Калининград, август 1998 года. Сумерки прилипли к окнам, барабанили в стекла крупными дождинками

Сумерки прилипли к окнам, барабанили в стекла крупными дождинками. С Балтики ветер нагнал плотный строй сизых туч, и разразившаяся над городом гроза перешла в нудный дождь, по-осеннему холодный и беспросветный.

— Вот и все, — сказал вслух Максимов.

Но Карина его не слышала. С полуоткрытых по-детски губ слетало легкое дыхание. Веки плотно лежали на глазах. Лицо разгладилось, и в свете ночника отчетливо проступил румянец на щеках.

Максимов осторожно освободил руку, которую Карина прижимала к груди. Убрал пряди, прилипшие к ее покрытой испариной лбу. С минуту смотрел на забывшуюся тяжелым сном Карину Вздохнул и вышел из спальни, плотно прикрыв за собой дверь.

В соседней комнате его ждали двое. Один, сухощавый, но статный пожилой мужчина, сидел в кресле в круге света настольной лампы. Второй прятался в полумраке у дверей. Максимов мог видеть только смутный контур его плотной коренастой фигуры. От человека исходил характерный запах военной формы, разогретой большим и тренированным телом. Сильвестр, так звали этого человека в Ордене, отвечал за силовое обеспечение операций. Сегодня ему пришлось попотеть, «зачищая» за Максимовым разбросанные по всему городу трупы.^[21] Его присутствие в комнате означало, что группы «чистильщиков» с основной работой справились, остались мелочи, с которыми они покончат без непосредственного участия Сильвестра.

Что касается Навигатора, то его появления в жизни Максимова всегда были неожиданны и совпадали с очередным крутым переломом в судьбе.

Навигатор указал на кресло перед собой, сам подвинулся вперед, чтобы лицо оказалось в круге света. Максимов сел и сразу же ощутил на себе пронзительный взгляд Навигатора.

— Что она знает? — спросил Навигатор.

— Практически все, что можно знать на ее уровне. Первым клад нашел ее отец — Иван Дымов. Поступил по-умному, когда решил не афишировать находку, но сглупил, когда поехал в Гамбург торговаться с антикваром. И сразу же налетел на агентурную сеть Винера. Правда, этого Карина не знает, — сразу же поправил себя Максимов. — И не знает, что покусилась на наследие Черного Ордена СС. Для нее эта коллекция янтарных чаш — всего лишь раритеты, которые можно выгодно продать. Но без нее я бы ничего не нашел. Вернее, так быстро не нашел. И вообще все было бы иначе, если бы не эта пигалица. Плохо то, что ее похитили, а мне пришлось стрелять. В подробностях ничего не видела, но сам факт…

Навигатор повернулся к Сильвестру, и тот сразу же ответил на не прозвучавший вопрос:

— Место боя мы уже зачистили. Полную стерильность гарантирую. Да еще дождь сейчас все зальет. Подобрали пять трупов. Обработали «консервантом». Специально на такой случай захватил с собой контейнер.

Максимов знал, что «консервантом» Сильвестр, верный суровому армейскому юмору, называет культуры микроорганизмов, используемые для утилизации органических отходов. На заводах по переработке мусора в специальных вращающихся танках эти микроорганизмы за сутки пожирали тонны бытовых отходов. Кто-то предложил использовать эту экологически чистую технологию для утилизации отходов спецопераций. Стоило посыпать труп кашицей из микроорганизмов и завернуть в плотную пленку, как через сутки от него оставался один гумус. Твердые остатки, вроде зубов и фрагментов костей, перемалывались в порошок и распылялись по ветру. Был человек — и нет его.

— Подвал, где Максим завалил Винера, мы прибрали, — ровным голосом продолжил Сильвестр. — Труп телохранителя утилизировали, кровь замыли, стенку подремонтировали. Сейчас через границу с Латвией пройдет машина. Один из пассажиров предъявит паспорт телохранителя. По документам он теперь будет числиться убывшим с территории России. А сам Винер… — Сильвестр взглянул на часы. — Его судно уже вышло в нейтральные воды. Грубую зачистку закончили, осталось только выявить случайных свидетелей и профилактировать их. За три дня уложимся. Калининград — не Сингапур, спрятаться негде.

Навигатор перевел взгляд на Максимова. Карина была свидетелем номер один. А такие долго не живут. Даже в случае банального криминала их беспощадно устраняют. А тут сошлись в смертельной схватке два Ордена, сам факт существования которых уже является смертельно опасной тайной. Непосвященный не имеет права прикоснуться к тайне и безнаказанно жить дальше. Выбор прост и бескомпромиссен: либо посвящение, либо смерть. И то, и другое надежно запечатывают уста.

— Она должна замолчать, — тихо, но отчетливо произнес Навигатор.

— Со мной приехал врач, — подал голос Сильвестр. — Укол или многоуровневый гипноз — и девчонка забудет все.

