Глава xXXII образование понятий

Что такое понятие? (1 - 2). - Психофизический процесс образования понятий и отношение понятия к представлению (3 - 11). - Чем оканчивается процесс образования понятий? (12 - 14). - Сложность рассудочного процесса (15). - Главный его деятель есть сознание, т. е. способность различать и сравнивать (16 - 19). - Отличительный признак рассудочного процесса у человека (20)

1. Слово "понятие" принимается обыкновенно в двух смыслах - обширном и тесном.

В обширном смысле понятием называют то, что Локк называет идеей, а именно все, о чем мы можем думать, что является предметом нашего мышления: не непосредственного ощущения, не созерцания, а мышления. Если я мыслю о моем брате, о каком-нибудь предмете, мне знакомом, мною виденном, или о каком-нибудь известном мне факте, то все это в области мышления является мне уже в форме понятий.

2. В смысле более тесном под именем понятия разумеются те не существующие в действительном мире, но существующие только в моем мышлении предметы, которые грамматически обозначаются общими, или нарицательными, именами. Эти общие имена принадлежат целому роду существ, качеств и действий в отличие от имен собственных, которые мы усиливаемся привязать к предметам, существующим одиночно. Легко заметить, что в мире внешнем нет ничего, что сколько-нибудь соответствовало бы нашим общим, нарицательным именам: в мире все единично и потому только и существует, что оно единично; omne quod est, eo quod est, singulare est, заметил еще Боэций, тогда как в языке человеческом, а следовательно, и в человеческом мышлении все общо, и даже единичные представления о единичных предметах, которые мы усиливаемся удержать в их единичности собственными именами, принимают общий характер. Так, например, мы придаем человеку собственное имя, но под этим именем есть множество людей; или, желая ввести единичность в. языке, мы говорим: вот это дерево, вот эта именно картина, но слова это, эта именно, как заметил Гегель в своей "Феноменологии духа", оказываются самыми общими, которые одинаково относятся ко всем возможным предметам. Чтобы уединить предмет совершенно, нам остается только взять его в руку, или указать на него пальцем, так как язык наш не имеет слов для обозначения единичных предметов в той единичности, в какой они существуют в мире. Вот почему мы думаем, что Рид сказал еще мало, говоря, что "большинство слов в языке составляют имена общие и в большинстве книг нет ни одного слова, которое бы не было общим" *. Мы же думаем, что во всем человеческом языке нет и не может быть других слов, кроме общих, представляющих собой понятия.

______________________

* Read. V. I. P. 389.

______________________

3. Эта-то противоположность между всем существующим во внешней природе и понятием и делает понятие трудным для понимания явлением. В мире нет вообще треугольника, как и нет вообще животного, нет дерева, нет дома и т. д., а между тем понятия эти в нас существуют и заменяют собою для нашего мышления действительный мир, весь состоящий из единичностей. На этом противоречии понятий со всем существующим основан давний и бесконечный спор между реалистами, номиналистами и концепционалистами. Не вдаваясь в этот спор, мы по своему обыкновению постараемся подсмотреть в самих себе душевный процесс, посредством которого образуются в нас понятия.

