Затем учитель, положив руки на колени, показал нам технику освобождения ума от всех мыслей. Для этого нужно было сесть и сосредоточиться на линии, образованной пересечением пола и стены, не обращая внимания ни на что другое. «Когда учитель позвонит в колокольчик, вы начнете медитировать и закончите только по второму звонку».
На первом же вечернем занятии у меня затекло плечо, и я слегка пошевелил им. И тут же на мое плечо обрушился удар бамбуковой палки. Это был первый и последний раз, когда я шевелился но время медитации. Любого, кто нарушал это правило, тотчас настигало наказание. А поскольку от долгого сидения у многих начинали ныть руки и ноги, да к тому же не давали покоя комары, звуки удара палки по телу раздавались регулярно. Наконец, учитель позвонил в колокольчик, и наша пытка завершилась.
Все ученики согласились обрить голову — все, кроме меня. В отличие от других, я не собирался посвятить свою жизнь практике буддизма. Мне недоставало для этого решимости и убежденное! Пройдя двухнедельный курс, я поблагодарил учителя и продолжил свои поиски. Я считал, что упорядоченный образ жизни, которого добивался от нас учитель, и постоянные занятия медитацией принесли мне определенную пользу. Однако что-то в этой практике меня настораживало, хотя я и не мог понять, что именно.
Через несколько дней, закончив медитацию под деревом Бодхи, я встретил молодую американскую чету: двух верных последователей японского учителя. Когда я поинтересовался, как у них дела, женщина неожиданно расплакалась. «Ты не поверишь, что произошло в ашраме после того, как ты ушел оттуда», — сказала она.
«И что же там случилось?» — настороженно спросил я, сидя под деревом Бодхи.
Тяжело вздохнув, женщина присела рядом и начала свой рассказ.
«Поздно ночью Джонатан пошел на улицу в туалет. Случайно он заметил одну очень странную вещь, — она сделала паузу, чтобы совладать с собой, и стала тереть глаза. — Ты помнишь Пэм, американскую последовательницу учителя?»
Я кивнул.
«Так вот, она вошла в покои учителя, а вышла оттуда лишь несколько часов спустя и выглядела очень испуганной. Несколько последующих ночей Джонатан провел в банановых зарослях, следя оттуда за комнатой учителя. К его ужасу, каждую ночь повторялось то же самое. Когда я узнала об этом, то решила поговорить с Пэм начистоту, и та во всем созналась. Учитель вступал с ней в любовную связь каждую ночь».
Женщина стала всхлипывать в носовой платок, а потом посмотрела на меня: «Он предал нас».
От услышанного у меня похолодело внутри.
Моя знакомая продолжила свой рассказ, описав, как они решили проверить учителя, подсыпав ему в чай ЛСД. Под влиянием наркотика он проявил себя во всей красе. «Ты не поверишь, что он говорил! Он стал превозносить себя на все лады!» Понизив голос, она стала трясти пальцем у меня перед носом, пародируя учителя: "Вы должны повиноваться мне и только мне! Я достиг просветления. Все остальные — обманщики. Любой, кто усомнится в моих словах или поступках, обречен".
И в завершение рассказа моя знакомая призналась, что от учители ушли все его ученики.
Мне было больно услышать о том, что случилось с одним из моих учителей. Попрощавшись с американскими знакомыми, и попытался разобраться в происшедшем. Учитель дзен был очень строг к ученикам, но, как выяснилось, не к себе самому. Он исказил древнюю традицию и бросил тень на тех, кто учил ей и искренне следовал. Как это ни прискорбно, но ни одна религия мира не избежала такой участи — лицемеры и притворщики были везде.
Безответственный духовный учитель способен разбить сердца своих последователей и подорвать их веру, после чего они будут с подозрением относиться даже к настоящим учителям истины. Какую боль причинило лицемерие учителя дзен тем, кто доверял ему, и какой ущерб нанесло это ему самому! Нет ничего важнее, чем хранить верность своим идеалам и самому следовать тому, что проповедуешь.