Навигатор повернул голову. В профиль из-за седых волос и крупного острого носа он показался Максимову белоголовым орланом. И светлые глаза смотрели на Сильвестра по-птичьи — не мигая.

«Значит, уже обсуждали и выбрали щадящий вариант. А могли бы и устроить аварию, благо что Карина гоняет на мотоцикле, как очумелая».

— Нет, — сказал Максимов. — Ее к нам привела Чаша.

Глаза Навигатора превратились в два аметистовых камешка. Холодные, с голубой ледяной искоркой в глубине.

«Ты отдаешь себе отчет, на что ее обрекаешь?» — спросили глаза Навигатора.

«Да. Но она сама пришла к точке, где творится судьба. Я лишь переведу ее через порог», — ответил Максимов. «И поведешь дальше», — прочел он в глазах Навигатора. «Да. Я буду рядом столько, сколько будет нужно». Навигатор прикрыл глаза, стал водить пальцем по горбинке носа.

Максимов знал, что сейчас он на точных до микрона весах взвешивает решение. Права на ошибку у Навигатора не было. Благополучие и безопасность Ордена всегда зависели от одного — доверия. Долгий опыт позволял Навигатору почти рефлекторно отмеривать каждому его меру.

Но сейчас случай был особый: слишком уж не оформившаяся душа лежала на чаше весов.

— Твои заслуги перед, Орденом несомненны. И они дают тебе право самому принимать решения. Возможно, ты разглядел в ней то, что пока не вижу я. Впрочем, первое же испытание расставит все на свои места. — Навигатор встал, снял со спинки кресла черный плащ. — Утром Сильвестр организует вашу эвакуацию. До встречи, Странник.

Щелкнул выключатель, лампа на столе погасла. На секунду в прямоугольнике дверного проема мелькнули два силуэта: высокий с гордо вскинутой седой головой и кряжистый с крутыми плечами борца. Потом дверь закрылась, и комнату залила темнота.

Максимов делал вид, что поглощен разглядыванием тлеющего кончика сигареты. Время от времени бросал взгляд на Карину

«Или ветер в голове, или просто психика здоровая, или предрасположенность к посттравматическому синдрому? Одного раз напугаешь, он всю жизнь потом холодным потом исходит и в постель мочится. А другой из „горячих точек“ не вылазит, и хоть бы хны. Если у нее повышенная устойчивость к стрессам, то есть смысл работать дальше. Только бы не сломалась».

Он по собственному опыту знал, что перед крутым переломом жизнь всегда устраивает испытание. Ницше, этот гениальный безумец, сумел понять главное: жизнь большинства протекает по замкнутому кругу, просто жизнь слишком коротка, чтобы в этом убедиться. Лишь у немногих хватает отчаянной смелости и сил, чтобы разорвать круг, превратив его в спираль, восходящую к звездам. И перед этим фундаментальным изменением бытия, превращающего человека в существо иной природы и иного масштаба, следует своего рода генеральная репетиция. Словно высшие силы, прежде чем принять под свое покровительство человека, устраивают ему испытание на прочность. Сумеет пережить катастрофу судьбы, когда кажется, что под ногами разверзлась бездна и тебя неудержимо затягивает в пустоту, — значит, можно допускать к главному испытанию, которое или ознаменуется полным перерождением, или закончится смертью.

Карина чудом осталась жива, оказавшись в самом пекле схватки двух Орденов. Ничего ни о природе схватки, ни о самих Орденах она не знает, как не ведает о тайнах метеорологии кораблик, попавший в жестокий шторм. Может, она посчитала это опасным, но увлекательным приключением. Странник знал, что это было первое испытание. Он решил, что за ним должно последовать еще одно — и последнее. После которого Орден распахнет двери перед новым посвященным…

— Эй, гараж! — Карина пристукнула пяткой ботинка по металлической дверце на верстаке. — Ты меня не слушаешь?

— Почему? Очень интересно. — Максимов приказал себе забыть про Странника и стать обычным человеком. — Вряд ли когда окажусь в таком цветнике, как твой пансион для благородных девиц. Вот и слушаю, как Пушкин сказки. Как тебя дома приняли? — Он решил сменить тему.

Карина сбежала из Москвы к отцу в Калининград полгода назад и вернулась под конвоем Максимова. Если судить по гримаске, скорченной Кариной, жизнь под крышей родного дома имела вкус лимона.

— Докладываю. Встреча блудной дочери прошла в точном соответствии с библейской традицией. Был заколот упитанный телец, столы ломились от яств и из подвалов выставили лучшие вина. Праздник длился два дня. Потом начались будни. С отчимом заключен договор о взаимном ненападении, с мамой идут вялые бои. Как называется, когда сидят в окопах и палят друг в друга, не целясь?

— Беспокоящий огонь, — подсказал Максимов.

— Именно! — Карина щелкнула пальцами. — Точнее не скажешь. Ни минуты покоя. Если умножить на семь дней безвылазного сидения дома, то чокнуться можно!

