Глава 3. Новая старая проблема сознания

Война Богов. Такие большие общественные явления, как Науки, не рождаются быстро и быстро не умирают. Считается, что Новая Россия начинается после объяв­ления перестройки в 1985 году. Но, скорее всего, ее началом все-таки была револю­ция 1991 года. Во всяком случае в работах марксистов до начала 90-х годов не чувству­ется ни малейшего сомнения в том, что они по-прежнему владеют правом на

Глава 3. Новая старая проблема сознания

идеологическую власть. Они и после 91-го не пропадают, но в их голосах появляется легкое сомнение, а вокруг резко вырастает количество иных голосов. Люди переста­ют бояться говорить против.

Правда, говорить против и говорить дело — не одно и то же. Это было заметно по нашим писателям-диссидентам, то есть несогласным. Пока было с кем воевать, они считались властителями дум, но как только враг был повержен и они добились желанного права говорить, оказалось, что сказать-то им и нечего. Они были всего лишь дополнением к Советской власти.

К сожалению, большая часть тех, кто в философии заговорил против идеологи­ческого засилья коммунистов, был лишь дополнением к коммунистической Науке. Они могли только ругать, сказать же почти ни у кого ничего не было.

Психологи же даже не ругали. Вот это болото, каким стало наше психо­логическое сообщество, заслуживает особого психологического исследова­ния. До сих пор психологи не дали оценки тому, как жили сами и что твори­ли отцы их Науки. Кроме книг Петровского и Зинченко, никто даже не пытался взглянуть на самих себя. Общая задача: умолчать, умолчать, утаить все, что было, только бы болотце не расшевелилось и не взбаламутилось. А на кладбище все пристойненько... Что называется, хорошо сидим, а Кирка нас кормит и заботится...

Впрочем, иногда старое сообщество переходит в контрнаступления и огрызается. Суть его защиты сводится, с одной стороны, к утверждению того, что советской Психо-философией много сделано, особенно нового — прогресс все-таки! А с другой, что те предатели, кто все-таки заговорил в об ином понимании сознания, не правы, ошибаются и вообще дураки!

Хочу я того или нет, но я вынужден учитывать такие мнения советской Науки, потому что, если Россия стала новой, но сохранила прежнюю На­уку, значит, эта Наука и есть Новая русская Наука. Поэтому я приведу ее собственные свидетельства в защиту самой себя.

В 1990-м году философское общество еще СССР выпустило сборник «Мозг и сознание», где авторский коллектив, возглавляемый Д. И. Дубров­ским, доказывал, что старое марксистское понимание сознания как «функ­ции мозга» нисколько не устарело, и на него можно нацепить еще много новых насадок. Сам Дубровский в редакторской статье писал:

«Даже если ограничиться тем планом исследования сознания, в котором выясняется связь последнего с мозгом, то уже на этом уровне остро стоит проблема междисциплинарности, соотнесения, обобщения, интеграции результа­тов, полученных в рамках различных дисциплин, на основе различных методов. Уже тут мы сталкиваемся с чрезвычайным разнообразием эмпирических дан­ных, концепций, ракурсов исследований, гипотез и теоретических обоснований.

За последние четверть века мы были свидетелями успешного развития ней-рокибернетических моделей мозговой деятельности, психофармакологических исследований измененных состояний сознания, стереотаксической семиологии (существенно обогатившей наши представления о локализации психических функ-

Основное — Море сознания — Слои философии— Слой 9 — Часть 1

ций), выдающихся результатов в области изучения функциональной асимметрии мозга и психофизиологии чувственного отображения. Возникли новые направле­ния исследований, новые комплексные подходы, в которых существенную роль играют данные нейроморфологии, позволившие существенно обогатить наши представления о функциях головного мозга» (Дубровский Д. И. Психика и мозг: результаты и перспективы исследований // Мозг и сознание, с. 15).

