Лекции.Орг


Поиск:




Категории:

Астрономия
Биология
География
Другие языки
Интернет
Информатика
История
Культура
Литература
Логика
Математика
Медицина
Механика
Охрана труда
Педагогика
Политика
Право
Психология
Религия
Риторика
Социология
Спорт
Строительство
Технология
Транспорт
Физика
Философия
Финансы
Химия
Экология
Экономика
Электроника

 

 

 

 


Печальный вывод: эта книга была не нужна!




Итак, я завершаю свое длинное путешествие, и меня охватывает печаль. Как много лишнего и ненужного было в моей голове! Если бы написание книги не было одновременно освобождением от того, что содержалось в моем сознании, я мог бы разочароваться в себе и своей жизни. Я с ужасом думаю о тех людях, которые носят в своих головах все то, о чем я здесь писал. Носят, а не выкидывают!

Из всей этой безмерной книги, которую я, к тому же, всячески старал­ся сократить, для дальнейшего исследования себя нужны буквально несколько заключительных глав. Все остальное — лишь Наука...

Судите сами. Если мы не хотим выглядеть учеными, а действительно осваиваем очищение, нам можно смело отбросить все, что связано с орга­низмом и психикой, потому что тело и сознание оказываются единственны­ми доступными для очищения вещами. Психика и организм — это искусст­венные понятия, созданные для того, чтобы говорить на особенном языке. А значит, они не более чем блестящие звезды на плаще циркового чародея. В действительности их просто нет.

Что касается очищения, я думаю, тут все очевидно. Осознать однажды, что изрядная часть того, во что ты непререкаемо верил, просто не существу­ет, как детские ужасы, живущие в темных углах твоего дома, — это уже очищение. И это дает облегчение, потому что человеку, избравшему не быть своим среди ученых, а очищаться, можно больше не принуждать себя знать все это. Тем более, что это и нельзя знать. Можно только помнить.

Следующим обретением очищения оказалось то, что и с очищением тела все так неясно. А из-за этой неясности вполне можно отбросить множе­ство лишних забот, связанных с телом. Не надо пить таблетки, пока не зна­ешь, чем в действительности болеешь и чем это лечится. Не надо делать процедуры, пока не решил, что же ты хочешь от своего тела. Пока не задал себе несколько исходных вопросов.

Беречь тело, лечить, откармливать, чтобы в него было легче всаживать пули или мечи, глупо и странно. Тело — это орудие, данное мне для выжи­вания на этой планете. Но зачем мне нужно на ней выжить? Чтобы сохранить свое тельце до старости? Иначе говоря, я воплощаюсь в тело, чтобы служить ему и обеспечивать его выживание на Земле? Странно, все страннее...

Или же тело дается мне, чтобы я выжил здесь и что-то сумел благодаря этому? Например, чему-то научиться, что-то познать? Обрести какой-то опыт?

Но разве учится тело? Разве знания и опыт хранятся в нем? Нет, они накапливаются либо душой, либо сознанием.

Взаимодействие с миром через механизм стимул—реакция спасает тело, но никак не объясняет, зачем я в нем. И уж тем более, зачем я пришел. А зна­чит, зачем все это чистить.


Итоги

Вопросы эти непросты, но даже то, что на них сложно ответить, ведет к облегчению, потому что в итоге ты понимаешь, что ответ хранится в тво­ем сознании. И, значит, нет смысла даже мучить себя вопросами о чем-то другом, даже о теле или очищении, пока не понял, что такое сознание. По мере того, как ты последовательно задаешься вопросами, они сами собой отпадают, и остается лишь та часть меня, которую я осознаю собой, то есть собственно сознание. Цель моего существования скрывается где-то здесь, соответственно, здесь и ключик к загадке того, что есть я, что я такое.

Сознание. Как много в этом слове... Хотя, если вспомнить мое путеше­ствие, не так уж и много чего-то действительного. Моря сознания, по мере их изучения, суживались и сжимались, как та самая Бальзаковская шагрене­вая кожа. Все эти дутые объемы наук о сознании оказались на поверку пус­тыми, точно пена. Откуда же они взялись?