— Сочувствую, — кивнул Максимов.

Его обрадовало то, что все это время Карина находилась под надежной охраной. Отчим, откупивший кусок рощи на берегу Клязьмы вместе пляжем, водой, дном и водной живностью, воздвиг дворец масштабов, полагающихся ему по статусу бензинового короля. С соответствующей системой безопасности.

«Если Винер и пытается меня обложить со всех сторон, давя на самые болезненные точки, до Карины за неделю он не добрался: И слава богу. Дед, конечно, святое… Но Карина — случай особый. За нее я поручился перед Навигатором».

— Какие планы на сегодня? — спросила Карина.

— Простые. Нам бы ночь простоять да день продержаться, — немного подумав, ответил Максимов.

— В смысле, пьем до упора? — Карина азартно потерла ладони.

— Не надейся, крепче пива ничего не получишь, — строгим голосом предупредил Максимов.

— Кстати, о пиве. — Карина спрыгнула с верстака. — Где тут у вас?.. Мадмуазель желает попудрить носик.

— Да, пансион даром не прошел, — усмехнулся Максимов. — Прямо по дорожке до последнего гаража. Там разберешься.

— Мерси, мон шер, — поблагодарила Карина, исполнив реверанс.

— Только нос не разбей. Там металлолом свален, — пробурчал ей вслед Максимов.

Он раздавил в сплющенной банке окурок. Подошел к верстаку. Карина выронила книжку в яркой обложке. Максимов машинально раскрыл ее на загнутой странице. французского языка он почти не знал, и чтобы прочесть подчеркнутые строчки, пришлось применить то, что шеф кафедры в Военном институте называл «переводческой интуицией». Где догадываясь о смысле, где используя однокорневые слова из английского, он с грехом пополам выстроил фразы. И обмер, когда понял сокрытый в них смысл.

— «Ибо он знал, что надо всегда приходить из пустоты, поддерживая с ней длительный, каждодневный контакт; ибо он знал, что сильнейший — тот, кто знает, что сила — оттуда. Так и его сила проистекала из пустоты, входя затем сквозь уши в его глаза». — Он посмотрел на обложку. — Валер Новарина^[22] «Эссе». Не дурно. И главное — не Пелевин.

Максимов задумался. Случайным подобное чтение назвать было нельзя. Он знал, теперь в жизни Карины ничего случайного быть не может. Хотела она этого или нет, осознавала или нет, но она неумолимо приближалась к критической точке своей судьбы. Останавливать бесполезно, более того — опасно. Тот, кого зовет Пустота, чтобы провести через посвящение к звездам, подобен лунатику на краю крыши. Окликнешь завороженного Зовом — погибнет. Предоставишь его судьбе — есть шанс, что уцелеет. Максимов по своему опыту знал: все уже предопределено и назад отыграть невозможно. Можно лишь идти рядом, страхуя по мере возможности.

— Ох, как не вовремя, — вздохнул он. Сунул книжку в карман куртки. Вышел из гаража, плотно закрыл дверь, стал возиться с тяжелым замком. За спиной хрустнул гравий.

— Слышь, сосед. — На свет вышел отставной полковник. — Спросить хочу. И сколько же такой керогаз стоит?

Максимов оглянулся. Свет фонарей искрился на хромированных дугах мотоцикла. Подержанная «Хонда» Карины осталась в Калининграде, из города пришлось экстренно уносить ноги, и тащить с собой дребезжащий кусок железа было себе дороже. За две недели в Москве девчонка успела обзавестить новой вороного цвета «Ямахой».

— Ну, Женя, если перевести в прожиточный минимум, то ты чокнешься.

— Дорогая штуковина. Блестит, как конь цыганский. — Отставник цокнул языком. — Слышь, а к нему гроб полированный сразу прилагается или отдельно покупать надо?

— Шуточки у вас, товарищ полковник. Максимов сел в седло мотоцикла, поставил ногу на стартер.

— Это я от зависти. — Женя кивнул на тонкую фигурку в черной коже, появившуюся в конце дорожки. — Меня на такое уже не хватит.

Карина подцепила носком ботинка консервную банку, подбросила в воздух и послала через крыши гаражей.

«Надо будет уточнить, она в детстве в куклы играла или нет, — подумал Максимов. — Сдается мне, из рогатки пуляла и по заборам лазила. Головная боль, а не девчонка!»

— Откуда красавец? — поинтересовался Максимов у подошедшей Карины.

— Подарок на день рождения. И не делай удивленные глаза, неужели не знаешь, что у падчериц миллионеров свои причуды?

— Про причуды я в курсе, — пробормотал Максимов. — А вот день рождения… Извини, не сообразил.

— Ладно, не смущайся. Скромный букетик фиалок подаришь завтра. А сегодня — зажигаем!

Карина прыжком влетела в седло, обхватила Максимова за плечи.

