-Люссак, Беккерель.
В других странах не было такого мощного прорыва в математике и естествознании. Но в некоторых областях были сделаны великие открытия, так, в Англии интенсивно работали химики — особенно известны имена Дальтона (1766-1844), основателя атомной теории, и Дэви (1778-1829). Заметные шаги были предприняты, и опять-таки в основном французами, в естественной истории: выдающиеся биологи Жан Батист Ламарк (1744-1829), предложивший дихотомический метод классификации, Жофруа Сент-Илер (1772-1844), Жорж Кювье (1769-1832) также принесли науке Франции конца XVII - первой половины XIX вв. мировую славу. В медицине, особенно в хирургии, тоже был достигнут значительный прогресс благодаря таким знаменитым тогда врачам, как Биша (1771-1802); Бруссе (1772-1838), специалист по хроническим воспалениям; Корвизар (1776-1821), придворный врач Наполеона и авторитетный кардиолог; Леннек (1781-1826), изобретатель стетоскопа; Кабанис (1757-1808). Во главе французской медицинской школы стояли сначала Дезо, а потом Дюпюитран (1777-1835), известнейший анатом и хирург.
По своему блеску французская литература наполеоновского времени существенно уступала литературе эпохи Просвещения. Но тем не менее и в тот период творили европейски знаменитые французские прозаики и поэты. Это прежде всего ненавидимая Наполеоном и в эпоху Империи вынужденная жить вне Франции г-жа де Сталь, книга которой «Германия» (1810) свидетельствовала о возросшем влиянии во Франции и во всей Европе немецкой культуры. Ее романами «Корина» и «Дельфина» зачитывались многие в тогдашней Европе. Ее перу принадлежит также книга «Размышления о французской революции». Другие два видных французских писателя — Бенжамен Констан и Франсуа Шатобриан — были не только популярными писателями, но и оригинальными политическими мыслителями и моралистами.
В искусстве Франции это было время великого художника Давида, ставшего "первым живописцем" Наполеона, и его ученика Э. Делакруа. Первые шаги в живописи начал делать Ж.-Д. Энгр.
В философии Франции наполеоновская эпоха почти не дала крупных имен. Мэн де Биран (1766-1824) играл активную политическую роль при всех правлениях — Директории, Консульстве, Империи и Реставрации. В философии он двигался от сенсуализма Кондильяка (первые сочинения — «Влияние знамений», 1794 г.; «Влияние привычки на способность мышления», 1801 г.) к спиритуализму, воплощенному в наиболее популярных его работах — «Взаимоотношение физических и моральных свойств человека» и «Очерк основ психологии» (1813). Мэн де Биран отстаивал необходимость построения "психологии самонаблюдения", которая, однако, не в состоянии постигнуть "метафизическую природу души". В его поздних взглядах господствует идея основанной на христианстве, но мистической по своей природе "всеобщей любви".
Если Франция в описываемую эпоху как бы лидировала в математике и естествознании, а Англия была страной, где зародились и получили толчок к своему развитию политическая экономия и более конкретные хозяйственно-экономические дисциплины, то на долю Германии выпало первенство в развитии литературы, гуманитарных дисциплин и вообще всей гуманитарной культуры. Философия — правда, не сразу, а постепенно — стала играть в этом комплексе решающую роль. Среди социально-экономических и социально-политических условий, предпосылок развития Германии во второй половине XVII - первой половине XIX вв. надо отметить следующие. В 40-60-х годах важными для понимания приближающегося расцвета немецкой литературы, становления Канта и других философов, существенными событиями были: возвышение Пруссии — особенно Берлина и Кенигсберга; вступление на прусский престол в 1740 г. Фридриха II; войны — в начале 40-х годов с Австрией, а также европейская семилетняя война 1756-1763 гг. В духовной культуре Просвещение постепенно уступало место новому типу мыслей и ценностей.