4. В главах о памяти мы видели уже, что всякое внешнее впечатление, перешедшее в определенное ощущение, оставляет свой след в нашей нервной системе и в нашей душе, а самое существование таких следов объяснили мы возможностью нервных привычек и душевных идей. Там же мы видели, как из этих следов образуются небольшие отдельные ассоциации, а потом из этих ассоциаций выплетаются целые ряды и сети ассоциаций. Ассоциации следов ощущений, возникающие снова, к сознанию нашей души, назвали мы представлениями. Представления наши одиночны и в этом отношении соответствуют действительным предметам, впечатлением которых они произведены; закрывши глаза, я вижу действительно розу, которую я только что рассматривал, розу индивидуальную, - какова она и в действительности. Однако ж не следует забывать, что всякое представление внешнего для нас реального предмета есть не более, как ассоциация его атрибутов или признаков *. Чем же являются наши понятия относительно наших представлений? Понятие является соединением в одну ассоциацию одинаковых атрибутов, взятых из многих единичных представлений. Мы видим, например, различных лошадей: вороных, гнедых, рыжих, больших, малых, старых, молодых, хромых и здоровых, - составляем о каждой из них единичное представление, и вместе с тем из этих многих единичных представлений образуется у нас мало-помалу общее понятие лошади. В этой лошади-понятии нет уже никакого особенного цвета, она ни стара, ни молода, ни велика, ни мала и т. д. Все наше понятие о лошади составлено из признаков, общих всем лошадям, которых мы видели и о которых составились у нас представления, причем мы отбросили все особенные признаки той или другой лошади. Каким же психофизическим процессом произошло в нас это превращение многих единичных представлений в одно общее понятие? Мог ли произойти этот процесс с помощью тех психофизических сил, какие мы уже увидели, или для этого понадобилась новая сила - сила абстракции, сила рассудка?

______________________

* То же у Гербарта. В. I. S. 126.

______________________

5. Мы видели также в главах, посвященных нами памяти, что по свойству этой способности следы в ней после каждого повторения тех же ощущений или после каждого нового вызова следов этих ощущений в область сознания углубляются, т. е. залегают в памяти прочнее и вызываются из нее легче и вернее. От этого само собою происходит, что при многочисленных наших однородных представлениях, например, различных лошадей признаки, общие всем этим лошадям (общие атрибуты этих различных представлений), повторяясь в нас всякий раз, при всяком новом представлении лошади укореняются в памяти тверже, чем признаки особенные, принадлежащие только некоторым, но не всем лошадям и повторяемые гораздо реже или неповторяемые вовсе. Понятно, что таким образом, по самому свойству нашей памяти, из одних общих признаков однородных представлений должна возникнуть особая, сильная ассоциация признаков, в сравнении с которой ассоциации частных представлений будут гораздо слабее и, так сказать, стушевываются.

6. Но исчезают ли совсем эти частные признаки единичных представлений? Выходит ли понятие из этого процесса совершенно чистым, свободным от частных, несущественных признаков тех единичных представлений, из которых оно отложилось таким естественным путем? Напротив, на всяком понятии мы видим долго, до превращения его в слово и часто даже после, следы его образования: обрывки тех пеленок, из которых вышло это новое, многообещающее дитя нашей психофизической жизни. Легко заметить, что как только захотим мы представить себе сколько-нибудь живее, например, понятие о лошади, так оно и начинает облекаться в особенные индивидуальные признаки той или другой лошади из тех, которых мы видели, - начинает принимать определенный цвет, определенный рост и т. д. Мы не можем представить себе лошади вообще, хотя можем мыслить о ней. Процесс воображения, следовательно, совершается в форме единичных представлений, а процесс мышления в форме понятий.

7. Но так ли в действительности, в нашей действительной психической жизни различаются процессы воображения и мышления, которые мы так резко различаем в наших логических выводах? В действительности вовсе нет такого резкого различия между этими двумя процессами *. В сущности, это один и тот же беспрестанно совершающийся в нас психофизический процесс, на одном конце которого мы видим представления в определенных формах и красках, или, лучше сказать, видим множество мелькающих представлений, а на другом - понятие без определенных форм и определенных красок. Эти мелькающие в душе нашей представления сбивают друг друга во всем, что в них есть различного, и оставляют в душе нашей прочный след только сходными своими признаками. Процесс этот может идти и назад, и вперед: иногда берут верх представления, а иногда - понятия, выделившиеся из этих представлений; в первом случае мы воображаем и мечтаем, а во втором - думаем, но, может быть, никогда в чистоте своей ни тот, ни другой процесс не совершается отдельно в душе человека.

______________________

* На отличие психологического понятия от логического указал также Гербарт (Herbart's Schriften. В. I. § 79).