Двигатель завелся с первого удара по стартеру. Стальное тело мотоцикла наполнилось мощной дрожью. Показалось, что оседлал застоявшегося скакуна.

— Готова? — спросил он.

Вместо ответа она прижалась холодным носом к его шее и замерла, крепко сжав руки. Максимов на секунду зажмурился.

Он резко вывернул газ, мотоцикл привстал на заднем колесе и рванул с места, разбрызгав в стороны мелкий гравий.

Глава десятая. «Доброе утро, последний герой!»

Странник

Последняя сигарета из пачки «Лигерос» дотлевала в пепельнице. В воздухе клубился дым черного кубинского табака, наполняя комнату нездешним терпким запахом.

Перед закрытыми глазами Максимова плыл мираж белого города, залитого солнцем. Смуглые люди сверкали белозубыми улыбками, азартно жестикулировали и двигались с невероятной грацией, свойственной только жителям южных стран. Казалось, все в них бурлит в такт ритмам сальсы, вырывающейся из каждого окна. Женщины с фигурами богинь плодородия скользили в толпе, купаясь в горячих взглядах мужчин. Дети копошились у обочин, как стайки галчат. Город был старым и невероятно запущенным. На высокомерный европейский взгляд — даже нищим. Но в узких улочках, где не развернуться лобастой американской машине, застрявшей на острове со времен Аль Капоне, царил вечный карнавал. Карнавал нищеты. Когда счастлив сам по себе, пьян от солнца и любви, пропитавшей все вокруг, терпкой, как запах самых лучших в мире сигар.

«Хорошо, где нас нет, — вздохнул Максимов. — Еще нет. Или уже нет».

Он открыл глаза и вернулся в августовское московское утро.

За окном сверкало небо, чистое, словно отполированное до голубизны. Но по полу от открытого балкона полз холодный сквозняк.

Максимов критическим взглядом окинул царивший вокруг живописный беспорядок и остался доволен. Ликвидировать следы вчерашнего загула ни вокруг себя, ни на себе намеренно не собирался. Ждал гостей.

Полчаса назад его разбудил настойчивый звонок телефона. Но желание общаться у позвонившего почему-то сразу же отпало, стоило Максимову прохрипеть в трубку: «Алло». Классический проверочный звонок. После него, как правило, следует визит незваных гостей.

Максимов поскреб щетину, выступившую за ночь на подбородке. Сунул в рот мятную жвачку. Это была единственная дань гигиене, на которую он пошел, решив выглядеть перед гостями невыспавшимся и туго соображающим после вчерашнего.

Тело ныло, требуя привычной зарядки, но он приказал себе оставаться на месте. Покосился на часы. Половина одиннадцатого. Нормальные служаки уже давно продрали глаза после инструктажа и разбора полетов за истекшие сутки, оттянулись пивком и дружно вывалились в народ, по совместительству являющийся электоратом и криминальной средой.

«Мужики, вы думаете, как у вас говорят, отрабатывать жилой сектор, или нет? — мысленно обратился он к затерявшимся на подходе ментам. — Работать надо, работать! По сводкам новостей бесхозный труп уже прошел, сам слышал».

Ночь он провел с Кариной, намеренно выбирая места, куда чужой незаметно не подберется. Сначала долго куролесили на смотровой площадке на Воробьевых горах, потом перебрались в бар со звучным названием «Яма».

Что для нормального — преисподняя, то для байкера — рай. Полуподвал на углу Нижней Масловки полностью соответствовал названию. Интерьер без особых изысков: обшарпанные стены с фресками в стиле Валеджо, выполненные самородками с незаконченным ПТУшным образованием, грубая мебель, громкая музыка и клубы дыма. Минимум санитарных и социальных норм. Пиво из горла и водка по кругу. Все. в черной коже, пропахшие бензином и гарью. Руки в живописных татуировках и пятнах машинного масла. Вызывающий макияж женской половины общества, пьющей наравне с мужской. Карина, вырвавшись из-под домашнего ареста, отрывалась вовсю. Максимов радовался одному: чужаков вокруг не было. В «Яме» они сразу бы бросились в глаза, как мужик в ватнике на нудистском пляже.

Максимов встрепенулся раньше, чем за входной дверью послышались шаги. Вскочил, набросив на плечи спортивную куртку, прошел в прихожую, замер, прижавшись к дверному глазку. Искаженная оптика выгнутой линзы предъявила его взору два вытянутых лица. Одно принадлежало участковому — капитану Дыбенко. Второе неизвестному мужчине. Они о чем-то совещались шепотом, при этом незнакомец жестикулировал резче, явно на правах старшего.

Наконец, Дыбенко сплющил палец о кнопку звонка.

«Ку-ку, ку-ку!» — мелодично пропела над головой Максимова электронная китайская кукушка.

Максимов взъерошил волосы и придал лицу заспанное выражение. Распахнул дверь.