В исторической и философской литературе существовал и ещё существует стереотип: Германия тех лет была раздробленной, безнадежно отсталой в экономико-хозяйственном отношении страной, где подавлялись свободы и достоинство человека. К этим оценкам более всего причастны сами немецкие мыслители. Достаточно прочитать критические статьи, письма Фихте, Шеллинга, Гегеля, чтобы увидеть, как ненавидели они отсталость своей страны, как мечтали о ее единстве и превращении в сильное правовое государство свободных граждан. Этот критический пафос вполне понятен: немецкая культура — через философию Канта — подняла знамя критицизма. Кант называл свое время "настоящим веком критики". Гегель в начале века писал: «Германия — больше не государство». Но особенно резко о положении в Германии высказывались К. Маркс и Ф. Энгельс. О немецком народе Ф. Энгельс говорил: "...ничего кроме подлости и себялюбия; весь народ был проникнут низким, раболепным торгашеским духом".
В таких характеристиках немало верного; страна была раздроблена, опутана бюрократизмом, сословными привилегиями, а главное, стонала под гнетом крепостного права; государственные учреждения, законы, судопроизводство были косными и отсталыми. Однако это лишь одна из тенденций. Была и другая: исторические факты говорят о достаточно высоком трудовом этосе, неплохом состоянии ремесла, о росте, развитии городов и их борьбе за сохранение и расширение свобод, о большом значении ценностей образования, о цивилизованном (в сравнении с другими странами) повседневном быте. Неверно говорить о народе, и в ту пору чтившем этические ценности честного труда, профессионализма, порядка, нравственной добропорядочности, коммунальной взаимовыручки: "ничего кроме подлости и себялюбия..." Корректировка, уточнения нужны, ибо без них мы не поймем, в какой социально-нравственной макро- и микросреде выросли Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель, Фейербах. Немаловажно, что Кант и Фихте родились и получили первоначальное образование в небольших немецких поселениях, где их жители, ремесленники и крестьяне, как раз высоко чтили профессионализм и честность труда, стремление к знаниям и образованию, пиетическую мораль, внутреннюю, а не показную религиозность. И даже тот факт, что Кант всю свою жизнь связал с Кенигсбергом (к XVIII в. превратившемся в портовый и университетский город) — одним из европейски знаменитых центров профессионального мореплавания и образования, городом, в отличие от столиц германских государств, хранившем свои права и вольности, — достаточно существен. Гегель (при всей критичности характеристик, которые он дает немцам и Германии) правильно обращает внимание на противоречивый историко-психологический сплав таких черт, как верноподданичество и свободолюбие, в немецком национальном характере. И вот именно во второй половине XVIII в. (при сохранении в поведении и сознании многих немцев элементов верноподданичества) все же был дан особенно сильный объективный исторический толчок развитию свободолюбия: стремление к освобождению от ставших нестерпимыми пут крепостничества, бюрократизма в Германии стало куда более мощным и универсальным, чем в предшествующие периоды истории. С этим и был в весьма сильной степени связан факт, отмеченный ранее, — центрирование немецкой классической мысли вокруг ценности и идеала свободы.
Поэтому специфику ситуации 40-80-х годов в Германии и в Европе в целом представляется оправданным усматривать, с одной стороны, в объективно углубившихся социальных противоречиях и назревших социальных проблемах, рассмотренных ранее, а с другой стороны, в особенно усилившемся в 60-80-х годах недовольстве народа несвободой, застоем, отсталостью, в нарастании широких настроений критицизма, в обусловленном этими умонастроениями расширившемся влиянии тех духовных форм и образований, тех философов, писателей, идеологов, которые опирались на подспудное идейно-нравственное брожение народов Европы и обращали к ним проповедь свободы и достоинства человека. И вот тогда на передние позиции в Германии суждено было выйти именно культуре, прежде всего литературе, а затем и философии. К концу 60—70-х годов относится известное движение «Бури и натиска» в немецкой литературе. В 1772 г. появилась «Эмилия Галотти» Лессинга, в 1773 г. Гёте опубликовал драму «Гец фон Берлихинген», в 1770 г. — роман «Страдания молодого Вертера», в 1779 г. появился «Натан Мудрый» Лессинга. Это были сочинения, оказавшие огромное влияние на формирование новых идей и ценностей в Германии и за ее пределами, — таких простых жизненных ценностей, как гордость, достоинство человека, уважение и сочувствие к его страданиям. Молодому Гёте удалось, обращаясь в «Геце» к событиям тридцатилетней войны в Германии, пробудить интерес к истории, к судьбам своей раздробленной страны, свободолюбие и ненависть к притеснителям и деспотам, какими бы высокими ни были их происхождение и социальное положение.