______________________

8. Такое отношение понятия к представлениям, из которых оно отложилось, побудило некоторых психологов вовсе отвергать существование понятий. "Мне кажется, - говорит Юм, - что можно избежать многих нелепостей и противоречий, приняв, что нет вовсе абстракций в наших идеях (идея у Юма то же, что и у Локка, т. е. представление), но что все общие идеи наши суть в действительности только частные, привязанные к общим терминам, которые напоминают нам другие частные идеи, сходные при известных обстоятельствах с тою, которую душа сознает. Так, когда произносят слово лошадь, то мы непосредственно представляем себе идею черного или белого животного, определенного роста и фигуры. Но так как это название прилагается тоже к животным других цветов, размеров и фигуры, то идеи их, хотя и не присущие в ту же минуту воображению, легко припоминаются, и наше суждение и умозаключение совершаются так, как будто эти идеи были бы действительно присущи. Если эхо допустить (как того требует здравый рассудок), то из этого выйдет, что все идеи, количества, о которых рассуждают математики, - тоже только частные идеи, внушаемые нам чувством и воображением" *. Однако же нетрудно видеть, что если бы Юм был прав и мы действительно мыслили только представлениями, а не понятиями, то самые понятия в нас не могли бы образоваться, а вследствие того не мог бы образоваться и язык, слова которого вызваны были потребностью выразить понятия, а не вызывали понятий. Принимая же теорию Юма, следовало бы принять, что язык составлен не людьми для выражения понятий, а дан людям и вызвал в них понятия, что, конечно, не имеет смысла **. Кроме того, мы очень часто, как справедливо замечает Милль ***, исправляем, пополняем или ограничиваем значения слов, влагая в них точные понятия, которых они не имели или которые они утратили; а если бы понятие и слово были тождественны, то это явление было бы невозможно.

_____________________

* Hume's Essais, ed., 1757. P. 371; Locke's Works. V. I. P. 222.

** На ту же мысль нашел новый филолог г. Гейгер, книга которого (Ursprung der Entwickelung der menschlichen Sprache und Vernunft, von Geiger. Stuttgart, 1868) вышла после первого издания нашего 1-го тома. Мы встретимся с этой книгой г. Гейгера при изложении теории языка в 3-м томе.

*** Mill's Logic. В. IV. Ch. II. § 2. Здесь Милль признает, что язык есть орудие, облегчающее мышление, но не условие его. "Как искусственная память, - говорит Милль в другом месте, - язык действительно является орудием мысли; но одно быть орудием, а другое быть исключительным предметом, над которым упражняется орудие. Действительно, мы по большей части думаем посредством имен; но то, что мы думаем, суть вещи, называемые этими именами, и не может быть большей ошибки, как воображать, что мы можем мыслить одними именами или что мы можем заставить имена думать за нас" (Mill's Logic. В. I. Ch. II. § 2. P. 200).