В живописных окрестностях Бодх-Гаи располагались многочисленные храмы, возведенные буддистами из разных стран Азии. Я посещал их один за другим, и в умиротворяющей обстановке бирманского вихара (храма) познакомился с учителем Но имени Сатья Нараяна Гоэнка. Этот учитель из Бирмы уже более года жил здесь и обучал всех желающих древней технике медитации. Он пригласил меня на десятидневные курсы, которые начинались на следующий день. Привлекшись его искренностью, и присоединился к группе из десятка его учеников. Гоэнкаджи, как мы называли его, заботился о нас, словно родной отец. Его слегка тронутые сединой волосы были разделены аккуратным пробором, а чисто выбритое лицо излучало спокойствие. Одет он был в длинную, до лодыжек, синюю клетчатую лунги (кусок ткани, обернутый вокруг талии) и белую рубашку на пуговицах.
Сидя на полу со скрещенными ногами, Гоэнкаджи стал рассказывать нам о себе. Родился он в 1924 году в семье индийцев, которые переселились в Бирму и имели там свой бизнес. Несмотря на богатство и положение в обществе, Гоэнкаджи не был счастлив. Особые страдания ему доставляли регулярные мигрени и беспокойства. «В 1955 году я познакомился со своим досточтимым учителем Саяджу У Ба Кхином, — сказал Гоэнкаджи. — Эта встреча перевернула мою жизнь, и последующие четырнадцати лет я учился под его руководством. Традиция, которую он представляет, восходит к самому Будде. Учение Будды не было сектантским. Он проповедовал дхамму, или дхарму, — путь к освобождению». Гоэнка объяснил, что випассана («созерцание вещей в истинном свете») — это одна из древнейших техник медитации в Индии. «Гаутама Будда открыл ее заново более двух с половиной тысяч лет назад и учил ей как универсальному средство от всех проблем». Гоэнкаджи вспоминал о своем учителе с большой благодарностью: «Хотя У Ба Кхин был семейным человеком, а не монахом, он в совершенстве освоил випассану сам и обучал ей других. Поскольку его мечтой было возвращение випассан на ее родину, в Индию, он благословил меня на эту миссию».
Гоэнкаджи был очень честным и порядочным человеком, которому можно было довериться без оглядки. Его учение было простым и действенным. Трижды в день мы проводили групповую медитацию, а по вечерам Гоэнкаджи читал лекции. «С помощью этой медитации, — говорил он, — вы научитесь видеть жизнь внутри и вне себя. Вы будете наблюдать ее отстраненно, освободившись от представлений об удовольствии и боли, победе и поражении, счастье и горе. Таким образом, ваш ум будет достигать все более и более тонких состояний умиротворения, а из умиротворения родится сострадание».
Каждое утро я наедине беседовал с Гоэнкаджи, и мы очень сблизились с ним. Он проявлял искреннюю заботу о каждом из нас, своих учеников, ничего не требуя взамен. Благодаря его духовной силе и убежденности наша маленькая группа ощущала себя очень защищенной. Когда курсы закончились, Гоэнкаджи пригласил меня на новый цикл обучения, который был запланирован в Бомбее, и мы договорились с ним встретиться там.
Несколько дней я от восхода и до заката занимался випассаной под священным Деревом Бодхи, а потом шел в храм и молился золотой статуе Будды, прося благословений.
Из Бодх-Гаи я отправился на северо-запад, в Сарнатх, где в «Парке оленей» Будда начал свою проповедническую миссию. Там я изучал клятву Бодхисаттвы. Человек, приносящий ту клятву, следуя по стопам Будды, жертвует своей жизнью ради спасения всех живых существ от страданий, вызванных иллюзией. Размышляя над этим качеством, я решил отправиться из Сарнатха в Калькутту, чтобы попросить благословение у святой, о бескорыстии которой так много слышал, — Матери Терезы.