— Чем обязан, Степан Никифорович? — спросил он, уставившись на незваных гостей ничего не выражающим взглядом.

Степан Дыбенко в давние года, демобилизовавшись из армии сержантом, не доехал до родного колхоза и положил жизнь на то, чтобы больше никогда там не оказаться. Так и остался на перепутье. Москва его не приняла, держала на правах пасынка. Столичных жителей Дыбенко ненавидел всей душой, как только умеет обделенный всем и вся провинциал. Горожане платили ему той же монетой, но Дыбенко был уверен, что все это из-за милицейский формы.

Форму он любил всем сердцем, и гордость его росла с каждой звездочкой на погонах. Дыбенко, хоть и тугодум, дураком не был и без труда смекнул, что четыре звездочки — это максимум, отпущенный по лимиту судьбы, а должность участкового — предел мечтаний для его умственных способностей.

Правда, на жизнь было грех жаловаться, особенно после победы демократии. В город хлынули орды бандитов, торгашей и проституток со всех весей Союза. На каждом углу понастроили киосков, автосервисов и притонов. Попадались и честные работяги. Но мыкаешься ли ты на трудовые рубли или жируешь до очередной отсидки, за право топтать московский асфальт и дышать столичной гарью платить надо всем. За регистрацию — мэру, за покой — участковому. К подведомственному участку Дыбенко относился, как к колхозному полю, — что уродилось, то можно использовать для личных нужд. Много не брал, не забывал делиться и оставить на черный день. И конечно же его раздражало, когда в его огород вламывались пришлые, интеллигентного вида и со столичным гонором.

Обычно это случалось, когда прописанный на участке капитана Дыбенко помирал не полагающейся ему смертью от пьяной драки, а с подозрительными выкрутасами. В таких случаях дело тянули не ребята из местного отделения, которые лишних вопросов не задают, а кишкомоты с Петровки или, что еще хуже, из Следственного управления МВД. С ними капитан Дыбенко чувствовал себя председателем захудалого колхоза, встречающим комиссию из Москвы: суетился, шутил невпопад и обещал устранить замеченные недостатки.

Стоявший за спиной чужак нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Его присутствие превращало обычную процедуру опроса жильцов в пытку, и Дыбенко тихо молился, чтобы все поскорее кончилось. Под пренебрежительно-холодными взглядами чужаков он никакого удовольствия от власти не получал. Она, как и любовный акт, требует известной интимности.

— Гражданин Максимов? — официальным тоном спросил Дыбенко.

— Степан Никифорович, давайте попроще. У меня еще голова не работает.

— За вами числится нарезной ствол. — Капитан заглянул в блокнот. — Пистолет системы «Вальтер П99». Надо бы посмотреть. К-хм, для порядка.

«Приятная неожиданность! — подумал Максимов. — Значит, разговора в дверях вам мало, повод нашли в квартиру пройти?»

Оба представителя власти синхронно подались вперед, но Максимов остался стоять на пороге, одной рукой придерживая дверь, и штатский наступил на пятку капитану Дыбенко.

— Минутку. Вас, Степан Никифорович, я знаю. А это кто? — Максимов указал на мужчину в цивильном костюме.

— Это со мной, — после паузы выдавил Дыбенко.

— Документик бы. Для порядка. — Максимов не отступил назад.

Мужчина выступил из-за широкой милицейской спины, вытащил из нагрудного кармашка красную книжечку и сразу же сунул ее обратно.

— МУР, — небрежно пояснил он.

— В смысле, Министерство Успешных Реформ? — улыбнулся Максимов.

Дыбенко встал вполоборота, вдруг решив не вмешиваться в пикировку.

Мужчина с кислой миной вновь достал удостоверение, развернул и протянул Максимову.

— Что же вы, гражданин Максимов, сначала двери распахиваете, не спросив, а потом бдительность демонстрируете? — из вредности подколол он.

— Кто же с утра нормально соображает? — Максимов пригладил растрепанные волосы. — Прошу, входите.

Он первым прошел по коридору в комнату. Успел оглянуться и заметить, как муровец бдительно зыркнул и прошелся взглядом по обуви в прихожей. Для особо любопытных Максимов предусмотрительно оставил на столе одну чашку и недоеденный бутерброд, а из обуви только свои ботинки.

«Чекист, на фиг, — усмехнулся Максимов. — Только тебя мне для комплекта и не хватало».

Он соврал, голова работала прекрасно. И фамилию на удостоверении, и номер запомнил. Только не собирался выяснять, не входит ли эта муровская ксива в число тех, что переданы в органы ФСБ в качестве «документов оперативного прикрытия». И так было ясно — «липа». Майора Андреева, каковым он значился в удостоверении, выдал черный ноготь на безымянном пальце и голос. С характерной наглой ноткой, что неизбежно проклевывается у всех допущенных к гостайне. Лица «майора Андреева» в музейном хранилище он не разглядел, но выразительную плешь на макушке запомнил. И палец с пробитым ногтем на перилах видел. Для опознания трех признаков вполне хватило.