_____________________

9. Любопытно отношение Джона Стюарта Милля к этому вопросу. "Название класса, - говорит он, - вызывает в нас некоторую идею, посредством которой мы можем думать о целом классе, а не только об индивидуальном члене его" *. Милль избегает решительного ответа на вопрос: что такое идея, говоря, что решение этого вопроса не принадлежит логике; но нам кажется, что логика, только и занимающаяся, что понятиями, должна бы ясно сознавать, чем она занимается. "Верно только то, - говорит Милль, - что некоторая идея или умственная концепция внушается нам нарицательным именем, слышим ли мы его, или употребляем сами с сознанием его значения, и это - что мы можем назвать, если нам угодно, общею идеею - представляет в нашей душе целый класс вещей, к которому прилагается данное название. Думая или рассуждая о данном классе, мы делаем это посредством идеи. Свободная же власть, которую имеет душа, обращать внимание только на часть того, что представляется ей в данный момент, и оставлять без внимания другую часть дает нам возможность рассуждать и делать наши умозаключения относительно целого класса, не подвергая этих заключений и рассуждений влиянию того, чего нет действительно в нашей идее или нашем образе (?), или, по крайней мере, влиянию того, чего мы не считаем общим целому классу" **. Правда, Милль не хочет метафизировать; но, однако же, он принужден употребить слово абстракция, хотя и сваливает объяснение этого слова на метафизику. Что Милль не привязывает идеи, или, по его выражению, общей концепции к названию, это видно из следующих слов: "Хотя наведение возможно без употребления знаков (т. е. слов), но без них оно никогда не пошло бы выше самых простых случаев, составляющих, по всей вероятности, предел в мышлении животных, которым недоступен условный язык" ***. Но если признать несправедливым, что идея или понятие тождественны слову и что без слова они ничто, то, отказавшись от мнения Юма, нельзя пристать и к тому мнению, на которое намекает Милль своим душевным "образом". Мышление словами о значении слов невозможно, но и мышление об индивидуальных образах тоже невозможно. Единичное представление не признается нашим умом, и если бы кто-нибудь сказал, что лошадь есть существо белое, то мы бы его поправили. Дело в том, что надобно разделять процесс воображения от процесса мышления: в воображении мы имеем дело с единичными представлениями, а в мышлении - с понятиями или идеями. Мы действительно представляем себе всегда единичную лошадь, но в то же время сознаем, что это представление не совпадает с нашим понятием лошади, и когда хотим думать о лошади, то сокращаем признаки наших представлений, отбрасывая несущественные. Такую же переделку представлений делаем мы, конечно, соображаясь с чем-нибудь существующим в нашей душе, но не в наших представлениях, и это-то что-нибудь, не соизмеримое с нашими представлениями, мы называем идеею, или понятием, или абстракциею; но, как бы его ни называли, дело в том, что оно в нас есть, что мы можем о нем мыслить, но не можем его представить - не можем вообразить, т. е. воплотить в образ, в движение нервов.

______________________

* Mill's Logic. В. IV. Ch. II. § 1. Прим.

** Ibid. P. 190.

*** Ibid. § 3. Р. 207.

______________________

10. Есть еще одно различие между воображением и мышлением (на него мы намекнули выше), по которому мышление можно назвать остановившимся воображением. В процессе воображения одно представление сменяется другим: в процессе мышления несколько представлений одновременно остаются в ясном поле нашего сознания, что и дает нам возможность делать сравнения, составлять понятия, суждения, выводы и т. д. *. Легко видеть, что без процесса воображения процесс мышления невозможен; труднее подметить, что без процесса мышления невозможен процесс воображения, но тем не менее это так. Мы не можем воображать отдельных признаков и воображаем только ассоциации этих признаков, или представления, а чтобы составить ассоциацию признаков, мы должны были подумать, т. е. посредством сравнения и различения сковать эти признаки в одну ассоциацию, или представление. Кроме того, когда мы мечтаем, то в сознании нашем проходят не одни представления, но и понятия, по которым мы подбираем представления. Может быть, только в состоянии полной галлюцинации проходят в воображении одни представления во всей своей реальной яркости, не тронутые отвлечением: даже в обыкновенных сновидениях мы немного думаем, точно так же как при отвлеченнейших умствованиях немного мечтаем. Но так как самые представления наши скованы из отдельных ощущений посредством мышления, да и всякое определенное ощущение есть уже плод сравнения двух или более психофизических состояний наших, то мы и можем сказать, что продукты мышления делаются материалом в процессе воображения, а воображение поставляет процессу мышления материал, мышлением же заготовленный.

______________________

* На это различие, кажется, намекает Аристотель, говоря, что воображение знает только одно текущее представление и не знает другого - соседнего (Aristoteles. De anima. L. III. Cap. 3. Obers von Weisse. S. 94).