Сойдя с поезда на вокзале Ховра в Калькутте, я с трудом пробрался сквозь толпу и направился на берег Ганги, к Кали-гхату. Было раннее утро. Подойдя к храму Кали — богини, олицетворяющей сострадание Господа Шивы и уничтожающей зло, — я увидел у входа большую очередь. В лавках у храма продавались изображения Кали, на которых она стояла, высунув длинный язык и держа в руке меч. Торговцы громко выкрикивали: «Джаба мала!» — предлагая купить гирлянды из кроваво-красных цветов гибискуса, которые, как принято считать, особенно нравятся богине. Эти цветы в форме колокола имеют пять лепестков и длинный, усыпанный тычинками пестик, свисающий из центра цветка наподобие языка Кали. В шумных лавках были выставлены горы благовоний и бижутерии. Торговцы наперебой зазывали покупателей, настойчиво предлагая им купить молочные сладости, цветы, кокосовые орехи и красный порошок киновари для подношения богине в храме. Это было целое столпотворение паломников, лавочников и нищих. Из динамиков раздавались оглушительные звуки музыки. У входа в храм рядами сидели прокаженные, калеки и вдовы. Они тянули к прохожим руки, выпрашивая милостыню. Я хотел хоть как-то облегчить страдания этих людей, но мне нечего было предложить им, кроме извиняющейся улыбки и молитвы. Через ворота храма в обе стороны тек нескончаемый людской поток. Паломники толкались и о чем-то переговаривались друг с другом. Я вошел внутрь и понял, что совершенно не готов к зрелищу, которое открылось моему взору.
Напротив богини стояло несколько жертвенных алтарей, забрызганных кровью. Отчаянно блеял подвешенный за ноги черный козел, голова которого была зажата между окровавленными кольями. Обнаженный по пояс жрец прочитал мантры, замахнулся большим кривым ножом с широким клинком и одним ударом отсек несчастному животному голову. Из козлиной шеи хлынула кровь. Безжизненная голова, глядя на мир невидящими глазами, со зловещим стуком упала на пол. В тот же миг служители подхватили туловище и понесли его на кухню, чтобы приготовить еду для раздачи бедным.
Борясь с приступом тошноты и пытаясь осмыслить увиденное, я бросился на берег Ганги. Как отличается это кровавое зрелище от всего, что я видел, живя среди умиротворенных мудрецов, — думал я, — но ведь мудрецы тоже являются последователями индуизма. Это очевидное противоречие поставило меня в тупик. На берегу я встретил пожилого садху, который читал книгу, облокотившись о хлебное дерево. Я поделился с садху своими сомнениями и вот что он ответил мне: «Когда-то я тоже был жрецом в одном таком храме. Жертвенным мечом я отрубил головы великому множеству животных. Но в какой-то момент меня стал мучить по ночам один и тот же кошмар».
«Что же Вам снилось?» — спросил я.
«Мне стали являться во сне убитые мною козлы. Сначала они жалобно блеяли, а потом, глядя на меня полными ненависти глазами, принимались бодать меня рогами и рвать зубами мое тела на куски. В конце появлялся чудовищный жрец с телом человека и козлиной головой. Он клал мою голову на алтарь и отрубал ее моим же топором для разделки мяса». Захлопнув книгу, старик откинулся назад, прислоняясь к дереву. «Я больше не мог выносить этого и, оставив обязанности жреца, стал вести жизнь садху». Я слушал старика с широко раскрытыми глазами. «В любой религии, сказал он, — верующие истолковывают священные писания по-своему и следуют тем или иным духовным практикам в соответствии со своим пониманием. Для стремящихся к вершинам духовного знания предназначен метод медитации и бескорыстного служения Богу. Тем, кто стремится к более утонченным материальным наслаждениям и искуплению грехов, рекомендовано взращивать в себе благочестие. А для тех, кто хочет исполнить свои материальные желания, существует целый арсенал методов, включая жертвоприношения, одно из которых ты наблюдал. Говорится, что Веды подобны древу желаний — в них можно найти путь к достижению любой цели. Богиня Кали — это всемилостивое олицетворение материальной природы. Разные люди поклоняются ей по-разному, но, что бы ни происходило в ее храмах, сама Кали принимает только вегетарианскую пищу».