Что касается философии, то в Германии в 70-80-е годах она начинает завоевывать невиданное даже во времена Лейбница и Вольфа, особое место в культуре. Происходит это благодаря работам Иммануила Канта. Конечно, у Канта были предшественники и работавшие независимо от него именитые или мало известные, но обладавшие глубоким философским умом современники. Тем не менее влияние, уже при жизни оказанное им на культуру своей страны, было особенно глубоким. Гёте имел право написать о Канте: "Он тот, кто создал наиболее действенное по своим результатам учение, и он глубже всех проник в немецкую культуру", а в связи с антикантовскими настроениями видного немецкого антиковеда Винкельмана Гёте заметил: "...ни один ученый, отвернувшийся от великого философского движения, начатого Кантом, ему воспротивившийся и его презревший, не остался безнаказанным...".
Развитию Канта в докритический период были в известной степени параллельны начатые в 70-х годах XVIII в. исследования его бывшего ученика Гердера по проблемам искусства и литературы. В 80-х годах параллели уступили место не просто "пересечению" идей, но и их столкновению. Кант опубликовал гениальную «Критику чистого разума» (1781). Гердер создал фундаментальный труд «Идеи к философии истории человечества» (1784-1791). Кант выступил с его критикой. Гердер в ответ обрушился на кантианство. К концу 80-х годов относится ожесточенный спор между кантианцами К. Рейнгольдом, И.С. Беком и противниками Канта Ф.Г. Якоби, Г.Э. Шульцем-Энезидемом, С. Маймоном. Между тем Кант в 1787 г. опубликовал вторым изданием «Критику чистого разума» (на которое его в немалой степени подвигла полемика вокруг первого издания), а в 1788 г. — «Критику практического разума». В Англии примерно в то же время благодаря книге И. Бентама (1748-1832) «Введение в основание нравственности и законодательства» (1789) получает широкое распространение утилитаристская этика.
В 70-80-х годах (когда Гегель, Шеллинг, Гельдерлин еще учатся в школах и гимназиях) на горизонте культуры ярко светят звезды Шиллера и Гёте. В 1781 г. Шиллер публикует драму «Разбойники» (вспомним, это год выхода в свет первого издания «Критики чистого разума»), в 1782 г. — «Фиеско», в 1786 г. — «Дон Карлос», в 1787 г. — «Историю отпадения Нидерландов от испанского владычества». В 1786 и 1787 гг. Гёте пишет «Ифигению» и «Эгмонта». Когда Кант создает второй вариант «Критики чистого разума» и публикует «Критику практического разума», многие молодые умы (например, Гегель, Шеллинг, Гельдерлин, которые в это время учатся в Тюбингенском теологическом институте) связывают с кантовской философией надежды на универсальную "философскую революцию" в Германии. В 1790 г. (когда Гегель в Тюбингене получил степень магистра философии) вышли из печати «Опыт о метаморфозе растений» Гёте и «Критика способности суждения» Канта, 90-е годы XVIII в. вообще оказались весьма плодотворными для культуры и философской мысли. В это время выходят и другие значительные работы Канта, включая «Религию в пределах только разума» (1793). В 1794 г. вместе с публикацией «Наукоучения» на небосклоне философии восходит звезда Фихте. В 1795 г. Шиллер публикует знаменитые «Письма об эстетическом воспитании человека». Заявляет о себе "романтическое" течение в немецкой философии и литературе. Новалис (1772-1801), или Фр. Л. фон Гарденберг, пишет «Гимны к ночи» (1797), «Ученик в Саисе» (1798), «Христианство или Европа» (1799, опубликовано в 1826 г.). Появляются сочинения Людвига Тика (1773-1853) «Вильям Ловелль», «Странствования Фрица Штернбальда». Публикуются первые работы Шеллинга, на рубеже веков — в 1800 г. — увенчивающиеся «Системой трансцендентального идеализма». 1799 г. стал важным для немецких романтиков: Фр. Шлегель опубликовал сочинение «Фрагменты», а Фр. Шлейермахер — «Речи о религии к образованным людям, ее презирающим». Для исторической ситуации конца 80-х годов XVII - начала XIX вв. главным вопросом, как известно, было отношение немцев к французской революции. Еще до французской революции культура Европы — в частности, литература Германии — привлекла внимание к напряженности обострившихся социальных противоречий, противоречий между индивидом и обществом. Революция завершила формирование тех порывов к свободе, которые отныне сделались непреходящими личностными ориентациями молодых философов.