______________________

11. Таким образом, мы видим, что оба эти процесса беспрестанно в нас перемешиваются и беспрестанно переходят один в другой, так что мы решительно не могли бы различить их, закрепить процесс мышления, выделить его из хаоса воображения, если бы не обладали даром слова и идеи. Только в слове и идее, как мы увидим ниже, понятие совершенно отвлекается от частных признаков тех представлений, из которых оно выделилось, приобретает произвольный признак, созданный духом, получает печать духа и делается полною его собственностью. Каждое слово для нас есть то же, что номер книги в библиотеке; под этим номером скрывается целое творение, стоившее нам продолжительного труда в свое время. Библиотекарь, знающий только номера и заглавия библиотеки, знает немного, но и человек, прочитавший все книги огромной библиотеки, но не знающий номеров и заглавий, бесполезно потерялся бы в ней. Слова, значения которых мы понимаем, делают нас обладателями громадной библиотеки нашей памяти: это произвольные значки, которые мы наложили на бесчисленные творения, нами же выработанные. Но мы имеем способность не только наложить эти значки в нашей памяти, но и сохранять как бы в геометрической точке духа самое содержание творений, хранящихся в библиотеке нашей памяти и записанных в ней под тем или другим номером: эта геометрическая точка (конечно, это лишь сравнение, и довольно грубое) называется идеей. В идеях мы сохраняем содержание библиотеки нашей памяти; в словах сохраняется каталог этой библиотеки *. И только это участие духа в процессе мышления посредством идеи и слова дает нам возможность бесконечно умножать богатства нашего рассудка и свободно располагать этими богатствами, а эта возможность поставила наш рассудок так недосягаемо высоко над рассудком животных, не обладающих ни словом, ни идеей. Мы имеем все данные предполагать, что в душе животных процесс мышления, или рассудочный процесс, и процесс воображения совершаются именно в таком хаотическом движении, в каком совершались бы в нас, если бы мы не обладали двумя могучими средствами, завершающими процесс образования понятий, т. е. словом и идеею.

______________________

* Не должно забывать, что слово как собрание звуков и мускульных движений голосового органа есть само по себе представление, когда мы его сознаем, и ассоциация следов в нервной системе, когда мы его не сознаем.

______________________

12. Бенеке весьма справедливо замечает, что процесс отвлечения, которым составляются понятия, весьма редко достигает в нас полного своего результата, что большая часть наших понятий вовсе не чистые понятия, а только полувыделенные агрегаты более или менее особенных представлений *. В нас есть какая-то неудержимая сила, побуждающая нас воплощать наши понятия, т. е. представлять их так, что при каждом нашем понятии мелькают какие-либо особенные признаки, обрывки тех представлений, из которых оно отвлечено. Обыкновенно яснее выдаются признаки тех особенных представлений, которые или по новости своей, или по силе своей вкоренились прочнее в нашей нервной системе; так, например, при понятии лошади мелькают признаки последней лошади, которую мы видели, или той, которую мы особенно часто видели, или, наконец, той, которая почему бы то ни было произвела на нас особенно сильное впечатление. Легко уже видеть, что эти обрывки представлений, привязывающиеся к понятиям как обрывки тех пеленок, из которых они вышли, могут значительно затруднять правильность мышления и портить его продукт. В этом смысле говорят обыкновенно, что воображение мешает рассудочному процессу, но мы видели также, что рассудочный процесс без воображения невозможен. Вот почему, может быть, и Гегель определил понятие только как стремление духа уловить общее в бесчисленных признаках предметов и по своему обыкновению, обратясь к этимологии, показал, что самое слово Begriff (понятие) происходит от глагола begreifen (ergreifen), т. е. ловить. Замечательно, что и на нашем языке слово понятие и слово понимать имеют общий корень с глаголом поймать, так что понятие можно передать словом уловление, т. е. процесс улавливания общих признаков, мелькающих в массе единичных представлений: это неоконченный процесс, беспрестанно совершающийся и никогда не завершающийся вполне до тех пор, пока это ловимое нами понятие по форме не превратится в слово, а содержание его не выразится в духе нашем идеею **.

______________________

* Lehrbuch der Psychologie, von Benecke. § 129. S. 89.