Я сидел и смотрел на плавно текущую передо мной реку.
На Западе, думал я, тоже забивают миллионы животных, но делают это так, чтобы никто не видел А здесь любители мяса, по крайней мере, имеют возможность посмотреть, откуда оно берется и какую цену платят невинные животные за диетические пристрастия людей.
До этого дня я полагал, что чем больше разных религиозных путей я изучу, тем шире станет мое понимание духовности. Но сегодняшнее происшествие показало, что без опытного проводника сам я не смогу разрешить кажущиеся противоречия в разных религиозных традициях и только еще больше запутаюсь.
Я шел по шумным улицам Калькутты, и сердце мое трепетало в предчувствии нового поворота в моей судьбе. Мимо с ревом проносились грузовики. Водители легковых автомобилей непрерывно сигналили друг другу, не желая уступать дорогу. Скрип велосипедов сливался с рокотом мотороллеров — количество на дороге и тех и других исчислялось сотнями. Босоногие рикши, обливаясь потом, везли целые семьи. Фыркали волы, запряженные в перегруженные повозки. Повсюду разгуливали собаки и коровы, буйволы и овцы, и между ними сновали спешащие по своим делам пешеходы.
Наконец я добрался до женского монастыря, где служила Мать Тереза. Монастырь представлял собой неказистое одноэтажное здание. У дверей меня со скромной улыбкой встретила католическая монахиня: «Орден Милосердия приветствует Вас. Чем могу Вам служить?»
Почтительно сложив ладони, я попросил:
«Могу ли я увидеть Мать Терезу?»
«Идите за мной. Я узнаю, примет ли она Вас».
Монахиня отвела меня в простую часовню: «Это наша молитвенная комната. Здесь мы вместе с матушкой проводим богослужения». Я преклонил колени и прочитал молитву. Когда я поднялся, монахиня повела меня из часовни по коридору. Вдруг она остановилась у открытой двери со словами: «А вот и матушка! Она сейчас занята по хозяйству».
Заглянув в тускло освещенную комнату, я увидел Мать Терезу, которая скребла большой закопченный котел. Эта картина тронула меня до глубины души.
«Матушка, — обратилась к ней моя провожатая, — это Ричард, садху из Америки. Он хочет поговорить с Вами».
Мать Тереза приветствовала меня сложенными ладонями: «Вы позволите мне прежде завершить мое служение? Простите великодушно, что заставляю Вас ждать».
«Конечно, матушка», — ответил я.
Монахиня отвела меня в небольшую комнатку и предложила подождать, пока Мать Тереза домоет котлы. Через несколько минут та вошла в комнату и села на стул возле меня. Несмотря на преклонный возраст и хрупкое телосложение, в ней чувствовалась несгибаемая сила духа. Жизнь, полная лишений, оставила глубокие морщины на ее лице, но при этом глаза ее были чисты и невинны как у ребенка. Несмотря на занятость, она нашла время поговорить с таким незначительным посетителем, как я. Ее голос звучал негромко, но слова шли от самого сердца: «Самая большая проблема в мире — это голод. Не голод плоти, а голод сердца. От него страдают все — и бедные, и богатые. Все они одиноки и все жаждут любви». Взгляд ее пронзительных глаз отворил мое сердце, и слова проникали в самую глубину моего сознания.
«Только любовь Бога может утолить голод сердца. Другого способа не существует. Накормить голодных совсем нетрудно, — она сделала жест, как бы перечеркивая все свои заслуги на этом поприще. — Гораздо сложнее наполнить изголодавшиеся сердца людей любовью к Богу. Сложность заключается в том, что дать эту любовь другим способен лишь тот, кто сам чист сердцем».
