Глава 4. За стрельбой последовало цирковое представление на трех аренах: на первой - губернатор, тюрьма - на второй и бедный

За стрельбой последовало цирковое представление на трех аренах: на первой - губернатор, тюрьма - на второй и бедный, больной на голову Перси на третьей. А ведущий представления? Этим занимались по очереди различные джентльмены от прессы. Тогда они были еще не такие зануды, как сейчас, но даже тогда, во времена до Джералда и Майка Уолласа и всех остальных, они могли скакать очень резво, если в зубах был зажат кусок. Так и на этот раз, и пока шло шоу, все оставалось нормально.

Но даже самый лучший цирк, с самыми устрашающими уродами, самыми смешными клоунами и самыми дикими зверями однажды покидает город. Наш цирк уехал после заседания Совета по расследованию - звучит очень значительно и пугающе, а на самом деле все выглядело прозаически. При иных обстоятельствах губернатор обязательно потребовал бы на блюде чью-нибудь голову, но на сей раз было не так. Его племянник со стороны жены - кровный родственник его жены - сошел с ума и убил человека. Убил преступника, да, и слава Богу - но все равно Перси убил человека, мирно спящего в своей камере. А если добавить еще тот факт, что означенный молодой человек остается безумным, как мартовский заяц, то можно понять, почему губернатору так хотелось замять дело, и как можно скорее.

Наше путешествие к дому начальника Мурса на грузовике Харри Тервиллиджера так и не выплыло наружу. О том, что на Перси надели смирительную рубашку и заперли в смирительной комнате, тоже никто не узнал. Как и о том, что Вильям Уортон был напичкан наркотиками, когда Перси его застрелил. Да и не могли узнать. Зачем? У властей не было оснований подозревать в организме Уортона что-то, кроме полудюжины пуль. Следователь их удалил, гробовщик положил тело в сосновый ящик; вот таков был конец человека с татуировкой "Крошка Билли" на левом предплечье. Как говорится, туда ему и дорога.

И все равно слухи гудели еще почти две недели. За это время я молчал как рыба, и, конечно, не мог взять выходной, чтобы проверить мысль, осенившую меня за кухонным столом наутро после происшествия. Я точно знал, что цирк уже уехал, когда пришел на работу в середине ноября, по-моему, двенадцатого, но я не очень уверен. В этот день я нашел на своем столе листок бумаги, которого так боялся: приказ о дне казни Джона Коффи. Вместо Хэла Мурса его подписал Кэртис Андерсон, но в любом случае приказ имел юридическую силу и, конечно же, побывал у Хэла, прежде чем попал ко мне. Я представил себе Хэла, сидящего за столом в административном корпусе, с этим листком бумаги в руке. Наверное, он думал о своей жене, которая для врачей больницы в Индианоле стала воплощением чуда, сотворенного за девять дней. У нее был свой приказ о казни, врученный врачами, но Джон Коффи его порвал. А теперь вот пришла очередь самого Джона Коффи пройти Зеленую Милю, и кто из нас мог бы помешать? Кто из нас остановил бы это?

День казни в приказе был назначен на двадцатое ноября. Через три дня после получения - кажется пятнадцатого, - я попросил Дженис позвонить и сказать, что я болен. После чашки кофе я поехал на север в своем трясущемся, но вполне надежном "форде". Дженис поцеловала меня на дорожку и пожелала удачи. Я поблагодарил, но не представлял, что можно считать удачей: если найду то, что ищу, или, наоборот, не найду. Но я точно знал, что петь в дороге мне не захочется. Не тот день.

К трем часам дня я уже поднялся высоко в горы. До здания суда графства Пурдом я добрался перед самым концом рабочего дня, просмотрел записи, а потом мне нанес визит шериф, которому клерк сообщил, что какой-то незнакомец копается в местных бумажных могильниках. Шериф Кэтлит хотел знать, чем я занимаюсь. Я ему рассказал. Кэтлит обдумал мои слова, а потом сообщил кое-что интересное. Он предупредил, что будет все отрицать, если я обмолвлюсь кому-нибудь хоть словом. Выводы делать было рано, но это уже кое-что. Я не сомневался. Я думал об этом всю дорогу домой и потом ночью, не в силах уснуть.