** Но не одно слово понятие заставляет удивляться глубокому философскому и психическому такту народа; таковы же, например, слова: память, воображение, закон, животное, растение, рассудок и многие другие.

______________________

13. У детей эти мелькающие обрывки представлений при сознавании понятий бывают ярче и многочисленнее, чем у взрослых, более привыкших обращаться с отвлеченными понятиями, и на эту особенность детского мышления должен обращать внимание педагог, как мы это увидим ниже. У людей с сильным, и притом распущенным, воображением понятия почти утопают в этих ярких обрывках представлений; но и у самых холодных людей, привыкших работать рассудком, понятия не являются в своем чистом виде, и если бы человек не обладал способностью идей и слова, то его процесс мышления остался. бы на той же ступени, на которой он находится и у животных *. Но так как дар слова и дар идеи (означим их покуда хотя под этим именем) идут из другого источника, а именно - духа человеческого, из тех особенностей, которыми человек отличается от всего существующего (а мы покудова говорим здесь только о животной душе, о тех способностях и душевных процессах, которые общи и душе человека, и душе животного), то и не будем, сколько возможно **, вдаваться преждевременно в те чисто человеческие особенности, которые в душе человека вносят сильнейшее изменение в весь рассудочный процесс, общий в своих основах и человеку, и животному.

______________________

* "Язык, - говорит Эйлер, - так же необходим, чтобы развивать и преследовать свои мысли, как и для того, чтобы сообщать их другим" (Eul. Т. II. L. XXXII. Р. 339).

** Сколько возможно, говорим мы, потому что, говоря о рассудочном процессе, как он совершается в человеке, невозможно вовсе не говорить о слове и об идее. Всякий душевный процесс в человеке, как мы уже неоднократно замечали, представляет результат всех его особенностей, и телесных, и душевных, и духовных; но необходимость ясности в анализе заставляет нас говорить сначала преимущественно о первых, потом о вторых и, наконец, о третьих, хотя мы не можем в то же время не забегать вперед и не принимать как бы за известное то, что вполне раскроется только впоследствии.

______________________

14. Многие философы и психологи отличали человека от животных именно тем, что человек может образовывать понятия, а животное нет, и это мнение справедливо, если к процессу образования понятий присоединяют слово и идею как завершение этого процесса в человеке. Но если брать этот процесс в его отдельности, как мы его изложили здесь, то нельзя сомневаться, что он совершается и у животных.

15. Мы видим, что в рассудочном процессе, как мы его изложили, нет никаких новых агентов, а все те же, с которыми мы уже ознакомились выше: сознание как способность различать, а следовательно, и сравнивать ощущения; способность механической памяти усваивать следы определенных ощущений; способность этих следов и их ассоциаций возникать вновь в сознании в форме представлений; передвижение этих представлений в области сознания и временное замедление или временная остановка этого передвижения - вот все те агенты и процессы, из которых состоит так называемый рассудочный процесс. Из этого уже видно, что этот процесс очень сложен, и мы никак не согласны признать его вместе с Дробишем за самый простой *; напротив, это самый сложный психофизический процесс, составляющийся из одновременного действия нескольких психофизических агентов, и в котором соединяются несколько психофизических актов. В рассудочном процессе мы 1) сознаем разом несколько различных ощущений, понятий, представлений, суждений и т. д.; 2) сознаем их сходство; 3) сознаем их различие; 4) сознаем их отношения в этих сходствах и различиях и 5) соединяем в один вывод, не уничтожая различия.

______________________

* Empirische Psychologie. S. 160.

______________________

Кроме того, в этом процессе, как мы увидим ниже, принимают деятельное участие состояния нашей нервной системы и наши сердечные чувства. Более сложного психофизического акта мы не знаем: это венец, до которого достигает животная природа, последняя ступень развития этой природы и первая, на которую опирается духовная природа человека.

16. Однако как ни сложен этот процесс, но главный характеристический деятель в нем один, и этот деятель не есть что-нибудь новое, для чего нужно было бы особенное название рассудка, а знакомое уже нам сознание.