«Как „искусствовед в штатском“ мог так быстро узнать о бесхозном трупе в моем подъезде? — спросил сам себя Максимов и сам же ответил: — Только в одном случае: если я в разработке».

«Майор» с молчаливого разрешения Максимова сел в кресло, а участковый остался стоять. Вид у него был потерянный. Роли, конечно же, распределили заранее, но «майор» от функций режиссера уклонился, с интересом разглядывал обстановку, и Дыбенко не знал, какой текст произносить и как двигаться, а импровизировать побоялся. Максимов решил взять инициативу на себя. Сдвинул ряд книг на стеллаже, продемонстрировал капитану маленький сейф. Затем закрыл от его взгляда колесико шифрового замка, встав спиной к Дыбенко. Тренькнула пружина, и Максимов, развернувшись, протянул участковому плоскую стальную коробку.

— Как видите, все по правилам. Сейф, несгораемый ящик с замком, — пояснил он, набирая шифр на замке коробки. — Вот и ствол. Магазин, заметьте, отдельно.

— Вижу, вижу — солидно протянул Дыбенко. Кургузыми пальцами подцепил пистолет, покачал на ладони. — Красивый, черт, — с завистью вздохнул он, неожиданно просветлев лицом.

Максимов сразу же проникся симпатией к этому мужику, затурканному борьбой с преступностью. Давно пришел к выводу, что если мужчина не скрывает своего восхищения при виде стройной женской фигурки и хищной красоты оружия, за его психическое здоровье можно не беспокоиться. С таким можно смело идти в разведку, выезжать на рыбалку, на худой конец — просто выпить водки. А если тупит глазки или напускает на себя скучающий вид, таких рядом с собой лучше не держать. Подведут или продадут в трудную минуту.

— «Вальтер П99», калибр 9 миллиметров, двухрядный магазин на шестнадцать патронов, вес — семьсот граммов. — Максимов перечислял тактико-технические характеристики оружия, зная, что от этих магических слов тихо млеет капитанское сердце. — При стрельбе на короткой дистанции кучность — двадцать пять миллиметров. То есть все пули ложатся в десятикопеечную монету.

— Пластмассовый, что ли? — капитан погладил корпус пистолета.

— Рамка из полимера, армированного стекловолокном. Дизайн, кстати, разработал знаменитый Чезаре Морини, — пояснил Максимов.

— Дорогой, наверное. — Дыбенко не мог оторвать взгляда от идеального инструмента смерти. Ничего лишнего, только мощь и сдержанная агрессивность линий.

— Рыночная цена — восемьсот долларов. Плюс доставка, оформление и прочее.

В капитане сразу же проснулись крестьянские корни. Таких трат на игрушку он одобрить не мог, есть сотня куда более дешевых способов отправить человека на тот свет. Пивная бутылка, например. Двадцать копеек — и стопроцентный труп. Он сделал строгое лицо, зачем-то понюхал ствол.

— Лицензия на оружие имеется?

— Конечно. — Максимов протянул ему запаянный в пластик документ.

Неожиданно подал голос «майор»:

— Скажите, Максимов, а зачем вам оружие? Как я посмотрю, брать у вас особенно нечего.

Он круговым движением руки обвел комнату. Стеллаж с книгами во всю стену, два кресла, низкий столик из темно-зеленого стекла и телевизор на полу. Кроме книг, интерес представляли две картины маслом и полдюжины акварелей, но глаз знатока сразу же определил бы, что относятся они к работам современных «нераскрученных» авторов. Лет через двадцать, может быть, и войдут в цену, а сейчас — прихоть хозяина и память о знакомстве.

«Так, кое в чем мы разбираемся», — отметил Максимов.

— А я сам для себя ценность, — сказал он.

— Аргумент, — согласился «майор». — Оружие предполагает врожденную жестокость, вы согласны?

— Только жестокость может положить конец человеческому насилию. Так сказал Жан Жэне, — пояснил Максимов для участкового.

Капитан Дыбенко из изречений великих знал только: «Мы придем к победе коммунистического труда» — и поэтому насупился.

— Кстати, Степан Никифорович, у меня к вам вопрос. Если хотите, сразу заявление. — Максимов кивнул на окно. — Во дворе ходит пьянь дядя Коля — личность вам наверняка известная.

— Ну. — Участковый напрягся.

— Бог бы с ним, если бы шатался сам по себе. Так он, дегенерат, добермана без поводка и намордника выгуливает.

— Ну. — Капитан покосился на пистолет в руке Максимова.

— Я ему вчера вынес последнее китайское предупреждение. В следующий раз будет необходимая самооборона. — Максимов многозначительно поиграл пистолетом. — Только, боюсь, Коля меня не до конца понял. Может, вы посодействуете? Прошу как простой гражданин, а не как помощник депутата Думы.