Страстное ожидание перемен способствовало тому, что передовая немецкая интеллигенция увидела в революции событие эпохального значения, громадной преобразующей силы; осознание объективной исторической неизбежности революции, широко распространившееся в немецкой культуре, в значительной степени способствовало философским поискам закономерностей исторического процесса и критике весьма характерных для XVIII в. субъективистско-волюнтаристских подходов к истории.
По мере развертывания событий во Франции различные группы и слои передовой немецкой интеллигенции, поначалу равно воодушевленные революцией, начинают расходиться во взглядах, в оценках французского опыта. На одном полюсе оказались, например, очень популярный в Германии (чтимый и великими немецкими философами) поэт Фридрих Готлиб Клопшток, который сам принимал непосредственное участие во французской революции, и Георг Форстер, один из идейных вдохновителей Майнцской республики 1792-1793 гг. — единственной тогда республики, девять месяцев просуществовавшей на немецкой земле. На другом полюсе были многие немецкие интеллигенты, которые подобно, скажем, Шиллеру подтвердили свою в целом высокую оценку содержания, смысла революции во Франции, но одновременно четко и резко высказались о неприемлемости для них таких её политических методов, как репрессии, террор против инакомыслящих и инакодействующих. Одним из существеннейших пунктов размежевания стало, несомненно, отношение к религии и французского Просвещения, и французской революции. С того самого момента, когда в целом поддерживаемая немецкими писателями и мыслителями французская критика конкретных форм религиозности и официальной политики, практики церковных институтов переросла в непримиримый антиклерикализм, тем более в атеизм и преследования религии, — с этого момента в немецкой критической мысли завязались узлы самых острых размежевании с опытом революции и с идеями Просвещения соседней Франции. И конечно, это были главные линии размежевания с теми соотечественниками, которые подобно Клопштоку или Форстеру в определенной степени поддерживали также и репрессивные методы французской революции.
Один пример для характеристики сложившейся ситуации. Гёте в 1792 г. провел два вечера в доме Форстера в Майнце и ощутил себя очень неуютно в обстановке "величайшего республиканского напряжения". Ибо ведь майнцские радикалы во главе с Форстером самим опытом революции во Франции и республики в родном городе были приведены к якобинской постановке проблемы, которую 23 декабря 1792 г. они вынесли на обсуждение в своем политическом клубе: "Не является ли только мирная революция вещью нелепо-невозможной (Unding) и не следует ли считать, что великие жертвования имуществом и кровью в такие критические моменты истории становятся выигрышем в моральном и экономическом смысле?" Положительный ответ на вопрос дал сам Форстер в газетной статье этого времени; подобная "ампутация", заявил он, в природе вещей. А вот для Гёте и Шиллера, Канта и Фихте, Шеллинга и Гегеля "жертвования имуществом и кровью" были — особенно с моральной, да и с экономической точки зрения — вещью хотя и возможной, но с позиций разума и морали Unding, т. е. вещью неразумной и безнравственной.