Читатель наш уже знаком с этой мыслью, потому что она начала высказываться нами уже давно; но мы считаем необходимым высказать ее здесь вполне, чтобы потом же не возвращаться к ней и пользоваться ею как доказанною. Всякая новая мысль не может быть высказана сразу вся, особенно если она вытекает из сложных и разнообразных наблюдений, принадлежащих к различным областям знания. Мысль эта уже высказана отчасти Бэном, но только он не придает ей всего того значения, которое она должна иметь, и не выводит из нее всех тех важных последствий, которые из нее вытекают сами собой.

17. Новая физиология, особенно со времени наблюдений Вебера над осязанием, приводит к заключению, по крайней мере, для тех чувств, деятельность которых наиболее уяснена, что ощущение есть сознание колебания в нашей нервной системе, сознание разницы в двух ее различных состояниях. Следовательно, всякое определенное ощущение есть уже результат сравнения, а сравнение, как известно, есть основная отличительная деятельность рассудка. На этом основании мы признали выше, что уже при образовании первых ощущений работает рассудок. Точно так же работает он при образовании следа *. След не может быть образован без участия рассудка, так как след есть результат сравнения, иначе мы не могли бы узнать в нем следа определенного ощущения. Я припоминаю красный цвет только потому, что могу отличить его от всех других цветов, узнать его между другими цветами. Без участия рассудка не может быть сделана ни одна ассоциация следов, так как всякая ассоциация делается только по сходству или различию следов, - следовательно, есть плод сравнения и различения, а способность сравнивать и различать приписывается рассудку. Из этого уже видно, что представление - эта ассоциация ассоциаций следов - есть плод деятельности рассудка. Ничего нового не находим мы в образовании понятий: здесь продолжается та же работа рассудка, начатая им с простого первоначального ощущения и с простого основного следа; "понятие" есть тоже не более как плод сравнения многих представлений.

______________________

* Здесь видна ошибка Бенеке, когда он говорит: "Дитя в первое время своей жизни ничего не понимает" (Erz. und Unter. § 6. S. 27). Дитя чувствует, т. е. сравнивает и различает, следовательно, понимает. Предела, когда начинают образовываться понятия, положить нельзя: образование их начинается с первой деятельностью сознания, а не оканчивается вполне и во всю жизнь.

______________________

18. При этом объяснении, как мы показали выше *, остается только трудность объяснить появление первого ощущения; но как только произошло первое ощущение, как только оно оставило след свой в памяти, так и появляется возможность бесконечной цепи сравнений, так и начинается процесс, порождающий беспрестанно новые ощущения, более и более определяющиеся, новые следы ощущений, новые ассоциации следов, новые представления и, наконец, новые понятия, словом, начинается жизнь сознания.

______________________

* См. гл. XXI, п. 11.

______________________

19. Что же такое рассудок в этом процессе, в этой жизни сознания? Нетрудно видеть, что другой способности сознания и нет и что если вся способность рассудка состоит только в различении и сравнении различных состояний в нервной системе, отражающихся различными состояниями в душе, то рассудок и сознание одно и то же.

Что сознание есть только процесс различения и сравнения - это мы уже доказали; но что рассудок есть тоже только процесс различения и сравнения - этого мы еще не доказали вполне. Мы доказали это только для ощущений и их следов, для ассоциаций следов и представлений, доказали, наконец, для понятий; но нам остается еще доказать это для тех деятельностей, приписываемых обыкновенно рассудку, которые называют суждениями, умозаключениями, постижением предметов и их отношений, постижением законов явлений, учеными системами, или наукою, и, наконец, правилами житейской деятельности.

Эти-то доказательства и составят предмет следующих глав, а теперь мы позволим себе маленькое отступление в пользу царства животных. Это отступление уяснит нам еще больше мысль, которую мы хотели здесь провести.