Мать Тереза без остатка посвятила себя делу Иисуса Христа. Ее преданность была глубокой, как океан, и каждое слово, слетавшее с ее уст было подобно волне в океане ее преданности.
Она продолжала: «Бедность — это не только нехватка одежды, это еще и нехватка человеческого достоинства и чистоты.
Настоящая нищета царит там, где люди потеряли уважение друг к другу». Прижав руки к сердцу, она вздохнула: «Когда нищие из Калькутты умирают у меня на руках, я вижу в их глазах луч надежды. Но я не вижу этой надежды в глазах многих богатых и влиятельных жителей Запада. Истинное богатство можно найти только в сердцах тех, кто верит, что Бог любит нас. И мир отчаянно нуждается в том, кто способен поделиться этим богатством и дать надежду людям, нищим сердцем».
В это время в комнату вошли другие посетители. Одна англичанка, недоумевая, спросила Мать Терезу: «Почему Вы сами моете Котлы? Неужели никто другой не может этого сделать?»
Мать Тереза ласково взглянула на женщину: «Служение Богу и человечеству — это привилегия, а не повинность. Любое служение Богу — это благословение. Не бывает почетного или презренного служения».
«Но матушка, — вступил в разговор муж этой женщины, — откуда Вы берете на все это силы?»
Мать Тереза показала свои четки. Затем она произнесла слова, которые я уже не раз слышал от святых людей самых разных религиозных традиций: «Я черпаю силу в Святом Имени Бога».
Она повернулась ко мне и сказала: «Смиренного не могут задеть ни хула, ни похвала, потому что смиренный знает, кто он на самом деле. Бог видит все. Никогда не впадай в уныние из-за постигшей тебя неудачи, если ты знаешь, что сделал все что мог». Слова ее отзывались в моем сердце.
Уже собираясь уходить, англичанка поблагодарила Мать Терезу за все, что та делает. «Все делает Бог, — возразила Мать Тереза, — а я всего лишь ничтожное орудие в Его руках». Затем она извинилась и сказала, что ей надо домыть котлы.
Мать Тереза родилась в 1910 году в Македонии в семье албанцев. В семнадцать лет она вступила в монашеский орден, и вскоре ее направили в школу Святой Марии в Калькутте в качестве преподавателя. Впоследствии она стала директором школы. В 1948 году и ее жизни произошло важное событие: она нашла свое призвание, начав служить нищим в трущобах Калькутты. В 1950 году всего с двенадцатью помощницами Мать Тереза основала монашескую конгрегацию «Сестры Миссионерки Любви». В последующие годы ее самоотверженное служение привлекло тысячи человек, желающих помочь ей в осуществлении миссии Бога.
Я попросил монахиню проводить меня в приют для больных и умирающих. Ощущая себя неспособным хоть как-то помочь им, я взялся за самое простое служение — подмел пол и разнес посуду. Вскоре в приют пришла Мать Тереза. Ее присутствие наполнило эту мрачную обитель страдания и смерти светом радости и надежды. Взяв за руку женщину, измученную болезнью, она нежно улыбнулась ей. Женщина сразу преобразилась. Глаза ее засияли от радости, и она улыбнулась в ответ.
Затем матушка стала ходить от одной кровати к другой, причем было видно, что делает она это не из чувства долга, а из искренней любви. На одной кровати лежал очень истощенный мужчина. Он харкал кровью, и было видно, что жить ему осталось недолго. Когда Мать Тереза погладила его по голове, он посмотрел на нее так, словно она была ангелом, спустившимся к нему с небес в час величайшей нужды. Повернув голову, он улыбнулся ей. «Бог любит тебя, — негромко произнесла Тереза. — Вспоминай о Нем с благодарностью». Нашла она слова утешения и для умирающей женщины, которую бросили все ее родные и близкие: «Если ты действительно хочешь полюбить Бога, ты должна научиться прощать» Было видно, как несколько простых слов сняли бремя, лежавшее на сердце этой женщины. Любовь, которую Мать Тереза испытывала к Богу, распространялась и на все Его чада. В присущей ей скромной и непритязательной манере она дарила чудо надежды всем, с кем соприкасалась. К каждому, будь то индус, мусульманин, иудей или христианин, она относилась с одинаковой любо вью и нежностью. В какой-то момент она повернулась ко мне и сказала: «Я вижу своего возлюбленного Иисуса в каждой из этих страждущих душ. И Господь милостиво принимает мою любовь через них».