Существовали, однако, такие сферы инициированных французской революцией перемен, к которым немецкая интеллигенция, включая философов Германии, относилась более единодушно. Это были преобразования в сфере права, законодательства, но особенно — институциональные изменения в сфере духа, культуры. О последних скажем специально. "Аспект французской революции, о котором часто забывают, заключается в том, что одновременно она была — и даже в первую очередь — культурной революцией", — пишет современный исследователь К. Штирле. Если спорно приписывание французской революции "в первую очередь" культурно-преобразующих, а не социально-политических и социально-экономических акций, то верно утверждение, согласно которому своего рода "культурная революция" составляла важную интегральную часть социальных революционных преобразований. Эта революция оказала огромное влияние именно на изменение социальных форм, учреждений, отношений, на основе которых в самом конце XVIII и XIX вв. развивалась духовная, культурная деятельность, — и не только во Франции, но и во многих других странах Европы, в Германии в частности и особенности. "Благодаря французской революции знание, — отмечает К. Штирле, — становится общественно доступным и в качестве общественного обретает такое высокое достоинство, какого ему даже отчасти до сих пор никогда не приписывали. Старые институты знания оказались уничтожены или существенно преобразованы, и возникла новая концепция знания. В соответствии с нею одновременно были созданы новые, устремленные в будущее институты, библиотеки и королевские собрания. Это было предвосхищение, заключавшее в себе утопический момент, но знание считалось принадлежащим обществу, а институты — общественными, в принципе доступными каждому".
В следующей исторической ситуации (1806-1815) Германия переживала, пожалуй, одну из самых динамичных и противоречивых эпох своей истории. Оккупация, присутствие наполеоновских войск создали противоречивое положение в стране: с одной стороны, завоеватели толкали Германию к следованию более передовым французским государственно-правовым образцам. В' этих условиях и развернулись давно назревшие, но проводимые под весьма разнородными социальными влияниями крупные государственные реформы. С другой стороны, в народе, особенно к концу данного периода, пробудились патриотические чувства, антифранцузские настроения, началось сопротивление иноземному нашествию.
Немецкие философы по разным причинам (и потому, что реалистически считали революцию в Германии конца XVII - начала XIX вв. невозможной, и потому, что боялись крайностей, жертв революции) поддерживали скорее идею реформирования, а не радикального революционизирования общественных порядков своей страны, хотя видели существенные недостатки отдельных реформ, например тех, с помощью которых в условиях "французского угнетения" было отменено крепостное право и изменена законодательная система. Развитие Фихте, Шеллинга, Гегеля как теперь уже известных философов происходит, таким образом, в период реформ. Можно сказать больше: реформаторы, воспитанные на философии Канта, теперь с интересом и даже надеждой присматриваются к отечественной философской мысли.
Для того чтобы точнее проанализировать эту линию ситуационного социального взаимодействия, надо хотя бы кратко охарактеризовать планы реформаторов, особенно тех, которые действовали в сфере культуры и образования, ибо реформы в данной области были особенно близки к деятельности и помыслам философов. Вильгельм фон Гумбольдт в 1809-1810 гг. был тайным советником, возглавлявшим третью секцию министерства внутренних дел Пруссии, ведавшую делами культуры и образования. Призванный реформатором К. фон Штейном, Гумбольдт стоял у истоков энергичной, продуманной культурной политики прусского государства. Гумбольдт, человек широко образованный, блестяще знавший мировую культуру, сам считал себя совершенно неподготовленным к сложному делу государственного руководства духовной жизнью страны. Сначала он попытался воспользоваться существовавшими в то время проектами реформ, — а в них не было недостатка. Общие проекты штейновских реформ включали и наброски культурных преобразований.
Деятельность Гумбольдта, как и его покровителя Штейна, в определенном отношении была окрашена "государственной идеей" прусского образца и вызвана к жизни стремлением вывести Пруссию, Германию в целом из состояния раздробленности, отсталости, унижения. Важнейшим средством на этом пути считалось изменение положения дел в сфере духа — прежде всего науки и образования, которые в произведениях самого Гумбольдта тесно связывались с моральным обновлением политики и государства. Отставка Штейна (при котором и осуществилась законодательная отмена крепостного права) повлекла за собой и отставку Гумбольдта, но последний продолжал принимать участие в культурной политике Пруссии. Штейну наследовал К. А. фон Гарденберг, который тоже был реформатором.