Капитан почему-то бросил взгляд на «майора», развалившегося в кресле, потом уставился на Максимова. Соображал медленно, но верно.

— К-хм. Разберемся. — Протянул Максимову документы на оружие. — Так, бумаги в порядке. Храните оружие согласно правилам. А с остальным… Разберемся. — Он немного замялся, словно вспоминая вылетевший из головы текст. — Тут, вот, товарищ с Петровки… Поговорить с вами ему надо. А я, значит, пойду

— Идите, капитан, — разрешил «майор». — Мы с Максимом Владимировичем еще немного побеседуем. Вы на работу не опоздаете, Максимов?

— Нет, у меня сегодня свободный день.

— Завидую, — вздохнул «майор».

— Напрасно. Я провожу Степана Никифоровича, а вы пока подумайте, почему финансирование науки отменили вместе с шестой статьей конституции?^[23]

Участковый покинул сцену с явным облегчением. На пороге он хотел что-то сказать Максимову, но ограничился многозначительным покрякиванием.

«Майора» Максимов застал разглядывающим корешки книг. Осмотрел узкоплечую фигуру с характерной сутулостью кабинетного работника, плешь на макушке и заведенные за спину руки с удлиненными узловатыми пальцами. Пришел к выводу, что если «майор» и склонен к насилию, то в его моральном варианте.

— Ну как, ответили на мой вопрос?

«Майор» оглянулся.

— Да, причем легко. Вся наука как отрасль была партийной. Даже такие абстракции, далекие от идеологии, как ядерная физика и высшая математика, так или иначе работали на оборону, значит, обслуживали государство. Наука ищет истину, а монополия на истину принадлежала партии. Как только это фундаментальное положение поставили под вопрос, прекратилось финансирование. Согласитесь, глупо финансировать то, что не контролируешь?

— Браво. Для опера с Петровки неплохо.

Намек был достаточно прозрачным, но, как выяснилось, «майор» умел контролировать лицо. Вытянутое книзу, со скошенным подбородком и впалыми щеками, оно не выразило ничего, кроме безысходности, появляющейся у человека, с раннего утра занимающегося бессмысленной рутиной.

Максимов встал рядом, бросил в сейф коробку с пистолетом, захлопнул дверцу, провернул колесико шифратора.

«Смени код, когда он уйдет», — приказал он себе.

— А это, наверное, самая ценная вещь. — Майор взял с полки китайский веер. С треском раскрыл, обмахнул себя. На фиолетовом шелке плясали два журавля.

— Просто старая.

— Редкая, — уточнил «майор», разглядывая инкрустацию на полированной ручке. — Эпоха династии Цинн,^[24] я прав?

— Для опера с Петровки… — с иронической улыбкой начал Максимов.

— Да бросьте. По одному делу проходил синолог, от него и набрался.

— И какой срок впаяли китаисту? — поинтересовался Максимов.

— Никакой. Умер дед в Бутырке от сердечной недостаточности. В камерах вонь ужасная, дышать нечем, вот и мрут подследственные, как мухи.

«Да, я прав. Моральный садист», — подумал Максимов, глядя в тусклые глаза «майора».

Он чуть потянул носом, принюхиваясь. От «майора» пахло одеколоном с дешевым мыльным запахом, салоном автомобиля и только что выглаженной рубашкой. Максимов дал себе команду запомнить ауру «майора». Теперь, уловил этот букет запахов рядом с собой, тело само собой включится на отражение угрозы.

— Купили или по наследству досталась? — задал «майор» милицейский вопрос, поигрывая веером.

— Подарили.

— Ого! Познакомьте, я тоже такие подарки хочу.

Максимов взял у него веер, отступил назад, устало плюхнулся в кресло.

— Слушайте, слуга закона. Вы меня из постели вытащили, а голова после вчерашнего еще бо-бо. Давайте без ментовских штучек. — Он, поморщившись, потер висок. — Если вам так уж понравился веер, то поясню. Один известный коллекционер подарил его в знак благодарности за консультацию.

— И сей факт, надеюсь, отражен в вашей налоговой декларации? — не унимался «майор».

— Видите ли, в чем дело. Коллекционер по совместительству является олигархом. Одна его коллекция старинного оружия потянет миллиона на четыре. Только казус в том, что половина его империи, по документам, принадлежит какому-то бомжу из Малаховки. А движимое и недвижимое имущество оформлено на бабушку, жертву репрессий и почетного пенсионера. Бабушка давно в маразме и даже не подозревает, что живет в полном коммунизме. Вот когда мой знакомый заплатит налоги, как полагается, тогда и я поднатужусь, продам что можно и заплачу государству за веер. Разумно?

— Ха! Если ваш клиент все заплатит, то, думаю, ваши копейки уже не потребуются.

«Майор» растянул губы в улыбке, но по глазам было видно, что упоминание о могущественных покровителях не прошло бесследно.