Дубровский, как кажется, даже не замечает, что вообще не говорит о сознании, знакомя нас со сборником «Мозг и сознание». Нельзя исследовать сознание, пока ты не знаешь, что это такое, хотя бы в общем. И тем более не получается его исследовать, если не исследовать совсем или исследовать вместо него что-то другое. Все исследования этого сборника относятся к каким-то проявлениям работы мозга, которые ученые решили называть со­знанием. Почему? Это не обсуждается, это тот вопрос, о котором устали спорить. По кочану!

И при этом нашлись такие, кто спорит!

Как возмущено и ошарашено этим было сообщество психофилософов, вы почувствуете по тону Дубровского:

«Социологизаторские установки выступали за последние десятилетия в разных формах, их адепты стремились вынести психику и сознание за пределы человеческого индивида, изобразить сознание как сугубо надличностное каче­ство.

Это характерно для статьи В. И. Зинченко и М. К. Мамардашвили, выз­вавшей многие недоразумения в связи с тем, что авторы настаивали на особом статусе "психических событий", которые, по их мнению, "происходят не в голове, как нейрофизиологические события", а скорее, где-то между голова­ми людей (имеется в виду статья «Проблема объективного метода в психоло­гии» // Вопросы философии, 1977, № 7 — АШ).

В последнее время М. К. Мамардашвили пошел дальше. Приведем некото­рые его описания и определения сознания. Он считает, что термин "сознание" в принципе означает какую-то связь или соотнесенность человека с иной реальностью поверх или через голову окружающей реальности. "И это место перехода или место связанности и есть сознание, которое у нас есть или нет. То есть сознание — это место. В топологическом смысле этого слова"...

Допустим, что приведенные высказывания имеют некий сокровенный смысл, как и вся статья автора, претендующая на охват проблемы сознания в целом. Но даже не вдаваясь в конкретный анализ, у нас есть основание отметить, что автор игнорирует такой аспект проблемы, как отношение сознания к мозгу.

Это проявилось и в его интервью журналу "Вопросы философии ": "По обы­денной привычке, — говорит он, — мы, как правило, вписываем акты сознания в границы анатомического очертания человека. Но, возможно, каким-то первич­ным образом сознание находится вне индивида, как некое пространственно-по­добное или полевое образование ".

Понятно, что при таком подходе к сознанию мозг оказывается ни при чем.

Серьезные сомнения вызывают и многие положения программной статьи Е. П. Велихова, В. П. Зинченко и В. А. Лекторского, ставящей целью сформиро-

Глава 4. Новая русская наука о сознании. Мамардашвили, Зинченко

вать методологические основы междисциплинарных исследований сознания (Ста­тья называлась: Сознание: опыт междисциплинарного подхода // Вопросы философии, 1988, №11 — АШ). В ней мы видим аналогичные исходные посылки: "сознание выступает в качестве связки, посредствующего звена между дея­тельностью и личностью ". "В качестве концептуальной основы междисципли­нарных исследований сознания, — пишут авторы, — мы выдвинули методологи­ческую идею трактовки сознания как "духовного организма", оснащенного функциональными органами"» (Дубровский, с. 11—12).

Как видите, сознание осталось для поздней советской Психологии «про­блемой», как и для самых ранних работ Выготского и Леонтьева. Преем­ственность эта означает не только верность идеологическим установкам, но и отказ перейти к исследованиям в собственно научном смысле. Свершись такой переход, и тут же вместо «проблемы» появилось бы «понятие созна­ния». Но даже такой сдвиг мог означать идейное предательство. Понятия оп­ределяет лишь тот, кто с ними еще не определился. В советской Психофило­софии все было раз и навсегда определено, поэтому я опускаю даже «достижения последней четверти века», хотя они дожили и до сегодняшнего дня. Они, безусловно, ценны и необходимы, но как знания о работе мозга. И если сознание действительно «психическая функция мозга». Но что такое сознание?

Что же касается новой русской науки о сознании, то тут, кажется, все ясно. Сами советские философы устами Дубровского сказали, что новое по­явилось в конце советской эпохи и кто говорил это новое.

О них и рассказ, как об ином понимании сознания.