«Матушка, — робко произнес я, — они видят, как через Вас проявляется любовь Иисуса».
Мать Тереза широко улыбнулась в ответ: «Что это, как не чудо божественной любви?»
Из Калькутты я отправился в длительное путешествие на поезде через весь индийский субконтинент и через два с половиной дня прибыл в Бомбей, чтобы пройти у Гоэнкаджи еще один курс медитации. В поезде я медитировал на картину с прекрасным флейтистом, которую везде возил с собой. Мое необъяснимое влечение к нему росло день ото дня. Я думал: «Когда же мне откроется, кто это такой?»
Занимаясь у Гоэнкаджи в Бомбее, я снова поразился тому, с какой самоотдачей подходит он к преподаванию. Когда ученики видят, что учитель вкладывает в уроки все свое сердце, у них естественным образом тоже возникает желание целиком посвятить себя учебе.
К тому моменту как завершился десятидневный учебный курс медитации, желание размять ноги и развеяться стало непреодолимым Поэтому я решил подольше погулять по городу. Несколько часов я брел куда глаза глядят и в конце концов оказался на каком-то оживленном перекрестке. Дожидаясь зеленого света, я стал оглядываться по сторонам. Мимо, сигналя, ехали автомобили. В нескончаемом потоке людей, огибавшем меня, словно река, мелькали служащие в костюмах и галстуках с портфелями в руках, беспризорники в лохмотьях и попрошайки, женщины в ярких сари, уличные торговцы со своим товаром и пожилые мужчины, одетые в традиционные одежды в стиле Ганди. Одни прохожие были смуглы, другие — с легким загаром, а на коже третьих виднелись пятна белой проказы[6]. В толпе пешеходов я заметил несколько туристов и туристок европейского вида в джинсах и мини-юбках. Современные многоэтажные здания у меня за спиной соседствовали с хижинами и коттеджами в викторианском стиле. В ясном небе светило солнце, и, когда я перевел взгляд наверх, мое внимание привлек огромный рекламный щит, на котором крупными красными буквами сообщалось о проведении духовного фестиваля на Кросс-Майдане.
Кросс-Майдан — это большой парк в центре Бомбея. Посреди парка возвышался гигантский шатер, так называемый пандал. Войдя в него, я очутился в мире красок. На стенах пандала, сделанных из красной, зеленой и желтой ткани, висели репродукции индийских картин. От курившихся повсюду благовоний поднимались клубы ароматного дыма. Подойдя к длинному столу, я стал рассматривать разложенные на нем книги, и вдруг мой взгляд остановился на одной из них. Сердце мое заколотилось: на обложке был изображен прекрасный юноша с кожей синего цвета. В руках он держал флейту.
Я зачарованно прошептал: «Это он». Это действительно он, — подумал я. Через всю Индию я пронес картину с ним, не зная, кто на ней изображен. И теперь ее герой снова предстал перед моим взором.
Название книги яркими красными буквами говорило само за себя: «Кришна, Верховная Личность Бога». «Кришна! Его зовут Кришна!» — вырвался у меня негромкий возглас. Так нашелся ответ на вопрос, который давно не давал мне покоя. Желая больше узнать о Кришне, я попросил посмотреть эту книгу. За столом стоял облаченный в белые одежды бритоголовый монах европейской внешности. Моя просьба застала его врасплох. «Ты говоришь по-английски?» — удивленно спросил он.
«Я американец», — ответил я и нетерпеливо протянул руку за книгой.
