Так как прекрасный предмет обращается к чувствам, то предполагают, что он должен быть такой же вещью, как и другие вещи: видимой, осязаемой и такой же реальной, как и другие. Правда ли это? Почему же тогда он не оценивается всеми, кто его видит, и почему не наслаждаются им все, а только избранные, для которых он является чем-то другим, а не только вещью? С восприятием это, очевидно, не связано. Вот по проснувшимся весенним полям и лесам идут вместе два человека. Оба молчат, увлеченные открывшейся картиной. Один при взгляде на нее определяет, плодородны ли поля, какова может быть цена стволов деревьев; у другого же душа переполняется через край и хочет выскочить из груди от вида молодой зелени и синей дали, от запаха земли. Чувственные впечатления те же самые, вещи, из которых они возникают, одинаковые, но предмет, который выражается посредством них, совершенно различен. Что отличает ландшафт, который развертывается перед глазами первого спутника, от ландшафта, который видит второй?
Если говорить о двух родах предметов, то будет сказано весьма мало. В действительности земля со всем тем, что на ней растет, в обоих случаях одна и та же. Следовательно, все зависит исключительно от рода видения - так это всегда по крайней мере утверждалось. Но этим эстетический предмет совершенно сводится к функции акта, и субъективизм побеждает. Почему же тогда нуждаются еще в прогулке по реальному ландшафту и в ее восприятии? Очевидно, тот, кто наслаждается эстетически, не может просто "созерцать" ландшафт в фантазии, где и когда ему захочется, но связан с его реальным существованием и восприятием.
Но точно так же, как к практическому сознанию присоединяется рефлексия, а вместе с ней другая предметная область связи, к эстетическому сознанию присоединяется вызванное теми же самыми вещами другое созерцание и другое реально увиденное. Человек здесь оказывается отброшенным назад к "сознанию второго порядка", о котором уже шла речь выше. И только в этом, кажется, находится решение задачи. Но это снова уводит нас от проблемы предмета к проблеме акта.
*
За непосредственно видимым им мерещится нечто невидимое, что для них и является самым важным; они смотрят, следовательно, на это другое и погружаются в него - один в хозяйственно-расчетливую рефлексию, другой предоставляет полную свободу своим чувствам. Легко догадаться, что представляет собой это нечто другое у первого. Относительно второго это сказать гораздо труднее. Но оно существует и существует предметно - быть может, как великий ритм всего живого в природе, который полностью господствует как в нас, так и вне нас, хотя мы его так же мало видим, как и первое.
Это - предварительный результат. Остановимся на мгновенье на нем и посмотрим, как строится эстетический предмет природы в целом. Двоякое созерцание наступает последовательно; первое посредством чувств направлено на реально существующее, второе - на нечто другое, что существует только для нас, созерцающих. Но и это нечто другое проецируется не произвольно, а находится в явной зависимости от чувственно созерцаемого. Оно не может нам явиться в каждом воспринимаемом предмете, но только в определенном предмете и, следовательно, обусловлено этим последним. В то же время оно означает большее, чем господствующая здесь простая обусловленность: наблюдаемое с точки зрения его содержания в значительной мере определено видимой реальностью, "способность воображения" господствует здесь не свободно, а посредством восприятия; поэтому в предмете внутренне видимое также не является чистым продуктом фантазии, оно есть нечто, вызванное к жизни, именно чувственной структурой увиденного.
Эстетический предмет в природе, таким образом, строится из двух слоев, которые, очевидно, также следуют друг за другом, как две ступени созерцания. Взаимная связь двух слоев при этом так тесна, что мы воспринимаем и наслаждаемся весенним настроением, как если бы это весеннее настроение исходило от самого ландшафта, и приписываем настроение существованию ландшафта. Так, эстетический предмет является нам в виде единства, без каких-либо недостатков, хотя мы хорошо знаем, что в действительности настроение принадлежит не ему, а нам.
Это единство вовсе не так просто; оно далеко еще не исчерпано всем сказанным, а тем более не объяснено. Это единство - специфически эстетическое явление и составляет, собственно, сущность эстетического предмета. Каким образом это совершается, остается большой загадкой, загадкой прекрасного в природе.
Ведь с эстетическим предметом дело обстоит вовсе не так, как это нам представляли теории перенесения чувств в предмет; здесь мы не имеем дела с деятельностью собственной души, которую мы проецируем на этот предмет. Но, во всяком случае, существует какое-то знакомство с полем, лугом и лесом, которое не возникает исключительно ассоциативно, а дает знать о себе как жизненное чувство, находящееся в нас, и указывает на связь между человеком и природой, от которой все мы исходим даже в том случае, если ее утрачиваем. Стремление к солнцу, самодвижение и произрастание одинаково свойственны и человеку и всему другому, произрастающему под небом. Человеку не нужно вчувствоваться в это, он находит все это перед собой, и оно пробуждает в нем мощный резонанс. И связь со всем живущим захватывает его как чудо, именно его, отступника, в своей обыденной жизни так далеко ушедшего от первоисточника, в то время как этот последний все еще крепко держит на старой земле этого равнодушного человека, несмотря на его забывчивость.
При рассмотрении отношения природы в нас и природы вне нас, конечно, нужно будет остерегаться всех тех полных чувства аналогий и идентификаций, которые были некогда распространены в немецкой романтике; чрезмерность может только помешать пониманию феномена. Правда, эти иллюзии романтиков очень родственны эстетическому созерцанию природы и, может быть, могут рассматриваться как граничащие с ними феномены в имеющемся комплексе фактов, рассматриваемых исторически. Но как раз поэтому их нельзя привлечь одновременно для объяснения фактов. Здесь вовсе несущественно, в какой степени сможем мы объяснить прочувствованный и пережитый резонанс - психологически или антропологически (или даже метафизически); важно только то, что в созерцании второго порядка будет пережито или интенсивно прочувствовано также нечто другое, которое предметно дано, как и первое (непосредственно воспринимаемое), и что первое кажется крепко связанным со вторым.
Тем самым определена схема, по которой можно понять как структуру, так и способ существования прекрасного предмета. Прекрасное есть предмет двоякого рода, но оно едино как единый предмет. Существует реальный предмет, который дан чувствам, но он не превращается в чувства. Но вместе с тем в такой же мере является ирреальным, проявляющимся в реальном или обнаруживающимся на его фоне. Прекрасное не является только первым предметом или только вторым, но, пожалуй, оба они мыслятся вместе. Значит, правильнее будет сказать, что существует появление одного в другом.
1. Является ли прекрасное вещью?
2. Какие слои есть в эстетическом предмете?
3. Оправдано ли перенесение чувств на предмет?