В ноябре 1817 г. в связи с расширением масштабов культурной политики прусского государства по замыслу Гарденберга и указом короля было создано для управления культурой специальное министерство. Вовсе не случайно, что оно получило название "министерства культов", ибо верховенство в культурно-духовной области по чисто немецкому образцу (вот где опять существенное отличие от Франции!) все-таки вверялось религии. Тем не менее это была социально значимая, в целом исторически прогрессивная акция, свидетельствовавшая и о начавшейся более широкой государственной институционализации деятельности в области культуры, науки, образования, религии и о демократизации культурно-образовательных процессов. К. фон Альтенштейн стал главой нового министерства. Это был человек сведущий в искусстве, гуманитарном знании, питавший честолюбивые реформаторские замыслы. В определенной мере это ему удалось. "Политика Альтенштейна в области образования во многих отношениях образует исторический первоисток современной культурной политики, начало культурно-политической традиции постабсолютистских государств", — отмечает западногерманский исследователь В. Йешке. В реформаторской деятельности прусского государства первой трети XIX в. в области культуры были свои сильные, прогрессивные стороны и свои социально-исторические ограниченности.
Германия, правда, намного отставала от революционной и наполеоновской Франции по глубине и широте реформ. Однако Германия все-таки шла именно за революционной Францией в ряде культурнореформационных, государственно-институциональных мер. Влияние форм, образцов, идей, порожденных французской революцией, в сфере немецкой культуры было основательным; это влияние усилилось, стало непосредственным во время французской оккупации и не исчезло после падения Наполеона. Подспудно оно ощущалось и в период реакции.
Первые десятилетия XIX в. — время расцвета немецкой классической философии, представленной прежде всего работами Фихте, Шеллинга, Гегеля, но также и немецких романтиков (Г. фон Клейст, 1777-1811, Ахим фон Арним, 1781-1831, Фр. Шлейермахер, 1768-1834). Несколько особняком стоит творчество А. Шопенгауэра, который в 1818 г. создал свой главный труд «Мир как воля и представление». Позднее, в 20-40-х годах XIX в., когда в Германии "состязаются" Гегель, Шеллинг, Шопенгауэр, когда после смерти Гегеля на арену мысли начинают выходить правые и левые гегельянцы и прежде всего Л. Фейербах, когда появляются первые работы К. Маркса и Ф. Энгельса, — в культуре и философии других стран возникают новые социально-политические течения: социализм (Сен-Симон), позитивизм (О. Конт, Г. Спенсер, Дж.Ст. Милль), анархизм (Штирнер, Прудон). В начале 50-х годов позитивизм закрепляет свои позиции в качестве одного из главных философских и социологических направлений. Таковы социально-исторические рамки, в которых возникла и развивалась философия второй половины XVII - первой половины XIX вв., а также общие контуры и тенденции развития культуры, взаимодействия философских идей.
Теперь мы обратимся к более конкретному анализу самого значительного, что возникло в философии этого периода. А самым значительным, несомненно, была немецкая философская мысль, названная "немецкой классической философией" из-за ее всемирноисторического значения. При этом речь далее пойдет прежде всего о немецкой классической философии "в узком смысле" — о гениальных мыслителях Канте, Фихте, Шеллинге и Гегеле. Но далее будет рассмотрена и немецкая классическая философия "в широком смысле" — идеи философов, которые творили в это же время и оказали заметное влияние на развитие культуры, философской мысли своей эпохи. Представляет определенную трудность способ изложения и расположения в учебнике всего этого огромного материала. О том, что в культуре и философии происходило одновременно, приходится рассказывать последовательно (для того, в частности, чтобы не нарушать цельность анализа великих философских учений немецкой классики). Но читателю целесообразно учитывать сказанное ранее об исторической одновременности, о параллелях и взаимодействиях в целостном пространстве одной из наиболее ярких эпох культуры и мысли Германии.