На следующий день я встал еще до восхода солнца и поехал в графство Траппингус. Я обошел Хомера Крибуса и вместо него встретился с Робом Макджи. Тот не желал меня слушать. Сознательно не хотел слушать. В один прекрасный момент я был почти уверен, что он даст мне в морду, только бы не слушать, но в конце согласился поехать и задать Клаусу Деттерику пару вопросов. В основном, думаю, чтобы я не поехал туда сам.

- Ему всего тридцать девять, но он выглядит сейчас, как старик, сказал Макджи, - и совсем не нужно, чтобы хитромудрый тюремный охранник, вообразивший себя детективом, тревожил его, когда горе понемногу стало забываться. Вы останетесь в городе. Я не хочу, чтобы вы приближались к ферме Деттериков даже на выстрел, но мне нужно найти вас после разговора с Клаусом. Если вам станет не по себе, возьмите внизу кусок пирога на обед. Это вас успокоит. - Я потом съел два куска, и это вправду было тяжело. Когда Макджи вернулся в закусочную и сел у прилавка рядом со мной, я попытался что-то прочесть на его лице и не смог. - Ну что? - спросил я.

- Пойдемте ко мне домой, поговорим там, - сказал он. - Здесь, на мой вкус, слишком много народу.

Мы поговорили на веранде дома Макджи. Обоим было зябко и неуютно, но миссис Макджи не разрешила курить в доме. Она была передовая женщина. Макджи говорил немного. Он делал это с таким видом, словно ему совсем не нравится то, что слетает с его губ.

- Это ничего не доказывает, правда? - спросил он, заканчивая рассказ. Тон его был воинственный, и он то и дело агрессивно указывал сигаретой в мою сторону, но лицо его выглядело нездоровым. Мы оба знали, что видим и слышим в суде не всю правду. Я подумал, что это единственный раз, когда помощнику шерифа Макджи было жаль, что он не такой тупой, как его босс.

- Я знаю, - сказал я.

- А если вы считаете, что можно созвать повторное слушание лишь на основании одного этого, то подумайте еще раз, сеньор. Джон Коффи - негр, а в графстве Трапингус очень щепетильны насчет повторных судов над неграми.

- Это мне тоже известно.

- И что вы собираетесь делать?

Я погасил свою сигарету о перила веранды и выбросил на улицу. Потом встал. Мне предстояла долгая холодная дорога домой, и чем скорее я выеду, тем быстрее доберусь.

- Хотел бы я это знать, помощник Макджи, - вздохнул я, - но я не знаю. Единственное, в чем я уверен, это то, что второй кусок пирога съел зря.

- Я скажу тебе кое-что, раз ты такой умный, - сказал он все еще пустым агрессивным тоном. - Мне кажется, что не стоит открывать ящик Пандоры.

- Не я его открыл, - ответил я и поехал домой. Я приехал поздно, уже за полночь, но жена ждала меня. Я так и думал, что она будет ждать, но мне все равно было очень приятно ее видеть и чувствовать ее руки вокруг моей шеи и ее упругое тело рядом.

- Привет, странник, - сказала она, а потом прикоснулась ко мне пониже. - С этим парнем все в порядке? Он, как всегда, здоров и весел.

- Да, мэм, - Я поднял ее на руки, а потом отнес в спальню, и мы занимались любовью, сладкой, как мед, и, когда я дошел до высшей точки, до этого чувства величайшего наслаждения, когда отдаешь и получаешь, я подумал о нескончаемых слезах Джона Коффи. И о Мелинде Мурс, говорившей: "Мне снилось, что ты блуждаешь в темноте, как и я".

Все еще лежа в объятиях жены, в сплетении рук и бедер, я вдруг заплакал.

- Пол, - воскликнула она потрясенно и испуганно. По-моему, она видела меня в слезах не больше шести раз за всю нашу долгую семейную жизнь. Я никогда не был в обычных обстоятельствах слезливым. - Пол, что с тобой?

- Я знаю все, - ответил я сквозь слезы. - Я знаю, черт возьми, слишком много, если сказать по правде. Я собираюсь казнить Джона Коффи меньше чем через неделю, но девочек Деттерик убил Вильям Уортон. Это был Буйный Билл.