«Неужели? Разве ты не индус? Ты, наверное, шиваит?» — спросил монах и дал мне книгу.
«Я сам не знаю, кто я, но я действительно жил с шиваитами».
«Меня зовут Тушта, — представился монах. — В этой книге есть глава об отношениях Шивы и Кришны. Я думаю, тебе это будет интересно».
Для меня оказалось неожиданностью, что во мне не признали американца. Я уже давно не смотрелся в зеркало, и потому даже не догадывался, что карие глаза, сильный загар, длинные, спутанные полосы и застиранные в реках одежды делают меня похожим на самого настоящего отшельника-индуса.
Прижав книгу к сердцу, я нашел укромное местечко и, словно томимый жаждой путник, который нашел оазис с прохладной водой, погрузился в чтение книги «Кришна». Начиналась она такими словами:
«В странах Запада всякий, кто увидит обложку книги "Кришна", тут же спросит: „Кто такой Кришна? “»
Далее в книге говорилось, что Кришна — это Верховный Господь и Его имя означает «всепривлекающий».
«Кришна — Бог, потому что Он привлекает всех. Того, кто не является всепривлекающим, нельзя назвать Богом».
Пока я читал, на сцену вышла молодая американка в желтом сари. Она села и стала петь красивые религиозные песни. Ее звали, как я узнал позже, Ямуна Деви.
Читая книгу «Кришна» под звуки ее будоражащего душу пения. Я чувствовал, как меня переполняют неведомые доселе чувства
К вечеру в пандале собралось более двадцати пяти тысяч человек. Мне очень хотелось послушать лекцию, поэтому я вернул книгу и сел позади всех, в самом, дальнем уголке пандала. На сцене пели и танцевали два десятка западных последователей этого учения — мужчины с обритыми головами в традиционных одеждах садху и женщины и нарядных сари. Огромная толпа с нетерпением ждала выхода гуру. Ко всеобщему удовлетворению он вскоре появился на сцене.
Это был величественный мужчина с обритой головой. На нем были одежды шафранового цвета, и казалось, что от него исходит сияние. Он не шел, а плыл, как лебедь, и в его жестах чувствовалась царственная уверенность. При этом в манерах его читались скромность и смирение, как если бы он видел Бога повсюду, куда ни бросит взгляд.
Поприветствовав аудиторию сложенными вместе ладонями, он сел на приготовленное для него кресло. Мне из дальнего конца пандала было почти не видно его. С одной стороны, я очень хотел окатиться поближе к сцене, но, с другой, мне было неловко взять и сесть прямо перед кем-то. По сцене взад и вперед ходил какой-то человек и делал снимки фотоаппаратом. Гуру подозвал его и что-то сказал ему на ухо. Ученик повернулся к огромной толпе и начал пристально всматриваться в нее, пока не отыскал нужного ему человека. Он стал подавать ему знаки, приглашая на сцену, но никто так и не вышел, поэтому он сам спустился и стал пробираться сквозь десятитысячную толпу сидевших на земле людей. К моему немалому изумлению, этот человек, пройдя через весь пандал, подошел прямо ко мне. С невозмутимой улыбкой он обратился ко мне: «Шрила Прабхупада хочет, чтобы ты сидел рядом с ним на сцене».
Ошеломленный, я пробормотал: «Откуда он меня знает?»
Вместо ответа человек просто взял меня за руку и повел за собой через толпу на сцену. Там он подвел меня к гуру, безбрежная улыбка которого наполнила мое сердце радостью. Не знаю почему, но мне показалось, что я знаком со Шрилой Прабхупадой уже давно. Он сидел, скрестив ноги и выпрямив спину. Его монашеские одежды из ткани шафранового цвета лежали аккуратными складками. Жестом он любезно пригласил меня располагаться рядом. Я сел на застеленную ковром сцену и с благоговением воззрился на Шрилу Прабхупаду. В ответ он бросил на меня мимолетный взгляд своих больших и добрых глаз, который проник мне в самую душу. Его кожа отливала бронзой, нос был широким и округлым, а мочки ушей — большими, как у Будды. На висках его недавно обритой головы виднелись короткие седые волосы, а лоб украшали две вертикальные линии из желтой глины, указывающие на принадлежность к традиции бхакти-йоги. По обе стороны от носа пролегали глубокие складки, достигающие уголков крупных, выпуклых губ.