Просто в этой части океана, похоже, все подстроено так, чтобы никто не мог плыть дальше и постоянно возвращался к острову Эола. Ловушка бесконечного возвращения и топтания на месте. И еще какой-то ядовитый туман, либо зелье, подмешанное в еду и отбивающее память, как в гостях у Цирцеи. В итоге ты не только не помнишь, откуда ты и куда, но даже не накапливаешь воспоминания о многократно пройденных отрезках все того же пути. Качество не накапливается, и исследователя сознания постоянно сбрасывает все к тому же началу, будто у него в голову встроена заезженная картезианская пластинка. И так несколько веков.

Давайте вспомним, что за острова мы проплывали в путешествии по морям сознания. Ведь вода не имеет отличий, значит, запоминать путь мож­но было лишь по островам, кусочкам тверди посреди неопределенности и расплывчатости.

Во-первых, мы, отправляясь в путь, так сказать, оттолкнулись от на­родного понимания сознания.

Казалось бы, куда уж проще, всегда помнить, что «вышли мы все из народа», то есть в основе всех наших представлений лежит переданное нам воспитанием, а вовсе не образованием, исходное понятие сознания. Без него мы просто не могли бы узнавать, что речь идет о сознании, когда кто-то использует слово «сознание». Но почему же мы ничего не чувствуем, когда говорим: сознание? Может, его и нет совсем?

Мы ничего не чувствуем и когда говорим «воздух», или «свет», или «вода». Почти ничего. И не потому, что не чувствуем в действительности, а потому, что не имеем права чувствовать. Ведь это стихии или среды, в которых мы живем. Их надо освоить как можно раньше и как можно луч­ше, а потом перевести в неосознаваемую часть своего образа мира, чтобы они не отвлекали нас от насущных задач, иначе можно так увлечься этими ощущениями, что не почувствуешь что-то смертельно важное для выжива­ния. Хотя бы выживания тела. А если тело не выживет, я не решу тех задач, ради которых в него воплощался. Сначала надо научиться выживать в теле,


Печальный вывод: эта книга была не нужна/

чтобы не было как с Архимедом, который так и не решил важнейшей задачи своей жизни, потому что не научился чувствовать приближающихся солдат.

Отключение осознавания стихий — это вымораживание участков созна­ния, вроде анестезии, заморозки участков тела, чтобы они стали нечувстви­тельными. Благодаря этой заморозке мы можем полнее собраться в остав­шейся живой части сознания и, благодаря этому, успешнее решать задачи, которые решает эта часть сознания.

Но однажды перед нами встает выбор: либо признать, что я научился выживать и теперь могу заняться собой, и вернуть то, чем временно пожер­твовал, либо продолжать выживать все успешнее, вымораживая все боль­ший объем сознания или души.

Ученые почему-то избрали напрочь забыть, что они вообще смогли на­чать разговор о сознании только потому, что у них было исходное понятие сознания. Им так важно было успешно продвинуться в Науке, что, заявляя об изучении сознания, они применили к себе анестезию. Вместо того, чтобы повернуться вспять и принять решение возвращать себе естественно имею­щуюся способность ощущать сознание, они заявили: народное понимание неверно, потому что вульгарно. То есть народно. А верно научное. Наука же считает сознанием то, о чем говорил Декарт, когда сказал: я мыслю.

Вот так мы оттолкнулись от твердого берега и доплыли до первой торча­щей из вод скалы: сознание как-то связано с мышлением.

А поскольку Декарт, говоря: я мыслю, — имел в виду не собственно мышление, но разум, то, значит, разум, как и мышление, как-то относится к сознанию.

Это бесспорно, потому что здесь у нас еще присутствует узнавание, которое возможно только в том случае, если исходное, народное понятие еще не совсем пропало из виду. Ученые, отталкиваясь от исходного понятия в сторону научного, еще видели и узнавали в том, о чем говорили, призна­ки сознания. А что это значит?