Он сел в кресло напротив и принялся сверлить Максимова милицейским взглядом. Через минуту закинул голову и задумчиво произнес:

— Смотрю на вас, Максим Владимирович, и не понимаю… Человек вы вольного нрава и свободного образа жизни. Умны и самостоятельны. Эстет. Даже беспорядок в комнате выглядит живописно. Вхожи в серьезные дома. Что вы делаете здесь, среди этих Колянов и их доберманов?

— Чтобы это выяснить, вы и подняли меня с постели?

— Нет, разбудил я вас, чтобы спросить, во сколько вы вчера приехали с работы, — пошел в атаку «майор».

«По тактике ведения допроса у тебя, брат, была троечка», — констатировал Максимов, никак не реагируя на сверлящий взгляд «майора».

— Около семи.

«Майор», не снижая темпа допроса, сразу же задал следующий вопрос:

— А точнее?

— Ну, не знаю… — Максимов пожал плечами. — Спросите у Арины Михайловны, может, она запомнила. Квартира шестьдесят два, на седьмом этаже. — Он указал веером на потолок. — Я сразу к ней поднялся. Думал, попугая и кота надо покормить. Оказалось, хозяйка дома. Выпили кофе, поболтали. Потом подбросил ее до метро. У Арины Михайловны печальные хлопоты, кто-то из знакомых умер…

«Майор» кивнул.

— Получается, домой вы не заходили?

— Нет. В гараж приехала знакомая. С ней провели всю ночь.

— Свидетели? — «Майор» спохватился, осознав несуразность вопроса. — В смысле, кто-то это может подтвердить?

— Ну, если согласны признать накачанных пивом байкеров в качестве свидетелей… Думаю, полсотни я вам приведу.

— Хорошо, поверю на слово. — Желания общаться с отмороженным кожаным воинством у опера явно не было. — И домой вы прибыли?..

— Опять же — около семи. Но уже — утра. — Максимов зевнул, прикрывшись веером. — Майор, давай заканчивать. Еще вопросы есть?

— Странно, что вы мне не задаете вопросы. Или к вам каждое утро МУР приходит?

— Нет, только когда труп в подъезде найдет, а меня дома не застанет, — огрызнулся Максимов. Указал веером на телевизор. — Я перед сном «Дорожный патруль» посмотрел. Не поленился, вышел на лестничную клетку. Там до сих пор контур тела, мелом обведенный, остался. И пятно крови.

— И спокойно легли спать? — «Майор» бдительно прищурился.

— Да как вам сказать… — Максимов повернул голову, чутко уловив движение в спальне.

Если бы и хотел сразить надоедливого «майора» наповал, лучше бы не получилось. И главное — заранее не готовил.

Дверь распахнулась, и на пороге возникла Карина во всей красе хорошо выспавшихся восемнадцати лет. Рубашка Максимова ей доходила до середины бедра и была застегнута на две нижние пуговицы. Волосы цвета темной меди торчали во все стороны. От сна губы припухли и потемнели. Карина по-кошачьи потянулась, в распахнувшейся рубашке сверкнула бриллиантовая искорка на пупке. «Майор» онемел, но глаз оторвать не смог.

— Атас, менты, — тихо проворковала Карина, скорчив презрительную гримаску. — Ты извини, что нарушаю ваш тет-а-тет, — обратилась она к Максимову, — но сил терпеть больше нет. Потребуюсь для очной ставки, я в ванной.

Она прошлепала босыми ногами по коридору.

— Еще вопросы будут? — Максимов повернулся к «майору».

Опер справился с шоком, но досады скрыть не удалось: как не крути, а купился на примитивный трюк, попытавшись по обуви в прихожей определить, есть ли в квартире посторонние или нет. Откуда ему было знать, что Карина уснула еще в лифте (как перед этим выразилась: «Все, батарейки сели»), и в постель ее пришлось нести на руках.

«Майор» на несколько секунд ушел в себя, даже глаза прикрыл. Если и существовал заранее разработанный сценарий, то из-за поведения Максимова он трещал по швам. «Майору» приходилось импровизировать на ходу, и теперь, очевидно, творческие способности оказались исчерпанными. И он допустил еще одну ошибку.

— Красивая девочка. Молоденькая. Школьница еще?

— Восемнадцать три дня назад исполнилось. Как вчера выяснил.

— Давно знакомы? — «Майор» придвинулся и перешел на тот тон, каким мужики говорят о бабах.

— Почти месяц, — не включаясь в игру, холодно ответил Максимов.

— Значит, познакомились в Калининграде. Вы же в начале августа были в командировке в Калининграде, да? — Он ждал, какое впечатление произведет на противника его осведомленность.

Максимов раскрыл и закрыл веер, снисходительно улыбнулся.

— Да.

— И как, понравилось в бывшем Кенигсберге?

— Город красивый. А с погодой не повезло. Зарядили дожди. Стало скучно, пришлось уехать раньше.

Ретроспектива

Странник