20. Если мы только признаем, что у животных есть сознание, т. е. способность получать определенные (т. е. различаемые, а следовательно, и сравниваемые) ощущения, есть память, т. е. способность сохранять и восстановлять, а следовательно, и различать (а следовательно, и сравнивать) следы этих ощущений; если мы признаем (а этого невозможно отрицать), что у животных есть воображение, т. е. что следы представлений, возникая в их сознании, передвигаются там с большею или меньшею быстротою, то замедляясь, то на время останавливаясь, - то не можем не признать, что в сознании животных могут образоваться и понятия, только не могут они превращаться в идеи и облекаться в слова. Опыт подтверждает этот психологический вывод. Нетрудно убедиться, что животные руководятся в своей деятельности не единичными представлениями, а понятиями, более или менее ясными, вообще о той или другой породе животных, вообще о пище и т. п. И по прежнему понятию о рассудке как отдельной способности сравнивать, различать и делать выводы из этих сравнений и различий мы не можем отказать животному в рассудке. Собака, преследуя лисицу, из многих дорог выбирает кратчайшую или удобнейшую: следовательно, она различает, сравнивает и делает правильное умозаключение.

Но действия животных по рассудку следует строго отличать от действий по инстинкту. Для этого различения весьма пригоден прием, употребленный Фортлаге для доказательства присутствия сознания, а именно - нерешительность, колебание, раздумье, ошибки, опыт и поправки. Действуя по инстинкту, животное не раздумывает, не колеблется и не ошибается, как не колеблется и не ошибается сама бесчувственная природа в своей деятельности. Действуя по рассудку, животное ошибается, недоумевает, делает опыты и поправляется. Чем ближе животное к человеку по своей нервной организации, тем более у него проявляется рассудочной деятельности и тем менее инстинктивной, и наоборот, чем менее развита нервная система животного, тем более замечаем в его деятельностях инстинкта и тем менее рассудка.

Вот почему самые удивительные произведения животных принадлежат именно животным низших пород, у которых едва замечаются только кое-какие признаки нервной системы.

Кто не удивлялся устройству сотов, паутины, коралловым островам, постройкам муравьев и т. п.? Но и этим маленьким животным нельзя отказать в некоторой доле рассудка, так как наблюдения показывают, что и они могут, как то прекрасно доказал Дарвин, делать опыты и приноровляться к обстоятельствам; только эти опыты делаются чрезвычайно медленно, может быть, в тысячах поколений, микроскопическими дозами, пока наконец из них наследственно образуется новая привычка и войдет в состав наследственного инстинкта животных, изменив его сообразно новым обстоятельствам, новому климату, новой почве, новому материалу для работ и т. п. Наука ожидает от Дарвина подробного развития этого процесса изменений инстинкта животных *.

______________________

* "В душе животных не образуется рассудок", - говорит Бенеке (Erz. und Unter. § 30. S. 126) и основывает это на несовершенстве первичных сил животного. Но это противоречит факту: у животных внешние чувства часто сильнее, чем у человека; память тоже часто замечательная. На это указал и Мюллер (Manuel de Physiologie. Т. II. P. 495). "Причин способности отвлечения, - говорит он, - вовсе не должно искать в ясности или темноте впечатлений, ибо в этом нет различия между человеком и животным". В способности же "отвлекать общие идеи из частных явлений" Мюллер видит главное отличие человека от животного. Но это тоже не совсем справедливо, как мы видим: "У животного формируются понятия, но они не превращаются в идеи; процесс абстракции начинается, но не оканчивается" (Manuel de Physiologie. Т. II. P. 509).

______________________

В породах же высших животных рассудочные действия преобладают над инстинктивными: в действиях слона, напр., не менее, если не более, рассудочности, чем в действиях новозеландского дикаря *. Только слово и идея - эти дары духа - развили рассудок человека до такой степени, на которой он кажется, с первого взгляда, не имеющим ничего общего с рассудком животного.

______________________

* Брем. Жизнь животных. СПб., 1866. Т. 1. Общий обзор жизни животного царства. С. II.

______________________