То, что никакого сознания, кроме слова «сознание», нет. Есть какое-то явление действительности, которому люди, в течение тысячелетий его на­блюдавшие, дали имя «сознание». Но ему могли дать и другое имя. Напри­мер, душа или алайя-виджняна. Случайность. Но если можно было дать дру­гое имя, то, наверное, можно сменить или отобрать и это. Что тогда произойдет?

Что и произошло. Мы берем имя, по которому узнавалось явление, и начинаем использовать его для обозначения чего-то другого. Например, для обозначения того, о чем пишут философы сознания. И вот я говорю: созна­ние, — и человек простой, неученый видит то, на что указывает это имя в народной культуре, а человек образованный — то, на что оно указывает в Науке.

Это значит, что перед его умственным взором встают страницы книг, где говорится о том, для чего Науки решили использовать народное слово «сознание». Причем, очень похоже, каждая называет этим заимствованным именем что-то свое. Вполне возможно, даже действительно существующее,


Итоги

но неведомое явление, для которого просто не было имени. Назови его хотя бы словом «нечто», и уже не было бы путаницы с сознанием. «Нечто» само по себе, сознание само по себе. Тогда становится возможным исследование. Кто первым внес эту сумятицу в умы ученых, я не знаю, но они описа­ли кучу разных вещей и всем им дали имя сознание. Так родились школы, понимающие «сознание» по-разному и требующие от своих последователей помнить, что именно вкладывается в это имя. Проходит время, и ученый так приучает себя к выживанию у новых берегов, что исходное, народное поня­тие сознания даже не всплывает в его сознании, точно окончательно скрыв­шаяся за дымкой земля.

Тем не менее, то, как мы думаем, с очевидностью входит в сознание. В этом сходятся все. Хотя Декарт в большей мере говорил не о мышлении или разуме вообще, а о рефлексии, то есть о способности думать о себе, об осознании себя. Отсюда родились понятия интенциональности, то есть на­правленности сознания, и его тождественности. То есть об ощущении, что всегда, в любом воспоминании, в любом времени ты знаешь, что это был ты, и до сих пор переживаешь прошлое с болью или наслаждением, будто оно все еще не ушло. Во всех своих воспоминаниях ты тождествен себе сегод­няшнему. Просто это ты.

Но из понимания сознания как мышления появляются и другие его черты, которые были закреплены в научных описаниях. С одной стороны, сознание имеет содержания — те же мысли, воплощенные в образы. Они же впечатления, ощущения и образы. Но, с другой, и само мышление постоян­но течет, и уж тем более ощущение или впечатление или переживание — это процессы, то есть нечто, что длится и развивается.

Видение сознания как действия — акта или процесса, с одной стороны, а с другой, как содержаний и пространства для этих содержаний целые века приводило Науку в замешательство и даже заставляло ссориться целые шко­лы. Между тем, избрать что-то одно, просто выкинув другое, не получалось. Эти черты сохранялись из века в век, и эта живучесть понимания сознания и как действия и как содержания, дает основание предположить, что тут в научное понятие прокралось что-то из действительности. Иначе говоря, это следующие острова твердой почвы в море сознания.

Их разделяет туман, и поэтому они не узнаются учеными как проявле­ния одного и того же, но при этом они действительные черты сознания.

Ну и, возможно, твердым островом, который еще едва видится в этом море, станет полевое понимание сознания физиками.

Вот, в сущности, и все, что установила Наука в отношении сознания. Все, в чем сходится большинство исследователей.

Все остальное — прекрасные прозрения одиночек, которые не призна­ны научным общественным мнением. Вроде видения сознания светом, как оно пришло Карпову. Или предположения Мераба Мамардашвили о том, что сознание «не между ушами, а между нами». Или мысль Ирины Беско­вой, что исследование сознания Наукой ведется слишком узко, без учета


Мозг и сознание. Искорка надежды

того, что так называемая экстрасенсорика, возможно, тоже составляет его часть. Всех не перечислишь, да и нет смысла, потому что книга и была по­священа им.





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-09-20; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 1229 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Вы никогда не пересечете океан, если не наберетесь мужества потерять берег из виду. © Христофор Колумб
==> читать все изречения...

2279 - | 2102 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.008 с.