Его последователи в чистых и опрятных одеждах самозабвенно танцевали и пели, и я, глядя на них, вспомнил о том, как неприглядно выглядит моя одежда, дырявая и потемневшая от речного ила. У мужчин, танцевавших на сцене, были тщательно выбритые лица и головы, а я даже не мог вспомнить, когда последний раз брился, не говоря уже о том, чтобы стричь или расчесывать волосы. После ежедневных омовений в реках и илистых озерах я, по сравнению с ними, наверное, выглядел настоящим грязнулей. Все время, пока они с ликованием пели и танцевали, я сидел молча. Привыкнув жить в безлюдных лесах, я неожиданно для себя оказался на сцене, под взглядами десятков тысяч человек. Я почувствовал себя не в своей тарелке и смутился настолько, что готов был тихо встать и уйти, но тут Шрила Прабхупада одарил меня такой ободряющей и полной любви улыбкой, что я сразу ощутил себя как дома. Почему он пригласил меня сесть рядом? Именно меня из всех присутствующих?
Пока я ломал голову над этой загадкой, Шрила Прабхупада взял маленькие латунные тарелочки и стал отбивать на них ритм, изящно двигая пальцами. Покачиваясь в такт музыке, он низким голосом запел: «Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе/Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе».
Я остолбенел от неожиданности. Я не верил своим ушам: Шрила Прабхупада пел ту самую мантру, которую я услышал в песне матери-Ганги. Сколько раз произносил я эту мантру с тех пор, как в Ришикеше река открыла ее мне! По коже у меня побежали мурашки, тело задрожало, а сердце застучало, как барабан. Сквозь пелену навернувшихся слез я неотрывно смотрел на Шрилу Прабхупаду, который сидел, плотно закрыв глаза и нахмурив брови. Когда он пел, губы его изгибались дугой, звуки мантры слетали с его уст, и вслед за ним мантру пели все, кто был в пандале. На сцене последователи играли на традиционных барабанах, тарелочках и гонгах, и весь шатер заполнился священными звуками.
Закончив петь, Шрила Прабхупада прокашлялся и звучным голосом стал объяснять в микрофон значение этой мантры:
«Мы поем Маха-Мантру, великую песнь освобождения».
Он объяснил, что Харе — это обращение к Радхе, — божественной энергии Господа, Его вечной супруге: «Она дарует любовь к Богу и является ее источником. Кришна — это имя Бога, которое означает „всепривлекающий“. А имя Рама указывает на то, что Господь — Верховный Наслаждающийся, дарующий неиссякаемое блаженство тем, кто служит Ему с любовью». Затем он стал говорить о том, что трансцендентный звук очищает сердце от корыстных желаний, пробуждает дремлющую в нас любовь к Богу и дарует духовное счастье.
«Произнося Маха-Мантру, — продолжал Шрила Прабхупада, — мы молим Господа: „Пожалуйста, навеки займи меня полным любви служением Тебе“».
Я мысленно перенесся в Гималаи, на облюбованный мною камень посреди Ганги. Теперь все встало на свои места. Это были имена того прекрасного юноши с кожей синего цвета, играющего на флейте. Юноши, который пришел ко мне в виде картины. Он был Самим Богом в одной из Своих ипостасей. Все это время я повторял Его имена и медитировал на Его изображение, даже не подозревая о существовавшей между ними связи. И сейчас Шрила Прабхупада всего в нескольких простых фразах дал ответ на загадку, над которой я безуспешно бился все это время. Мне оставалось лишь изумляться тому, какой необычный оборот приняли мои духовные поиски.
